лишь прикоснулся кончиками пальцев к щечке ребенка и ощутил, что жена следит
за ним...
Потом, на третий или четвертый день, он захотел коснуться губами детского
лобика.
- Не рекомендуется их целовать, - сказала она.
- А тебе можно?
- Я мать...
Как будто ребенок не принадлежал в той же мере и ему.
Она смогла кормить ребенка грудью, но никогда не делала этого при нем, а
уходила в спальню.
Что все этого означало? То же самое было и с Марлен.
Имена детям выбирала она. Просто говорила:
- Мы назовем его Жан-Жак...
Потом:
- Мы назовем ее Марлен...
И он понял, что спорить с ней не стоит. Тогда это казалось ему
естественным. Пока дети были грудными, она отдавала им все свое время, и
можно было бы сказать, что она рождена, чтобы стать матерью многодетного
семейства.
Спустя несколько месяцев она уже была готова вернуться к своей работе и
передоверяла детей Натали.
Не ему - Натали.
Может, она ему не доверяла? Может, могла в чем-то упрекнуть?
Он нашел сына в гостиной, Жан-Жак слушал пластинки, включив на полную
громкость.
- Минутку...
Он выключил проигрыватель.
- Мне нужно было расслабиться. Я был бы рад постареть на две недели...
- Такое бывает раз в жизни.
- Думаешь? В зависимости от университета, который я выберу, мне,
возможно, придется сдавать вступительные экзамены. И на этот раз не на
родном языке.
- Можно тебя спросить, почему ты предпочитаешь учиться в Америке?
- Чтобы узнать оба материка. Не так уж важно, какой факультет я выберу, в
любом случае это будет полезно для меня...
- А ты сможешь приезжать повидаться с нами на каникулах?
- Если у тебя будут средства оплатить дорогу, - ответил он с улыбкой.
- Еще вчера я не смог бы ответить тебе утвердительно. А сегодня я провел
переговоры об одном деле, которое принесет мне много.
- Надеюсь, ты по-прежнему сможешь работать сам по себе и сохранишь
мастерскую?
Жан-Жак часто бывал в мастерской ребенком и всегда восхищался множеством
крохотных инструментов и видом на крыши Парижа...
"Здесь так красиво... ".
- Да, сынок. Я сохраню свою независимость и буду сотрудничать с самым
крупным ювелиром Парижа, чтобы снабжать своими изделиями его магазинчик в
Довиле. Магазинчик, где будут продаваться только наши вещи...
- А как же Брассье?
- Разумеется, мы остаемся компаньонами.
- Ив Довиле тоже?
- Да, и в Довиле.
Похоже, Жан-Жаку это пришлось не по душе.
Глава пятая
Теперь, когда он входил в мастерскую, все мгновенно умолкали, потом
каждый здоровался с ним, но не так по-простому, как раньше. Было ли это
особым проявлением уважения, какое испытывают к человеку, пережившему
большое горе, которому ничем нельзя помочь?
Он сознавал это, но ничего не мог с собой поделать. Наверное, можно было
бы заставить себя вести непринужденные разговоры, однако притворяться было
не в его характере.
Что же его так угнетало? Он мог бы сказать: "Все!"
Прежде всего, смерть жены, ощущение пустоты рядом с собой. Начиналось это
с самого утра, когда он одевался. В стакане в ванной комнате еще стояла
зубная щетка Аннет. Потом, когда он открывал большой нормандский платяной
шкаф, чтобы достать свой костюм, он видел в левой части одежду жены.
Натали, выждав несколько недель, обратилась к нему:
- Что со всем этим делать, мсье? Ведь есть так много бедных женщин,
которые нуждаются...
- Я хочу, чтобы каждая вещь оставалась на своем месте...
Ее щетка, ее гребень... По всей квартире были ее вещи.
Марлен, такого же роста, как мать, попросила разрешения взять себе ее
пуловеры и очень удивилась, получив отказ.
- Но их же все равно никто не носит...
Селерену казалось, что, пока вещи жены остаются на своих местах, в доме
как бы незримо присутствует она. Бывало, он внезапно оборачивался, ему
казалась, что она с ним заговорила. Одна мысль была особенно навязчивой -
мысль о том, что, прожив с ней двадцать лет, он так и не узнал ее.
Не сам ли он был в этом виноват? Не оказался ли он неспособным сделать
женщину счастливой? Он не сомневался, что они любят друг друга, и этого ему
хватало. Он не задавался вопросом о том, что, возможно, она предпочла бы
другой образ жизни, что хотела больше внимания с его стороны.
Он был всецело поглощен своей мастерской. Она была поглощена своей
работой с обездоленными, и когда по вечерам они встречались, им не о чем
было поговорить.
Они были словно два постояльца в семейном пансионе, которые встречаются
за столом, молча едят, а потом усаживаются перед телевизором.
А лучше ли знал он своих детей? Жан-Жак скоро уедет, окунется в
совершенно другую среду, и он его совсем потеряет.
Что ему запомнится из его детства?
А когда настанет черед Марлен уйти из дома?
Пустота...
Он работал не меньше, чем прежде. Он работал даже больше, словно кому-то
назло.
За ним наблюдали и перешептывались:
- Он опять провел тяжелую ночь...
Или:
- Сегодня он выглядит получше...
Брассье появился около десяти, поздоровался с мадам Кутано, выписывавшей
счета, и вошел в мастерскую, внимательно осмотрел ее.
- Верно, еще один верстак поставить негде. Хочу тебя предупредить, что я
еду в Довиль вместе с Коломелем. Это модный декоратор... У магазина должен
быть очень современный вид...
Селерена это уже не интересовало.
- Контракт мы подпишем в четверг. Я бы предпочел, чтобы это происходило у
него в бюро, но Мейер настаивает, чтобы мы отобедали с ним в "Серебряной
башне", где он снимет отдельный кабинет... С ним будет его адвокат мэтр
Блюте на случай, если мы выдвинем возражения. Он ожидает, что с нашей
стороны тоже будет адвокат...
- Зачем?
- Я то же самое у него спросил.
- Есть одна деталь, от которой я не отступлюсь. Нужно четко оговорить,
что серийные украшения продаваться в магазине не могут.
- Я ему об этом сказал.
- Он согласен?
- Это настолько же в его интересах, насколько и в наших... Ну, я побежал,
через четверть часа я встречаюсь с Каломелем, и мы сразу же отправляемся в
путь.
На следующий день, воодушевленный и охваченный нетерпением, Брассье
явился на улицу Севинье.
- Магазинчик по размерам-то, что надо для нашего замысла. Помещение
должно быть уютным и изысканным. Это как раз напротив казино и в двух шагах
от отеля "Нормандия"...
Стены отдельного кабинета были сплошь обшиты деревом. Это выглядело
строго, но богато. Мсье Мейер представил своего адвоката, очень молодого
человека. Ему было не более тридцати, но в нем чувствовалась уверенность.
- Начнем с обеда. Может, по стаканчику портвейна, прежде чем сядем за
стол?
Им принесли портвейн многолетней выдержки в высоких стаканах. Вид у
Мейера был довольный, и он дважды похлопал Селерена по плечу.
- Мне приятно присутствовать на праздновании успеха, приятно видеть
признанный талант...
Меню было составлено заранее. В ожидании знаменитой утки с кровью они ели
фаршированного омара.
- Что сказал Каломель?
- У него уже есть кое-какие соображения. Через неделю он представит нам
первые эскизы. Магазин будет неузнаваем.
Селерен съел десерт, так толком и не поняв, что это было. В нем наверняка
был ликер, но какой именно - он не смог бы определить.
- Водки?
- Нет. Мне еще работать.
- А вы, Селерен?
- Мне тоже.
Мейер раскурил сигару. Метрдотель убирал со стола. Адвокат пошел за своим
портфелем, который оставил в углу.
- Можно читать?
- Да, читайте... Медленно... Раздайте всем копии, чтобы можно было
следить по тексту.
Контракт состоял из пяти больших машинописных страниц.
"Мы, нижеподписавшиеся..."
Селерен внимательно слушал. Брассье курил так, как курят, когда сильно
волнуются.
Все, что можно было предусмотреть для общества подобного рода, было
предусмотрено, включая страхование жизни Селерена. Мейер оставлял за собой
право подписать страховой полис по своему усмотрению. Брассье не был включен
в эту статью, словно бы в нем и не было большой необходимости.
Было также особо оговорено, что никакие иные украшения, кроме
изготовленных на улице Севинье, ни продаваться, ни выставляться в витрине не
будут.
- Ну вот! Надеюсь, я подумал обо всем. Мой принцип состоит в том, что в
любом деле выгоду должны получать обе стороны, в этом духе и составлен
контракт.
Брассье заметил:
- Я не совсем понимаю статью седьмую... Вы предусматриваете, что по
истечении трех лет общество может быть упразднено по вашему требованию...
Почему эта статья носит односторонний характер?
- Потому что я беру на себя все расходы по обустройству магазина, а это
будет стоить дорого. К тому же в первые месяцы и даже в течение первого года
мы будем работать в убыток, и этот убыток я тоже беру на себя. Мысль
понятна. Я оказываю доверие вам обоим. Но, как всякий проект, этот тоже
может оказаться не таким успешным, как мы предполагаем.
Я устанавливаю трехлетний срок. Если по истечении этого времени наше дело
будет приносить убыток, я оставляю за собой право выйти из него без
финансовых претензий, предоставив вам возможность искать другого
инвестора...
Больше нет возражений?
- С моей стороны нет, - сказал Брассье.
- Нет, - пробормотал Селерен, слушавший вполуха.
Адвокат вынул из кармана золотую ручку, протянул ее в первую очередь
Мейеру и положил перед ним четыре экземпляра контракта.
- Подпишите здесь,
- Мне не привыкать, вы же знаете...
Потом наступила очередь Брассье поставить свою подпись четыре раза, а
затем - Селерена.
Мейер, должно быть, нажал электрический звонок, скрытый под обивкой, и,
как по волшебству, появился официант с бутылкой шампанского урожая 1929
года.
- Вот как делаются дела, мсье Селерен. В воскресенье утром я еще не был с
вами знаком. Сегодня четверг - и мы уже компаньоны, что бы нас впереди ни
ожидало.
Он захохотал.
- За здравие нашего нового общества!
То ли из какой-то бравады, то ли сам не зная почему, Селерен осушил три
бокала подряд, а так как он пил вино за обедом да еще портвейн в качестве
аперитива, то голова у него закружилась.
Внезапно он поднялся и ушел, ни с кем не попрощавшись. Он был во власти
своих черных мыслей. Что подумала бы Аннет, если бы присутствовала на
подобной церемонии и видела, в каком он состоянии? Он брел по улицам наобум.
Селерен был почти что в своем районе. Всю свою жизнь он был трезвенником. Он
не мог припомнить, чтобы хоть раз был пьян.
В конце набережной Турнель он вошел в бистро, хотя на ногах держался уже
не очень твердо.
- Мне коньяк. Большую рюмку.
Он облокотился о стойку и посмотрел в зеркало позади бутылок. Хозяин был
в рубашке без пиджака и в синем фартуке. В бистро никого не было, кроме
рыжего кота, который подошел потереться о него.
- Гляди-ка! - сказал Селерен вполголоса. - Вот кому я интересен...
Потом он снова взглянул в зеркало. Хозяин, который многое повидал,
обратился к нему с улыбкой:
- Это уже не первый, верно?
- Не первый что?
- Не первый бокал коньяка...
- Знаете, мсье, вы ошибаетесь. Я только что пил шампанское "Поммери"
урожая тысяча девятьсот двадцать девятого года... Три бокала... Нет,
четыре... А до того пил шамбертен... А до шамбертена... Уже не помню...
- Сейчас вы будете мне рассказывать, что были в "Серебряной башне"?
- И это будет истинная правда... Я там был в отдельном кабинете...
Наверное, я становлюсь пьяницей... Я должен был начать спиваться раньше,
когда умерла жена, но как-то не подумал об этом... Повторите...
- Думаете, стоит?
- Не бойтесь... Я скандалить не буду... Я человек безобидный... Понимаете
