серьезно.
- Папа, ну почему ты никуда не ходишь по вечерам?
- Зачем?
- Многие мужчины ходят в кафе, так ведь? У тебя могли бы быть приятели,
приятельницы, любовницы. Совсем не естественно, что ты сидишь все время
дома. Не потому же, что мы еще маленькие и нас не на кого оставить.
- А если мне совсем не хочется никуда ходить?
- Значит, ты не такой, как все.
В другой раз вечером, когда они были вдвоем, она его спросила:
- Ты очень любил мать, верно?
- Я никогда не любил никакой другой женщины. Для меня во всем мире
существовала она одна... и вы двое, конечно.
- Она тебя любила так же, как ты ее?
- Может быть, но как-то по-иному.
- Почему же она, и выйдя замуж, не бросила работу? У вас было мало денег?
- Нет, я зарабатывал достаточно для двоих.
Он чуть было не добавил, не подумав; "Она работала, чтобы сохранить свою
независимость, чтобы доказать, что существует сама по себе, а не как
половина супружеской пары".
Это открытие он сделал только что благодаря Марлен. Аннет Не стала бы
работать в какой-нибудь конторе. Для самоутверждения ей нужна была работа
тяжелая, изнурительная.
И он сказал дочери просто:
- У нее была потребность жертвовать собой...
Это тоже была правда, однако в этом он был не гак убежден. Время шло, и
понемногу, не задумываясь, он начал понимать Аннет лучше, чем когда она была
жива, во всяком случае, некоторые черты ее характера.
Он осознавал, что при жизни Аннет был ею так ослеплен, что мало занимался
детьми. Они это чувствовали и теперь тоже стали больше интересоваться им.
Когда его жена была жива, она была центральной фигурой в доме.
Он гнал от себя эти мысли, как будто был несправедлив к покойной, как
будто даже немного оскорблял ее.
А, может быть, напротив, он пытался лучше понять ее, чтобы стать ей
ближе?
Они прожили вместе двадцать лет. Вроде бы долго. А теперь ему казалось,
что они встретились впервые совсем недавно.
Годы шли, а он этого не замечал. Он наслаждался своим счастьем,
окружавшим его маленьким мирком. Ему было хорошо и дома, и в мастерской,
поэтому он не задавался никакими вопросами.
Жан-Жак почти сравнялся ростом с ним и на полголовы перерос Натали,
которая делала вид, что очень этим расстроена. Он был отличником в лицее
Карла Великого и уже готовился к экзаменам на степень бакалавра. Селерен
подарил ему мопед, чтобы сын был более независим.
У него не было друзей. Он никогда не приводил в дом товарищей по лицею.
- Ты уже знаешь, чем будешь заниматься потом?
- Нет еще.
- А ведь через несколько месяцев тебе предстоит это решить.
- Я не стану решать сразу. Сперва хочу повидать свет. Думаю начать с
Англии, чтобы усовершенствоваться в английском. Потом поеду в Штаты и, может
быть, в Японию.
По вечерам они смотрели телевизор в гостиной - Селерен, его дочь и почти
всегда Натали. В это время
Жан-Жак зубрил у себя в комнате, но, случалось, и он присоединялся к ним,
одурев от корпения над учебниками.
Марлен разрешалось смотреть любые фильмы. Разве она не узнавала куда
больше от своих подружек по коллежу, чем из телевизионных передач?
В отличие от брата она относилась к учебе легкомысленно и с трудом
переходила из класса в класс.
- Ну и что тут такого, я же все равно перехожу?
У нее было четкое представление о своей будущей карьере.
- Я буду стюардессой или манекенщицей.
Высокая и тонкая, она уделяла много внимания своей внешности, и у нее
было больше всяких румян, кремов и жидкой пудры, чем у ее матери.
Марлен была сама непосредственность и говорила напрямик все, что ей
приходило в голову. Между прочим, она рассказывала и о любовных похождениях
своих соучениц, успокаивая при этом отца:
- Ты не бойся... Когда это произойдет, я тебе сообщу...
Он пребывал в смятении. В то же время ему льстило, что его дочь так с ним
откровенна.
- Знаешь, большинство девочек не смеют и заикнуться об этом дома. Но это
самые отъявленные. А ты - свой человек и все понимаешь...
Пришла телеграмма: умер отец, и он поехал в Кан, а оттуда - в свою
деревню. Старик был почти черный. Жюстин понимающе качала головой.
- Я ему говорила-говорила. Сто раз не давала ему заваливаться спать на
солнцепеке, когда он напивался...
Его нашли на лугу, пустые глаза были устремлены в небо, казалось, он
особенно не страдал.
- Сколько лет вы пробыли с ним?
- На святого Иоанна двенадцать лет будет.
- Он вам платил за работу?
- У него никогда не было денег. Хорошо еще, если удавалось вытащить у
него что-нибудь, чтобы заплатить лавочнику.
- У вас есть семья?
- Нет.
- Что вы собираетесь делать?
- В деревне для меня нет никакой работы. Поеду в Кан, наймусь
прислугой...
- Вы хотели бы остаться в доме и жить в нем, как будто он ваш?
- Это невозможно.
- Почему?
- Потому что дом стоит денег. А еще коровы...
- Вам не придется ничего мне платить... Вы будете продавать молоко,
работать на себя.
Она не поверила.
- А какой вам от этого прок?
- Никакого. Я просто верну вам долг, что остался за отцом.
- Это очень благородно с вашей стороны. Когда же мы похороним беднягу? И
кто будет этим заниматься?
Он пошел повидать столяра.
- Надо соорудить что-нибудь покрепче: тяжеловат папаша Селерен. Я с
другими мужчинами ходил забирать его с луга. Для порядка мы вызывали доктора
Лабрусса из соседней деревни...
День был пасмурный, с моря шли тяжелые низкие тучи. Он отправился в
приход, ибо кюре возглавлял все деревенские церемонии.
- А помните, что мальчонкой вы упорно не ходили на занятия по катехизису?
- Да, помню.
- Держу пари, что и сейчас вы не ходите к мессе. Вашего отца постиг
печальный конец, но он и не мог рассчитывать на другое. Знаете, по
воскресеньям он надевал черный костюм, белую рубашку и галстук? Он приходил
в церковь, но едва я поднимался на кафедру произнести проповедь, как он
незаметно исчезал и направлялся в бистро напротив.
Священник был в возрасте и передвигался с трудом.
- Не выпьете ли рюмочку кальвадоса? Не бойтесь, он не
семидесятиградусный, как у вашего отца.
Кюре держал кальвадос в кувшинчике и налил два малюсеньких стаканчика.
- Это никому не повредит.
- От чего он умер?
- Точно не знаю. Я не очень силен в медицинских терминах. Говорили об
эмболии. Смерть была почти мгновенной, так что он не страдал...
Кюре пригубил стаканчик.
- А что вы собираетесь делать с фермой?
- Я оставляю ее в распоряжении Жюстин.
- Вы правильно делаете. Она славная женщина и очень заботилась о вашем
отце... Я не знаю и не хочу знать, какие отношения могли быть между ними...
А скот вы тоже ей оставляете?
- Да.
- Вы милосердный человек, мсье Селерен... Не смею называть вас Жоржем,
как когда-то... Мне сказали, что вы приезжали сюда со своей женой. Как она
поживает?
- Она погибла. Несчастный случай...
- Извините, что заговорил о ней, я не знал...
Похороны постарались устроить как можно скорее. Это было в четверг. Ферма
папаши Селерена стояла недалеко от церкви, поэтому гроб поставили на
повозку, запряженную только одной лошадью, и накрыли черным покрывалом,
которое дал кюре.
Собралась вся деревня, и Селерен многих узнавал в лицо. Из его
одноклассников почти никого не осталось - трое или четверо, среди них сын
мясника, унаследовавший отцовскую лавку.
- Как поживаешь?
- Все в порядке. Не жалуюсь. Только вот деревня начинает пустеть. Старики
умирают, как твой отец, молодые уезжают, кто в Кан, кто в Париж или еще
кудато...
Учитель играл на органе. Он был моложе Селерена. Похоронная церемония не
растрогала Селерена, вернее сказать, он думал о другом - о том, как меняются
поколения.
Кюре произнес краткую проповедь, и после отпущения грехов оставалось
только обогнуть церковь, чтобы оказаться на кладбище.
Там была похоронена мать, и новый гроб опустили в "ту же могилу.
Все собравшиеся подходили к нему и пожимали руку. Наконец, после того как
он в последний раз зашел к Жюстин, Селерен собрался сесть в машину.
- Скажите... Извините, что вам докучаю... Может, будет лучше, если вы
подпишете мне документ?
Он понял и вернулся в дом.
- У вас есть бумага?
Она уже купила пакет дешевой линованной бумаги - такую можно купить
только в сельской местности. Были у нее и ручка, и бутылочка зеленых чернил.
- Только такого цвета и были.
Он составил нечто вроде арендного договора, не допускавшего иного
истолкования.
- Вы ведь в самом деле сказали, что я могу здесь оставаться, пока буду
жива?
- Здесь так и написано.
Она разыскала старые очки в металлической оправе и прочитала несколько
строчек, шевеля губами.
- Должно быть, здесь все правильно... Вы в этом разбираетесь лучше, чем
я... Спасибо вам еще раз, буду молить Бога за вас и вашу семью...
В детстве он жил здесь, в этой лачуге. У него были брат и сестра, оба они
умерли в один год от какой-то заразной болезни, названия которой он так и не
узнал.
Это был его мир, и другого он не знал, пока честолюбие не побудило его
отправиться в Париж.
Когда он вернулся домой на бульвар Бомарше, радио гремело на всю
квартиру. Марлен была готова с утра до вечера слушать музыку.
- Прости, отец...
В первые дни после смерти Аннет он просил детей не ставить пластинки, не
включать телевизор. Но мог ли он требовать, чтобы они отказывали себе в этом
бесконечно?
- Ничего, слушай...
- Как там было?
- Как обычно бывает в деревне.
- Пришло много народу?
- Все, кто способен передвигаться на своих ногах.
- Твой отец был известной личностью в деревне?
- В своем роде. Больше него никто не мог выпить.
- От этого он и умер?
- Вероятно.
- Тебе было очень грустно?
- Грустно снова увидеть места, где прошло мое детство.
- Там, должно быть, красиво?
- Совсем нет...
- Ты какой-то подавленный...
- Я повидал кое-кого из соучеников, которые остались там. Повидал
кузнеца, который, когда я уезжал, был крепким мужчиной в расцвете лет, а
превратился в седовласого старика, который ходит, опираясь на палку...
- Бедный отец!
- Надеюсь, когда-нибудь, через много лет, если вы приедете сюда, в эту
квартиру, у вас не будет такого впечатления. Мне хочется, чтобы у вас обоих
от вашего детства и вашей юности остались приятные воспоминания.
- Так и будет, это точно.
Она взяла его за руку и поцеловала.
- Жан-Жак безвылазно сидит у себя в комнате и трудится. Он не знает, что
ты приехал.
Из кухни высунулась Натали.
- Мне послышалось, что кто-то разговаривает. Как съездили? Хорошо?
- Скорее, тягостно.
- Да... Бывают места, куда лучше не возвращаться...
У Жан-Жака были всклокоченные волосы и усталые глаза. Он поцеловал отца в
обе щеки.
- Я в страшной запарке. Экзамен будет на той неделе, а остались еще
кое-какие мелочи, которым раньше я не придавал значения. Как насчет поесть?
- Все готово, - объявила Натали.
- На твоем месте я не изводил бы себя так... Ты же уверен, что сдашь
экзамен...
- Никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
Селерен готов был согласиться с дочерью. Единственное, в чем можно было
упрекнуть Жан-Жака, так это в том, что он все принимал слишком всерьез,
начиная с учебы.
- У меня есть товарищи в лицее, которые считают, что в нашем возрасте на
все можно наплевать. Они не отдают себе отчета, что как раз сейчас, в эти
годы, решается вся наша жизнь... Что ты об этом думаешь, отец?
- Я думаю так же, как и ты... В наше время нужно иметь диплом, даже если
ты забыл все, чему тебя учили.
