г а р н и т у р а, но тот предмет, который здесь необходим: он был завален
нотами, крышка открыта, на подставке стояла большая папка, видимо,
разбирали партитуру концерта.
Морсен легко поднялся навстречу Роумэну, сдержанно поклонился и
спросил - на чистейшем английском:
- Чем могу служить?
- Это мы решим позже - можете ли вообще служить, - сухо ответил
Снайдерс, - а пока собирайтесь.
- Собираться? - несколько удивленно переспросил Морсен. - Я должен
понять вас так, что следует взять с собою какие-то веши?
Девушка подошла к нему, побледнев; она полуобняла его, прижалась к
отцу, и Роумэн заметил, как у нее затряслись губы.
Лет семнадцать, подумал он, совсем еще маленькая, но как сразу все
почувствовала; зло рождает зло, мир ужасен, боже праведный...
- Это зависит от вас, - заметил Роумэн. - На всякий случай возьмите
зубную щетку, мыло и джемпер.
- Я буду готов через минуту, - сказал Морсен и пошел в свой кабинет.
Дочь и Роумэн пошли следом за ним.
- Вы можете сидеть, полковник, - сказал Снайдерс, обращаясь к
Роумэну. - Я за ним погляжу. А вы пока отдохните...
Это он начал свою игру, понял Роумэн. Он делает из меня большого
начальника; пусть, ему виднее, в конце концов он тут работает, ему лучше
знать, как надо себя вести.
- Я могу позвонить? - спросил Морсен, вернувшись из кабинета с
джемпером в руках. - Мне надо предупредить, что я... Что я...
- Нет, звонить никуда не надо, - отрезал Роумэн. - И вам, - он
посмотрел на девушку, - не надо никому звонить. Если разговор пойдет так,
как я хочу, папа вернется домой через пару часов. Не в ваших интересах,
чтобы кто-то еще узнал о нашем визите.
- Я вернусь, маленькая, - сказал Морсен и невыразимо нежным движением
погладил девушку по щеке. - Пожалуйста, не волнуйся.
- Папочка, - сказала девушка, и голос ее задрожал, - пожалуйста,
папочка, сделай так, чтобы поскорее вернуться... Мне так страшно одной...
- Да, маленькая, я сделаю все, что в моих силах...
Когда спускались по лестнице, Роумэн спросил:
- Где ваша жена?
- Она погибла при бомбежке, - ответил Морсен. - Незадолго перед
концом всего этого ужаса.
- Вы живете вдвоем с дочерью?
- Да. Мой сын также погиб, - ответил тот. - На Восточном фронте.
В джипе Роумэн сел рядом с Морсеном, предложил ему сигарету, выслушал
любезный отказ (лицо было совершенно недвижимым, словно театральная маска)
и спросил:
- Ваша настоящая фамилия...
- Если вы из американских служб, она должна быть известна...
- Она мне известна, Густав, - ответил Роумэн. - Но есть большая
разница между тем, что я читаю в документах - и наших, и Верена, - и тем,
что я слышу из уст, так сказать, первоисточника... Итак, ваше имя?
- Густав Гаузнер.
Роумэн достал из кармана блокнотик - точная копия того, что была у
Бласа (подарил ему во время последней встречи в Мадриде; Бласа спасало то,
что мать была американка, жила в Майами, поддерживала сына финансово), - и
глянул в свои записи, касавшиеся совершенно другого дела, но сделал это
так, что Гаузнер не мог видеть того, что у него написано, а Снайдерс был
обязан увидеть эту записную книжечку и соответственно сделать вывод, что у
Пола разработан план, иначе зачем же туда заглядывать?
- Ваше звание? - спросил Роумэн.
- Майор.
- В каком году вступили в абвер?
- В абвер не вступали, это не партия, - сухо ответил Гаузнер. - Я был
приглашен туда адмиралом Канарисом в тридцать пятом.
- Вас использовали только на скандинавском направлении?
- В основном - да.
- Ваша штатская профессия?
- Преподаватель Берлинского университета.
- Специальность?
- Филолог.
- Это я знаю. Меня интересует конкретика. У кого учились? Где
проходили практику?
- Моя специальность норвежский и шведский языки. Заканчивал семинар
профессора Баренбойма. Работал переводчиком в торговой миссии Германии в
Осло. Затем был корреспондентом "Франкфуртер цайтунг" в Стокгольме.
- До Гитлера?
- Да.
- Кому подчинялись в абвере?
- Майору Гаазе. Затем полковнику Пикенброку.
- Меня интересуют живые, а не покойники.
- Гаазе жив.
- Разве он жив? - Роумэн обратился к Снайдерсу. - У вас есть на него
материалы?
- Сейчас проверим, - ответил тот. - Рихард Гаазе? Или Вернер?
- Не надо считать меня ребенком, - ответил Гаузнер. - Я в ваших
руках, поэтому спрашивайте, а не играйте во всезнание. Гаазе зовут Ганс,
он живет в Гамбурге, работает в прессе.
- Это крыша? - спросил Роумэн. - Его откомандировал туда ваш Верен?
- На такого рода вопросы я стану отвечать только в присутствии
генерала. Я готов рассказывать о себе, но о работе - вы должны меня понять
- я вправе говорить только с санкции генерала.
- Вы будете отвечать на те вопросы, которые я вам ставлю, - отрезал
Роумэн. - И не вам диктовать, что я могу спрашивать, а что нет.
- Вы меня неверно поняли, полковник, - ответил Гаузнер. - Я отнюдь не
диктую вам. Я говорю о себе. Не о вас, а о себе. Вы можете спрашивать о
чем угодно, но я буду отвечать лишь на то, что не входит в противоречие с
моим пониманием офицерской чести.
- Чтите кодекс офицерской чести? - спросил Роумэн.
- Как и вы.
- Кодекс нашей офицерской чести не позволял убивать детей, сжигать в
камерах евреев и вешать на площадях людей за то лишь, что они
придерживались иных идейных убеждений, - врезал Снайдерс. - Так что не
надо о чести, Гаузнер. Мы про вашу честь знаем не понаслышке...
- Не смешивайте СС с армией, - сказал Гаузнер.
- А какая разница? - Роумэн пожал плечами. - Такая же преступная
организация, читайте материалы Нюрнбергского трибунала.
- Не премину прочесть еще раз, - сказал Гаузнер. - Хотя я не очень-то
подвержен ревизии собственной точки зрения на историю.
Они въехали на территорию казармы, караульные взяли под козырек,
вопросительно глянув при этом на Гаузнера.
- Этот со мной, - ответил Снайдерс, кивнув на Гаузнера. - Полковник
хочет с ним поговорить.
Караульные козырнули еще раз, подняв шлагбаум, и только в этот миг
лицо Гаузнера дрогнуло, перестав быть лепной маской.
- Теперь я готов к разговору, - сказал он. - Я допускал возможность
похищения противником, поэтому был столь сдержан. Надеюсь, вы понимаете
меня.
Противником, повторил Роумэн; он выразился однозначно, а Снайдерс не
спросил его, "каким именно".
В маленьком кабинетике Снайдерса горела яркая лампа, от чего
обстановка казалась лазаретной, словно в ординаторской, откуда хирурги
идут в операционную.
Роумэн устроился в кресле, что стояло в простенке между окнами,
выходившими на плац, и спросил:
- Скажите, пожалуйста, кто и когда дал вам санкцию на командирование
Кристиансен в Испанию?
- Кого? - Лицо Гаузнера дрогнуло, вопрос был неожиданным. - Как вы
сказали?
- Я оперирую именем Кристины Кристиансен, а хочу знать об этой
женщине все. Кто санкционировал ее командирование в Мадрид на связь с
Кемпом? Кто утверждал ее задание? Сколько времени ушло на подготовку?
Какими вы пользовались источниками, ориентируя ее на работу с интересующим
вас объектом?
Глядя на ожившее лицо Гаузнера, на его острые скулы, Роумэн вдруг
испугался того, что Снайдерс сейчас брякнет его имя, а ведь он, именно
этот Гаузнер, называл его имя Кристине, рассказывал о нем что-то такое,
что получил в к о н в е р т е, запечатанном сургучом, с грифом
"совершенно секретно"; а что, если там была и моя фотография, подумал он.
Что, если он уже догадался, что я и есть тот самый Пол Роумэн, к которому
его агент так ловко подошла в Мадриде, разломав бампер своего
арендованного "шевроле" о задок моей машины?
Роумэн поднялся, кивнул Снайдерсу:
- На одну минуту, пожалуйста, - и вышел из комнаты.
Снайдерс оглядел сейф, стол, все ли заперто, нет ли каких папок,
вышел следом за Роумэном, не прикрыв дверь, посмотрел на него
вопросительно, тот прижал палец к губам, взял его под руку и шепнул:
- Оставь нас двоих. И не вздумай произнести мое имя. Меня зовут
Чарли, понял? Чарли Спарк, запомнил?
- Хорошо, - так же шепотом ответил Снайдерс. - Ты долго будешь с ним
говорить?
- Как пойдет.
- Я буду к вам заглядывать, - сказал Снайдерс. - Я тебе подыграю.
- Как?
- Я знаю как, поверь.
- Хорошо, только не брякни мое имя, понял?
- Понял.
Роумэн вернулся в комнату, тщательно прикрыл дверь и только после
этого посмотрел на Гаузнера, подумав, что он сделал ошибку, прервав
разговор, ибо немец получил ту паузу на раздумье, которая была ему,
видимо, крайне необходима...
- Итак, - сказал Роумэн, - я слушаю вас...
- Я продумал ваш вопрос... Простите, я не имею чести знать, кто вы и
как вас зовут?
- Меня зовут Чарльз Рихард Спарк, я полковник американской
разведки... Итак...
- Все-таки на этот ваш развернутый вопрос, мистер Спарк, я бы хотел
ответить в присутствии Верена...
- Вас следует понимать так, что именно он санкционировал эту
комбинацию?
- Я сказал то, что счел возможным сказать, мистер Спарк... Кстати, у
вас нет в родстве мистера Грегори Спарка?
- Кого? - спросил Роумэн, чувствуя, как в груди сразу же захолодело.
- Какого Грегори?
- Этот человек работал в Португалии под другой фамилией. Он
интересовал абвер, поэтому я и спросил вас о нем.
- У меня нет в родстве никаких Грегори, - ответил Роумэн. - Я попрошу
вас подробно рассказать о Кристиансен. Вы имеете право это сделать, никак
не нарушая нормы офицерского кодекса...
- Да, пожалуй, - согласился Гаузнер. - Все относящееся к поре войны
вы вправе знать досконально...
- А к нынешней поре? Я не имею права знать этого?
- Вы меня неверно поняли, мистер Спарк. Вы обязаны знать все и о
сегодняшнем дне, но я готов помогать вам в этом деле лишь в присутствии
генерала.
- Принято, - кивнул Роумэн. - Я слушаю.
- Фрейлейн Кристина Кристиансен на самом деле Кристина Эрнансен. Ее
привлекли к сотрудничеству в сорок третьем, после ареста отца, профессора
Эрика Эрнансена и матери, достойнейшей фру Гретты... Ее привлек Гаазе,
затем ее работой руководил я... Она хороший человек, мистер Спарк. Мне
было ее очень жаль. Я делал все, что мог, только бы помочь ей вызволить
родителей из гестапо...
- К кому именно вы ее подводили?
- Нас интересовали группы террористов, которые блокировали порты...
Они взрывали суда...
- Термин "террористы" к ним вряд ли приложим. Это были диверсанты,
вас так надо понимать?
- В общем-то да, вы правы. Сейчас бы я назвал их именно так, но в те
годы к ним относились, как к террористам... Они взрывали суда, на которых
находились не только солдаты, выполнявшие свой долг, но и мирные жители...
- Понимаю, - Роумэн снова кивнул. - Я понимаю вас... Она, эта
Эрнансен, работала по принуждению?
- Нет, нет... Гаазе влюбил ее в себя, он значительно моложе нас с
вами, ну, а потом началась профессиональная деятельность фрейлейн
Кристины... Я бы не сказал, что она работала по принуждению... Конечно,
она норвежка, ей был горек выпавший на долю их страны удел оккупированной
державы, но она делала все, чтобы спасти отца... Поначалу она не очень-то
понимала свою работу... Так мне, во всяком случае, кажется...
- Она знала, что ей придется спать с теми, кого ей называли, во имя
спасения отца?
- Да, это был главный рычаг...
- Понятно, - сказал Роумэн и снова закурил; пальцы его были ледяными
