- Господи, ты со мной... Отче наш иже еси на небеси... Помоги...
господи...
Он молитвенно сложил руки:
- Хоть бы на этот раз не съели!
Трофимчук громко постучал в дверь.
ЗАПИСКИ ПАЖА МИХЕЛЯ
С трепетом, неизбежно присущим робкому новичку на литературном
поприще, приступая к первой части сих Записок, спешу прежде всего
предуведомить читателя, что он не найдет здесь хитроумно сплетенной
интриги, роковых тайн и страстных любовных вздохов. Дабы не сочли
дерзостью мои первые неловкие писания, хочу привести прежде всего свой
недавний разговор с герром доктором Помпоном Окафусом Строптизиусом, перед
гением которого благоговею и преклоняюсь.
- Мой бедный Михель, - сказал герр Доктор, гладя меня по голове, - с
некоторых пор я замечаю в тебе пиитическую искру.
Я скромно потупился.
- О, тупенькая головка! благожелательно продолжал герр Учитель. -
Знаешь ли ты, ЧТО есть литература?
Он понюхал табак и чихнул.
- Заклинаю тебя, как духовный отец, - пиши просто! Пиши только о том,
что ты видел сам и хорошо знаешь. Для начала опиши нашу богатую событиями
и биографиями компанию. Чурайся, чурайся вымыслов, мое убожество, ибо что
есть вымысел? Бесплодная попытка писаки-пиита уйти от Натуры!
Герр поцеловал меня в лоб и громко провозгласил:
- Природа и Натура, мой мальчик! Только Природа и Натура!
С позволения герра Помпона я уединился в своем уголке и с упоением
предался литературному труду. Свято выполняя завет герра быть близким
Природе и Натуре, начинаю свой правдивый рассказ с описанием Учителя.
ГЕРР ПОМПОН ОКАФУС СТРОПТИЗИУС
Благоговейная слеза увлажнила мои щеки, когда я вывел на сем листе
робкой рукой ученика имя Наставника. Перед ним в свое время преклонился
весь ученый мир, и до сих пор Герр недосягаем в своем величии. Вряд ли
найдется ученый, сделавший для науки больше, чем великий Герр, открывший
закон Строптизиуса. Интригует то, что ни я, ни другие члены нашей дружной
компании, не знаем сути благодетельного открытия, что, конечно, не мешает
нам дружно рукоплескать Корифею Науки всякий раз, как мы его видим.
О, благодарю тебя, Провидение, за счастье иметь такого поводыря в
жизни и в науке! Ведь до встречи с ним чего я только не натерпелся! Как
только ни била меня судьба! Я, нищий сирота Михель, спал на собачьей
подстилке, работал, не разгибая спины, получая в награду только колотушки
и брань. Но миг - и все переменилось! Некто господин бургомистр, мой
первый покровитель, вырвал меня из этого ада и властной рукой швырнул к
ногам ученейшего из мужей, своего друга и вернейшего слуги, герра
Строптизиуса.
Отягченная печальными воспоминаниями старость препятствует Герру в
свершении новых открытий, как то: философский камень, эликсир вечной
молодости, секрет превращения железа в золото.
Герр Доктор необыкновенно гибок и почти по-девичьи тонок в талии.
Гибкость и стройность сии приобретались им за долгие годы тяжкой царской
службы в дикой Московии и державном Санкт-Питербурхе.
Герр любит сидеть в портшезе, увитом искусственным плющом, и
предаваться воспоминаниям. Его покой охраняют верные мавры Proshcka and
A1ntoshcka. В свое время (не могу не преклониться перед мудрой
предусмотрительностью Герра!) он приказал отрезать им языки, дабы смерды
не могли разгласить Великий Закон Строптизиуса, открытие коего происходило
на их глазах.
Вообще, некая властность всегда была в характере моего великого
Учителя. Он не терпит противодействия себе.
- Пусть трепещут мои враги! Я обращу их в мух! - частенько говаривает
Корифей Всех Наук и вперяет свой гордый орлиный взор в бесконечные ряды
стеклянных разноцветных пробирок, залитых воском.
В прозрачных темницах томятся, дохнут и высыхают бесчисленные наши
недруги: курфюрст Баварский, архиепископ Кентерберийский, барон Ротшильд,
герцог Веллингтон, державный герр Питер со своей развеселой дщерью
Лисавет, министр Столыпин со своей Реформой (Реформа, как таковая, всегда
претила Герру).
Но вперед, мой друг Михель! Я чувствую, как перо твое крепнет и
мужает!
ОПИСАНИЕ ЛУЧШЕГО МОЕГО ПОКРОВИТЕЛЯ КНЯЗЯ ВОЛЬДЕМАРА ПРОХЛАДНОГО
Я не знаю человека, который превосходил бы веселостью нрава,
шутливостью и изысканной простотой помыслов блестящего Вольдемара
Прохладного, галантного героя Санкт-Питербурхских балов и доблестного
рубаку на полях сражений. За свою яркую жизнь он имел пятьдесят три дуэли,
из коих пятьдесят кончились весьма плачевно для недругов князя. Считаю
своим долгом упомянуть об исторической дуэли сего доблестного мужа с
графом Василием Оскромным. Оскромный был уничтожен достойным князем метким
выстрелом из-за угла в спину.
Мой нежный возраст и природное уважение к женскому полу не позволяют
мне упомянуть о других победах князя, на совсем иных полях сражений. Но
если вы представите гибкую, стройную фигуру князя в красном мундире с
прекрасными пуговицами, в лаковых сапогах с острыми носами и звонкими
шпорами, то вы поймете причину женской слабости.
- За нами, Прохладными, всегда неслась Победа! - часто говаривает мой
покровитель, усмехаясь в свои пышные усы.
ОПИСАНИЕ МОЕГО ВТОРОГО ПОКРОВИТЕЛЯ СЕМЕНА СЕМЕНОВА
Сей муж весьма и весьма немногословен, что изобличает в нем натуру
пылкую, страстную и склонную к глубоким привязанностям, ум почти
государственный. Я бы пожелал ему лишь заимствовать некоторую толику
игривости князя Вольдемара и велеречивости герра Доктора.
Если вы нарисуете в своем воображении гибкую фигурку в длинном, до
пят, гороховом пальто, маленькие, как бы веревочные усики, лукавый взор,
средне оттопыренные уши, то перед вами, как живой, предстанет Семен
Семенов.
- Ох, Михель, дурья башка, не знаешь ты, как тяжела царская служба! -
частенько вспоминает он. - Не смыкая глаз! Не щадя ног! За веру - царя -
отечество!
ОПИСАНИЕ МОЕГО ПОКРОВИТЕЛЯ, ПИИТЫ ИГОРЯ ПЫШКИНА-ПУСТОЦВЕТА
Нарисуй себе читатель, если у тебя достанет воображения, гибкую,
колеблющуюся фигуру в лиловой бархатной блузе, украшенной большим траурным
бантом. Представь себе длинные, лиловые волосы, обрамляющие бледное,
тронутое отчаянием лицо. На сем лице вообрази себе, если дерзнешь, длинные
глаза, обведенные траурной же каймой. Нарисуй на щеке пииты траурный
крестик, выкрась ему губы фиолетовой краской, и перед тобой, как живой,
предстанет Игорь Пустоцвет. Натура, несомненно, богато одаренная, но
загубившая себя пристрастием к вину и запятнавшая себя пороками,
перечислить которые не дает мне природная отроческая стыдливость.
- О, Смерть, я твой! - частенько поговаривает Пустоцвет, разводя
зрачки в разные стороны.
ОПИСАНИЕ ПОКРОВИТЕЛЯ МИХАИЛА ИВАНОВИЧА ШАНДАЛОВА
Характер его, не скрою, тяжел для окружающих. Мужем сим порой
овладевает угрюмость. В хорошие же его минуты один лишь Прохладный может
сравниться с ним в игривости разговора.
Любовь к Мельпомене и Терпсихоре толкнула его в свое время на
создание домашнего театра. И сейчас он частенько, забываясь, любит
кричать:
- Пляши, Мотька! Засеку! Медведю отдам! В солдаты забрею!
Михаил Шандалов несколько тучен, что не скрывает его гибкости,
приобретенной им еще в ранней юности, во время службы при дворе.
Приятнейший человек!..
...Но брось перо, Михель! Неужели ты не слышишь, что пришел недавний
знакомец герра Строптизиуса, герр Пауль? Он, наверно, опять принес нам
что-нибудь вкусненькое. Беги, Михель, иначе Твой добрейший покровитель
Вольдемар Прохладный съест твою порцию! Может быть, нам принесли конфет?..
Это было царское угощение (дичь с яблоками), о читатель! Как всегда
уступив свою порцию Вольдемару, гордый самоотречением, продолжаю Записки.
Итак, с недавних пор частым гостем наших вечеров стал некий герр Пауль,
человек немногословный, что обличает в нем натуру ловкую и властолюбивую.
Герр Пауль частенько уединяется в портшезе с Учителем и тихим шепотом
убеждает его в чем-то. Никак не мог удовлетворить мучающее меня
любопытство, ибо каждый раз, как герр Пауль начинал свои таинственные
беседы, герр Строптизиус отсылал своего Михеля величественной, но,
признаться, приевшейся отговоркой:
- Ступай, ничтожество, поищи философский камень.
К ужасу своему, я сделал неожиданное открытие - герр Строптизиус
(мужайся, мой друг Михель) герр Строптизиус боится сего Пауля! (чего, к
чести своей, никак не могу сказать о себе).
О, мой снисходительный читатель, не хочу тебе лгать - сегодня я
посмел ослушаться Великого Герра. Мысленно послав к черту философский
камень вкупе с эликсиром вечной молодости (ну их, надоели!), я жестами
отозвал Proshcku с Antoshckoi, дав им понять, что нынче вечером буду
охранять тайны и портшез Герра сам. А они могут пойти спать. Безответные
мавры послушались моего приказа. Благодаря сей маленькой уловке я услышал
странный разговор. Запишу его как запомнил и суди, читатель, обо всем сам.
Видимо, это была середина беседы. Герр Пауль быль очень расстроен и,
сложив руки как бы перед образом Пречистой Девы, почти плача, сказал моему
учителю:
- Мы с тобой, профессор, оба ученые. Я - академик в нашем свете. Ты -
среди привидениев первый заведующий. Орел.
- Да, я заведующий. Мы давно на "ты" с Природой. Но мы - ученые
разных формаций, герр Пауль. За мной блестящее, ошеломляющее прошлое,
перед вами же, дитя мое, неизвестное, туманное будущее...
Тут Пауль учтиво похлопал Герра по плечу и, высосав до дна бутылку с
какой-то жидкостью, жарко продолжил:
- У меня академики - во где! - он показал кулак. - Скрутил я их! Но
каждую минуту глаз да глаз нужен. Вот, к примеру, включаю недавно радио.
мама моя, чего натворили! Я аж за голову взялся. Слушай, профессор, не
падай: Вселенная-то дырявая! Прошляпили... Физики-шизики мои в космосе
дырки обнаружили! Оттуда и лезет к нам всякая нечисть. Засуха...
Недород... Дискриминация... Ботинок вот который месяц починить не могу...
Хожу, как последняя собака!..
Тут, о читатель, Пауль качнулся, упал на грудь Герра и захрапел.
Я быстро убежал в свой уголок и пожалел молодого академика. Как-то
тягостно стало у меня на сердце. Он заронил в мою душу смятение. Все ли
так плохо в нынешней науке, как говорит герр Строптизиус? Ведь обнаружили
вот дырки во Вселенной! Я часто смотрел в звездное небо и никаких дырок
там не замечал. Может быть, плохо смотрел? А если посмотреть еще раз? А
если посмотреть поближе? Влезть на какую-нибудь колокольню? Или сделать
громадные очки, одеть их на нос и тщательно осмотреть все мироздание? Ах,
как меня заинтересовали эти дырки! Боюсь говорить о своих сомнениях Герру.
Он, как всегда, прикажет высечь меня.
Но не пора ли отложить перо, Михель? Неужели ты не чувствуешь, что
сон смежает твои веки? Покойной ночи, друг. А с тобой, читатель, мы
расстаемся на время.
ВИТА
С раннего детства Вита Морошкина презирала мещанство. Родители не
понимали Виту. Конфликт с ними разрешился просто - ей купили однокомнатную
кооперативную квартиру. Уже три года Морошкина жила так, как ей хотелось:
спала, не раздеваясь; зимой, несмотря на отопление - иногда в шубе,
питалась исключительно сыром рокфором, мятным драже и растворимым кофе, но
зато много, хорошо, со вкусом курила.
Несмотря на кажущуюся безалаберность, у Морошкиной был твердый
