Ирен, сев на край кровати и начиная раздеваться. Она снимала
чулок заученным жестом, нарочито медленно, как будто чистила
персик.
-- Давай поженимся,-- сказала она,-- так велико было ее
желание бросить Ромуальда.-- Тогда это колье будет моим раз и
навсегда. А то ты без конца даешь мне понять, что оно мое
только наполовину, как-то временно... Это так раздражает...
Если я... Если бы я вдруг ушла от тебя... ты, что... ты бы у
меня его отобрал?
-- Ты что, уже хочешь от меня уйти? -- взорвался он.
-- Ну, что ты, я шучу, мой козленочек, но...
-- Коночно,-- сказал он сухо.-- Ты что же, воображаешь,
что я тебе оставлю это состояние, если ты меня бросишь и уйдешь
к другому?
-- Давай вернемся в Кьефран и поженимся там. Я попрошу
младшего Фроссинета быть моим свидетелем, чтобы он лопнул от
ревности.
-- А отец?
-- А что отец? Отец нас поженит, он ведь мэр! С досады он
разозлится, будет пускать слюни, как новорожденный теленок.
Поедем прямо сегодня, дорогой... Мне так хочется стать поскорее
мадам Мюзарден де Фальгонкуль.
-- Подожди, моя прелесть. Мы сделаем не так. Мы уедем
послезавтра, мне надо повидаться кое с кем в Париже. И
послушай, сними это ожерелье, ему и в сумке неплохо. Напрасно
ты разгуливаешь в нем по Парижу, вчера в метро на тебя все
смотрели. Ведь украсть его можно в один момент. А мне эти
жемчужины не легко достались, ты знаешь.
Он попытался снять с нее ожерелье, но она накрыла руку
Ромуальда своей, его рука скользнула пониже ее спины, тогда она
выгнулась, чтобы его дрожащие пальцы могли ощутить в полной
мере ее крепкий и свежий крестьянский зад.
-- Мы возвращается в Кьефран и празднуем свадьбу,
обещаешь? -- сказала она.
Чтобы провести полноценную ночь любви, он обещал, хотя
перспектива основать семейный очаг в родных местах не приводила
его в восторг. Его враги вполне могли вернуться и опять рыскать
вокруг леса Грет, а ему совсем не хотелось снова скрываться на
заводе своего кузена. Кивая головой, он соглашался со всем, как
вдруг его глаза округлились, и в них загорелся безумный блеск.
Жемчужины опять потускнели и помертвели, мелкие отвратительные
черноватые, сероватые и зелоноватые точки появились на их
поверхности, словно мушки поднятые грозой. Фосфоресцирующий
блеск жемчуга исчезал на глазах. Ошибки быть не могло: колье
опять теряло свою ценность.
x x x
Жемчужины снова становились фальшивыми, портились на
глазах. И Ирен начали удивлять эти странные изменения оттенка,
повторявшиеся слишком часто. Ромуальд сказал себе, что если,
женившись на Ирен, он подарит ей ожерелье, которое ничего не
стоит, и она это в конце концов узнает, то бросит его
наверняка. Она сможет отомстить и по-другому, гораздо хуже.
Ромуальд начал задавать себе вопрос, не колдунья ли в
действительности его подружка, как это утверждали старухи в
Кьефране. Такие еще водятся в некоторых глухих и лесистых
местах Франш-Контэ, если хорошенько поискать.
...Они пробыли в Париже неделю. Все это время Ромуальд,
под предлогом сложных и срочных экспертиз забрав ожерелье у
Ирен, которая начала на него смотреть со все растущим
удивлением и недоверием,-- метался в панике от одного ювелира к
другому. И везде он слышал насмешливый, а часто и довольно
оскорбительный вопрос, на какой дешевой распродаже он их купил.
Однажды утром, прогуливаясь по площади Жанны д'Арк неподалеку
от гостиницы, он подумал о море. Просто так. Мысль пришла сама
собой, как бы невзначай. Так бывает, когда переберешь уже все
варианты, когда полный тупик.
-- А не вернуться ли нам на море, моя лапочка? Погода
прекрасная, июль на носу. Правда, пляж будет забит
отпускниками, но ничего. На море как на море!
Они соли в микролитражку и покатили по направлению к
Бретани.
-- А мне можно будет купаться в ожерелье? -- спросила
Ирен.
-- Ну, конечно, моя птичка. Только в ожерелье. Купайся.
Будем надеяться, что трудящиеся на него не посягнут.
x x x
После нескольких морских купаний в Перро-Гирек, в
Сен-Геноле на побережье Вандеи, потом в Шамбр-д'Амур, около
Биарицца, его догадки подтвердились. Ирен несколько раз чуть не
утонула, жемчужины обильно орошались морской водой, и после
каждой такой ванны в течение часа-двух, они вновь обретали свой
блеск.
В Сен-Себастьяне, на Плайя Конча, пока Ирен загорала на
пляже отеля "Иэабелла Католика" в сияющем розовым блеском
ожерелье, Ромуальд случайно узнал, что в соседнем отеле --
роскошном дворце -- поселился сам Джефферсон Блэк. (Ддя тех,
кто не знает: Джефферсон Блэк -- это самый крупный в США
специалист по драгоценным камням). Он приехал на три дня на
свадьбу своей племянницы. Блэк соблаговолил принять Ромуальда
эа завтраком, пригласил его за свой столик, и, с аппетитом
уплетая яичницу с бэконом и гренки и запивая все это чаем, он
слушал вполуха, хотя и благосклонно, рассказ Ромуальда от "а"
до "я". Постепенно он заинтересовался. Удивительная история...
-- Можно взглянуть на эти жемчужины? -- спросил Джефферсон
Блэк с набитым ртом.
Ромуальд тотчас же отправился на пляж отеля "Иэабелла
Католика". Ирен заснула, ее прекрасная блестящая кожа
напоминала поджаренный тост. Он тихонько снял ожерелье с ее
лебединой шейки и быстро вернулся в отель к специалисту по
камням. Тот потрогал опытными пальцами некоторые из жемчужин,
глаза его блестели.
-- Никогда не видел такой красоты,-- сказал он наконец.
-- Я не говорю вам, где их выловили. Я не могу раскрыть
вам этот секрет. Я прав, не так ли?
-- Понимаю вас. И вы утверждаете, что после каждой морской
ванны жемчужины обретают свой прежний вид, становятся такими,
как сейчас? Это точно?
-- Именно, так, дорогой господин Блэк. Это совершенно
невероятно, но это так.
-- Вы знаете, жемчужины -- загадочные создания... Особенно
жемчужины, которые неизвестно, где выловлены... И что, только в
морской воде?
-- Только.
-- А вы пробовали другие жидкости?
-- Да. И воду из-под крана, и вино, водку и еще там
что-то... Единственно морская вода, а три-четыре дня спустя
после купания они начинают портиться.
-- Понятно. Вы разрешите мне взять у вас одну из жемчужин
до завтра, если вы не возражаете, дорогой господин Мюзарден? А
завтра мы с вами опять увидимся в это же время, за деловым, так
сказать, завтраком. Я думаю, мое заключение будет готово.
Человек безупречной честности, и, учитывая его большое
состояние, не имевший никакого интереса обворовывать ближнего,
великий Джефферсон Блэк явился на свидание в точно назначенное
время. Он провел прошедшие сутки за опытами над жемчужиной.
Отдавая ее Ромуальду, он произнес:
-- Если вы не хотите, чтобы жемчужины окончательно
потеряли свой блеск и качество, они должны находиться час в
день в морской воде. Не спрашивайте меня, почему, я не смогу
вам ответить. Впрочем, я англосакс, картезианство мне чуждо, и
слово "почему" меня раздражает. Вот так, дорогой господин
Мюзарден, ровно час в день. Я повторяю вам, что в жемчужинах
всегда есть какая-то тайна, особенно в жемчужинах, выловленных
в восточных морях. Этот район мира еще долго будет нас
удивлять, поверьте мне. Я хочу уточнить: после каждой ванны
ваши жемчужины будут еще красивее. Но без ежедневного купания,
довольно быстро, они будут разрушаться. И если месяц-два их не
помещать в морскую воду, они поблекнут и обесценятся
окончательно, и восстановить их будет невозможно. Потом любые
ванны будут бесполезны. Эти жемчужины очень-очень интересны.
Если вы позволите, я хотел бы сделать о них подробное сообщение
для...
-- Нет, ни в коем случае! -- вскричал Ромуальд.-- Я не
хочу, чтобы о них говорили.
-- Как вам угодно. Во всяком случае, если вы захотите их
продать, советую делать это сразу после морской ванны, в
противном случае...
-- Я не могу их продать,-- страдальчески произнес
Ромуальд, и взор его обратился к пляжу, где, проснувшись, Ирен
искала на песке вокруг себя ожерелье. (Ромуальд взял его
потихоньку, чтоб пойти искупать). В ожидании свадьбы, все
больше нервничая, Ирен закатывала ему одну сцену за другой, так
что их совместная жизнь становилась просто невыносимой.
-- Час в день в морской воде, дорогой друг,-- повторил
Джефферсон Блэк, вставая и выпрямляя свое длинное тело
джентльмена.-- Но больше не нужно, это бесполезно. Это цена их
выживания, их сказочного блеска и сохранения стоимости. И это
того стоит, не так ли? Позвольте с вами проститься, мсье,
поклон вашей даме. Это не значит, что мне с вами скучно, просто
меня ждут играть в гольф. Рад был познакомиться.
x x x
-- Покашляйте еще, мадмуазель,-- попросил врач. Ирен,
раздевшись до пояса, набросив на плечи полотенце, стояла перед
врачом в Кошвиль-сюр-Мэр /Кальвадос/. Они обосновались здесь в
меблированных комнатах напротив пляжа больше месяца тому назад.
Ромуальд работал уличным фотографом. Сейчас он сидел в углу
кабинета и ждал, положив на колени соломенную шляпу.
-- Еще раз -- вдохните, мадмуазель...
Ирен сделала вдох, закашляла, чуть не задохнулась.
Врач выпрямился и опустил стетоскоп:
-- Можете одеваться, мадмуазель.
-- Что-нибудь серьезное, доктор? -- спросил Ромуальд,
вспоминая о приступах удушья, которые уже несколько раз
случались у Ирен по ночам, вызывая у них обоих беспокойство.
-- Мсье, у вашей невесты астма. Сейчас у нее обострение.
Это серьезно. Если приступы и дальше будут продолжаться, это
плохо повлияет на сердце. Что-то мне не нравится ее сердечко.
x x x
Немного встревоженная. Ирен надевала блузку. (Ожерелье
было у нее в сумочке). Врач черкнул несколько непонятных слов в
своем блокноте.
-- Вам нельзя жить на берегу моря. Раз у вас астма, море
вам противопоказано. Как врач я рекомендую вам жить не ближе,
чем в шестидесяти километрах от моря, по меньшей мере. "Черт
побери!" -- подумал Ромуальд, обеспокоенный прежде всего
необходимостью ежедневной морской ванны для жемчужин и ценами
на бензин.
Очутившись на улице. Ирен сразу же надела свое дорогое
ожерелье перед зеркалом кондитерской.
-- Ну что, Ромуальд? На этот раз возвращаемся в Кьефран?
Ты слышал, что он сказал? Мне нельзя жить у моря,-- говорила
она, поглаживая по-хозяйски колье, которому как раз нужно было
море,-- секрет, которого она по-прежнему не знала. Ромуальд так
ничего ей и не скажал.
x x x
Ирен развешивала после стирки белье на веревке, натянутой
между двумя столбами, перед входом в развалившуюся лачугу, в
которую превратился бывший домик охраны Фальгонкуля. Они вновь
поселились здесь, вернувшись неделю тому назад. За это время
приступы астмы у бывшей пастушки стали заметно реже и слабее.
Ромуальд же заканчивал пилить на козлах туристический щит с
надписью: "Кьефран и его старый исторический замок"; он сорвал
его на дороге прошлой ночью. Замок был его жилищем, его
собственностью, и нечего было его осматривать. Этот мерзкий
Фроссинет никогда не спрашивал у него разрешения на его осмотр.
Он решил пустить этот щит на дрова, на растопку старой,
заржавленной плиты, которую они с Ирен, сидя без денег достали
со дна рва и водрузили на кухне -- единственной более-менее
пригодной для жилья комнате лачуги.
Положение Ромуальда было ужасным, почти безвыходным.
Во-первых, Ирен и слышать не хотела ни о каком море, она
