Корди опустилась и присела на насыпь. Между раздвинутыми коленями
виднелись трусы. Харлен в жизни бы не подумал, что увидев девчачьи
трусы - причем не отдельно, а прямо на девчонке - он будет смотреть на
них без всякого интереса. Но он действительно смотрел без всякого
интереса. Они были такими же серыми, как ее носки.
- Если бы я стреляла в него в городе, наверное, я бы была уже в
тюрьме, а?
Харлен кивнул.
- Не-а. Я стреляла в него, когда он поехал на салотопленный
заводик. Как раз стал вылезать из своей чертовой машины. Я могла бы
подобраться ближе, но между нами было футов сорок открытого
пространства. После выстрела он так и подпрыгнул... поэтому я и думаю,
что попала ему в зад. И я видела, что подкладка его костюма
разорвалась... а потом он вскочил в этот чертов грузовик и удрал с Ван
Сайком. Похоже, они засекли меня.
- Какой грузовик? - спросил Харлен, но он уже знал какой.
- Сам знаешь, - вздохнула Корди. - Проклятый Школьный Грузовик. -
Она схватила Харлена за запястье и с силой потянула вниз. Он опустился
рядом с ней на колени. Где-то в лесу послышался стук дятла. По Каттон
Роуд, примерно в четверти мили от них проехала смашина. Грузовик,
подумал Харлен.
- Слушай, - казала Корди, все еще держа его за руку. - Не нужно
очень много мозгов на то, чтобы понять, что ты засек чего-то в Старом
Централе. Потому-то ты и сверзился тогда. А может и потом видел
чего-то еще.
Харлен замотал головой, но она не обратила на это внимания.
- Они убили твоего дружка, - продолжала Корди. - Дьюана. Не знаю,
как они это сделали, но это точно они. - Она чуть отвернулась, и на ее
лице появилось странно-отрешенное выражение. - Смехота, но мы с
Дьюаном еще в детский сад вместе ходили. Но никогда не разговаривали.
Мне всегда казалось, что он по-настоящему хороший. Вечно о чем-то
думал, но меня это не злило. Мне даже хотелось, чтоб мы с ним ушли
куда-нибудь, и долго бродили и говорили бы обо всем... - Тут ее глаза
снова обрели фокус, и она глянула на свою руку, все еще сжимавшую
запястье Харлена. Рука разжалась. - Слушай, ты ведь здесь не потому
что хотел подышать воздухом. Ты чего-то боишься. И я знаю чего.
Харлен глубоко вздохнул.
- Ладно, - его голос все еще звучал хрипло. - Что нам со всем этим
делать?
Корди Кук кивнула, будто подошло время.
- Нам нужно найти твоих дружков, - сказала она. - Всех тех, кто
видал чего-нибудь. Мы соберем всех вместе и выследим Руна и остальных.
И живых и мертвяков. Всех тех, кто охотится за нами.
- И что тогда? - Харлен наклонился к ней так близко, что мог
разглядеть светлые волоски у нее над губой.
- Тогда мы убьем живых, - сказала Корди и улыбнулась, обнажив свои
серые зубы. - Убьем живых, а мертвых... ладно, что-нибудь придумаем. -
Неожиданно она наклонилась и положила руку Харлену на джинсы, прямо на
это место. И сжала пальцы.
Он даже подпрыгнул. Ни одна девочка никогда этого не делала. А
сейчас, когда она вдруг это сделала, то он всерьез подумал, не
выстрелить ли в нее, чтобы она ушла.
- Хочешь вынуть? - прошептала она, ее голос был пародией на
обольстительный шепот. - Хочешь, мы оба разденемся? Здесь никого нет.
Харлен облизнул губы.
- Не сейчас, - выдавил он из себя. - Может, позже.
Корди вздохнула, пожала плечами, поднялась на ноги и перекинула
через руку винтовку. Затем щелкнула затвором.
- Лады. Что скажешь, если мы пойдем в город к твоим приятелям и
обо всем поговорим?
- Сейчас? _Убьем живых_, эхом пронеслось в голове у Харлена. Он
вспомнил добрые глаза Барни и подумал о том, какими глазами тот станет
на него смотреть, защелкивая наручники и арестовывая за стрельбу в
директора, сторожа и бог знает в кого еще.
- Ясно, сейчас, - сказала Корди. - Какого толку выжидать? До темна
еще уйма времени. А потом они снова _могут прийти._
- Ладно, пошли, - услышал Харлен свой голос. Он встал, отряхнул
джинсы от пыли, поправил в заднем кармане отцовский револьвер и пошел
по железнодорожной насыпи следом за Корди.
Глава 24.
Майку нужно было пойти на кладбище. Но так как ни за что на свете
он решился бы отправиться туда одному, то он попытался убедить мать в
том, что им следует отнести цветы на могилу дедушке. Как раз на
следующий день у отца начиналась неделя работы в ночную смену, поэтому
воскресенье было вполне подходящим для подобного мероприятия днем.
Майк чувствовал себя подонком, читая дневник Мемо и пряча его под
одеяло каждый раз, когда мама заглядывала к нему. Но это же была
бабушкина идея, не так ли?
Тетрадь оказалась толстым, переплетенным в кожу блокнотом, и была
заполнена ежедневными бабушкиными записями почти за три года, с
декабря 1916 по конец 1919 года. Они и подсказали Майку то, что он
хотел узнать.
На фотографии было написано "Уильям Кэмпбелл Филипс", и это имя
упоминалось с лета 1916 года. Очевидно этот Филипс был одноклассником
Мемо... скорее даже ее школьным вздыхателем. Тут Майк даже прервал
чтение, с трудом представляя бабушку в качестве школьницы.
Филипс закончил школу в том же, 1904 году, что и бабушка. Но она
уехала учиться в школу бизнесса в Чикаго, где, как знал по семейным
преданиям Майк, она однажды и встретила дедушку в кафе-автомате на
Медисон Стрит, а Уильям Кэмпбелл Филипс очевидно поступил в
расположенный через дорогу Джубили Колледж и стал учиться на
преподавателя. Потом, насколько Майк понял из каллиграфических записей
бабушки, он работал учителем в Старом Централе. В то время, в 1910
году, Мемо уже вернулась из Чикаго, причем будучи женой и матерью.
Но, согласно осторожным заметкам в дневнике за 1916 год, Филипс не
прекратил демонстрировать знаки своего внимания. Несколько раз он с
различными подарками заглядывал домой к бабушке, причем именно тогда,
когда дедушка был занят работой на элеваторе. Видимо он посылал
письма, хотя в дневнике не упоминалось их содержание, но Майк
догадался об этом. Мемо сожгла их.
Одна запись просто покорила Майка.
29 июля 1917 года.
Сегодня встретила этого гнусного мистера Филипса, когда ходила в
Базар с Катриной и Элоизой. Я помню Уильяма Кэмпбела спокойным и
добрым мальчиком. Он мало говорил и только наблюдал мир темными,
глубокими глазами, но теперь он очень изменился. Катрина подтвердила
это. Матери говорили директору о жестоком характере мистера Филипса.
Он сечет детей даже при самых малых провинностях. Ужасно рада, что
маленький Джон еще несколько лет не будет у него учиться.
Обращение этого джентльмена еще более разочаровывающее. Сегодня он
настоял на том, чтобы вступить со мной в беседу несмотря на явное мое
нежелание. Я уже давно объявила мистеру Филипсу, что никакие светские
контакты между нами невозможны до тех пор, пока он будет вести себя
неподобающим образом. Мои слова не возымели успеха.
Райан полагает все это шуткой. Видимо, многие в городе еще считают
Уильяма Кэмпбела маменьким сынком, не представляющим ни для кого
угрозы. Разумеется, я никогда не читала Райану писем, которые я
сожгла.
Майк наткнулся на еще одну интересную запись от конца октября того
же года.
27 октября.
Как только люди немного отдохнули от тяжелой летней страды, все
разговоры обратились на мистера Филипсу, школьного учителя,
зачисленного в действующую армию.
Сначала это посчитали шуткой джентльмена, которому почти тридцать
лет, но вчера он вернулся из Пеории в дом своей матери, уже облаченный
в мундир. Катрина говорит, что он выглядит в нем неплохо, но она также
добавила, что есть слух о том, что этот человек пошел в армию потому
что ему грозило увольнение. С тех пор как родители мальчика Каттона
обратились в Школьный Совет с жалобой на применение преподавателем
силы - Томми Каттон из-за него несколько дней пролежал в больнице в
Оук Хилле, хоть мистер Филипс и утверждает что тот просто упал с
лестницы - с тех пор стали жаловаться и многие другие родители.
Вобщем, какова бы ни были причина, он сделал достойный выбор.
Райан говорит, что он зашел бы к нам, если б не Джон, Катрина и Райан
младший.
И еще от 9 ноября 1917 года.
Сегодня сюда приходил мистер Филипс. Я не могу писать о том, что
последовало во время этого визита, но я всегда буду благодарна тому
мороженщику, который заглянул к нам через несколько минут после
прибытия учителя. В противном случае...
Он утверждает, что вернется за мной. Этот человек невежа, он не
чтит ни те клятвы, которые я дала пред алтарем, ни то, что я мать
троих маленьких детей.
Все говорят о том, как он хорошо выглядит в мундире. Я этого не
нашла: слишком патетично, всего лишь мальчишка в мешковатой форме.
Надеюсь, что он никогда не вернется.
И наконец последняя запись о нем. 27 апреля 1918 года.
Весь город собрался на похороны мистера Уильяма Кэмпбела Филипса.
Я не смогла пойти из-за головной боли.
Райан говорит, что Армия собиралась похоронить его вместе с
другими павшими в боях на американском кладбище во Франции. Но его
мать настояла на том, чтобы тело перевезли в Америку и похоронили
дома.
Его последнее письмо ко мне пришло уже после его смерти. Я
совершила ошибку прочитав его, но сделала это, думаю, не из
сентиментальных побуждений. Он писал когда лежал во французском
госпитале, еще не зная, что инфлуэнца довершит то, что начала немецкая
пуля. В письме он писал, что за время пребывания в окопах его решение
только окрепло, и что ничего не остановит его перед тем, чтобы
вернуться и получить меня. Это его слова "получить".
Но что-то все-таки остановило его.
Моя головная боль сегодня была просто невыносима. Мне нужно
отдохнуть. Я больше никогда не упомяну об этом несчастном, одержимом
человеке.
Могила дедушки находилась в самом начале кладбище Кэлвери, слева
от калитки сторожа и примерно в трех рядах от нее. Здесь покоились все
О'Рурки и О'Рейли, и еще было место и для родителей Майка и для него
самого и сестер, где их тела найдут упокоение после смерти.
Они положили на могилу цветы и молча помолились. Потом, когда
остальные стали приводить в порядок окружающее место и выпалывать
сорняки, Майк быстро прошел по рядам.
Ему не нужно было читать надписи на надгробиях, многие из них он
знал, хотя главным подспорьем служили крошечные флажки, которые скауты
установили на могилах ветеранов в День Памяти. Теперь флажки уже
выцвели, цвета полиняли от затяжных дождей и яростного солнца, но
большинство флажков было в целости, отмечая могилы солдат. Солдат
здесь лежало много.
Могила Филипса располагалась в противоположном конце кладбища.
Надпись гласила: УИЛЬЯМ КЭМПБЕЛ ФИЛИПС. 9 АВГУСТА 1888 - 3 МАРТА 1918.
ОН ПОГИБ РАДИ ТОГО, ЧТОБЫ ЖИЛА ДЕМОКРАТИЯ.
Земля на могиле была странно разворошена, будто кто-то недавно
здесь все раскопал, рассердился и в бешестве раскидал землю.
Поблизости виднелось несколько концентрических окружностей, примерно
восемнадцати дюймов в диаметре, где разрыхленная земля, казалось,
углубляется внутрь.
Родители Майка окликнули его уже со стоянки у заднего забора. Он
бегом кинулся к ним.
Отец Каванаг был рад видеть Майка.
- Майкл, Расти совершенно неправильно произносит латинские фразы,
даже когда читает их по книге, - пожаловался священник. - Угощайся,
бери еще пирожное.
Апетит еще не вернулся к Майку, но пирожное он все-таки взял.
