мною корректировка оказалась удачной. На улице не было никакого трупа. И
не отшвыривали крестоносцы своими сапогами разбросанные по всей мостовой
внутренности Мэрдж Хефферин. Она продолжала стоять вместе со всей
остальной группой, смущенно тряся головой и потирая заднюю часть. Туника
ее осталась нараспашку, и мне были хорошо видны красные отпечатки моих
пальцев на мягком полушарии ее правой груди.
Кто-нибудь из туристов хотя бы догадывался о том, что только что
произошло? Нет. Никаких, даже остаточных, призрачных воспоминаний. Моим
туристам не довелось испытать воздействия парадокса транзитного
отстранения, ибо не совершали они прыжка внутри прыжка, который пришлось
совершить мне. И поэтому только я один помнил то, что сейчас начисто
исчезло из их памяти, и мог четко себе представить ту кровавую драму,
которую я трансформировал в неосуществившееся событие.
- Вверх по линии! - вскричал я, и шунтировал их всех в 1098 год.
На улице царила полная тишина. Крестоносцы давно покинули город и
теперь ошивались где-то в Сирии, готовясь к штурму Антиохии. День выдался
жаркий и влажный, летняя дымка зависла над улицей и поэтому не было
свидетелей нашего неожиданного появления.
Мэрдж была единственной, кто догадывался о том, что произошло нечто
совершенно нелепое. Остальные не заметили ничего экстраординарного, но она
со всей определенностью знала о том, что возле нее материализовался еще
один Джад Эллиот и помешал ей выскочить на мостовую.
- Что, как вы думаете, вы собирались тогда сделать? - спросил я у
нее. - Вы ведь хотели выбежать на мостовую и броситься на колени перед
Боэмундом, разве не так?
- Я ничего не могла с собою поделать. Это был какой-то совершенно
неожиданный даже для меня самой порыв. Мне всегда очень нравился Боэмунд,
неужели вы этого не замечали? Он был моим героем, моим богом... Я прочла
все до последней строчки, что только было о нем написано... И вот он
явился теперь во плоти, прямо передо мною...
- Позвольте рассказать вам, как разворачивались события на самом
деле, - сказал я и описал ей, какой ужасной смертью она погибла.
Затем я рассказал ей, как мне удалось отредактировать прошлое, каким
образом я перевел весь этот эпизод, связанный с ее гибелью, на
параллельную ветвь времени. И сказал ей вот еще что:
- Я хочу, чтоб вы знали - единственной причиной, по которой я
предотвратил вашу гибель, было то, что я не хотел потерять эту работу.
Плох тот курьер, который не в состоянии сохранить контроль над своими
подопечными. В противном случае я был бы просто счастлив бросить вас там,
в том виде, в каком вы были - с выпотрошенными внутренностями. Разве я не
твердил вам миллион раз о том, что ни в коем случае нельзя выскакивать
из-под прикрытия?
Я предупредил ее, чтобы она навсегда позабыла о том, что я изменил
ход событий для спасения ее жизни.
- Если вы хотя бы самым малейшим образом выйдете из повиновения еще
раз, то тогда...
Я намеревался ей сказать, что тогда я сверну ей голову, а из
содранной с нее кожи сделаю ленту Мебиуса, но вдруг осознал, что курьер не
имеет права подобным тоном разговаривать со своими клиентами независимо от
того, что они там вытворяли.
- ...мне придется запретить вам дальнейшее прохождение по маршруту и
немедленно отправить вас вниз по линии в наше нынешнее время, вы меня
слышите?
- Я постараюсь больше никогда ничего такого не делать, - пробормотала
она. - Клянусь. Вы знаете, теперь, когда вы рассказали мне об этом, я
почти ощущаю, как это все со мной происходило. Этот кинжал, входящий...
- Этого никогда не было.
- Этого никогда не было, - повторила она не очень-то уверенно.
- Ну-ка, побольше убежденности в голосе. ЭТОГО НИКОГДА НЕ БЫЛО.
- ЭТОГО НИКОГДА НЕ БЫЛО, - снова повторила она. - Но ведь я всеми
фибрами ощущаю это!
38
Мы все вместе провели ночь в 1098 году на постоялом дворе. Все еще
испытывая нервное возбуждение и чувствуя себя разбитым после столь
деликатной операции, я решил совершить прыжок вниз по линии в 1105 год,
пока мой люд спит, и заглянуть к Метаксасу. Я даже не знал, находится ли
он в данный момент на своей вилле, но попытаться стоило. Я испытывал
крайнюю необходимость проветриться.
Время я подобрал с как можно большей тщательностью.
Последний отпуск Метаксаса начался где-то в самом начале ноября 2059
года, а прыжок он совершил в середину августа 1105 года. Там он, по моим
прикидкам, провел от десяти до двенадцати дней. Он должен был вернуться в
2059 год к концу ноября, и, проведя свою группу по двухнедельному
маршруту, попасть на свою виллу где-то примерно к 15 сентября 1105 года.
Я решил не рисковать и шунтировался вниз в 20 сентября.
Теперь оставалось только правильно отыскать дорогу к его вилле.
Одной из наиболее странных особенностей эпохи использования эффекта
Бенчли является то, что легче перепрыгнуть через семь лет во времени, чем
проделать несколько десятков километров в окрестностях Византии. Вот с
такой проблемой я теперь столкнулся. У меня не было доступа к колеснице, а
нанять такси в двенадцатом столетии, разумеется, не было никакой
возможности.
Пройтись пешком? Трудно придумать что-либо более нелепое!
Я размышлял над тем, не отправиться ли мне на ближайший постоялый
двор и не побренчать ли византами перед самым носом у свободных возниц,
пока кто-нибудь из них не вызовется добровольно проехать к тому месту, где
должно было располагаться поместье Метаксаса. И вот, обдумывая это, я
услышал знакомый голос, который громко вопил:
- Герр курьер Эллиот! Герр курьер Эллиот!
Я обернулся. Ученый-администратор Шпеер.
- Гутен таг, герр курьер Эллиот! - произнес он.
- Гутен... - я нахмурился, осекся и поздоровался с ним в манере,
более соответствовавшей византийской. Он снисходительно улыбнулся такому
неукоснительному соблюдению правил с моей стороны.
- Этот мой визит сейчас такой успешный, как никогда ранее, - поспешил
уведомить он меня. - С той поры, как мне в последний раз выпало счастье
побывать в обществе с вами, я нашел "Темира" Софокла, а также "Меланиппу"
Еврипида, и еще один фрагмент, который, как мне кажется, взят из "Архелая"
Еврипида. И еще попался мне здесь текст пьесы, приписываемой Эсхилу, под
названием "Гелиос". О такой пьесе пока нигде не найдено каких-либо
упоминаний. Так что, если это не подделка, я совершил настоящее большое
открытие. Только после прочтения можно будет сказать что-либо более
определенное. А? Действительно, превосходный визит, герр курьер!
- Великолепный, - сказал я.
- А теперь я возвращаюсь на виллу к нашему общему другу Метаксасу,
как только сделаю кое-какие покупки в этой лавке пряностей. Не угодно ли
составить мне компанию?
- У вас есть колеса? - спросил я.
- Что это вы подразумеваете под словом "колеса"?
- Любое транспортное средство. Вот, хотя бы, колесницу.
- Естественно! Она дожидается меня вон там, вместе с возницей,
принадлежащим Метаксасу.
- Вот здорово! - воскликнул я в восторге. - Тогда поскорее
закругляйтесь в этой вашей лавке и двинули к Метаксасу вместе, о'кей?
Темная лавка была наполнена самыми различными ароматами. В бочонках,
кувшинах, бутылях и корзинах были выставлены для обозрения различные
товары: оливки, орехи, финики, фиги, изюм, фисташки, сыры и пряности, как
молотые, так и необработанные, притом самых различных сортов. Шпеер,
по-видимому, выполняя какое-то поручение повара Метаксаса, отобрал нужные
ему пряности и вынул кошелек, полный византов, чтобы расплатиться. В это
самое время к лавке подкатила роскошно украшенная колесница, с нее сошли
три женские фигуры и прошли внутрь лавки. Первой шла девушка-рабыня,
взятая, очевидно, для того, чтобы переносить покупки в колесницу. Следом
за ней шествовала женщина в зрелом возрасте и скромном одеянии - я
предположил, что это дуэнья, как раз такого рода дракон и нужен был, чтобы
сопровождать жену знатного византийца при ее выезде за покупками. И
наконец, третьей оказалась сама жена, по всей вероятности, женщина самого
высокого положения, совершающая выезд в город.
Была она фантастически прекрасной.
Я сразу же определил, что ей не более семнадцати лет. Ее характерная
средиземноморская красота отличалась плавностью и текучей подвижностью
линий, глаза были большие, темные, с поволокой, длинными ресницами, кожа
светло-оливкового оттенка, губы полные, нос орлиный, и вся осанка ее
отличалась элегантностью и аристократизмом. Ее свободная одежда из белого
шелка не скрывала контуры высокой пышной груди, крутого изгиба бедер,
роскошной нижней части тела. Она являлась совокупностью всех тех женщин,
которых я когда-либо желал, соединенных в одно идеальное целое.
Я откровенно любовался ею, не испытывая ни малейшего чувства стыда.
Она одарила меня ответным взглядом, также не испытывая неловкости.
Наши взгляды встретились и задержались на какое-то время. Это было
достаточно, чтобы пространство, разделявшее нас, оказалось пробитым мощным
потоком энергии, и я весь затрепетал, когда ощутил этот поток,
обрушившийся на меня. Она слегка улыбнулась, обнажив ослепительно белые
зубы. Это была улыбка, приглашавшая меня, улыбка, исполненная вожделения.
Она едва-едва, почти незаметно кивнула мне.
Затем отвернулась и стала показывать на лари, на один и другой, а я
все продолжал смотреть, пока дуэнья, заметив это, не метнула в мою сторону
яростный, предостерегающий взгляд.
- Идемте, - нетерпеливо позвал меня Шпеер. - Колесница ждет...
- Ну и пусть себе ждет.
Я вынудил его остаться в лавке до тех пор, пока три женщины не
сделали свои покупки. Я смотрел на то, как они уходят, глаза мои были
будто прикованы к плавным покачиваниям задрапированных в шелка бедер моей
возлюбленной. Затем я вихрем бросился к хозяину лавки, схватил его за руку
и выпалил:
- Эта женщина? Как ее зовут?
- Господин мой, я... то есть...
Я швырнул на прилавок золотой.
- Ее имя!
- Это Пульхерия Дукас, - хватая ртом воздух, выдавил он из себя. -
Жена бог... знаменитого Льва Дукаса, который...
Я простонал и опрометью бросился из лавки.
Ее колесница уже катила по направлению к Золотому Рогу.
Из лавки появился Шпеер.
- Вам стало нехорошо, герр курьер Эллиот?
- Я болен, как кабан, - пробормотал я. - Пульхерия Дукас... значит,
это была Пульхерия Дукас...
- Ну и что из этого?
- Я влюблен в нее, Шпеер, в состоянии ли вы понять?
На это он невозмутимо ответил:
- Колесница ждет.
- Бог с нею. Я остаюсь здесь. Передайте Метаксасу привет от меня.
Испытывая острую тоску, я бесцельно бродил по улицам, разум мой и все
мое естество воспламенялись каждый раз, когда перед моим мысленным взором
представала Пульхерия. Я дрожал. Я весь покрылся испариной. Я рыдал. В
конце концов я вышел к какой-то церквушке и прижался щекой к холодным
камням ее стены, затем рассеянно прикоснулся к таймеру и шунтировался
назад, к своим туристам, которых я оставил безмятежно спящими в 1098 году.
39
Я был препаршивейшим курьером всю оставшуюся часть маршрута.
Унылый, весь ушедший в себя, терзаемый любовными муками, совершенно
сбитый с толку, я галопом прокатил своих подопечных по хрестоматийным
событиям византийской истории, начиная с нашествия венецианцев в 1204 году
и кончая завоеванием империи турками в 1453 году, ведя экскурсии без
