_____________________________________________________________________
Премьер беседовал с американским дипломатом Гроверсом уже второй час.
Разговор их, при всей его внешней доброжелательности, очень напряжен и
ответствен. Шифровка, полученная от американского журналиста Губермана,
аккредитованного при правительстве Читы, о возможности русско-японских
переговоров, совершенно недвусмысленно говорила о том, что сейчас настал
именно тот момент, когда можно <разлучить влюбленных>, имея в виду
Спиридона Меркулова и великого микадо. Именно сейчас представилась
возможность вбить клин в японо-белодальневосточный альянс. Это возможность
редкостная и очень перспективная.
Именно-то поэтому Гроверс и должен был убедить Меркулова в
целесообразности американской ориентации.
Гроверс брал Меркулова логикой и сухостью, отлично зная, что японский
генерал Тачибана в разговорах с премьером всегда был мягок и торжествен.
- По-видимому, господин премьер, вопрос вашего престижа на фронте
борьбы с иностранной опасностью - я имею в виду конечно же красную
опасность в первую голову - может решить не что иное, как уровень
вооруженности ваших армий.
Спиридон Дионисьевич вел себя по-купечески хитро: жевал седой ус,
повторял свою присказку - <в этом деле надо тщательно разобраться>, улыбка
не сходила с лица; старая заповедь: если плохи дела - улыбайся и кажись на
вершине счастья. Вот только руки его производили движений несколько
больше, чем обычно, - это только и выдавало волнение.
- Как вам кажется, господин премьер, я прав или нет?
- Теоретически - да, миленький мой. Только вопрос практики меня
смущает. Вы далеко, а кой-кто близко. И потом, если на полную честность,
говорливы больно у вас политики. Маяк - он чем ценен? Он ценен тем, что
постоянно, в одном направлении подмигивает, а вы Колчаку мигали, мигали, а
потом спать ушли. А наши верные японские союзники - те подобным образом не
поступили.
- Мы в данном случае разбираем вопрос перспективы сопротивления
полчищам, угрожающим вам с запада, из Хабаровска.
- Миленький, миленький мой Гроверс, молодой вы, хитрите слишком
хитро. Вас больше всего сейчас волнует, как бы желтых - плечиком, плечиком
да обратно на острова с Дальнего Востока! Разве не так? Оттого и
проигрываем во всем, что норовите мелкие интриги решить, а крупной
интрижки, московской, - ее вроде бы и нет для вас. Про вооружение наше для
чего говорите? Из нелюбви к Ленину? Не только. Из нелюбви к микадо. Чтоб
его позлить, а нас с ним рассорить.
Гроверс откинулся в кресле, чувствуя в себе остро вспыхнувшую злобу.
Молодые - честолюбивы, им кажется, что нет их хитрей и прозорливей,
старики, им кажется, медленно мыслят, а вон, пожалуйте, старик, старичок,
а все понял, все на свои места расставил и смеется, усатый дьявол!
- Господин премьер, мы в Америке умеем ценить шутку. Вам следовало бы
родиться американцем.
- Как бы мне им стать не пришлось, - ухмыльнулся Меркулов. - Уйду вот
в отставку и к вам попрошусь. Ботинки чистить на улицах стану. - И без
паузы: - Сколько оружия-то дадите?
- Три тысячи карабинов и патроны к ним, - быстро ответил Гроверс.
- Патронов у вас тут нет...
- Уже на подходе.
- Сколько?
- На каждый карабин по сотне.
- Думаете, этого нам хватит до Москвы? Что с пулеметами?
- Этот вопрос, а также проблема танков и артиллерии сей> час
находится в стадии окончательного разрешения в Вашингтоне. По-видимому,
решение этого вопроса находится в прямой связи с тем, какова будет ваша
позиция.
- Не иначе как совместное заявление имеете в виду? Чтоб мои япошата
заурчали, да? Не совсем это логично у вас выходит, вы передайте своим
начальникам: как только я сделаю заявление, которое Токио сможет расценить
как смену моих симпатий, так сразу же я получу от них в пять раз больше
того, что можете дать вы. У них конгресса нет. У них все тихо решается,
без шума. Если их премьер скажет <надо>, то и будет так незамедлительно. А
вы ратификанты, вы богатые, вам и в демократию можно поиграть. Хорошо. Я
обдумаю наш разговор. Заметьте, что мне надо получить двадцать танков,
двадцать аэропланов, сорок орудий и не меньше пятидесяти пулеметов - как
первоначальный взнос. И еще: мне нужно знать, чего хотите вы.
- Только справедливости и...
- Бросьте, - сказал Меркулов, поднимаясь. - Не надо. Это вы для дам
приберегите. Если у вас нет точных директив, запросите Вашингтон. Скорее
всего, вас интересует наша береговая зона в районе Камчатки и Сахалина?
Словом, запросите все: что, почем, где и зачем... И, пожалуйста, сделайте
мне дружескую услугу: тщательно разузнайте, какая из ваших фирм,
желательно с восточного побережья, захотела бы заключить со мной контракт
на поставки чесучи и трепангов с крабами.
Меркулов проводил Гроверса до двери. Возвратился к столу. Улыбка
сошла с его лица. Тяжело Спиридону Дионисьевичу. А что делать? Если японцы
действительно начинают тур вальса с красной Читой, - надо готовиться к
активному противодействию. И потом - в политике, как в торговле: если есть
выбор, куда больше шансов купить хороший товар. Если выбора нет, всучат
мешковину вместо полотна, и не пикнешь. Что ж, японцы своими намеками на
переговоры с красными, даже помогли косвенно. Позиция - и в дипломатии, и
в семейной жизни - основа основ. Кто первый, какую позицию занял он с
самого начала, тот так и будет до конца хозяином. Умение обидеться -
наука, а умение прощать - целая отрасль наук. Здесь нельзя ошибиться и
продешевить ни на йоту ни в чем: ни во взгляде, ни в жесте, ни в слове и -
спаси бог - в преждевременной улыбке. Уголки губ книзу, желваки чтоб
ходили, и брови нахмурены. Вот так.
- Господин премьер, - заглянул в кабинет Фривейский, - к вам генерал
Тачибана.
- Передайте господину генералу, миленький, что я занемог сердечным
биением и прошу его свой визит перенести, предварительно согласовав его с
министром иностранных дел.
Фривейский изучающе посмотрел на Спиридона Дионисьевича и, чуть
улыбнувшись, осторожно склонил голову:
- Господин премьер, я немедленно вызываю вашего домашнего врача и уже
потом отвечаю генералу Тачибане.
- Это жалко будет выглядеть, - возразил Меркулов. - Будто мы
вызюзюкиваем оттого, что их боимся. А мы не боимся. Молоденькая вдовушка
кавалеров себе выбирает, потому что не девица она и в любви уже преуспела.
Откажите просто - в глаза.
...Тачибана ушел из приемной задом, все время кланяясь, а в глазах у
него жалость к столь внезапной перемене в самочувствии великого человека.
На пороге генерал остановился и еще раз повторил:
- Я прошу вас передать Фривейски-сан, господину премьер-министру
временного приамурского правительства мои выражения самой глубокой скорби
и высокого уважения.
Фривейский отметил для себя, что эпитет <временное> по отношению к
правительству Меркулова господин Тачибана применил впервые, столкнувшись
носом к носу с Гроверсом, вышедшим от премьера, и получив отказ в
аудиенции с вызывающей, отнюдь не протокольной наглостью.
Другой-то, помоложе, ринулся бы к себе в резиденцию - готовить
ответный контрудар сокрушающей силы, а Тачибана - он в летах, он со
Спиридоном Дионисьевичем почти одногодок. Он понимает, что удар - дело
последнее. Уколол <временным> - и достаточно пока, на день им суеты
хватит. Тут в другом весь корень: надо срочно запросить Токио и местную
агентуру, не обидел ли кто из японских предпринимателей Спиридона
Дионисьевича, Николая Дионисьевича или его сына - мальчик тоже
подторговывает, хотя ему еще только семнадцать. Если кто братьев обидел -
все немедленно возместить из секретных фондов и парочку таких контрактов
подсунуть, что только звон желтый в ушах зазвенит.
Генерал Тачибана умел даже и думать по-русски. Поэтому особенно
волноваться он не стал и поехал на партию бриджа к французскому консулу.
Туда же был приглашен генерал Молчанов, главком белой армии. С ним есть о
чем поговорить - умница человек. И тонок, очень тонок.
По дороге к консулу генерал Тачибана успел заехать к министру
иностранных дел господину Николаю Меркулову. Братья еще не успели
созвониться, как и предполагал генерал, и поэтому он был уверен в
аудиенции. Их разговор был кратким. Тачибана несколько усталым голосом -
таким голосом обычно говорят с ревнивыми женами, которые не понимают
степени занятости мужа, - объяснил:
- Нельзя смотреть и видеть только то, что перед глазами. Это
привилегия детей, но дети не являются партнерами в решении вопросов
международной значимости. Дайренские переговоры нужны не нам. Они прежде
всею нужны вам. Почему? Извольте: во-первых, они будут продолжаться по
крайней мере два-три месяца, то есть именно столько времени, сколько
потребуется вашему генштабу для окончания работ с планом победоносного
наступления на ваших противников. Во-вторых, если красные согласятся с
нашими требованиями, то вас это устроит не меньше нас. Если они откажутся
от наших требований, тогда вы уж в вашем генштабе будьте готовы. Это вы
брату передайте, а то он не принял меня, сказавшись больным, и американцем
меня пугал. Николай Дионисьевич, не надо так с нами, не надо... Мы
обижаемся так же, как и вы. Только мы улыбаемся, если обижены, а вы
плачете. Вот и вся разница.
А пока Тачибана ехал во французский особняк, парижский консул говорил
с Гиацинтовым, интересуясь дальнейшей участью большевиков, арестованных по
делу подпольной газеты. Он говорил о необходимости находить третье решение
судьбы политического противника. Ни в коем случае - террор, это плохо
принимает мировое общественное мнение. Но недопустим и пустой либерализм -
в России либерализм обязательно кончается кровью.
- Любой поступок разрешен, - заметил консул, - только всегда
необходимо иметь про запас того, кто потом станет козлом отпущения. Хотя,
простите, - прервал себя консул, - еще могут подумать, что я вмешиваюсь в
ваши внутренние дела.
Гиацинтов быстро глянул в мягко улыбающиеся консуловы глаза.
- Гродеково, центр семеновской группировки, - закончил беседу консул,
направляясь, встречать Тачибану, - кажется, последний железнодорожный
пункт, а там граница. То есть возможна высылка большевиков, а не казнь.
Забытое благородство по отношению к оппозиции. Это понравится миру. А если
Семенов в Гродекове красных обидит, это уже не ваша забота, а ваша печаль.
Да, мы заболтались, прошу вас в тот зал, Кирилл Николаевич, бридж обещает
быть интересным, хотя несколько вялым. Где же господин Ванюшин?
- По-моему, в библиотеке.
- Нет, - глухо ответил Ванюшин из-за камина, - он не в библиотеке, он
- здесь.
Исаев зашел к Фривейскому и возгласил с порога:
- О, великий и всесильный!
- Говорите еще, - шутливо попросил Фривейский и закрыл глаза,
показывая, как это ему приятно.
- Итак, завтра в три? - спросил Исаев тихо.
- Да. Я заеду за вами в <Версаль>, Максим Максимыч. Только смотрите:
проиграем мы с вами все на свете.
- Это даже занятно, иногда проигрыш полезней выигрыша.
- В каком смысле?
- В том смысле, что все переоцениваешь. Заново и трезво.
Секретарша принесла последние газеты. Исаев и Фривейский
профессионально быстро проглядели полосы. Фривейский усмехнулся.
- Послушайте, какую заметку тиснул ваш орган: <Загубили, суки,
загубили! От тюрьмы, как и от сумы...>
Исаев и сам увидел заметку, сообщающую о похоронах Васильева -
