будущность, которая от них уходит. Вам, может статься,
никогда не приводилось заметить, - теперь вы видите
собственными глазами! - что родятся на свете головы с таким
умом, из которого для настоящего времени нельзя даже сварить
каши: он пли будет годен к употреблению через тысячу лет,
или бы годился десять веков тому назад. Шифоньерки -
смирные и полезные головы, но собачки ужасно скучны и
несносен. Они беспрерывно лают на настоящий век, кусают ноги
своего общества и предсказывают ему будущее, обделанное по
их желаниям и понятиям. В Голконде не знали, что с ними
делать. Наконец, мудрый султан Шагабагам-Балбалы-кум, видя,
что они напрасно тратят время на пророчиние того, что
сбудется едва за сто тысяч лет, а может быть, и никогда не
сбудется, пожелал употребить их прорицательный дар на что-
нибудь полезное и велел им предсказывать погоду. Плохо шли
их предсказания в Голконде. Мудрый султан велел их высечь по
пятам, и с тех пор, если случалось, что он страдал
бессонницею, то призывал их к себе и заставлял рассуждать
под своею кроватью о будущем возрождении мужчин посредством
женщин, что всегда усыпляло его через пять минут. Вы
изволите видеть два пустые места в этом шкафу: здесь были
две головы этого разбору; я продал их почти за бесценок:
одну господину Морфи в Англии, а другую профессору Штифелю в
Германии: они надели их себе на плеча и сочиняют теперь
календари с означением на целый год вперед хорошей и дурной
погоды.
Вот новый класс голов. Головы, технически называемые у нас
б а л а г а н а м и. Позвольте поставить несколько их на
этом столе и снять с них крышки для вашего удовольствия,
потому что это чрезвычайно любопытные головы. Прошу
посмотреть в середину. Они пусты внутри; в этой пустоте туго
натянута ниточка наподобие каната в балагане Лемана; но это
не ниточка, а идея... и всегда чужая идея. В этой, например,
голове натянута идея - умственное движение; во второй -
средние века; в третьей - время и пространство; в четвертой
- новая драма; в пятой - промысел народов, и так далее. Умов
теперь но видно, потому что они за кулисами; но как скоро я
подам знак своим жезлом, они вдруг выскочат, наряженные
паяцами, и начнется представление. Шамбара-мара-фара!..
смотрите в эту голову! Натянутая в ней ниточка названа в
моем каталоге, кажется, германскою философией. Видите ли
этот маленький, бледный, худощавый ум? Видите ли, как он
ловко вскочил на свою идею и как проворно пляшет по ней без
шеста?.. Как прыгает, ломается, кувыркается?.. Какие делает
сальто-мортале?.. Вот он берет стул и столик, ставит их на
этой паутинной ниточке и будет завтракать! Вот схватил
скрипку и пустился плясать вприсядку на канате! Вот
поскользнулся и свалился на землю - ив два прыжка опять
очутился на своей идее - и танцует по-прежнему! Это голова
одного отчаянного писателя: когда, бывало, станет он прыгать
по какой-нибудь тоненькой чужой идее, вся Голконда не может
налюбоваться на его искусство.
Теперь, господа, пожалуйте в эту сторону: я представлю вам
самую богатую часть моего собрания - четыре шкафа голов,
названных в моем каталоге г о р ш к а м и, с умом
водянистым. Он жидок, прозрачен и безвкусен как вода и стоит
в них тихо, пока вы не приведете их в соприкосновение с
теплотою какой-нибудь модной идеи. Я могу показать вам
небольшой опыт с ними: у меня есть для этого полный прибор,
очаг с длинною плитой, в которой поделаны отверстия как для
кастрюль. Беру из шкафов двадцать четыре головы-горшка и
ставлю их в эти отверстия. Сперва вскрываю черепа, чтоб вы
удостоверились, что все они налиты чистым умом из холодной
воды и что тут нет обмана. Потом высекаю огонь, зажигаю один
роман Вальтера Скотта и подкладываю его под плиту. Прошу
обратить внимание: по мере того, как огонь согревает, вода б
олее и более шевелится - и вот все горшки вдруг закипе
ли историческим романом! Слышите ли, как в них клокочет
исторический роман?.. Теперь надо скорее закрыть горшк
и крышками и поставить назад в шкафы: а то будут кипеть,
кипеть, пока весь их ум не испарится, и в другой раз нельзя
будет употребить их для опытов! Это, изволите видеть, голов
ы голкондских подражателей.
Вот еще любопытные вещи: г о л о в ы-м о р т и р ы, с
умом параболическим. По ним все дрянь: они знают, как все
лучше сделать. Но они не так глупы, как кажутся, и дела
свои умеют обделывать прекрасно: чтобы казаться глубокомыс
леннее, они порицают и унижают все, что в них не вмеща
ется. Первое их правило - ничему не удивляться. Приведите
их под Тенериф, и они вам мигом проглотят Тенериф как
пилюлю и спросят: Где же Тенериф? И что находили вы в нем
высокого или удивительного? А если им не удастся
проглотить, то вот как они действуют. Они никогда не
прицеливаются умом прямо в предмет, но стреляют им вверх,
как бомбою, и стараются попасть в цель вертикально, описав
наперед по воздуху огромную параболу; само собою
разумеется, что они никогда в нее не попадают - всегда или
заходят далее, или лопаются с треском в половине пути,
исчертив воздух лентами серного пламени и наполнив его
умозрительным дымом. В Голконде это называется - бросать
высшие взгляды; не знаю, как здесь?.. Но смотреть на это
очень забавно, особенно в темную ночь, когда эти головы,
ополчившись, осаждают другую голову, которой ума они
боятся. Мудрый султан Шагабагам-Балба-лыкум чрезвычайно
любил тешиться этим зрелищем: он готов был оставить самый
великолепный фейерверк и ехать смотреть на бомбардировку
высшими взглядами, чтобы хохотать над самонадеянностью
этих мортир и над их бесконечными промахами. Обезглавив
все свое царство, он вовсе не раскаивался в этом ужасном
поступке, и когда мой незабвенный наставник возвратил ему
подданных, султан всего более радовался тому, что они
возвращены ему без голов. Однако ж при расставании он
сказал ему со вздохом: Увы! теперь моим голкондцам не из
чего даже бросать высшие взгляды!.. Ну, да они народ
смышленый и, спохватясь, что у них нет голов, наверное,
придумают средство стрелять высшими взглядами из сапога .
Показывать ли вам еще разные другие редкости моего
кабинета, головы, называемые п л а в и л ь н ы м и п е ч
а м и, с умом белокаленым, на который всякое брошенное
понятие мигом испаряется в газ, и вы видите от него только
туман, мглу, умозрение; г о л о в ы-н а с о с ы, с умом из
грецкой губки, которою вбирают они в себя всякие чужие мыс
ли: наполнившись ими, они выжимают их в грязный ушат своей
прозы, чтоб опять вбирать другие мысли и сделать из них то
же употребление; г о л о в ы-в е р е т е н а, которые
бесконечно навивают одну и ту же идею; г о л о в ы- ш а м
п а н с к и е р ю м к и, которые без всякой видимой цели
быстро пускают со дна искры пьяного газа и пенятся шумным
слогом; г о л о в ы-л у ж и, с студенистым умом, который
беспрерывно трясется, - это называют они по-голкондски
юмористикой, - ни к чему не способен, ничего не
производит, а только если чужая репутация ступит на него
неосторожно, он тотчас поглощает ее в свою нечистую бездну
или забрызгивает своею грязью; головы-мешки, которые,
выбросив из себя мысли, насыпаются фактами; г о л о в ы-в
о л ы н к и, на которых играют похвалу только всем
глупостям; головы-туфли, г о л о в ы-в ер е т е л а, б а р
а б а н ы, т е р м о м е т р ы, к р ы с ы, и прочая, и про
чая?.. Я думаю, вы утомились их осмотром и ожидаете от
меня новых доказательств моего искусства. Собираю все мои
головы в корзины и высыпаю их перед вами на средину залы.
Вы имеете перед собою огромную груду голов разного
разбора и свойства; груду голов сваленных, перемешанных,
перепутанных, опрокинутых, теснящих, давящих одна другую,
- точный образ благоустроенного и просвещенного общества
или кучи яиц. Что из них сделать? К чему годятся людские
головы?.. Из туловища можно сделать важного человека; из
головы - ничего!.. Вот три большие колпака: прошу
посмотреть - в них ничего нет! Из этой груды беру три
головы - три какие-нибудь - для меня все равно: одну,
например, из балаганов , другую из мортир , третью из
плавильных печей . Каждую из них накрываю одним колпаком.
Все вы изволили видеть, что под каждый колпак положил я по
одной голове; теперь назначьте сами, под которым колпаком
должны эти три головы очутиться: под первым, под вторым
или под третьим?.. Под вторым? Извольте! Поднимаю второй
колпак: вот все три головы под одним колпаком... Ах, да
это не головы! Это - книги!.. Головы превратились в
книги!.. Какое странное явление! Так из людских голов
можно по крайней мере делать книги? Кому угодно раскрыть
эти толстые, прекрасные сочинения и посмотреть их
содержание? Вы помните, что я взял три головы: в одной из
них ум, наряженный паяцем, прыгал по тоненькой идее,
натянутой в виде каната; другая стреляла высшими
взглядами; третья, с умом белокаленым, мигом превращала
понятия в пар, в туман. Поэтому если я не подменил голов
благовременно приготовленными книгами, если я
действительно в состоянии делать чудные превращения, эти
три книги должны соединить в себе свойства трех умов,
вынутых мною на выдержку из груды. Милостивые государи!..
Позвольте спросить... нет ли здесь между вами читателя?..
Никто не откликается?.. Вот это досадно! Кто ж будет
читать книгу, которую мы состряпали?.. Господа! скажите по
совести... не стыдитесь... кто из вас читатель? Нет ни
одного?
- Есть один... Я читатель.
- Ах, как вы нас обрадовали! Великодушный человек!..
Благосклонный читатель, пожалуйте сюда поближе; благо
волите прочитать почтенному собранию заглавие этого со
чинения.
- История судеб человеческих ...
- История судеб человеческих ? Какое замысловатое
заглавие! Эти голкондские головы как будто нарочно созданы
для заглавий!.. Загляните теперь в содержание: вы найдете
там и пляску на одной идее, и высшие взгляды, и туман, и
разные разности, о которых и говорить нечего в такой
честной и благородной компании. Ну, что, есть ли?.. Есть!
Тем лучше. Видите, что я не обманываю. Кто хочет купить у
меня эту Историю ? Господа, не угодно ли - подписываться
на эту любопытную историю? Теперь у меня только один
экземпляр; но вы видите, какая здесь куча голов: все это
литература!.. я в минуту сделаю из любой головы точно
такую же историю. Прошу подписываться! Кто желает?..
Никто?.. Так надо приняться за другой фокус. Прикажите же
теперь сами, что должен я сделать из этой истории.
Сударыня, что вам угодно, чтоб я из нее сделал.
- Роман.
- Хорошо. А вы, почтенный и добродетельный муж, что
желаете из нее сделать?
- Нравоучение.
- Очень хорошо! А вы, прекрасный юноша?
- Портфель с деньгами.
- Бесподобно! Я получил от вас три различные требования;
но всех их невозможно вдруг исполнить: одно даже
совершенно неудобоисполнимо. Из истории вы хотите сделать
нравоучение этого и сам Великий Алберт, постигший все
тайны природы, никогда не делывал. Видно, что почтенный и
добродетельный муж, который предложил мне это требование,
никогда сам лично книгами не занимался, а производил
чтение посредством секретарей. Согласитесь, что история и
нравоучение две вещи слишком противоположные, чтоб одну из
них можно было превращать в другую: если б люди
действовали по нравоучению, истории не было б на свете -
было бы только нравоучение; и, обратно, если б они вели
себя по истории, нравоучение было бы наукою совершенно
излишнею: довольно б было поступать по истории. Таким
