ней несколько более молодую "версию" той женщины, которая, как мне
помнится, сопровождала Пульхерию Дукас в лавке в тот памятный день,
казавшийся мне таким далеким, и отстоявшим сейчас на пять лет вниз по
линии. Дуэнья стояла, опираясь о стену, и сама с собою разговаривала,
радостно и глупо улыбаясь. Глаза ее были закрыты.
Неподалеку от нее я увидел девочку лет двенадцати, которая могла быть
только более молодой Пульхерией. Сходство исключало малейшую ошибку. У
девочки были еще детские, неоформившиеся до конца черты лица и контуры
тела, и груди ее под туникой были еще всего лишь плавными выпуклостями, но
во всем уже проступали те изначальные качества, из которых должна была
складываться красота зрелой Пульхерии.
А рядом с девушкой стоял Конрад Зауэрабенд в одежде византийского
простолюдина.
Зауэрабенд что-то нашептывал девочке на ухо воркующим тоном. Он тряс
перед ее лицом небольшой безделушкой из двадцать первого столетия, то ли
гироскопическим кулончиком, то ли чем-то еще в таком же духе. Вторая его
рука уже шарила у нее под туникой и было отчетливо видно, что пальцы его
подбирались к бедрам девочки. Пульхерия хмурилась, однако пока еще не
делала никаких движений, чтобы высвободиться. Она, казалось, не очень-то
понимала, что затеял Зауэрабенд, но была явно очарована игрушкой и,
пожалуй, не очень-то возражала против шаловливой руки хозяина безделушки.
- Он живет в Константинополе чуть меньше года, - объяснил мне
Метаксас, - и частенько снует в 2059 год, чтобы сбыть контрабандное добро.
Он уже давно каждый день появляется у стены, подсматривая, как маленькая
девочка и ее дуэнья выходят на послеполуденную прогулку. Девочка -
Пульхерия Ботаниатис, а вот этот дворец на возвышенности - дворец
Ботаниатисов. Зауэрабенд пришел сюда примерно полчаса назад и дал дуэнье
пузырек, в результате чего она так воспарила, что никак не может прийти в
себя. Затем он подсел к девочке и начал с нею заигрывать. Он в самом деле
большой мастак в обхождении с маленькими девочками.
- Это его хобби, - заметил я.
- Глядите, что будет дальше, - сказал Метаксас.
Зауэрабенд и Пульхерия поднялись и пошли к воротам в стене. Мы
притаились в тени, чтобы оставаться и дальше незамеченными. Большинство
наших двойников, порожденных парадоксами, исчезли, по-видимому,
шунтировавшись на свои позиции вдоль линии, чтобы зафиксировать, как будут
разворачиваться события дальше. Мы видели, как тучный мужчина и прелестная
девчушка прошли через ворота в поля, которые простирались сразу же за
пределами города.
Я двинулся было вслед за ними.
- Подожди, сказал Сэм. - Смотри, кто еще появился на сцене - старший
брат Пульхерии, Андроник.
К нам приближался юноша лет примерно восемнадцати. Он остановился и,
не веря глазам своим, уставился на все еще продолжавшую глупо хихикать
дуэнью. Мы увидели, как он опрометью бросился к ней, стал ее трясти,
попытался ровно поставить. Однако женщина, едва он убрал руки, снова
привалилась к стене.
- Где Пульхерия? - взревел он. - Где она?!
В ответ дуэнья только громко рассмеялась.
Юный Ботаниатис, охваченный отчаянием, помчался по пустынной,
прожаренной солнцем улице, вопя что было мочи имя своей младшей сестры.
Затем ринулся в ворота.
- Следуем за ним, - распорядился Метаксас. Несколько других групп,
также состоящих из нас, были уже за воротами, что было мною обнаружено,
когда и мы очутились там. Андроник Ботаниатис бегал, как ошалелый, туда
сюда. Затем мне послышался девичий смех, который исходил будто бы
казалось, из самой стены.
Андроник тоже его услышал. Оказалось, что в стене имелось отверстие
на уровне земли, которое вело в некое подобие пещеры глубиной метров в
пять. Он побежал к этому отверстию. Мы направились туда же, толпой,
которая состояла исключительно из наших же собственных двойников. Там нас
было человек пятнадцать - по меньшей мере по пять двойников на брата.
Андроник прошел в пролом в стене и тут же издал истошный вопль.
Мгновеньем позже я тоже заглянул внутрь пещеры в земляном валу.
Туника Пульхерии упала к ее коленкам, и теперь она стояла совершенно
голенькая в классической позе, изображающей девичью скромность: одной
рукой она придерживала свои, не совсем еще распустившиеся бутоны, грудей,
другая ее рука прикрывала самый низ живота. Рядом с ней, уже распахнув
свои одежды, стоял Зауэрабенд. Мерзкое орудие его гнусного хобби было уже
изготовлено к действию. Как мне кажется, он был занят тем, что пытался
уговорить Пульхерию принять более удобную для него позу, когда ему
помешали завершить столь успешно начатый процесс совращения.
- Изнасилование! - Кричал Андроник. - Он испортил девчонку! Соблазнил
малолетку! Я всех вас зову в свидетели! Посмотрите-ка на это чудовище, на
его преступные действия!
И он схватил одной рукой Зауэрабенда, а другой - свою сестру, и
поволок их обоих на открытое место.
- Вы все свидетели! - продолжал бушевать он.
Мы поспешили убраться с его дороги, опасаясь быть узнанными
Зауэрабендом, хотя, как мне кажется, он был в таком ужасе, что едва ли мог
вообще что-нибудь заметить. Бедненькая Пульхерия, пытаясь скрыть свою
наготу, комочком свернулась у ног своего брата, но он продолжал волочить
ее, и, выставляя ее напоказ, кричал:
- Смотрите на эту потаскушку! Смотрите на нее! Смотрите все, смотрите
все, все!
И, чтобы посмотреть на это, собралась довольно внушительная толпа.
Мы отпрянули в сторону. Мне страшно хотелось вырвать при виде этого
подлого насильника детей, при виде выставленного на всеобщее обозрение
гнусного орудия его низменной страсти, которая вовлекла Пульхерию в такой
грандиозный скандал...
Теперь Андроник извлек из ножен свой меч и замахнулся, чтобы убить то
ли Зауэрабенда, то ли Пульхерию, то ли их обоих. Но толпа зрителей
помешала ему это сделать, повалила его на землю и отобрала у него оружие.
Пульхерия, только теперь осознав, перед глазами какого множества зевак
предстала ее нагота, в ужасе выхватила у кого-то кинжал и попыталась
умертвить себя, но была вовремя остановлена; в конце концов какой-то
старик набросил на нее свой плащ. Полнейшая неразбериха продолжалась.
- Мы пронаблюдали за дальнейшим ходом событий отсюда, - спокойно
произнес Метаксас, - еще до твоего появления, а затем продублировались и
стали поджидать тебя. А произошло вот что: девушка была обручена со Львом
Дукасом, но, разумеется, для него стало совершенно невозможно на ней
жениться после того, как половина жителей Византии видела ее наготу. Кроме
того, ее сочли опозоренной и испорченной даже несмотря на то, что,
фактически, Зауэрабенду не дали причинить хоть какой-либо ущерб ее
девственности. Свадьба была отменена. Семья, порицая Пульхерию за то, что
она позволила Зауэрабенду увлечь себя дешевыми посулами и сняла перед ним
свои одежды, от нее отказалась. Тем временем Зауэрабенду предоставили
возможность сделать выбор: или жениться на девушке, которую он обесчестил,
или понести обычное в таких случаях наказание.
- В чем же оно заключалось?
- В кастрации, - сказал Метаксас. - Вот почему Гераклес Фотис -
Зауэрабенд женился на ней и изменил ход истории уже одним тем, что вырвал
из твоей родословной целую ветвь, которой надлежало там быть. Что мы
сейчас и намереваемся исправить.
- Только без меня, - сказал Джад-2. - С меня достаточно и того, что я
уже увидел. Я возвращаюсь в 1204 год. Мне нужно там быть к половине
четвертого утра, чтобы сказать этому вот парню, чтобы он шел сюда и воочию
все увидел.
- Но... - возразил было я.
- У нас сейчас нет времени на то, чтобы пускаться в рассуждения о
парадоксах, - сказал Сэм. - У нас по горло работы.
- Смени меня в без четверти четыре, - сказал Джад-2 и улетучился.
Метаксас, Сэм и я сверили время наших таймеров.
- Мы отправляемся вверх по линии, - сказал Метаксас, - точно на один
час. Чтобы покончить с этой комедией. - После чего все мы шунтировались.
59
С удивительной точностью, но без малейшего облегчения на душе, мы
покончили с этой комедией.
А сделали мы следующее.
Сначала мы шунтировались точно к полудню этого жаркого летнего дня
1100 года и заняли позиции вдоль стены Константинополя. И стали ждать, не
обращая ни малейшего внимания на все остальные собственные версии, которые
сновали мимо нас на нашем временном уровне, выполняя всю остальную
подготовительную работу или даже просто так.
В поле нашего зрения появились хорошенькая девчушка и бдительная ее
дуэнья.
Сердце мое разрывалось на части от любви к юной Пульхерии, не меньшие
муки испытывали и другие части моего тела - настолько велика была моя
страсть к той Пульхерии, что еще будет, к той Пульхерии, которую я знал.
Хорошенькая девчушка и ничего не подозревавшая дуэнья, держась
вместе, словно под ангельскую музыку прошествовали мимо нас.
Появился Конрад Зауэрабенд, он же Гераклес Фотис. Из оркестровой ямы
послышались явно диссонирующие звуки: сладострастное сопение,
присвистывание участившегося дыхания. Он изучающе глядел на девочку и
сопровождающую ее женщину, самодовольно поглаживая себя по выпяченному
животу. Затем он достал небольшой пузырек и, поднеся к глазам, проверил
содержимое. С откровенно плотоядным, на грани исступления, взглядом он
сделал несколько шагов вперед, намереваясь, сделав инъекцию дуэнье в руку,
предоставить ей возможность, глупо хихикая, воспарить в ей одной известные
выси, а самому получить беспрепятственный доступ к девочке.
Метаксас кивнул Сэму.
Сэм кивнул Метаксасу.
- Вперед! - скомандовал Метаксас, и мы принялись за дело.
Огромный черный Сэм метнулся вперед и схватил своею правой рукой
Зауэрабенда за горло. Метаксас поймал левое запястье Зауэрабенда и руку
выкрутил назад, подальше от органов управления таймером, одно
прикосновение к которым могло высвободить его из наших, далеко не
дружеских, объятий. Одновременно с этим я схватил правую руку Зауэрабенда,
резко дернул ее вверх и назад, заставив его выронить пузырек. Весь этот
маневр отнял у нас долю секунды, а в результате его Зауэрабенд потерял
возможность даже пошевелиться. Тем временем у дуэньи хватило ума бежать
вместе с Пульхерией при виде этой неподобающей в присутствии дам
благородного происхождения, драки простолюдинов.
Сэм тотчас же запустил руку под одежду Зауэрабенда, который, вне
всякого сомнения, посчитал, что подвергся нападению грабителей, и сорвал с
него перестроенный таймер.
Только после этого мы отпустили Зауэрабенда. Увидев среди
предполагаемых грабителей меня, он прохрипел несколько односложных, но
достаточно крепких словечек на разных языках.
- А вы-то уже посчитали себя таким ловким, таким умным, верно? -
сказал я.
Он разразился новым потоком сквернословия.
- Перестроив таймер, - продолжал я, - вы улизнули, считая, что в
состоянии заняться частным бизнесом в качестве контрабандиста. А? Вам даже
в голову не приходило, что мы можем изловить вас?
Я не стал ему рассказывать о нескольких неделях, заполненных упорным
трудом, о времяпреступлениях, которые мы сами совершили ради того, чтобы
обнаружить его, - ими был усеян весь наш путь кверху и книзу по линии, о
тех парадоксах, жертвою которых мы стали, многократно "растиражировав"
себя. Мы только что "отщипнули" у него шесть лет жизни в Византии в
