Это немного напоминало ему атмосферу парижского ресторана Фуке. Когда
он только приехал в США и еще никто не знал, что он собирается в этой
стране остаться и тем более зарабатывать себе на жизнь, приходили
журналисты и фотографировали его.
Мог ли он точно сформулировать, чего он здесь хочет сегодня? Может
быть, в конечном счете просто сказалась потребность в предательстве, в
желании дать волю дурным наклонностям, которые дрожали в нем? А может
быть, все дело в его стремлении отомстить Кэй?
Но отомстить за что? По-видимому, за те дни и ночи, что они провели
вдвоем, в одиночестве, которое он с каким-то неистовством стремился
сделать как можно более полным. Дело доходило до того, что он
сопровождал ее за покупками, помогал накрывать на стол, наполнял для нее
воду в ванне и тому подобное. Он совершенно добровольно стремился делать
все, что могло бы создать абсолютную близость, интимность между двумя
существами, стереть даже те элементарные границы стыдливости, которые
существуют между лицами одного пола или, скажем, в скученной тесноте
казармы.
Он хотел этого яростно, страстно. Почему же теперь, когда она его
ждет и он сам настаивал на том, чтобы она его ждала, он входит в "Ритцу"
вместо того, чтобы схватить такси или сесть в автобус?
- Хелло! Привет, старина!
И все же он сюда пришел не ради этой дешевой фамильярности, которую
терпеть не мог. А возможно, он оказался здесь, чтобы убедиться, что
связующая их нить не была чересчур натянутой и он сохранял определенную
свободу действий или чтобы уверить себя, что, несмотря ни на что, он еще
остается самим собой, актером Франсуа Комбом?
Четыре человека, может, шесть, а то и все восемь, сидели за двумя
круглыми столиками. Из-за этой поверхностной фамильярности трудно было
понять, кто тут старый друг, а кто здесь впервые, и кто платит за
выпивку, и как, уходя, они умудряются находить свои шляпы в куче
головных уборов, с трудом помещающихся на вешалке.
- Я тебя представлю...
Женщина, американка, с сигаретой со следами губной домады, в позе,
заимствованной с обложки иллюстрированного журнала.
Он слышит то, что обычно говорят, когда его знакомят с кем-либо:
- Один из самых симпатичных французских актеров, вы, несомненно,
знаете его имя - Франсуа Комб.
Один француз с крысиной физиономией - не то промышленник, не то
какой-то финансист с темным прошлым (он сам не знал, почему так ему не
понравился этот тип) - буквально пожирал его глазами.
- Я имел удовольствие видеть вашу жену примерно шесть недель тому
назад. Погодите-ка. Это было, кажется, в "Лидо", а у меня, кстати, есть
в кармане...
И он достал французскую газету, только что полученную в Нью-Йорке...
Уже несколько месяцев Комб не докупал французских газет. На первой
странице была помещена фотография его жены.
"Мари Клэруа, изящная и волнующая исполнительница главной роли... "
Нет, он совсем не нервничал. Ложье явно ошибался и напрасно пытался
успокоить его взглядом. Нисколько ни нервничал. Доказательством могло
служить то, что, когда вся эта публика, выпив порцию аперитивов,
удалилась и с ним остался один Ложье, он повел речь только о Кэй.
- Я хотел бы, чтобы ты мне оказал услугу и нашел работу для одной
моей знакомой девушки.
- Сколько лет этой девушке?
- Точно не скажу, примерно лет тридцать или тридцать три года.
- В этом возрасте в Нью-Йорке уже не называют девушками.
- И что это означает?
- Что она уже упустила свой шанс. Извини, что говорю тебе так прямо,
поскольку я, кажется, кое о чем догадываюсь. Она хорошенькая?
- Это зависит от точки зрения, от того, как на нее посмотреть.
- Так всегда говорят. Она, конечно, начинала как show girl [3] лет
четырнадцать или пятнадцать тому назад, не так ли? Потом отхватила
какой-нибудь приз, и дальше дело не пошло...
Он нахмурился и ничего не ответил. Ложье, может быть, и жалел его, но
был способен видеть мир только глазами Ложье.
- Ну а что она умеет делать, твоя дева?
- Ничего.
- Да ты не сердись, малыш. Я пекусь и о твоей, и о ее пользе. Видишь
ли, здесь нам некогда играть в прятки. Я серьезно тебя спрашиваю: что
она умеет делать?
- Я серьезно тебе отвечаю: ничего.
- Способна ли она стать секретарем, телефонисткой, манекенщицей или
еще я не знаю чем?
Комб понимал, что он зря все это затеял. В этом была его вина.
Он уже расплачивался за свое предательство.
- Послушай, старик... Бармен! Повторите!
- Мне не надо.
- Заткнись! Я хочу с тобой поговорить с глазу на глаз. Понимаешь? Ты
думаешь, я не понял, что с тобой происходит, когда ты вошел с таким
похоронным видом! А прошлый раз, когда мы уходили от Гурвича... Все та
же песня. Неужели ты воображаешь, что я это не усек? Ну и - как, а?
Твоей мышке, ты говоришь, тридцать или тридцать три, а это означает
добрых тридцать пять на правильном французском языке. Хочешь, я дам тебе
один хороший совет, который ты, конечно, постараешься не выполнить... Но
совет - вот он в чистом виде. Брось ты все это, дружище!
Ну, допустим, что я ничего тебе не говорил, и тогда добавлю: как
далеко зашло у вас дело?
Он ответил глупо, сердясь сам на себя, и прежде всего за то, что
пасует перед каким-то Ложье, который, как он ясно понимал, был ниже его
на много голов:
- Да никак.
- Тогда чего ты трепыхаешься? Нет ни брата, ни мужа, ни любовника,
которые могли бы тебя шантажировать? Нет факта похищения, официально
удостоверенного, или, я не знаю, какой-нибудь другой махинации, с
помощью которых в Америке улавливают мужчин? Надеюсь также, что тебе не
пришла в голову шальная мысль переспать с ней в отеле соседнего штата,
что могло бы рассматриваться как федеральное преступление и дорого тебе
стоить?
Что же мешало ему набраться смелости встать и уйти? Неужели же
несколько "манхаттанов", которые он выпил? Получается, что их любовь
можно утопить в четырех или пяти коктейлях?
- А ты можешь говорить серьезно?
- Но я, старик, как раз и говорю с тобой на полном серьезе. Я, может,
и шучу, но когда шучу, я более всего серьезен. Твоя тридцатитрехлетняя
мышка без профессии, без работы, без счета в банке - конченый человек,
понимаешь ты это или нет? Я даже не поведу тебя в "Валдорф", чтобы
проиллюстрировать то, что хочу сказать. Ну, здесь мы в баре, где в
основном мужчины, а выйди за дверь, пересеки коридор - и ты обнаружишь
не менее пятидесяти девиц от восемнадцати до двадцати лет, одна другой
красивее, к тому же некоторые из них девственницы. И все они в той же
ситуации, что и твоя прекрасная дама... И все же сейчас эти девушки, на
каждой из которых украшений и тряпок не меньше чем на тысячу долларов,
отправятся спать черт знает куда, закусив небольшим бутербродом с
кетчупом в кафетерии. Скажи мне, ты сюда приехал работать или нет?
- Сам не знаю.
- Коли не знаешь, возвращайся во Францию и подписывай, не раздумывая,
контракт, который тебе предложат в театре Порт-Сен-Мартен или в театре
Ренессанс. Я знаю, что ты поступишь по-своему и будешь на меня сердиться
и уже сердишься, но ты не первый из тех, кого я вижу, как они приезжают
сюда и потом катятся вниз, потеряв равновесие.
Ведь ты-то решился крепко держать руль? Тогда давай действуй... Или
ты предпочитаешь играть Ромео и Джульетту? В таком случае good night
[4], старик. Бармен!
- Нет, я плачу...
- Я тебя столько сегодня ругал, что имею право заплатить за то, что
мы выпили. Ну что же она тебе рассказывает, твоя малышка? Естественно,
разведенная... К этому возрасту они все разводились, хотя бы один раз.
Почему обязательно Кэй должна быть разведенной?
- Она немало помыкалась по свету, не так ли? А теперь она ищет, где
бросить якорь.
- Ты ошибаешься, уверяю тебя.
Он не мог больше сдерживаться, ибо чувствовал, что уже не в силах
продолжать предавать Кэй.
- Ты умеешь плавать?
- Немного.
- Допустим, что немного. Иначе говоря, способен выбраться, если
упадешь в спокойную и не очень холодную воду. Ну а если в это же самое
время какой-то безумец бьется в воде и цепляется за тебя изо всех сил?
А? Как тогда? Отвечай!
Он знаком попросил налить им еще.
- Вот так, старик! Он будет биться в воде, поверь мне. И вы оба
пойдете ко дну. Еще позавчера, когда мы расставались, я не хотел тебе
этого говорить, поскольку У тебя был такой вид, что казалось, ты готов
был поссориться из-за любого пустяка. Сегодня ты явно более разумен.
Комб почувствовал себя задетым и стал кусать губы.
- Понимаешь, когда я увидел, как ты вчера с молитвенным видом
засовывал свою монетку в щель музыкального ящика... и ждал, когда
заиграет пластинка, с лицом девицы, млеющей от восторга при виде
обожаемого киноактера... Нет, старик, негоже так себя вести ни тебе, ни
всем нам, которые живут этим бизнесом и знают, как эти вещи делать!
Итак, позволь мне повторить тебе последний раз как другу, которого я
люблю: ты пропащий человек, Франсуа.
Им принесли сдачу. Ложье взял ее, опустошил залпом свой стакан,
отсчитал чаевые и встал.
- Ты в какую сторону?
- Я иду домой.
- А дом твой где-то у черта на куличиках. Там у тебя нет даже
телефона. Как же, по-твоему, продюсеры смогут тебя разыскать?
Они вышли друг за другом, постояли немного на Мэдисон-авеню, швейцар
ждал их знака, чтобы открыть им дверцу такси.
- Видишь ли, друг мой, у нас во Франции обычно делают всего лишь один
раз попытку испытать свой шанс, а здесь можно делать и две, и три
попытки. Но нельзя, конечно, перегибать палку. Я могу тебе рассказать о
пташечках, которые начинали как show girls или как машинистки в
шестнадцать лет, в восемнадцать они уже разъезжали в "роллс-ройсах", а в
двадцать два года снова шли на сцену статистками и начинали с нуля. Я
знавал и таких, которые по два-три раза испытывали свою судьбу, заново
принимались заниматься бизнесом, уже имея в прошлом и особняк на
Парк-авеню, и яхту во Флориде. А кое-кому удавалось снова выйти замуж
или жениться весьма удачно. Есть ли у нее хотя бы драгоценности?
Он не счел нужным отвечать, Да и что бы он мог ответить?
- Поверь мне, моему небольшому опыту: ничего, кроме места билетерши в
кинотеатре, ей не найти. Да и то еще только по протекции. Ты на меня
сердишься? Тем хуже. И тем лучше. Всегда сердятся какое-то время на
врача, который кромсает ваш живот. Ты заслуживаешь лучшей участи,
старина. Когда ты это поймешь, ты излечишься. Bye, bye [5].
Комб, должно быть, изрядно выпил. Он этого не заметил из-за той
быстроты, с которой сменялись тосты, из-за шума, царившего в баре, из-за
тревожного ожидания разговора с Ложье, который он хотел провести
наедине.
Он вновь мысленно увидел фотографию своей жены на первой странице
парижской газеты, с пушистыми волосами и с головой, слишком крупной для
ее плеч.
Именно это, по мнению кинокритиков, и придавало ей вид юной девушки,
а также то, что у нее были узкие бедра.
Неужели же Ложье обладал даром провидца или же просто был в курсе
дела?
"Билетершей в кинотеатре, - сказал он, - да и то еще!.. "
И действительно, "да и то еще", коль скоро эта работа не подходила ей
по здоровью.
"Можно делать попытку два, три раза... "
И вдруг, когда он одиноко брел по тротуару, на который падали из
освещенных витрин косые лучи света, он внезапно все понял.
Кэй делала разные попытки, и он стал ее последним шансом. Он
подвернулся в нужный момент. Опоздай он на каких-нибудь четверть часа и
не прояви должного внимания там, в сосисочной, а то и просто мог выбрать
