здесь можно только на себя. Поэтому, если тебя предал
прикинувшийся своим враг, твоя ошибка заключается в том, что ты
вовремя не распознал его, а если тебя предал тот, кто оказался
слаб, ты виноват в том, что пытался взвалить на плечи человека
груз, который он не хотел или был не в силах нести... И в том, и
b другом случае лучшее, что ты можешь для себя сделать - это
понять его, принять и простить... И просто устранить из своей
жизни, предоставив ему возможность самому разбираться со своей
совестью и по-возможности не ему причиняя вреда...
- И не наказывать?
- Предатель сам наказывает себя, делая то, что делает, и никто
никогда не сумеет наказать его более жестоко... И вообще, кого-то
наказывать и кому-то мстить - самые глупые и несуразные действия,
какие только может предпринимать человек... В крайнем случае,
если в этом есть настоятельная необходимость, можно ликвидировать
предателя, чтобы его обезвредить. И то лишь руководствуясь
отрешенным состраданием.
- Состраданием?
- Конечно... Нет ничего более трудного, чем предателю
перешагнуть через свое предательство, понять себя, принять таким,
как есть и простить... Ему гораздо легче себя убить... Если,
конечно, он не агент, который получит награду за свое квази-
предательство...
- На войне... А в обычной жизни?
- А чем обычная жизнь отличается от войны? Тем, что все как бы
скрыто и физическое тело человека остается жить, когда сам он
погибает в чем-то другом? Но иногда для Духа эта смерть
оказывается куда более разрушительной, чем физическая. И потом,
если такое происходит, физическая смерть - в результате
самоубийства, от болезни или от чего-нибудь еще - не заставляет
себя долго ждать...
- Из чего возникает сострадание?
- Сострадание - внутреннее состояние, сплав всех возможных
эмоций и чувств. Чтобы понять, принять и простить кого-то другого,
нужно самому уметь быть таким, как он...
- Но что самое главное?
- Чувство юмора и любовь... Улыбка - квинтэссенция чувства
юмора и любви... Уметь смеяться и прощать... Смеяться над собой и
прощать самого себя... Уметь оставить себя в покое и не капать на
мозги окружающим... Это, кстати, - единственное, что может сейчас
спасти Мастера Чу.
- Спасти? От чего?
- От самого себя, разумется.
- Неужели он в опасности?
- В опасности? Да нет, в общем не то, чтобы очень... Хотя, в
известной степени, все всегда - в опасности. Смерть уравнивает
шансы. Но, тем не менее, пока человек жив, у него остается
возможность...
- Ты хочешь сказать, что у Мастера Чу еще есть шанс растянуть
свое осознание на всю бесконечность Вселенной?
- Я уже сказал, что и для него в этой безбрежности найдется
дорога домой... Пока ты остаешься человеком, у тебя всегда есть
шанс.
- Поэтому я должен был его остановить?
- Да.
- Было мгновение, когда я решил, что не смогу... Я уже утратил
всякую надежду.
- И потому победил. Признайся, тебе ведь было все равно. Тебе
было наплевать на него и на все его расклады, ты думал не о нем, а
о себе. И с точки зрения Мастера Чу ты подложил ему крутую свинью.
- А с твоей?
- Неужели ты полагаешь, что смог бы это осилить, если бы я тебе
не подыграл? Откуда, думаешь, ты взял фразу, которая подорвала его
pexhlnqr| и заставила бросить взгляд назад? Ведь он впервые в
жизни позволил себе оглянуться в решающий момент... А это очень
много значит...
- Но как можно победить, утратив всякую надежду?
- Так ведь это всегда так... Сначала ты теряешь всякую надежду,
а потом все складывается как нельзя лучше.
- Однако принято считать, что надежда умирает последней...
- Идеология дичи, неспособной вырваться из плена собственных
шаблонов. Для нее за пределами надежды существует лишь неизбежная
смерть... В действительности же, только лишившись последней
надежды, ты делаешься по-настоящему свободным. Тебя ничто больше
не держит, тебе становится все равно, и ты получаешь, наконец,
возможность сосредоточиться на мыслях о том, что следует делать, а
не о том, что теперь будет... Дичь не умеет действовать, дичь
способна только питаться, размножаться и жалеть себя по каждому
поводу.
- Но что делать, чтобы победить, утратив надежду?
- Воспользоваться свободой и поступить иначе...
- Поступить иначе по отношению к чему?
- Не имеет значения. К чему угодно... К себе, например, это -
радикальнее всего... Главное - чтобы иначе... Надежда есть
следствие привычки - смертельной инерции сохранения состояния.
Пока ты на что-то надеешься, ты действуешь в жестких рамках
привычного шаблонного состояния сознания и энергетической
структуры. А это - неизбежность твоей собственной смерти... Лучше
убить надежду... Освобождение от нее делает человека текучим и
разрушает его стереотипы. Поэтому, когда умирает надежда, знай -
все еще только начинается. Именно в этот момент появляется
возможность реализовать свой самый главный шанс. Разве он не
говорил тебе, что действительно стоящие вещи мы совершаем только
тогда, когда нам становится все равно?..
- Говорил... А что теперь будет с ним самим?
- Может быть, он догадается еще раз задуматься о любви и
вспомнить для себя все то, что говорил тебе. Мы не дали ему
безвозвратно сорваться в пропасть никчемной возвышенности, и,
возможно, в какой-то миг ему станет по-настоящему все равно. И он
сможет, наконец, избавиться от последнего кумира - от серьезного
отношения к величию того Пути, по которому он, как ему кажется,
идет... Ведь на самом деле никакого Пути нет и не может быть.
Говоря о Пути, о продвижении вперед или назад, вверх или вниз,
должно отдавать себе отчет в фигуральности подобных выражений. Ибо
существуют лишь невежество и знание, и мост через пропасть, их
разделяющую, есть искусство осознания - то, что рассеивает тьму и
образует Путь... Осознать то, что мы изначально знаем и всеми
силами стараемся забыть - вот и весь фокус...
- Я и раньше слышал об ультимативной ловушке серьезного
отношения к Пути. От Фигнера...
- Во сне...
- Точно - во сне...
- Но разве мог Фигнер быть Фигнером в твоем сне? Помнишь? В
наших снах нет никого, кроме нас самих...
- В наших снах? Ты сказал: "Наших..." Но разве Ты когда-нибудь
спишь? И видишь сны?
- Я бодрствую и сплю одновременно. Всегда. Все проявленное
бытие - Мой нескончаемый сон.
- И Фигнер в том моем сне - это был Ты?
- Это был ты сам... И потому, конечно же - Я... И Рыба Дхарма,
и червяк - тоже Я. Все - Я.
- Хорошо, допустим, Мастер Чу избавится от кумира... Что тогда?
- Он утратит надежду...
- Надежду на что? Разве он еще на что-то надеется?
- Я мог бы ответить на этот вопрос, но, поверь, это не имеет
ровным счетом никакого значения.
- Однако именно тогда для него начнется самое интересное?..
- Да. Но разве тебе есть до этого дело? Взгляни в себя - ты
увидишь там божественное "все равно"... И это касается отнюдь не
только Мастера Чу и того, что с ним творится... В любом случае
ваши с ним дороги разошлись теперь навсегда.
- А ты?
- Что - Я?
- Ты не будешь больше его вести?
- Я не могу его не вести, ведь он - это тоже Я. Так же, как и
ты... Просто в большей степени его будут вести другие. Которые
тоже - Я... И потом, он всегда может воспользоваться Моей Силой,
ведь его воля и Моя Воля - одно и то же...
- А моя?
- И твоя... Чья угодно... Нужно только узнать и принять...
- Тот старик на обочине лунной дороги был абсолютно безупречен.
В нем не было ничего лишнего. И в то же время он был настолько
целостен и плотно заполнен пустотой... Только Ты можешь быть
настолько безупречным... Тот старик - это был Ты... Я понял это
сразу же, едва увидев его. Но я боялся в этом себе признаться.
Ведь это был Ты?..
- Да.
- Но почему в таком жутком виде?
- Маскировка... Впрочем, у меня ведь масса обличий. Смотри.
Его лицо вдруг начало меняться. В течение нескольких мгновений
передо мной пронеслась феерическая галерея лиц и личин, их были
тысячи и тысячи тысяч - драконы и святые, жуткие рыла и ужасающие
хари, благостные физиономии и мудрые лики, суровые обличья великих
воинов и добродушные жирные ряшки древних даосов... Белые, черные,
светлые, красные, желтые, синие, темные, золотые, деревянные,
железные, бронзовые... Чего только и кого только там не было!
- Таким Я приходил в мир людей, таким они видели Меня, таким
запомнили в разные времена в разных народах... Но все это - маски,
не более. И золотой воин, которого видишь сейчас перед собой ты -
тоже маска. Я знал, что она тебе понравится. В конце концов этот
Мой лик - только твое собственное отражение в бесконечном зеркале
безупречной Силы...
- Но у Тебя есть собственное лицо?
Вместо ответа Он исчез, растворившись в пространстве. А может
быть, это и был Его ответ...
Я проснулся. Ярко светило солнце. У летчиков уже вовсю гудела
паяльная лампа, на которой они готовили себе еду.
Все вышло именно так, как говорил Мастер Чу. Непонятно зачем
отправившись в тот день прогуляться по берегу, я обнаружил труп
погибшего аквалангиста - он лежал на мелоководье среди камней
километрах в трех южнее бухты. Я шел по самому верхнему ярусу
обрывов и сначала почувствовал тяжелый трупный запах, а затем,
присмотревшись, увидел и само тело.
Я спустился к нему и некоторое время молча стоял, разглядывая
то, что еще несколько дней назад было телом молодого, полного сил
и надежд человека. Я ни о чем не думал, но как-то очень остро
ощутил, насколько непрочна и эфемерна нить, связывающая нас с тем,
wrn мы зовем жизнью, не слишком ясно отдавая себе отчет в том, что
же это в действительности такое. Пока я шел обратно в бухту, у
меня в уме все время крутились одни и те же строчки из песни:
Dust in the wind, all we are is dust in the wind...
"Пыль на ветру, мы все - лишь только пыль на ветру..." И
разглагольствования Мастера Чу о бессмертии казались мне чем-то
таким же далеким, призрачным и лишенным смысла, как воспоминания о
прошлых жизнях - менее реальные, чем даже видения, приходящие в
самых глубоких из снов.
Возвратившись в бухту, я сказал о своей находке летчикам. Не
говоря ни слова, Петр сел в машину и укатил в город. Через
несколько часов он вернулся в сопровождении милицейского УАЗика, в
котором прибыли следователь районной прокуратуры и эксперт-
криминалист. Я отвел их к тому месту, где в волнах прибоя
покачивался раздувшийся труп. Они молча осмотрели то, что
оставалось от тела, забрали с собой валявшийся на мелководье рядом
с трупом пустой акваланг и уехали.
На следующий день в бухте появилась моторка, из нее вышел
следователь и попросил меня пройти по берегу и постоять наверху
над тем местом, где лежал труп, поскольку с моря его видно не
было.
Стоя на кромке обрыва, я видел, как парни из лодки обвязали
серый расползающийся труп длинной веревкой, пропустив ее у него
подмышками, сдернули его с мелководья и на буксире поволокли на юг
- в сторону ближайшего пляжа. После того, как лодка скрылась за
выступом береговой линии, я неторопливо двинулся в сторону своей
бухты, все более явственно ощущая, что больше мне в этих местах
делать нечего.
Часть четвертая
ДОРОГА ДОМОЙ
Возвратившись домой слушаю в тишине: листья шуршат за окном и
мои шаги по пыльному полу...
СИНДРОМ КУНДАЛИНИ
Мне больше нечего было делать на побережье, поэтому я не
пошел, как обычно, вдоль длинной причудливо изогнутой береговой
линии, изъеденной многочисленными бухтами, а направился прямо в
степь, чтобы пересечь полуостров по самому прямому пути. Я решил,
что, двигаясь на восток, непременно выйду прямо к центру звезды -
в то место, где сходятся цепи холмов, а оттуда по юго-западному ее
лучу очень быстро доберусь до последних скал.
Я отправился в путь сразу же после полудня и на закате пришел
