- А если я уйду, вы что, не собираетесь в этом случае кормить его? Я
побуду с ним... некоторое время.
Она налила ребенку молока.
- Мы намереваемся оставить вас здесь с мальчиком, мисс Феллоуз,- сказал
Хоскинс.- Это единственный вход в Первую Секцию Стасиса. Дверь тщательно
запирается и охраняется снаружи. Я хотел бы, чтобы вы изучили систему
замка, который будет, конечно, соответствующе настроен на отпечатки ваших
пальцев, так же как он настроен на отпечатки моих собственных. Пространство
наверху (он поднял взгляд к несуществующему потолку кукольного домика)
охраняется тоже, и мы будем предупреждены в любом случае, если здесь
произойдет что-либо необычное.
- Вы хотите сказать, что я все время буду находиться под наблюдением? -
возмущенно воскликнула мисс Феллоуз, вдруг вспомнив, как она сама
рассматривала с балкона внутреннюю часть помещения.
- О нет,- серьезно заверил ее Хоскинс,- мы гарантируем, что ни один
посторонний наблюдатель не будет свидетелем вашей частной жизни. Все
объекты в виде электронных символов передаются вычислительной машине, и
только она будет иметь с ними дело. Вы проведете с ним эту ночь, мисс
Феллоуз, а также и все последующие, впредь до особого распоряжения. Мы
предоставим вам несколько свободных часов в дневное время и дадим вам
возможность самой составить их расписание в соответствии с вашими личными
потребностями.
Мисс Феллоуз в недоумении окинула взглядом кукольный домик.
- А для чего все это, доктор Хоскинс? Разве мальчик представляет собой
какую-нибудь опасность?
- Видите ли, мисс Феллоуз, все дело в энергии. Он никогда не должен
покидать это помещение. Никогда. Ни на секунду. Ни по какой причине, даже
если от этого зависит его жизнь. Даже для того, чтобы спасти вашу жизнь,
мисс Феллоуз. Вы поняли меня?
Мисс Феллоуз гордо вскинула голову.
- Я знаю. что такое приказ, доктор Хоскинс. Медицинская сестра привыкает
к тому, чтобы во имя долга жертвовать собственной безопасностью.
- Отлично. Вы всегда можете просигнализировать, если вам что-нибудь
понадобится.
И двое мужчин покинули Стасис.
* * *
Обернувшись, мисс Феллоуз увидела, что мальчик, не притрагиваясь к
молоку, по-прежнему не спускает с нее настороженного взгляда. Она
попыталась жестами показать ему, как поднять блюдце ко рту. Он не
последовал ее примеру, однако на этот раз, когда она прикоснулась к нему,
он уже не закричал.
Его испуганные глаза ни на секунду не переставали следить за ней,
подстерегая малейшее неверное движение. Она вдруг заметила, что
инстинктивно пытается успокоить его, медленно приближая руку к его волосам,
стараясь, однако, чтобы рука эта была все время в поле его зрения. Тем
самым она давала ему понять, что в этом жесте не кроется никакой для него
опасности.
И ей удалось погладить его по голове.
- Я хочу показать тебе, как пользоваться туалетом,- произнесла она.- Как
ты считаешь, сможешь ты этому научиться?
Она говорила очень мягко и осторожно, отлично сознавая, что он не поймет
ни одного слова, однако надеясь на то, что сам звук ее голоса успокаивающе
повлияет на него.
Мальчик снова защелкал языком,
- Можно взять тебя за руку? - спросила она.
Она протянула ему обе руки и замерла в ожидании. Рука ребенка медленно
двинулась навстречу ее руке.
- Правильно,- кивнула она.
Когда рука мальчика была уже в каком-нибудь дюйме от ее собственных рук,
смелость оставила его, и он отдернул свою руку назад.
- Ну что ж,- спокойно сказала мисс Феллоуз,- позже мы попробуем еще раз.
Не хочется ли тебе посидеть? - она похлопала рукой по кровати.
Медленно текло время, еще медленнее продвигалось воспитание ребенка. Ей
не удалось приучить его ни к туалету, ни к кровати. Когда мальчику явно
захотелось спать, он опустился на ничем не покрытый пол и быстрым движением
юркнул под кровать.
Она нагнулась, чтобы взглянуть на него, и из темноты на нее уставились
два горящих глаза, и она услышала знакомое прищелкивание.
- Ладно,- сказала она,- если ты чувствуешь себя там в большей
безопасности, можешь спать под кроватью.
Она прикрыла дверь спальни и удалилась в самую большую из трех комнат,
где для нее была приготовлена койка, над которой по ее требованию натянули
временный тент.
"Если эти глупцы хотят, чтобы я здесь ночевала,- подумала она,- они
должны повесить в этой комнате зеркало, заменить шкаф более вместительным и
оборудовать отдельный туалет".
* * *
Она никак не могла заснуть, помимо своей воли напрягая слух, чтобы не
упустить ни одного звука, который мог раздаться из соседней комнаты. Она
убеждала себя в том, что ребенок не в состоянии выбраться из дома, но,
несмотря на это, ее грызли сомнения. Совершенно гладкие стены были,
безусловно, очень высоки, ну, а вдруг мальчишка лазает, как обезьяна?
Впрочем, Хоскинс заверил ее, что за всем происходящим внизу следят
специальные наблюдательные устройства.
Неожиданно ей пришла в голову новая мысль: а что, если мальчик все-таки
опасен? Опасен в самом прямом смысле этого слова? Нет, Хоскинс не скрыл бы
это от нее, не оставил бы ее с ним одну, если бы...
Она попыталась разубедить себя, внутренне смеясь над своими страхами.
Ведь это был всего лишь трех- или четырехлетний ребенок. Однако ей,
несмотря на все усилия, не удалось обрезать ему ногти. А что, если, когда
она заснет, он вздумает напасть на нее, пустив в ход зубы и ногти...
У нее участилось дыхание. Как странно, и все же... Она мучительно
напрягла слух, и на этот раз ей удалось уловить какой-то звук.
Мальчик плакал.
Не кричал от страха или злобы, не выл и не визжал, а именно тихо плакал,
как убитый горем, глубоко несчастный одинокий ребенок.
"Бедняжка",- подумала мисс Феллоуз, и впервые с момента встречи с ним
сердце ее пронзила острая жалость.
Ведь это настоящий ребенок, так какое же, по сути дела, значение имеет
форма его головы? И это не просто ребенок, а ребенок осиротевший, как ни
одно дитя за всю историю человечества. Тысячи лет назад не только умерли
его родители, но безвозвратно исчезло все, что его когда-то окружало. Грубо
выхваченный из давно ушедшего времени, он был теперь единственным во всем
мире существом такого рода. Последним и единственным.
Она почувствовала, как ее все больше охватывает глубокое сострадание и
стыд за собственное бессердечие. Тщательно поправив ночную рубашку,
постаравшись, чтобы она по возможности лучше прикрывала ей ноги (ловя себя
в то же время на совершенно неуместной мысли о том, что завтра же
необходимо принести сюда халат), она встала с постели и направилась в
соседнюю комнату.
- Мальчик, а мальчик! - шепотом позвала она.
Она совсем уж было собралась просунуть под кровать руку, но, сообразив,
что он может укусить ее, решила не делать этого.
Она зажгла ночник и отодвинула кровать.
Несчастный ребенок, прижав колени к подбородку, комочком свернулся в
углу, глядя на нее заплаканными, полными страха глазами.
В полумраке его внешность показалась ей менее отталкивающей.
- Ах, ты, бедняга, бедняга,- произнесла она, осторожно гладя его по
голове, чувствуя, как мгновенно напряглось, а потом постепенно расслабилось
его тело.- Бедный мальчуган. Можно мне побыть с тобой?
Она села рядом с ним на пол и начала медленно и ритмично гладить его
волосы, щеку, руку, тихо напевая какую-то ласковую песенку.
Услышав ее пение, ребенок поднял голову, пытаясь разглядеть при слабом
свете ночника ее губы, как бы заинтересовавшись этим совершенно новым для
него звуком.
Воспользовавшись этим, она притянула его поближе, и ласковым, но
решительным движением ей удалось постепенно приблизить его голову к своему
плечу. Она просунула руку под его ноги и не спеша, плавно подняла его к
себе на колени. Снова и снова повторяя все тот же один несложный куплет и
не выпуская из рук ребенка, она медленно качалась вперед и назад, баюкая
его. Он постепенно успокоился, и вскоре по его ровному дыханию она поняла,
что мальчик заснул.
Очень осторожно, стараясь не шуметь, она подвинула на место кровать и
положила на нее ребенка. Укрыв спящего, она внимательно посмотрела на него.
Во сне его лицо казалось таким мирным, таким ребячьим, что, право же, его
безобразие как-то меньше бросалось в глаза.
Уже направившись на цыпочках к двери, она вдруг подумала: "А что, если он
вдруг- проснется?" - и повернула назад.
Преодолев внутреннее сопротивление и справившись с охватившими ее
разноречивыми чувствами, она вздохнула и медленно опустилась на кровать
рядом с ребенком.
Кровать была для нее слишком мала, и ей пришлось скорчиться, чтобы как-то
улечься на ней. Кроме того, она не могла избавиться от чувства неловкости,
причиной которого было отсутствие над кроватью тента. Но рука ребенка робко
скользнула в ее ладонь, и через некоторое время ей все-таки удалось
задремать.
* * *
Она проснулась, как от внезапного толчка, и с трудом сдержала чуть было
не сорвавшийся с ее губ крик ужаса. Мальчик смотрел на нее в упор широко
раскрытыми глазами, и ей понадобилось довольно много времени, чтобы
вспомнить, как она очутилась на его кровати. Медленно, не отрывая от него
взгляда, она спустила на пол сначала одну, потом другую ногу.
Бросив быстрый испуганный взгляд в сторону лишенного покрытия потолка,
она напрягла мускулы для последнего решительного движения, собираясь
окончательно выбраться из кровати.
Но в этот момент мальчик, вытянув руку, коснулся ее губ своими похожими
на обрубки пальцами и что-то произнес.
Это прикосновение заставило ее отпрянуть. При дневном освещении он был
непередаваемо безобразен.
Мальчик опять повторил какую-то фразу, а затем, открыв широко рот,
движением руки пытался показать, будто что-то вытекает у него изо рта.
Мисс Феллоуз задумалась, стараясь отгадать значение этого жеста, и вдруг
взволнованно воскликнула:
- Ты хочешь, чтобы я пела?
Мальчик молча продолжал смотреть на ее губы.
Несколько фальшивя от напряжения, мисс Феллоуз начала ту самую песенку,
что пела ему накануне ночью, и маленький урод улыбнулся, неуклюже
раскачиваясь в такт музыке и издавая при этом какой-то булькающий звук,
который можно было истолковать как смех,
Мисс Феллоуз незаметно вздохнула. Да, правильно говорят, что музыка
усмиряет сердце дикаря. Она может помочь...
- Подожди немного,- сказала она,- дай мне привести себя в порядок, это
займет не больше минуты. А потом я приготовлю тебе завтрак.
Ни на секунду не забывая об отсутствии потолка, она быстро покончила со
своими делами. Мальчик оставался в постели, внимательно наблюдая за ней,
когда она появлялась в поле его зрения. И каждый раз в эти моменты она
улыбалась и махала ему рукой. В конце концов он тоже помахал ей в ответ, и
она нашла этот жест очаровательным.
- Ты хочешь молочную овсяную кашу? - спросила она, покончив со своими
делами.
Приготовление каши было делом нескольких секунд, и когда еда была на
столе, она поманила его рукой.
Неизвестно, понял ли он значение ее жеста или же его привлек запах пищи,
но мальчик тут же вылез из кровати.
Она попыталась показать ему, как пользоваться ложкой, но он в страхе
отпрянул. ("Ничего, у нас впереди еще много времени",- подумала она.)
Однако она настояла на том, чтобы он руками поднял миску ко рту. Он
повиновался, но действовал так неловко, что страшно испачкался, хотя
большая часть каши все-таки попала по назначению.
На этот раз она дала ему молоко в стакане, и мальчуган, обнаружив, что
отверстие сосуда слишком мало, чтобы просунуть в него лицо, жалобно
захныкал. Она взяла его за руку и, прижав его пальцы к стакану, заставила
его поднести стакан ко рту.
Снова все было облито и испачкано, но, как и в первый раз, большая часть
молока все-таки попала ему в рот, а что касается беспорядка, то она
привыкла и не к такому.
К ее удивлению, освоить туалет оказалось более простой задачей, что
