Роман Солнцев
ВОЛЧЬЯ ПАСТЬ
Маленькая повесть
1.
Станислав Иванович договорился с женой Мариной вечером пойти послушать
орган, католики разрешили заезжему музыканту дать светский концерт в своем
замечательном костеле. Но уже в конце рабочего дня в институт физики
позвонили из приемной губернатора: Ивкин срочно созывает "тайный совет".
Пришлось разыскивать по телефону жену, в ординаторской ее не оказалось,
через одну из медсестер Станислав Иванович попросил передать, что музыка
отменяется.
Губернатор зачастил, договаривались собираться раз в месяц, со времени
последней встречи прошла всего неделя, и опять! Поездка в Москву оказалась
неудачной? По слухам, он вчера вернулся оттуда взбешенный. Впрочем, чего
можно ожидать ныне в столице (как он обычно острил) не под рубиновыми
звездами - они уже погасли - а под красными носами старых цекистов, снова
оккупировавших правительство... Видимо, не вышло у Ивкина с ними разговора.
На прошлом Совете обсуждали именно его предстоящую поездку в Москву.
Обсуждали без журналистской братии, этих ныне многочисленных, тоскующих от
безделья соглядатаев, которые требуют гласности в каждую минуту
губернаторской жизни. Вопрос был один - и вопрос тяжелый, как топор:
поддержать стачку угольщиков, чтобы центр, наконец, понял: из-за высоких
тарифов местный уголь везти дальше тысячи двухсот километров невыгодно?
Дальнему востоку дешевле в Японии брать за доллары, не говоря о сибирском
западе - уральских заводах - к ним ближе Ростов... Или все же выплатить
зарплату шахтерам из своего котла, обобрав тех же учителей и врачей? Ведь
на носу зима: если угля разрезы не дадут, область замерзнет... После
трехчасовых дебатов уговорились: зарплату угольщикам выдать наполовину, а
Москве предъявить претензии на все сто процентов, подключив прессу. Ивкин -
человек мягкий, интеллигентный, не любит шума, но выхода не было. Мрачно
перекрестившись (разумеется, в шутку), он буркнул своим помощникам: идите к
папарацци, бейте в колокола! Пора с железной дорогой что-то решать.
Обзваниваем участников "Сибирского соглашения", показываем зубы, пусть и не
такие длинные и острые, как у владык "естественных монополий", половина из
которых как раз и сидит наверху и, конечно, сами с себя никогда не снимут
золотой пиджак.
"Может быть, журналисты перестарались - и опять пополз веселый слух об
отколе Сибири от России? Что могло случиться за неделю?" - раздумывал
Станислав Иванович Колесов, входя в приемную губернатора, где уже сидели
рядком в ожидании члены Совета. А он-то, Станислав Иванович, возмечтал
(если выгорит с Москвой) выцыганить для своих ученых у губернатора хоть
полмиллиона дополнительно - иначе фундаментальная наука окончательно вся
перекочует в США, Канаду и даже в Бразилию.
- Здрас-сьте! - здоровался он с коллегами, как бы весело улыбаясь. -
Здрассьте!.. - Эта защитная его улыбка, вымученная в детстве, перескочила и
во взрослую жизнь Колесова, утвердилась и не однажды спасала его, особенно
в годы "застолья", когда власти не любили печальных руководителей даже в
сфере науки - весьма подозрительными казались подобные люди. Впрочем, как
убеждался Колесов, его машинальная улыбка ныне хотя бы радовала людей, а
некоторых приятно интриговала. Вот вскинулся со стула навстречу бледный от
волнения местный писатель Титенко, приятель губернатора.
- Вы уже знаете, в чем дело? - он кусал губы и вскидывал глаза на люстру,
зажженную среди бела дня. Но что ему мог ответить Станислав Иванович. Он-то
думал: писатель осведомлен.
Поднялся и встал рядом, пыхтя, румяный, как увеличенный ребенок, Бабкин,
директор пригородного птицесовхоза "Клич Ильича" ( или как шутили в народе
- "Крылышки Ильича"), знаменитый в местных кругах певец-тенор - у него в
селе до сих пор старухи пляшут и поют( как говорят злые языки - на многих
улицах выросли мужики, весьма похожие на директора).
Возле окна, спиной к свету, с кулаками в карманах брюк, как у
революционного поэта Маяковского, замер, гордо вскинув высоколобую голову,
директор военного завода Сидоров, бывший противник нынешнего губернатора на
выборах, член одной из самых красных партий. Станиславу Ивановичу он сухо
кивнул.
- А, вот и ученые, в ступе толченые... - сострил, привставая и вытягивая
узкую влажную ладонь еще один "тайный советник" - руководитель крупного
банка Малинин. У нег сын учился в Лондоне.
- Здрас-сьте, здрасьте, - продолжал вдохновенно здороваться Станислав
Иванович. - Кто знает, какая тема?
Угрюмый генерал УВД Катраев - он стоял возле телефона с трубкой - поднял и
опустил плечо с блеснувшим погоном.
Помолчали.
Наконец, из кабинета губернатора степенно вышли двое гостей, явно
иностранцы, - дама с надменным личиком и высокий господин с белыми,
красивыми, большими зубами, которые он продемонстрировал сразу же, как
увидел улыбку Станислава Ивановича.
Как только гости, распространяя запах дезодорантов, скрылись в коридоре,
секретарша тихо разрешила:
- Проходите. Андрей Николаевич вас ждет.
И Андрей Николаевич Ивкин их ждал - он стоял посреди кабинета
взлохмаченный, несколько растерянный, справа и слева от него на пол падали
из окна желтые знамена света. Кивком пригласил всех за длинный стол для
заседаний, исподлобья оглядел:
- Так. ФСБ сегодня не будет, в командировке. Законодательное собрание мы
известим... К делу.
Андрей Николаевич говорил как бы уверенно, нажимая на "р", как делают все
бывшие комсомольские работники, хотя сам никогда в комсомоле не работал, но
манеру перенял. Станислав Иванович уже знал эти его уловки - губернатор
говорить-то говорит, но про себя не избрал решения, потому что слишком
быстро и не во время свалилась на него новость. Месяца два назад Ивкин был
в США, в составе правительственной делегации, и там некие господа между
делом спросили у него, не будет ли он возражать, если отныне будет
несколько упрощена процедура усыновления американскими состоятельными,
весьма благородными семьями сибирских сирот. "Мы готовы брать, - сказали
они, - и даже в первую очередь - детишек, болеющих такими болезнями, какие
у вас не излечиваются."
Может быть, эта их великодушная фраза и заставила губернатора радостно
кивнуть. В самом деле, пусть уж лучше несчастные дети с церебральным
параличом или туберкулезом, вместо того, чтобы расти никому не нужными
калеками в нищей России, вылечатся и живут где хотят.
- Так вот, первая семья уже прилетела... уверенная, что мы решим все
быстро... Просят показать детский приют, где они могли бы выбрать себе
ребенка. - Губернатор потер пальцем лоб и, по старой привычке, как бы
погрыз ноготь. В сочетании с седеющими лохмами это выглядело явным
признаком, что он растерян . - Дело в том, что с ними приехала еще и целая
группа от Си-Эн-Эн. Будут снимать. Нам, конечно, это все равно... Но мы
сейчас должны решить главное -даем согласие на убыстренное усыновление или
нет? У них рекомендательная бумага от их губернатора, подтверждающая, так
сказать, их достойный образ жизни. Если даем согласие, то каких именно
детей предложим?
Он чего-то не договаривал. Скорее всего потому, что здесь, на совете,
сидел, как всегда, надутый, несколько в стороне (так отсаживается от стола
сытый человек, которого уже раздражает пустая посуда, нечистые вилки) Иван
Иванович Сидоров, которого губернатор сразу же после победы на выборах
зачем-то пригласил в круг советников - конечно же, пригласил из
легкомыслия, из интеллигентского желания, чтобы никто не упрекнул его в
нелюбви к демократии. Вот все сейчас и повернули головы, молча глядя на
чужого человека. Иван Иванович прищурился, закаменел лицом. За ним как бы
маячили в дымке современные митингующие массы, разгибался легендарный
рабочий, выломав из мостовой булыжник - орудие пролетариата. Сидоров
(кстати сказать, своей фамилией он чрезвычайно гордился!) потянул шумно
воздух носом, сейчас ляпнет какую-нибудь феноменальную глупость.
- Значит, раздаем... генофонд?
И тут, надо сказать, очень быстро и остроумно его перебил директор совхоза,
сам тоже убежденный коммунист, но из другой ныне партии.
- Граммофон?
- Какой граммофон?! - сверкнул желтыми глазами Сидоров, еще далее
отодвигаясь от стола. - Генофонд! Будущее нации!
Никто не улыбнулся. Если честно говорить, ведь и это правда - насчет
будущего нации. За прошлый год Россия отдала тысячи полторы детишек в
страны Запада. И кто знает, не ушел ли вместе с ними будущий Эйнштейн или
Королев.
- Да, да... - вдруг поддакнул Сидорову генерал Катраев, просияв от трусости
лицом ( кто знает, не победят ли красные на следующих выборах и не спросят
ли, куда смотрел?). - Ведь им прямая там дорога - в школу ЦРУ! Лицом наши.
Готовые шпионы. - Но при этих словах генерал хмыкнул, давая понять, что
пошутил, что, верно, до этого уж не дойдет, и все-таки - жаль детишек.
Писатель Титенко, друг губернатора, бледный, будто его сейчас поведут на
расстрел, дернул себя за галстук и проблеял:
- Но мы же христиане... и они там, хоть и протестанты, - братья наши...
Впрочем, его никто не слушал. В последнее время всё, что говорилось о вере,
о церкви, более или менее всерьез воспринималось на похоронах, да при
открытии нового моста или аэропорта (все мы суеверны... ежели окропить,
вдруг да поможет...). А в любые иные минуты все эти слова, иконы и свечи
представлялись актом лицемерия. Даже Сидоров, который на митинге перед
народом размашисто крестился, здесь поморщился. Да к тому же он прекрасно
знал, чей друг этот писатель.
И тут губернатор еще больше подставился - так он делал иногда, вызывая
огонь на себя, - чтобы оценить побыстрее ситуацию.
- Видимо, я виноват, - буркнул он. - Да, да... эх, эх. - Сидоров мгновенно
насторожился и, ожидая продолжения речи, сунул кулаки в карманы. - Я им
что-то по телевидению там говорил... что генетически наш сибирский народ
крепче чем любой другой... у нас и морозы, и бескормица, и радиация... я
шутил, разумеется. Наверно, они восприняли всерьез?!
- Во-первых, бескормица, - тут же наставительно включил Сидоров свой
луженый глас, - это результат вашей с президентом политики, милый ты мой. -
Он добавил еще и отческую улыбку к "милому" - мол, я-то понимаю, ты тут
впрямую не виноват, но мог бы и самостоятельнее держаться. - Во-вторых, не
надо заигрывать с иноземцами... они вам, может, медаль выдадут за
искренность, но имидж России окажется замаран. А в-третьих, именно наших
детей я бы не отдавал. Пусть москвичи отдают, у них на вокзалах и под
асфальтом толпы в карты играют. Наркоманы... проститутки... Вот их и надо
туда - пусть лечат. А наших нечего лечить, мы все выдюжим!
"А церебральный паралич?.. - хотел было спросить Колесов.- А ТБЦ?.." Но его
опередил генерал Катраев - правда, включился он только под удивленным
взглядом губернатора.
- Вы мудрый человек, Иван Иваныч, - буркнул он. - Но не знаете вы
современной детворы. Она по всей стране одинаковая.
- А что гадать - такая она или не такая? - посмотрел на часы и широко,
золотым зубами зеванул, словно выгрызая из воздуха сладкий комок,
певец-директор. - Уж полночь близится, а гетьмана все нет. Не поехать ли
нам туда и не посмотреть ли?
Губернатор нажал кнопку - вошел помощник.
- Нам две машины, - сказал Ивкин. - И туда не звони, понял?
- Понял, - отвечал помощник, незаметно подмигивая.
2.
Детдом располагался в конце Зеленого переулка, в тупике, зависнув боком над
самым оврагом. Вокруг рос бурьян, вымахала лебеда толщиною в большой палец
у комля, медного цвета, - не сломать, не вырвать. Когда-то Станислав
Иванович на своей даче, заразив землю случайно купленным навозом, целое
лето боролся с такой травой.
Двухэтажный деревянный барак, кажется, уже валился в бездну. Чтобы удержать
его, поверх фундамента дом охлестнули стальным тросом и прикрутили к двум
рельсам, вбитым в грунт. Стены из черного бруса были побелены известкой,
