обычным.
- Толпа! - сказал Лусин, ткнув вперед пальцем. - Мест не хватит.
Поторопимся.
Мы прибавили шагу. Огромный Аллан вынесся вперед. Он и в школе ходил
быстрее всех, в его шаге метр и две десятых.
Я крикнул:
- Захвати для нас с Лусином два местечка рядом с собой!
В концертный зал вливалось два потока людей. Западные двери были к
нам ближе, и мы направились туда.
Аллан проник в голову потока, под прикрытием его широкой спины
двигался Лусин, за Лусином я. У дверей случилась неприятность, порядком
попортившая мне настроение. Какая-то худощавая некрасивая девушка резко
отодвинулась от пробивающего себе дорогу Аллана, и на нее налетел я. Она с
негодованием обернулась. У нее была тонкая высокая шея и темные глаза.
Возможно, впрочем, что они потемнели от гнева.
- Грубиян! - сказала она. Голос у нее был мелодичный, низкого тона.
Лицо ее портили широкие брови, такие же черные, как ее глаза.
- Вас тоже не обучали вежливости! - огрызнулся я, но она, похоже, не
услышала. В первый момент я так растерялся от ее грубости, что промолчал,
а когда сообразил, как отвечать, мы уже были впереди.
В зале, сидя между Лусином и Алланом, я раза два вставал и
осматривался, отыскивая эту худощавую девушку. Но среди двадцати восьми
тысяч человек, заполнивших концертное помещение, обнаружить ее было
непросто.
Могу сказать одно: в те минуты перед концертом возмущение на ее лице
растревожило меня больше, чем загадочное сообщение Аллана.
3
- Андре! - сказал Лусин. - Вот чудак!
Андре и на концерте не удержался от озорства. Вместо того чтобы
показаться на стереоэкране и оттуда улыбнуться публике, он вышел на сцену.
Человек казался крохотным на пустой площадке. Он произнес речь:
что-то о Земле и звездах, небожителях и людях, полетах и катастрофах - все
это отражено в его космической симфонии.
Мне так это надоело, что я крикнул: "Хватит болтовни!" Если бы я
знал, что усилители настроены на все звуки в зале, я бы вел себя
поосторожней. Мой голос оглушительно отразился от потолка, в ответ понесся
такой же громовый хохот.
Андре, не смутившись, весело воскликнул:
- Будем считать ваши нетерпеливые крики увертюрой к симфонии.
После этого он исчез, и грянула музыка звездных сфер.
Прежде всего, мы провалились. Мы недвижно сидели в своих креслах, от
неожиданности вцепившись в ручки, и вместе с тем ошалело неслись вниз.
Состояние невесомости наступило так внезапно, что у меня защемило сердце.
Думаю, другие зрители чувствовали себя не лучше.
А потом зазвучала тонкая мелодия, в воздухе поплыли клубящиеся
разноцветные облака и возвратилась тяжесть. Мелодия усиливалась,
электронный оргАн гремел во все свои двадцать четыре тысячи голосов,
цветовые облачка пронизало неистово пляшущее сияние, все пропало в
кружащемся многокрасочном дожде искр, не было видно ни стен, ни потолка,
ни дальних соседей, а ближние вдруг превратились в какие-то факелы
холодного света. И тут свет стал теплеть, мелодия убыстрилась, увеличилась
тяжесть, в воздухе волнами пронеслась жара. Я уже собирался сбросить
пиджак, как зал озаряла синяя молния, все кругом запылало зловещими
фиолетовыми пламенами и нестерпимо ударил ледяной ветер. Никто не успел ни
отвернуться, ни защитить лицо руками. Оледенение разразилось под свист и
жужжание электронных голосов. Перегрузка быстро увеличивалась, легким не
хватало кислорода. Снова взревели трубы, запели струны, зазвенели медь и
серебро, в фиолетовой тьме зажглись оранжевые языки. Ледяное дыхание
сменилось волнами теплоты, перегрузка падала, превращаясь в невесомость.
Воздух, ароматный и звучный, сам лился в горло, голова кружилась от тонких
звуков, нежных красок, теплоты и легкости в теле.
Так повторялось три раза - багровая шара под грохот труб и
невесомость, стремительно нарастающий, пронзительно синий холод под
перегрузку, почти удушье, мелодичное розовато-оранжевое возрождение,
овеянное теплотой.
А потом в последний раз ударил мороз, промчалась жара, и, уже
по-обычному, солнечно вспыхнул потолок концертного зала.
Первая часть симфонии кончилась.
Со всех сторон неслись восклицания и смех. Кто-то кряхтел, кто-то
оттирал застуженные щеки, кто-то зычно орал: "А ну, автора сюда! А ну,
автора!" Большинство торопилось к выходу.
- Он с ума спятил! - негодовал Аллан. - Даже от Андре не ожидал такой
нелепицы! Зачем вы меня сюда притащили?
Лусин молча наблюдал за взволнованными зрителями, а я возразил:
- Никто тебя не тянул, ты сам пришел. И что тебя ожидает, знал
отлично. Я предупреждал, что музыку Андре могут вынести лишь здоровяки.
- Я здоровяк, но я мне нестерпимо! Неужели и во второй части такой
же-страх?
Я протянул ему пригласительный билет. На нем было напечатано: "Андре
Шерстюк. Гармония звездных сфер. Симфония для звука, света, тепла,
давления и тяжести. Часть первая - Круговорот миров. Часть вторая - Люди и
небожители. Часть третья - Вечное как жизнь".
Аллан хмыкнул и повеселел.
- Здесь еще одного компонента не хватает: запаха, - пророкотал он,
посмеиваясь. - Вот бы смердящее аллегро и благоухающее адажио! Чтоб полнее
впечатление, как, по-вашему?
- Успех! - сказал Лусин. - Все потрясены. Равнодушных нет. А?
- Не "а", а "ч". Чепуха, - поправил я. - На вторую часть осталась
лишь треть зала.
- Новизна. Понимают не сразу.
- Занимайся лучше своими диковинными новыми формами, а не музыкой, -
посоветовал я. - Твоего бога Гора с головой сокола, может, удастся
приспособить на дальних планетах для защиты от летучих мышей, а на что
пригодится новое творение Андре?
4
После неистовой первой части вторая показалась спокойной. Возможно,
впрочем, что мы пообтерпелись. Главным в ней был свет - клубящаяся
зеленовато-желтая тьма, красные вспышки, змеящиеся фиолетовые полосы,
искры и стрелы, рушащиеся с потолка, как при полярных сияниях, потом все
постепенно затянуло розовым теплым туманом, в нем хотелось понежиться,
чувства и мысль засыпали.
Все это происходило под мелодичное звучание электронных голосов,
тяжесть и давление то мерно нарастали, то исчезали, холод налетал не так
пронзительно, как раньше, сменявшая его шара не так обжигала.
В общем, эта часть мне понравилась. Ее можно было терпеть, а для
произведений Андре это уже немало.
Зато в третьей части нам снова досталось. "Вечное как жизнь" могло
вогнать в гроб любого. Андре, видимо, хотелось доказать, что жизнь штука
непростая, и он достиг цели. Нас обжигало, леденило, оглушало, ослепляло
минут двадцать, если не больше.
Симфония окончилась, а в зале все сидели, опоминаясь. У некоторых был
до того измученный вид, что я расхохотался. Аллан шумно ликовал. Так с ним
всегда. Необычное сперва озадачивает его, потом приводит в восторг.
- Крепкая симфония! - орал он. - Обрушить этакий концертище на
существа с Альфы Центавра или Сириуса - там они не очень костисты, -
останется мокрое пятно! Нет, здОрово!
По пустеющему залу разнесся голос: друзей автора симфонии просили к
восточному выходу. Аллан помчался, обгоняя выходящих, мы с Лусином не
торопились. Я знал, что Андре меня дождется.
У восточного выхода быстро скопилась кучка приятелей. Я устал
пожимать руки. Хорошенькая Жанна Успенская, жена Андре, сияла. Она
неумеренно торжествует, если Андре что-нибудь удается, и надо сказать, ей
часто приходится торжествовать.
В данном случае, впрочем, она могла бы радоваться и не столь открыто.
Она громко сказала:
- Ты изменился, Эли! Просто не верится, такой ты загорелый и добрый.
Послушай, ты не влюбился?
Я знал, почему она говорит громко, и мне это не понравилось. К нам
приближались Леонид Мрава с Ольгой Трондайк.
Грозный Леонид на этот раз казался почти веселым, а Ольга, как
всегда, была уравновешенна и светла. Она, конечно, поняла намек Жанны, но
и виду не подала, а Леонид с такой силой тряхнул мою руку, что я охнул.
Этот великан - они с Алланом вымахнули до двух метров тридцати - вбил себе
в башку, что я стою у него на дороге. Боюсь, Ольга поддерживает в нем это
заблуждение. Это тем удивительней, что, не в пример Жанне, Ольга совсем
лишена кокетства.
- Я рада, что вижу тебя, Эли, - сказала Ольга. - Ты, кажется, улетал
на Марс?
- А чего я не видал на Марсе? - буркнул я. - Мы монтировали седьмое
искусственное солнце на Плутоне, слыхала о таком?
- Конечно. Желто-красный карлик нормальной плотности, мощность восемь
тысяч альбертов. Я недавно вычислила, что этой мощности не хватит для
нормального функционирования. Ты не ознакомился с моей запиской, Эли?
- Нет. От твоих записок у меня голова болит - так они учены!
Ольга не обиделась и не огорчилась. Она слушала, ровная и
розовощекая. Уверен, она и не вдумывалась в содержание моих слов, с нее
достаточно, что я говорю. Она слушает один мой голос.
Жанна воскликнула, встряхивая локонами, они у нее длинные и так
светлы, что издали кажутся седыми:
- Ты не ответил на мой вопрос, Эли!
- Да, - сказал я. - Влюбился. И знаешь в кого? В тебя. Я долго
скрывал, но больше нет сил. Что ты теперь собираешься делать?
- Переживу, Эли. А может, расскажу Андре, пусть он знает, каковы его
друзья.
Она повернулась ко мне спиной. Жанна так хочет всем нравиться, что
сердится, когда над этим подшучивают.
- У Аллана интересное сообщение, - сказал я, чтоб перевести разговор
на другое. - Аллан, повтори-ка, что ты говорил нам о новых открытиях.
И снова, как перед тем и мы с Лусином, никто не отнесся серьезно к
новостям Аллана! Его выслушали равнодушно, словно он делился пустяками, а
не самой важной информацией, когда-либо полученной человечеством.
Сегодня, вспоминая те дни, я стараюсь и не могу понять, почему нами
владело тогда такое непростительное легкомыслие. Оно было тем
непостижимей, что Леонид и Ольга, капитаны дальних звездолетов, уже и в то
время слыли опытными астронавтами. Кто-кто, а они должны были сообразить,
ч_т_о_ означает открытие в звездных мирах, на наших галактических
трассах, существ, равных нам по разуму и могуществу. Леонид поступил еще
легкомысленней, чем я. Он попросту отмахнулся от Аллана.
Наше маленькое искусственное солнце на Плутоне интересовало его
больше.
- Удивляюсь вашему консерватизму, - сказал он. - Сперва монтируете
огромный спутник, потом разжигаете, пока он не превратится в крохотное
светило, и тратите на это несколько лет, как два столетия назад наши деды.
А зачем? Звездный Плуг за сутки работы зажжет десяток искусственных солнц
всех запроектированных размеров и температур. Не нужно ни монтажа, ли
разогрева, короче, ничего, кроме приказа: зажечь и доставить на место
солнце!
- Совершенно верно! - подхватил Аллан, мигом забывший о своих
странных новостях. Он обрадовался, что хвалят Звездный Плуг, и захохотал.
Он безмерно гордится своим кораблем. - Для нас это сущий пустяк - скатать
аккуратненькое солнышко и подбросить его нуждающейся в теплоте и свете
планетке.
- Хорошо! - сказал Лусин. - Очень. Даже - очень, очень! Зажечь и
доставить! Замечательно. А?
- Великолепно! - сказал я. - Много лучше пожаров, которые ты
разжигаешь в животах бедных драконов. Кстати, почему, в самом деле, не
используют для создания малых солнц Звездные Плуги?
Ольга сказала рассудительно, иначе она говорить не умеет: