других.
А теперь...
Больше ничего. Его жизнь зашла в тупик. Позвонил Даван, спросил, как у
него дела.
- Как ты? Мы тут беспокоимся.
- Сейчас получше.
По крайней мере больше не бьется головой о стену!
- Я закончил брошку мадам Папен.
- Какую брошку?
- Да изумруд, который она принесла, чтобы оправить, а ты за несколько
минут набросал эскиз...
Тогда он был пьян. Ему и после этого порой хотелось напиться, но он
боялся того, что сможет натворить.
- Это гнездо из проволочек и пластинок заставило меня попотеть, я даже
часть ночи над ним просидел... Ей нужно надеть эту брошку сегодня вечером на
какой-то большой прием... Привезти тебе ее показать?
- Нет.
- Тебе это не интересно?
- Нет. - И он с горечью добавил, словно желая себя еще помучить: - Покажи
ее Брассье...
Каждое утро он делал над собой усилие, чтобы побриться, и то ради детей.
Вернее, ради одной Марлен, так как Жан-Жак уже уехал с рюкзаком за плечами
вместе со своим приятелем. На нем была форма, похожая на бойскаутскую.
- Увидимся на Поркероле, - пообещал он.
Марлен тоже готовилась к отъезду.
- Можно мне купить сафари?
- Что это такое?
- Это такая курточка с карманами гармошкой и брюки к ней...
Она должна была встретиться со своей подругой Ортанс на Вогезской
площади. Девочка крепко поцеловала его.
- Мой дорогой старенький отец, постарайся выйти из этого... Так дальше
продолжаться не может...
Он вяло улыбнулся.
- Обещаю сделать все, что в моих силах.
- И через две недели на Поркероле я увижу своего отца, снова живущего
полной жизнью? Знаешь, что тебе стоило бы сделать?
- Нет.
- Взять с собой Натали. Пусть у нее тоже будет отпуск. Не очень-то
любезно оставлять ее дома одну... Можно с ней об этом поговорить?
К нему приставляли няньку.
- Натали! Иди сюда на минутку. У меня для тебя хорошая новость. Отец
решил взять тебя с собой на Поркероль...
- Да он хочет избавиться от меня, а для этого утопить, - пошутила Натали.
- Я же плаваю, как топор.
- Отец, в какой гостинице ты остановишься, чтобы мне не пришлось тебя
разыскивать?
- В "Золотом острове". Я позвоню туда, чтобы забронировать еще один
номер.
- Ты поедешь на машине?
- Пока не знаю.
Занавес! Дети уехали. В слишком большой квартире остались только они с
Натали.
- Вам не будет в тягость поездка на Поркероль?
- Наоборот. Спорю, что это придумала Марлен.
- Да... Думаю, она боится оставлять меня одного на две недели...
Временами он вел себя как вполне нормальный человек, а порой впадал в
тяжелую депрессию.
Как-то утром он, как обычно, побрился, принял ванну, надел халат и
направился в гостиную. Снял трубку и набрал номер мастерской.
- Добрый день, мадам Кутанс...
- Голос у вас сегодня повеселее.
- Скажите, пожалуйста, Брассье там?
- Только что пришел.
Он весь был в напряжении, но внешне это не было заметно, и Натали,
мимоходом бросившая взгляд через приоткрытую дверь, нашла, что он выглядит
гораздо лучше, чем прежде.
- Алло!
- Говорит Селерен.
- Брассье слушает.
- Мне нужно с вами поговорить.
Он нечаянно сказал "вы", хотя они давно уже были на "ты".
- Когда?
- Как можно скорее.
- Вы не хотите прийти в мастерскую?
- Нет.
- А ко мне?
- Тоже нет.
- Может, мне приехать к вам?
- Нет.
- Мы могли бы выбрать какой-нибудь пивной бар неподалеку.
- Там будет много народу.
- Тогда в холле большой гостиницы.
В этом был весь Брассье. Селерен не представлял себя в холле "Георга
Пятого" или "Крийона".
- Есть маленькое бистро на углу Вогезской площади и улицы
Па-де-ла-Мюль...
- Понял...
- На террасе бистро почти никого нет после полудня... Скажем, в два
часа...
- Я там буду.
Когда Селерен повесил трубку, он долго сидел, пристально глядя в одну
точку.
Глава восьмая
- Как-то странно, когда детей нет за столом...
Обедали они с Натали вдвоем, и она частенько поглядывала на два пустых
места. Вернее, их было три, но третье останется пустым навсегда. У нее на
глазах выступили слезы.
- Что же вы ему скажете?
- Не знаю.
Он оделся как на работу. Брассье-то, как всегда, будет одет с иголочки и
приедет на красном "Ягуаре", который недавно купил.
Селерен пришел первый. Как он и ожидал, на террасе бистро никого не было.
Даже за стойкой бара посетителей было мало.
- Что вам принести?
- Бутылочку виши.
Его сердце билось так часто, что он прижал руку к груди, чтобы как-то его
успокоить. Красная машина не замедлила подъехать к террасе, из нее вышел
Брассье и направился к нему, протягивая руку.
- Нет.
Селерен пристально смотрел на него, словно хотел разглядеть, какие
перемены могли в нем произойти. В самом деле, он был не совсем таким, как
обычно. Самоуверенности как не бывало, по крайней мере в эту минуту. Глаза
беспокойно бегали.
- Коньяк, - заказал Брассье; когда к ним подошел официант. Потом он снова
подозвал его, чтобы уточнить: - Большой...
Оба молчали. Официант принес коньяк и удалился.
Брассье выпил полбокала и глухим голосом сказал:
- Это не то, что ты думаешь...
- А что, по-твоему, я думаю?
Незаметно для себя он снова перешел на "ты".
- Что я мерзавец...
Селерен молчал.
- Не знаю, что бы ты сделал на моем месте... Если бы я не вступил в брак
двумя годами раньше, я женился бы на Аннет.
- Но ты на ней не женился...
- Моя жена отказывалась дать мне развод, и она позаботилась о том, чтобы
за восемнадцать лет у меня не было причин для недовольства.
- Значит, вы с Аннет встречались тайно... Ты снял квартиру, обставил ее,
ты...
Селерену было трудно говорить.
- Я сделал все, что мог, чтобы она была счастлива.
- Потому что она тебя любила.
- Да. Она тоже хотела, чтобы мы оба развелись. Это было не просто
романом. Или банальной супружеской изменой.
- Да, такое не могло бы длиться восемнадцать лет...
- Я страдал так же, как ты, когда она умерла, и не мог этого
показывать...
- Ты первый бросил цветок в могилу.
- Не намеренно... Красную розу... Ее любимый цветок... Они всегда стояли
в квартире...
- Не у меня.
Брассье посмотрел ему в лицо, в его глазах была покорность.
- Что ты собираешься делать? - спросил он.
- А ты?
- Полагаю, мы не сможем дальше работать вместе?
- Действительно, это невозможно.
Селерен дышал с трудом. Он с завистью смотрел на стакан с коньяком.
- Своими успехами мастерская обязана тебе... Значит, она и останется
твоей...
- А ты что будешь делать?
- Когда узнают, что я свободен, за предложениями дело не станет.
Предстояло переговорить о самом тяжелом, и Селерен не решался перейти к
этому вопросу.
- А как дети?
- Не знаю... И Аннет тоже не знала... У нас с тобой одна и та же группа
крови...
- Кто тебе сказал?
- Аннет посмотрела твое водительское удостоверение...
- Но ты спал с ней чаще, чем я...
- Возможно. Но это ничего не значит...
- Я оставляю их у себя, - твердо сказал Селерен.
- В любом случае я не могу их у тебя забрать. По закону они твои... А
кроме того, Эвелин не согласилась бы...
Впервые, с тех пор как он познакомился с Брассье, Селерен видел
обреченность в его глазах...
- Официант! - позвал тот. - Еще один двойной коньяк. - И потом: - Я не
пришел сюда твоим врагом, Жорж... Уже давно я хотел поговорить с тобой...
- И ты сказал бы мне правду?
- Да. Знаю, я причинил бы тебе боль, но так было бы лучше, чем постоянная
ложь между нами... Когда я приходил к тебе обедать и видел Жан-Жака и
Марлен...
Он отвернулся, и Селерен подождал, пока он совладает с собой.
- Где они сейчас?
- Жан-Жак блестяще сдал экзамен на степень бакалавра и сейчас
путешествует по Франции пешком вместе со своим приятелем...
- А Марлен?
- Она поехала на две недели к подруге в Сабльд'Олон, а потом приедет ко
мне на Поркероль.
- Ты разрешишь мне повидаться с ними?
- При условии, что ты не будешь говорить с ними о прошлом...
- Я не настолько жесток... А что собирается делать Жан-Жак потом?
- В сентябре он поступает в школу в Кембридже, чтобы совершенствоваться в
английском... _
- А дальше?
- Он еще сам не знает. Ему не хочется решать этот вопрос легкомысленно.
Он серьезный парень, даже слишком серьезный. Его привлекают психология и
общественные науки, но он собирается изучать их в Штатах...
Они долго молчали, и Жорж Селерен бросил взгляд на аркады, окружавшие
залитую солнцем площадь, на которой шумно играли дети. Дома в стиле Людовика
Тринадцатого образовывали правильный четырехугольник. Когда Жан-Жак был
совсем маленьким, - они с Аннет привозили его сюда гулять в своем маленьком
автомобиле. Потом появилась Марлен, и Селерен чаще всего сам катал ее здесь
в колясочке.
Стоял прекрасный день, один из тех дней, которые влюбленные вспоминают
всю жизнь. Такая пара сидела на террасе через три столика от них, они
держались за руки и неотрывно смотрели друг другу в глаза.
Брассье очнулся первый.
- Сегодня я в последний раз переступил порог мастерской на улице
Севинье...
Селерен ничего не ответил. Он все так же смотрел на Вогезскую площадь,
особенно на мальчонку, игравшего в серсо. Такая сейчас редкость видеть
ребенка, который играет в серсо.
- Мой адвокат составит необходимые бумаги...
- Я хочу возместить тебе твою долю...
- Я уже возместил ее десятикратно...
- Я сказал, что я этого хочу...
- Мой адвокат напишет тебе. Это мэтр Лефор с авеню Курсель... Он,
конечно, не может вписать в акт детей, но я направлю тебе письмо, в
котором...
- Нет.
- Почему?
- Потому что такие вещи не пишут... К тому же у меня в доме ничего не
запирается на ключ...
- Официант!
- Я назначил эту встречу... Я и заплачу по счету...
Оба чувствовали себя неловко. Никто не решался встать первым.
Наконец Селерен не выдержал.
- Прощай... - пробормотал он, не глядя на Брассье.
- Прощай, Жорж...
Селерен шагнул в тень на улице Па-де-ла-Мюль и услышал, как заработал
мотор "Ягуара".
Эпаленмс, 11 октября 1971 г.
Примечания
1. Ограбление (англ.)
