прежде чем они получат его!
5
Днем они сделали остановку в местечке под названием долина Престимион
на востоке Рифта, которое, насколько знал Валентин, когда-то отличалось
высокоразвитым сельским хозяйством. Во время путешествия по
исстрадавшемуся Цимроелю ему постоянно приходилось видеть почти одно и то
же - брошенные фермы, обезлюдевшие города, следы страшной борьбы за
выживание, - но долина Престимион оказалась одним из наиболее унылых мест.
Здесь чернели обугленные поля и бродили молчаливые, подавленные
жители.
- Мы выращивали лусавендру и рис, - рассказывал Валентину один из
местных крестьян по имени Нитиккималь, который, кажется, был мэром этого
района. - Потом пришла лусавендровая ржавчина, все погибло, и нам пришлось
сжечь поля. И пройдет не меньше двух лет, прежде чем здесь можно будет
что-нибудь сажать. Но мы остались тут. Ни один из нас не покинул долину
Престимион, ваше величество. У нас мало еды, а нам, хайрогам, нужно очень
немного, как вы знаете, но даже нам не хватает пищи, и работы у нас нет,
что лишает нас покоя, а когда смотришь на испепеленную землю, такая тоска
берет! Но это наша земля, и мы останемся на ней. Будем ли мы опять
когда-нибудь возделывать наши поля, ваше величество?
- Я уверен, что будете, - ответил Валентин, не будучи уверенным,
однако, не являются ли его слова ложным утешением.
Жил Нитиккималь в начале долины в просторном доме с высокими
стропилами из черного дерева даннимора и крышей из зеленого сланца. Но
внутри было сыро, и гуляли сквозняки, будто крестьянин уже не имел ни
малейшего желания заниматься ремонтом, столь необходимым в дождливом
климате долины Престимион.
После обеда Валентин немного отдохнул в большой комнате,
предоставленной хозяином, прежде чем отправиться в муниципалитет на
встречу с местными жителями. Сюда ему и принесли толстую пачку донесений с
востока. Он узнал, что Хиссуне углубился на территорию метаморфов где-то в
окрестностях Стейша и занят поисками новой столицы мятежников, известной
под названием Новый Велалисер. Интересно, подумал Валентин, повезет ли
Хиссуне больше, чем ему, когда он рыскал по джунглям, пытаясь найти
кочевой город Иллиривойн. А Диввис собрал вторую армию, еще большей
численностью, чтобы войти в земли пьюриваров с другой стороны. Валентина
беспокоило появление в джунглях столь воинственного человека, как Диввис.
Он не хотел посылать армии для прочесывания Пьюрифайна, он стремился этого
избежать, но понимал, что обстоятельства диктуют свои условия. Нынешние
времена требовали хиссуне и диввисов, а не Валентинов: он исполнит должным
образом свою роль, а они - свою, и тогда, если на то будет воля Дивин,
нанесенные миру раны в один прекрасный день начнут исцеляться.
Он просмотрел остальные донесения. Новости с Замковой Горы: Регентом
стал Стасилейн, который тянет лямку повседневных государственных забот.
Валентин жалел его. Подвижный красавец Стасилейн теперь сидит за столом и
выводит свое имя на всяких бумажках. Как изменило всех нас время, подумал
Валентин. Мы, которые когда-то представляли себе жизнь на Замковой Горе
сплошной охотой и развлечениями, согнулись под грузом ответственности и
поддерживаем своими спинами несчастный, разваливающийся мир. Каким далеким
казался теперь Замок, как далеко все радости тех времен, когда все шло
своим чередом и миром не надо было управлять, и весна цвела круглый год!
Имелись также сообщения от Тунигорна, продвигавшегося по Цимроелю
вслед за Валентином и занимавшегося рутинными делами по оказанию помощи
населению: распределением продовольствия, сохранением уцелевших запасов,
погребением покойников и прочими мероприятиями, направленными на борьбу с
голодом и болезнями. И это Тунигорн - замечательный стрелок и великолепный
игрок! Да, подумал Валентин, теперь он расплачивается, да и все мы тоже,
за легкость и благополучие нашего беззаботного детства на Горе.
Он отодвинул донесения в сторону и достал из шкатулки зуб дракона,
который сунула ему в руку та женщина по имени Милилейн, когда он входил в
Кинтор. С самого первого прикосновения к зубу он понял, что тот не просто
диковинная безделушка, амулет для суеверных слепцов. Но лишь по прошествии
нескольких дней, пытаясь вникнуть в его значение и угадать, как его можно
использовать, - причем всегда тайно, не посвящая в свои занятия даже
Карабеллу, - Валентин начал понимать, что за вещь подарила ему Милилейн.
Он притронулся к блестящей поверхности зуба, столь хрупкого на вид и
почти прозрачного. Однако он не уступал прочностью самому твердому из
камней, а его тонкие края остры, словно заточенное стальное лезвие. На
ощупь он был прохладным, но Валентину казалось, что сердцевина его состоит
из пламени.
В его мозгу вновь зазвучала музыка колоколов.
Сначала торжественный, почти похоронный перезвон; затем - быстрая
смена звуков, каскад ускоряющихся ритмов, которые скоро превратились в
почти неразборчивую мешанину из различных мелодий, когда очередная
начинала звучать еще до окончания предыдущей; а потом - все мелодии
слились воедино, образовав сложную, ошеломительную симфонию. Да, теперь он
знал, что это за музыка, понимал, что она - песня водяного короля
Маазмоорна, которого жители суши знали как дракона Лорда Кинникена,
который был самым могучим из всех громадных морских драконов.
Валентину потребовалось немало времени, чтобы понять, что он слышал
музыку Маазмоорна задолго до того, как талисман попал к нему в руки. Много
путешествий тому назад, плывя в первый раз от Алханроеля в сторону Острова
Снов, он спал в каюте "Леди Тиин" и видел сон, в котором паломники в белых
одеждах, среди которых был и он сам, устремились к морю, где
вырисовывались очертания огромного дракона, известного как дракон Лорда
Кинникена. Зверь лежал с разверстой пастью, куда попадали все
приближавшиеся к нему паломники. И когда этот дракон двинулся к берегу и
даже выбрался на сушу, от него стал исходить колокольный звон - звук
настолько тяжелый и ужасный, что, казалось, он рвет воздух.
От этого зуба исходил тот же самый звон. И Валентин мог бы с его
помощью, если бы ему удалось сосредоточиться и отправить разум в
странствие по свету, войти в контакт со сверхъестественным сознанием
гигантского водяного короля Маазмоорна, которого непосвященные называли
драконом Лорда Кинникена. Таков был дар Милилейн. Откуда она могла знать,
как его может использовать он, и только он? А может быть, она вовсе того
не знала? Возможно, она подарила ему зуб лишь потому, что он представлял в
ее глазах святыню, и она даже не подозревала, что ее дар можно
использовать таким образом, для сосредоточения силы воли...
- Маазмоорн. Маазмоорн.
Он пробовал. Он искал. Он звал. С каждым днем он все ближе подходил к
полноценному общению с водяным королем, к настоящему разговору с ним, к
соединению разумов. Он почти добился того. Может быть, сегодня, завтра или
послезавтра...
- Ответь мне, Маазмоорн. Тебя зовет Понтифекс Валентин.
Он больше не испытывал страха перед невероятным разумом дракона. За
время тайных странствий души он начал понимать, насколько ошибочным было
представление сухопутных обитателей Маджипура об исполинах морских глубин.
Да, водяные короли внушают страх; но бояться их не надо.
- Маазмоорн. Маазмоорн.
Еще немного, подумал он.
- Валентин!
Из-за двери раздался голос Карабеллы. Валентин резко вышел из транса,
подскочив и чуть не свалившись на пол. Затем взял себя в руки, положил зуб
обратно в шкатулку, успокоился и вышел из комнаты.
- Нам пора в муниципалитет, - сказала она.
- Да-да, конечно.
Отзвуки тех таинственных колоколов все еще отдавались в его душе.
Но теперь ему предстоит исполнять другие обязанности. Зуб Маазмоорна
может немного подождать.
Час спустя Валентин расположился на помосте в зале муниципалитета, а
крестьяне медленно рассаживались перед ним. Они отвешивали ему поклоны и
подносили для благословения свои орудия труда - косы, мотыги и прочее, -
будто Понтифекс одним возложением рук мог восстановить прежнее процветание
пораженной болезнями долины. Сначала он подумал, что это, по всей
видимости, какое-то древнее поверье, распространенное среди сельских
жителей здешних мест, в большинстве своем хайрогов; но потом решил, что
нет, вряд ли, поскольку до того ни один Понтифекс не посещал долину
Престимион, да и любой другой район Цимроеля, и у них не было никаких
оснований ожидать его появления здесь. Скорее всего, эту традицию
придумали тут же, на месте, когда узнали, что предстоит встреча с ним.
Но, впрочем, какая разница? Они подносили ему свои орудия, он
прикасался то к ручке, то к лезвию, то к древку, улыбался самой задушевной
улыбкой, находил для каждого сердечные слова, ободрял, и они отходили от
него довольные и сияющие.
Уже в конце вечера в зале началось какое-то оживление, и Валентин,
подняв голову, увидел приближающуюся к нему странную процессию. По проходу
в сопровождении двух женщин своей расы медленно брела хайрогша весьма
преклонного возраста, если судить по почти бесцветным чешуйкам и поникшим
змейкам ее волос. Она казалась слепой и совершенно немощной, однако
держалась удивительно прямо и с усилием, будто пробиваясь сквозь каменную
стену, продвигалась вперед.
- Это Аксимаан Трейш! - шепотом произнес Нитиккималь. - Вы слышали о
ней, ваше величество?
- К сожалению, нет.
- Мудрейшая женщина, кладезь знаний, самая известная из лусавендровых
плантаторов. Говорят, она чуть ли не при смерти, но добилась того, чтобы
увидеть вас сегодня.
- Лорд Валентин! - окликнула она его чистым, звенящим голосом.
- Уже не Лорд, - отозвался он, - а Понтифекс Валентин. Вы оказали мне
большую честь вашими визитом, Аксимаан Трейш. Ваша слава опережает вас.
- Валентин... Понтифекс...
- Подойдите, дайте мне вашу руку, - сказал Валентин.
Он взял обеими руками ее иссохшие, древние лапы и крепко их сжал. Он
смотрел ей прямо в глаза, хотя по прозрачности ее зрачков ему было ясно,
что она ничего не видит.
- Нам говорили, что вы самозванец, - заявила она. - Здесь появлялся
маленький краснолицый человек и говорил, что вы ненастоящий Коронал. Но я
не стала его слушать и ушла отсюда. Я не знала, настоящий вы или нет, но
решила, что не ему рассуждать о таких вещах, не этому краснолицему.
- Да, это был Семпетурн, я встречался с ним, - сказал Валентин. -
Теперь он поверил в того, кто был истинным Короналом, а теперь стал
истинным Понтифексом.
- А вы восстановите целостность мира, истинный Понтифекс? - спросила
Аксимаан Трейш голосом удивительно звонким и чистым.
- Мы все будем восстанавливать наш мир, Аксимаан Трейш.
- Нет, не все. Мне уже не придется, Понтифекс Валентин. Я умру с
недели на неделю. Скоро, во всяком случае. Но я хочу добиться от вас
обещания, что мир станет таким же, как и раньше - для моих детей, для моих
внуков. Если вы дадите мне такое обещание, тогда я встану на колени перед
вами, но если вы дадите ложную клятву, то пусть Дивин покарает вас так же,
как и всех нас, Понтифекс Валентин!
- Я обещаю вам, Аксимаан Трейш, что мир будет полностью восстановлен,
станет еще краше, и уверяю вас: это не ложная клятва. Но я не могу
позволить, чтобы вы становились передо мной на колени.
- Я сказала, что встану, значит встану! - И, с удивительной легкостью
отмахнувшись от обеих женщин, как от мошек, она с глубоким почтением
