мороженое, и снова появилось шампанское.
Селерен пил мало, отпивал только по глотку из каждого бокала, а щеки у
него горели. На столе стояли тарелки с птифурами, но к ним уже мало кто
прикасался.
И вот словно бы подали сигнал. Эвелин встала из-за стола, все последовали
ее примеру и направились кто на террасу, а кто в сад.
Брассье на ходу остановил Селерена.
- Хочу познакомить тебя с мсье Мейером, тем самым Мейером с Елисейских
полей, на которого ты частенько работал, сам того не зная...
- Очень рад.
Он узнал пловца с огромным животом и лысым черепом, которого заприметил в
бассейне. Теперь тот был в желтой футболке, обтягивавшей груди, которым
могли бы позавидовать иные женщины.
- Мсье Мейер хотел бы немного поговорить с нами. Полагаю, единственное
место, где нам никто не помешает, - это будуар моей жены.
Они поднялись по лестнице с коваными перилами. Селерен увидел кровать под
белым атласным покрывалом. Такого же оттенка, который господствовал в доме.
- Сюда...
Будуар, напротив, был в ярко-желтых тонах и обставлен в стиле Людовика
XV.
- Я не устроил здесь кабинета, потому что приезжаю сюда отдохнуть, и мне
не хотелось бы поддаваться соблазну поработать. Прошу вас, садитесь...
Оба окна были распахнуты, и голоса гостей долетали сюда как неясный шум.
Мсье Мейер раскурил свою сигару так, словно это была непростая и очень
важная операция.
- Кто будет говорить? - спросил он Брассье.
- Лучше, если это будете вы...
- Хорошо.
Он повернулся к Селерену.
- Я - да и не только я - большой поклонник ваших украшений. Мои лучшие
клиенты постоянно спрашивают, нет ли у меня чего новенького от вас... Это
современно... И замечательно идет в ногу с модой... Ваши изделия нарушают
однообразие классических украшений, в которых более всего ценятся камни. В
них стремились подчеркнуть прелесть бриллианта, или изумруда, или рубина. У
вас же украшения восхитительны сами по себе, без всяких камней.
Он с удовольствием затянулся сигарой, и легкий дымок обозначился на
голубом фоне неба.
- Довольно комплиментов. Теперь перейдем к моей задумке... В Довиле у
меня есть задрипанный магазинчик, содержание которого дороже, чем доход от
него... Никто же не ездит в Канн, в Довиль или в Сен-Тропез покупать дорогие
камни... Поэтому нужно придумать что-то другое... Так вот, другое - это вы и
ваши изделия...
Я говорил уже об этом с Брассье, ведь он наведывается раз в полмесяца в
мои магазины на Елисейских полях. Мой замысел состоит в том, чтобы сделать
магазин в Довиле совершенно отличным от парижских...
Волос на голове у него не было, зато брови были густые и лезли волоски из
носа и ушей. Он был доволен собой; откинувшись на спинку кресла, Мейер
глядел на Селерена так, словно делал ему самый дорогой подарок в его жизни.
- Короче, я предлагаю объединиться нам втроем. На ваших драгоценностях
стоит клеймо "Брассье и Селерен"... Покупатели к нему привыкли. Не надо
сбивать их с толку добавлением фамилии Мейер.
В общем, я буду только финансировать наше дело. Я оплачу ремонт и
оформление лавки, она должна быть привлекательной. Поставим за прилавок двух
хорошеньких элегантных девушек, можно и одну для начала... Вы будете
поставлять украшения, такие современные, какие вам только придут в голову.
Мы заключим договор о сотрудничестве: пятьдесят процентов мне и пятьдесят
вам на двоих...
Я не требую исключительных прав. Вы сохраните свою клиентуру как среди
торговцев, так и среди частных заказчиков.
Брассье смотрел на Селерена с некоторым беспокойством. Не от него ли
самого исходил этот замысел?
- Что вы на это скажете?
- Право, не знаю, - пробормотал Селерен.
- Я не пытаюсь давить на вас. Я смыслю в коммерции, всякий вам это
скажет, и я никогда не проигрывал. Мне известны ваши доходы... И я уверен,
что не пройдет и двух лет, как они вырастут вчетверо.
Брассье поспешил вступить в разговор.
- Что касается нас, - сказал он, - то мы поделим наши пятьдесят процентов
пополам.
- В нашей рекламе будет сделан упор на то, что каждое украшение
единственное в своем роде...
Если бы Селерен смог в ту минуту разобраться в своем состоянии, то понял
бы, что главным его чувством было замешательство.
То, что ему предлагалось, было поистине подарком судьбы. Они оба
нуждались в нем и с беспокойством ждали его ответа.
Ведь, в конце-то концов, это он создавал свои уникальные ювелирные
изделия. Бывало, он мучился пять, а то и десять дней в поисках орнамента,
который все ускользал.
Он не знал, что есть в Довиле, но он хорошо знал торговый дом Мейера,
один из лучших в Париже, с филиалами в Лондоне и Нью-Йорке.
- Если понадобится, - сказал Брассье, - мы возьмем еще одного или двух
мастеров.
- А где мы их посадим?
- Но ведь можно найти мастерскую побольше.
Нет! Об этом не могло быть и речи. В этой мастерской он начинал, в ней
будет работать и впредь.
Он уступил, скорее всего, по слабости. Деньгами Селерен не пренебрегал.
Они были ему нужны, чтобы дать детям образование. Он слышал, что
американские университеты безумно дорогие.
- Будь по-вашему! - сказал он с тяжелым сердцем. - Но, само собой
разумеется, я не буду делать серийных вещей.
- Я и обратился к вам как раз потому, что не хочу ничего серийного. Я уже
подыскивал подходящее клеймо, но пока не нашел. Что-нибудь вроде "Украшение
только для вас"...
- Это мы придумаем, - заверил Брассье. - Вы можете составлять контракт,
мсье Мейер, в виде договора о сотрудничестве. Позвоните нам, когда он будет
готов, мы приедем и подпишем.
Толстяк плохо скрывал свое удовлетворение. Он словно только что приобрел
полотно Ренуара или Пикассо, которое давно жаждал иметь.
- Хотел было спросить, что вам предложить, чтобы отметить это событие?
Совсем забыл, что я не у себя...
Он с чувством пожал руки обоим. После этого они спустились вниз. Мсье
Мейер пристроился позади троих игроков в карты, перед которыми лежала кучка
крупных банкнот.
- Могу я вступить в игру?
- Да, через несколько минут.
Он нашел себе стул и со вздохом опустился на него, словно маленькая
сделка, совершенная им в будуаре, истощила его силы.
- Можно тебя на минутку?
Брассье увлек своего компаньона в глубину сада. Гости играли в шарм. Они
нашли спокойный уголок за купой деревьев.
- Что ты на это скажешь?
- Пока не знаю.
- Это же счастье для тебя и меня. И ни в коем случае не свяжет нас.
Старина Мейер, конечно же, в этом деле не проиграет, он хитер. Я-то давно
его знаю... Но в конечном счете выиграем и мы. Как только контракт будет
подписан, мне придется махнуть в Довиль, посмотреть на магазинчик и
прикинуть, что из него можно выжать.
Он дружески похлопал Селерена по плечу.
- Вот увидишь. Мы с тобой далеко пойдем... Подумай-ка еще о мастерской.
Сдается мне, вы справитесь и втроем.
Селерен счел за благо не затевать спора. Он был недоволен собой. Он даже
не понимал, почему согласился. Ведь он только что продал частицу своей
независимости, своей профессиональной гордости.
- Я, пожалуй, поеду. Жан-Жак, наверное, сейчас один дома.
- А как у него дела?
- Готовится к экзамену, а в сентябре поедет учиться в Англию.
- И надолго?
- На полгода, если не ошибаюсь... Хочет усовершенствоваться в английском,
прежде чем поступать в один из американских университетов.
Брассье посмотрел на него с изумлением.
- Вот как? А ведь совсем недавно он был мальчишкой... Помню, он увлекался
корабликами, собирал маленькие модели... А как Марлей?
- Думаю, после лицея и она от меня улетит...
- Как быстро бежит время!
- Да... Мы не думаем о завтрашнем дне, вернее, завтрашний день нам
кажется таким далеким, и вдруг он тут как тут... Извинись за меня перед мсье
Мейером. А остальные гости меня не знают, они и не заметят моего
отсутствия...
- Всего хорошего, старина... Спасибо, что приехал.
Он разыскал свою маленькую машину среди спортивных автомобилей и огромных
лимузинов. Два шофера в форме ели птифуры, которые наверняка принесла им
кухарка. Они взяли под козырек.
Дороги были забиты машинами. Солнце припекало. Он посмотрел на сиденье
рядом с собой, на котором обычно сидела Аннет. Она так и не захотела
научиться водить машину, ссылаясь на свою рассеянность.
Так оно и было. Стоило приглядеться к ней, когда она что-то делала - не
важно что, - и становилось заметно, что в мыслях она где-то далеко.
Иногда Селерен внезапно спрашивал ее:
- Ты где?
Она вздрагивала и глядела на него так, будто только что проснулась.
- Почему ты спрашиваешь?
- Потому что у тебя такой вид, словно ты за сто верст отсюда.
Посоветовала бы ему Аннет подписать этот контракт? О своих делах она
говорила с ним редко. А когда он описывал ей какое-нибудь украшение, над
которым работал, она слушала рассеянно. Только говорила:
- Да... Да... Должно быть, очень мило...
Его это злило. Он прожил с ней двадцать лет, но так и не узнал ее
по-настоящему. Была ли в том его вина? Не был ли он слишком поглощен своей
работой?
Или же это она жила как и жила, своей собственной жизнью?
Из-за пробок на дорогах он долго добирался до Парижа. Но было бы еще
хуже, если бы он выехал позднее.
Ему не хотелось покупать виллу, как у Брассье. Он чувствовал бы себя
неловко в одежде от знаменитых кутюрье. Его квартира была обставлена, и
добавить можно было бы разве что одну-две картины.
Может быть, купить машину побольше и помощнее, чтобы доставить
удовольствие дочери? Он пообещал себе впредь больше заниматься ею. Почему бы
на воскресенья им не уезжать куда-нибудь подальше? Они могли бы выезжать в
субботу в полдень и ночевать в каких-нибудь живописных маленьких
гостиницах...
Он мечтал. Но он знал, что на самом деле все совсем не так, что у его
дочери, так же как у сына, своя жизнь, и им гораздо веселее со своими
сверстниками.
Они оба очень любили его, но, должно быть, он казался им чудаком,
маньяком-домоседом, живущим на обочине настоящей жизни.
Так ли уж он отличался в этом от Аннет? У него была мастерская, был свой
мирок коллег за верстаками, живших одной семьей. А Аннет отдавала всю себя
своим старикам и инвалидам.
Такие мысли постоянно приходили ему в голову, навязчивые и болезненные,
как мигрень.
Почему так?
Если бы они жили как обычная супружеская пара, то посвящали бы больше
времени детям. Но они не были обычной парой. Никогда, к примеру, им не
приходило в голову поцеловаться, разве только утром и вечером.
Никогда он не видел, как его жена купается в ванне, и она даже
предпочитала, чтобы его не было в спальне, когда она раздевалась или
одевалась.
Он снова видел ее в ресторане на Вогезской площади, когда она впервые
согласилась поужинать с ним. Она казалась ему такой хрупкой, такой
слабенькой.
Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых таился страх.
Ему хотелось поднять ее на руки и сказать, что жизнь вдвоем будет полна
радости, хотелось умолять ее ничего не бояться.
Со временем она, наверное, обрела больше уверенности, но теперь-то он был
убежден, что она никогда всецело не отдавалась ему. Он был ее мужем. Она его
очень любила. У них было двое детей, которые не доставляли им никаких
хлопот, и им еще выпало счастье найти эту драгоценную Натали, умевшую
улаживать все осложнения.
Ему было необходимо понять. Поэтому он и рылся в памяти в поисках мелких,
но значимых фактов.
Вот, к примеру, когда она рожала в клинике ЖанЖака... В первый день он
