- Пусть руки и ноги пиратов будут привязаны, пусть казнят их худшие
из бледнолицых, пусть пираты висят на деревьях, терзаемые хищными птицами.
Кости врагов и останки бледнолицых не должны лежать вместе. Иначе Великий
Дух смешает их и в его вечных лугах появятся полубелые, полукрасные люди.
Мико погрузился в раздумье, а толпа окони угрюмо молчала.
- Мой сын мудр, - сказал Токеа, - у него душа великого вождя, но не
захочет ли он заработать кучу долларов, обещанных за голову разбойника?
- О чем говорит мой отец?
- Бледнолицые станут думать, что Токеа и Эль Золь ловят пиратов ради
долларов, а не ради скальпов. Краснокожим этого не перенести. Их честь
будет растоптана. Они станут позором для всех племен.
Эль Золь задумался. Он начал что-то горячо обсуждать с каманчами.
- А что думает мой отец?
Токеа глубоко вздохнул и, глядя на мертвое тело дочери, признал
правоту Эль Золя:
- Устами моего сына говорит Великий Дух. Бледнолицый вор должен быть
вздернут худшими из бледнолицых. Он недостоин служить расплатой за смерть
дочери мико и других окони. Токеа и Эль Золю незачем марать об него руки и
выдавать его бледнолицым. Пират - враг бледнолицых. Он причинил им немало
зла. Большой Отец обещал за его головы много золота. Почему же гонимые
должны помогать своим притеснителям?
Мексиканец начал улавливать замысел мико.
- Ягуар, - продолжал старик, - сам попадает в капкан, бизон сам
мчится навстречу своей пуле и своей стреле. И бледнолицый вор сам найдет
дорогу к своему дереву. Пусть бледнолицые ловят пирата, пусть прольется и
их кровь, как пролилась кровь окони.
Призыв к беспощадной мести, затаенная ненависть к смертельным врагам
и нескрываемое великодушие по отношению к поенному пирату - все это
неожиданно соединилось в речи мико. Поначалу сбитый с толку, Эль Золь
растерянно смотрел на Токеа. Мексиканец тоже был врагом этих бледнолицых,
подло убивших его родного отца, но он даже не мог вообразить такой лютой
ненависти, которая оказалась сильнее жгучей жажды мести и обернулась
мыслью отпустить убийцу, чтобы приумножить страдания бледнолицых.
- Стало быть, мой отец желает разрубить путы, которыми связаны
пираты?
- Они отомстят за кровь Черного Орла и Канонды.
Мико понадобилось время, чтобы убедить ослепленных ненавистью окони в
верности такого решения. В конце концов это удалось. Раздался
одобрительный крик:
- Голос мико - голос ясновидца!
Мико снова молча сидел на прежнем месте, и голова его была опущена.
- Эль Золь, - сказал молодой вождь, - услышал слова своего отца.
Каманчи признали его правоту. Мой отец знает, как быть.
Старик сделал знак одному из молодых воинов, тот подбежал к пленным и
быстро перерезал ремни.
Полумертвые пираты пытались подняться на ноги, но долго не могли
собраться с силами. Их пустые бессмысленные глаза не выражали ничего,
кроме неспособности понять, что именно с ними собираются сделать. Но
молодой воин махнул рукой в сторону берега и сказал: "Воры могут уйти".
Тогда они встали на ноги и, все еще не веря своим ушам, из последних сил
потрусили к берегу.
Не спешил только Лафит. Иногда он даже оглядывался на индейцев.
Призывные крики товарищей, предупреждавших его, что он рискует остаться
здесь навсегда, казалось, не производили на него никакого впечатления.
Дойдя до залива, он сплел на груди руки, еще раз взглянул на поляну, где
пережил самый страшный из своих кошмаров, и быстро шагнул в лодку.
Погребение завершилось. Костер, на котором штабелями высились тела
убитых пиратов, ярко пылал, были принесены в жертву и их кони. Индейцы
готовились навсегда покинуть берега Натчеза.
Эль Золь подошел к женщинам, выплакавшим все слезы, из рук двух
индианок принял изнуренную горем Розу, чтобы подвести ее к мико.
- Не желает ли Белая роза проститься с великим воином, чья дочь
заменила ей мать? Отец собирается в далекий путь.
Ответом ему был взгляд помертвевших глаз.
- Токеа, - срывающимся голосом продолжал мексиканец, - держит путь в
вигвамы бледнолицых. Он видел сон, повелевший ему так поступить.
Роза казалась совершенно безжизненной в своем ужасном оцепенении.
- Тропа мико окони идет в дальний край, для Белой Розы она трудна и
терниста. Мико просил Эль Золя взять его дочь в вигвам каманчей. Сестра
Канонды станет повелительницей в их вигвамах.
Тут Роза как будто пришла в себя.
- Канонда! - выкрикнула она, заливаясь слезами.
Это было первое слово, слетевшее с ее губ после того, как случилась
беда. Это был первый признак жизни, который подала она после гибели
подруги.
Все были потрясены.
- Что это, брат мой? - спросила она, робко оглядываясь вокруг.
- Моя сестра уже знает о горе отца, потерявшего свою дочь и своих
воинов из-за предательства пирата. Отныне они покоятся глубоко в земле, и
Белая Роза никогда больше не увидит их, но, повинуясь Великому Духу, мико
встал на долгую тернистую тропу. Он видел вещий сон.
- Несчастный отец хочет идти к своим белокожим врагам? Дочь его в
земле? И теперь некому утешить его старое сердце? Роза была приемной
дочерью, теперь она заменит родную. Она будет сопровождать отца. Это ее
долг.
- Моя благородная сестра не знает, как тяжел этот путь.
- Кто же приласкает моего отца, кто подаст ему кубок, кто накормит
его? Нет, брат мой, Роза должна заступить на место сестры. Мико так стар,
так одинок, так несчастен. Она должна заменить ему дочь.
Ее голос становился все громче. Лицо ожило и порозовело. Мико стал
прислушиваться, - последние слова донеслись до его слуха.
- Дочь мой, - с видимым усилием, словно преодолевая удушье, произнес
он, - мико должен идти к бледнолицым, а моя дочь найдет приют и утешение в
вигваме каманчей.
- Канонда явится Розе во сне и будет корить свою бездушную сестру,
ведь она завещала ей заботу об отце. Ничто теперь не разлучит Розу и мико.
- Тогда пойдем одной тропой, моя благородная Белая Роза, - сказал
старик, обнимая ее как родную дочь.
20
Обширные земли Луизианы более столетия оставались забытой богом
колонией, то и дело переходившей из рук в руки, пока Наполеон Бонапарт не
продал ее американской республике. После присоединения к Соединенным
Штатам Луизиана начала быстро развиваться и наверстывать упущенное.
Миновало менее десятка лет, и на берегах Миссисипи раскинулись огромные
плантации с роскошными поместьями, а столица штата из замызганного
городишки превратилась в большой торговый центр, привлекавший своим
богатством к себе ненасытные взоры англичан.
Мы не станем подробно описывать все перипетии англо-американской
войны, а также досконально исследовать причины, побудившие англичан
обратить особое внимание на новое дитя в семействе их
родственников-республиканцев, и коснемся этих событий лишь постольку,
поскольку они связаны с нашим повествованием.
Казалось, нет ничего проще, чем захватить этот отдаленный штат, ибо
правительству республики было бы слишком трудно переправить туда
регулярные войска, даже если бы оно решилось на это, несмотря на свои
весьма ограниченные возможности.
Жители бывшей колонии никогда не знали войн. Во времена господства
Испании и Франции враждебно настроенных индейцев с легкостью укрощали
несколько сотен солдат, в задачу которых входило также держать в
послушании и белых колонистов. Делалось все, чтобы вселить в их души
страх, который в деспотических государствах служит наилучшей защитой
правящей власти и приводит к тому, что покорных подданных весьма мало
заботят их гражданские права. А потому даже всеобщий подъем после
присоединения к республике выразился лишь в усилении хозяйственной и
торговой деятельности. Колонистам оставался чужд гордый и независимый нрав
американцев. Даже лучшим из креолов было свойственно предубеждение в
отношении к новым соотечественникам, ибо, привыкнув к гнету, они видели в
их порядках и свободах лишь смуту и анархию. Худшие же и не скрывали
злобной радости после вторжения неприятеля, ибо тешили себя надеждой, что
англичане сумеют разгромить и смирить гордых республиканцев.
Совершенно очевидно, что эти широко бытующие здесь настроения и
побудили англичан, уже воюющих с американцами на севере, высадить войска
на побережье Мексиканского залива. Американские поселенцы были рассеяны по
всей территории штата. Известие о высадке английских войск пробудило в их
душах праведный гнев и ненависть к чужеземным наемникам, и свою миссию все
они видели в том, чтобы сокрушить врага, подобно дикому зверю вторгшегося
в их мирные земли.
Ясным декабрьским утром на окраине небольшого городка Опелоузаса
царило необычайное оживление. На первый взгляд могло показаться, что здесь
идет народное гулянье. Правда, вид у собравшихся был весьма воинственный.
Кое-кто облачился в старую военную форму времен войны за независимость, и
у всех было при себе какое-нибудь оружие. Одни держали в руках штуцера,
другие мушкеты и допотопные кремневые пистолеты, третьи запаслись
увесистыми дубинками. Мужчины строились в роты и принимались маршировать
под бодрый мотив, который наигрывал, пиликая на двух струнах, скрипач.
В это же время в центре городка жители разбились на две группы.
Молодые люди столпились подле кабака с вывеской, на которой было
намалевано нечто непонятное, а чуть ниже для всех тех, кто умел читать,
имелась надпись: "Entretainment for Man and Beast" ["Развлечение для людей
и зверей" (англ.)]. Из кабака тоже доносились звуки скрипки, но это был
уже не марш, а веселый танец.
Другая группа горожан, судя по всему настроенная куда серьезнее,
отдала предпочтение более респектабельному месту и расположилась перед
мелочной лавкой, войдя в которую можно было увидеть дюжину глиняных
горшков, кипы жевательного табака, бочонок виски и бочонок пороху,
фетровые шляпы и несколько пар сапог, а также десятков шесть ножей, ложек
и вилок.
Посреди толпы на пне стоял оратор в новом с иголочки красном камзоле,
- он явно претендовал на то, чтобы сограждане доверили ему должность
офицера. Несколько человек неподалеку от него - их лощеный облик выдавал
схожие претензии - с нетерпением дожидались своей очереди. Спокойствие и
тишину, царившие тут, нарушали лишь пронзительные голоса торговок,
предлагавших покупателям яблоки и пряники. Впрочем, это ничуть не смущало
оратора. Он уже начал было пророчествовать о том, как укротит "этих
проклятых британцев", как вдруг послышалось громкое "Эй!".
Все обернулись и увидели, как два приятеля, которые, спотыкаясь и
пошатываясь, медленно брели по улице, вдруг сорвались с места и помчались
куда-то.
До ушей слушателей донесся крик: "Стой, краснокожий!" Возглас сей,
разумеется, не мог не возбудить их любопытства, и вот уже человек десять
побежали следом, чтобы взглянуть, "что затеяли эти два идиота и отчего,
черт побери, они так разорались". А вскоре уже почти вся толпа,
побуждаемая вполне понятным желанием поглядеть на потасовку, устремилась
за ними, и подле оратора осталось лишь человек тридцать.
Из темных зарослей кипарисового леса, на четверть мили раскинувшегося
к югу от берега Ачафалайи, вышел человек, судя по одежде принадлежащий к
племени краснокожих. Он направился было прямо к городку, но потом,
вероятно чего-то испугавшись, свернул в сторону хлопковой плантации.
