баскский (у них сумасшедшие цвета, всяк гончарит, как бог на душу
положил), скорее, андалусский, бело-голубой, - этот цвет холода необходим
тамошней сорокаградусной жаре, есть хоть на чем отдохнуть глазу; вода за
ночь нагрелась, хотя с гор тянуло прохладой, как-никак октябрь; он долго
умывался, потом сильно растер тело полотенцем и ощутил после этого
какую-то особую бодрость, - забыл уж, когда и было такое, наверное, в
Швейцарии, после последней встречи с пастором, когда убедился, что
р а б о т а сделана и у Даллеса ничего не выйдет с Вольфом, наши не
позволят, черта с два, мы рукастые...
Он спустился вниз, в маленькое кафе; за столиками ни души, осень;
раньше, во время республики, сюда приезжало много туристов, октябрьские
корриды самые интересные, парад звезд, а после того, как пришел Франко, ни
один иностранец в страну не ездит, какой интерес посещать фашистов, все
регламентировано, сплошные запреты; лучшие фламенко ушли в эмиграцию,
многие осели в Мексике, на Кубе, в Аргентине и Чили, в музеях пусто, народ
неграмотен и полуголоден, не до картин и скульптур, заработать бы на хлеб
насущный.
Старуха с черной повязкой на седых волосах, похожая из-за этого на
пиратскую мамашу, принесла ему кофе, два хлебца, жаренных в оливковом
масле, и мармелад.
- А тортильи? - спросил Штирлиц. - Очень хочется горячей тортильи, я
бы хорошо уплатил.
- У нас не готовят тортилью, сеньор.
- Может, есть где поблизости?
- Разве что у дона Педро... Но он открывает свою кафетерию в восемь,
а сейчас еще только половина восьмого.
- Какая жалость.
- Если хотите, я приготовлю омлет.
- Омлет? - переспросил Штирлиц. - А картошки у вас нет?
- Есть и картошка, сеньор. Как же ей не быть...
- Так отчего же не залить жареную картошку с луком яйцами? Это же и
есть тортилья, сколько я понимаю.
- Вообще-то да, но ведь я сказала, что у нас не готовят тортилью. Это
надо уметь. Нельзя, чтобы в каждом доме умели все. Я умею делать хороший
омлет, это все знают на улице, им и могу угостить...
- А почему нельзя уметь все в каждом доме? - удивился Штирлиц. -
По-моему, это очень хорошо, если все умеют все.
- Тогда не будет обмена, сеньор. Кончится торговля. Как тогда жить
людям? Надо, чтобы каждый на улице умел что-то свое, но пусть зато он
делает это так хорошо, как не могут другие. На нашей улице дон Педро
делает тортилью, а еще миндаль в соли. Донья Мари-Кармен готовит паэлью с
курицей'. Дон Карлос славится тем, что делает паэлью с марискос''. Я
угощаю омлетом, а дон Франсиско известен тем, что варит худиас и тушит
потроха, которые ему привозят с Пласа де торос. Если бы каждый мог делать
все это в своем доме, снова бы началась война, потому что у посетителей не
будет выбора: все все умеют, неизвестно, куда идти. Лучше уж, чтоб каждый
знал свое, маленькое, но делал это так, как никто из соседей.
_______________
' П а э л ь я - рис, вроде плова (исп.).
'' М а р и с к о с - дары моря (исп.).
Штирлиц задумчиво кивнул:
- Разумно. Вы очень разумно все объяснили.
Я все, всегда и повсюду, где бы ни был, примеряю на Россию, подумал
он. Это, наверное, со всеми, кто оторван от родины. Как было бы прекрасно
суметь взять в каждой стране то, что разумно, и привить это у себя дома.
Ведь деревья прививают, и получаются прекрасные плоды; к старому могучему
стволу подсаживают чужую веточку, которая потом становится неделимой
частью дерева. Так и с обычаями: стали ведь у нас есть картошку, а сколько
против нее бунтовали, как яро поднимался народ против того, чтобы брать в
рот земляной грязный орех?! И ботфорт стыдились надеть, и женщину в
Ассамблею пускать не хотели, чудо что за народ, эк верен тому, что
привычно; воистину "мужик что бык: втемяшится в башку какая блажь, колом
ее оттудова не выбьешь...". Ах, какой поэт был Некрасов, какая махина, он
ведь заслуживает того, чтобы ему посвятили романы и пьесы, творец
общественного мнения, спаситель бунтарей, барин, игрок, друг жандарма
Дубельта и сотоварищ узника Чернышевского, - только в России такое
возможно...
- Где у вас телефон? - спросил Штирлиц.
- Ах, сеньор, мы его отключаем на осень и зиму. Гостей нет, зачем
платить попусту?
- Так ведь весной придется платить за включение аппарата в сеть...
- Все равно это дешевле. Внук подсчитал, он окончил три класса, очень
грамотный, свободно пишет и может читать книги с рисунками.
- Как замечательно, - откликнулся Штирлиц. - А может, вы знаете,
когда отходит автобус на Сан-Себастьян или Сантьяго-де-Компостела?
- На Сантьяго автобус не ходит, туда можно добраться с пересадкой,
только я не знаю где... Лучше вам пойти на автобусную станцию, сеньор...
Там вы все узнаете, да и попутные машины останавливаются, шоферы берут в
кузова много людей, надо же подзаработать в выходной день...
- Спасибо, но ведь на автостанцию можно позвонить из автомата,
экономия времени... Где здесь поблизости автомат?
- О, я не знаю, сеньор... Где-то на площади, но я туда не хожу вот
уже как десять лет, очень болят ноги, хотя нет, девять лет назад, когда
сюда приехал наш каудильо, я ходила смотреть его и бросать под его ноги
цветы, но меня тогда вел муж, и я не очень-то обращала внимания на
телефоны...
- Любите каудильо?
- Так ведь он каудильо... Как можно не любить того, кто тобой правит?
Конечно, я его люблю, очень люблю, и вся моя семья его очень любит, а
особенно внук, который умеет читать... Только разве вы дозвонитесь в
субботний день на автобусную станцию? Люди должны отдыхать в субботу, они
сейчас пьют кофе, так что лучше вам пойти на площадь, там все узнаете.
...Через полчаса после того, как Штирлиц ушел, в пансионат заглянул
полицейский, отвечавший за рехион', он попросил дать ему книгу, куда
эстранхерос'' вписывали свои имена, номера паспортов и объясняли цель
приезда; увидав фамилию Брунн, именно ту, которой интересовался Мадрид, -
звонили еще ночью, с самой Пуэрта-дель-Соль, во все крупные города
звонили, не в один Бургос, - полицейский позволил старухе угостить себя
кофе, съел омлет, закурил пуро''' и спросил:
- Этот иностранец расплатился?
_______________
' Р е х и о н - район (исп.).
'' Э с т р а н х е р о с - иностранцы (исп.).
''' П у р о - сигара (исп.).
- Да, сеньор, - ответила старуха, - он расплатился.
- Значит, он не вернется.
- Да, сеньор, не вернется.
- О чем он тебя спрашивал?
- Ни о чем плохом не спрашивал. Я сказала ему, что очень люблю нашего
дорогого каудильо, и он ушел.
- А про твоего сына, которого мы расстреляли, он не спрашивал?
- Зачем же ему про него спрашивать, сеньор? Раз вы расстреляли Пепе,
значит, он был виноват, война, ничего не попишешь... Нет, он не спрашивал
о Пепе... Зачем бы ему спрашивать про моего сына?
- Затем, что твой сын был красным, вот зачем. Все эстранхерос ищут по
стране красных, чтобы снова устроить гражданскую войну и отдать нас
Москве. От мужа давно не было писем?
- Полгода.
- Скоро получишь. Он еще жив. Работает хорошо, в лагере им
довольны... Года через два вернется домой, если только выбросит дурь из
своей анархистской башки... Сколько тебе уплатил этот иностранец?
- Как позволено по утвержденной муниципалитетом таксе.
- Ты, ведьма, не лги мне! Дал тебе на чай?
- Нет, сеньор.
- Покажи купюру, которой он расплатился.
- Я уже отдала ее, сеньор. Я ее отдал.а внуку, чтобы он купил масла у
дона Эрнандеса.
- Ну что же, значит, придется посидеть у нас твоему внуку...
Старуха проковыляла к столику, где хранила ключи, достала из ящика
три доллара и протянула их полицейскому, тот сунул деньги в карман,
пригрозив:
- Еще раз будешь нарушать закон - накажу.
- Впредь я не буду нарушать закон, сеньор. У этого иностранца не было
песет, и он положил мне на стол доллары, я в них не очень-то и понимаю...
- В долларах понимают все. Куда он пошел?
- Не знаю, сеньор.
- Он спрашивал тебя о чем-либо?
- Нет.
- Что, все время молчал, ни одного слова не произнес? Глухонемой?
- Нет, сеньор, здоровый... Слова произносил, что было, то было. Он
просил меня сделать тортилью, я ответила, что ее готовят у дона Педро, ну,
он, наверное, и пошел туда.
- Врешь, карга, - зевнул полицейский, - я уже был у Педро. Куда он
едет, не сказал?
- Нет, сеньор, не сказал.
- Мы его поймаем, - сказал полицейский. - И он напишет бумагу. И в
ней расскажет все. Понимаешь? И вспомнит каждое слово, которым с тобой
обменялся. Тогда я приду сюда и возьму твоего внука, ходер!' Запомни это.
Поняла, что я сказал?
_______________
' Х о д е р - распространенное ругательство (исп.).
- Да, сеньор.
- Ну, вспомнила?
- Вроде бы он чего-то говорил про автобус...
- Про какой автобус? Есть рейс на Мадрид, на Памплону, Виго,
Сан-Себастьян...
- Нет, сеньор, этого я не помню, он вроде б обмолвился про автобус -
и все.
- Когда он ушел?
- Недавно.
- Скажи точно.
- Я ж не понимаю в часах, сеньор... Не сердитесь, я правду говорю...
Ну, примерно столько времени, сколько надо вскипятить кастрюлю с водой...
- А когда она вскипит, надо опустить в нее твою задницу... В чем он
был одет?
- В курточку.
- Какого цвета?
- Зеленоватую.
- В берете?
- Нет, кепка, я ж говорю, он иностранец...
- Усы на нем были, борода какая?
- Нет, нет, вполне пристойный сеньор, аккуратный, брит.
Полицейский поднялся, устало вздохнул и медленно пошел к выходу. На
пороге остановился и, не оборачиваясь, сказал:
- Если он вернется, не вздумай сказать, что я здесь был. И сразу же
пошли кого-нибудь в полицию...
Полицейский вернулся в участок, доложил обо всем в городскую службу
безопасности; два агента по надзору за иностранцами без труда установили
Штирлица на станции, он стоял в очереди за билетом; утренний автобус ушел
в шесть часов, надо было ждать вечернего, отправлялся в семь.
Через пять минут Пол Роумэн выехал из Мадрида на гоночном "форде", -
взял у помощника военного атташе Вайнберга, его отец воевал вместе с
братом Пола в бригаде Линкольна; погибли под Уэской; в Штатах их семьи
дружили домами; оба люто ненавидели франкизм, на фронт в Европу ушли
вместе добровольно; в апреле сорок пятого их отправили в Мадрид.
Через шесть часов Пол приехал в Бургос. Из черной машина сделалась
серо-желтой, такой она была пыльной; около бара "Сеговия" на калье
Хенералиссимо - в каждом городе, будь он неладен, этот Франко, понавешал
табличек со своим именем - Пол встретился, как и было уговорено, с
агентами безопасности; те сидели под зонтиком, на открытой террасе и пили
вино; деньгами их тут не балуют, отметил Пол, вино дрянное, стоит копейки,
а на миндаль или кукурузные хлопья у здешних пинкертонов денег не было.
- Я от Эронимо, - сказал Пол, - он просил передать, что намерен
нанести визит в дни рождества.
Это были слова пароля от полковника Эронимо, из отдела регистрации
иностранцев Пуэрта-дель-Соль; к л ю ч и к нему Пол подобрал не сразу,
постепенно, но подобрал все-таки, теперь работали душа в душу.
- Хотите вина? - спросил один из агентов.
- Нет, спасибо, я не пью вино. Если только холодной минеральной воды.
Агенты переглянулись; ничего, подумал Пол, платите за холодную
минеральную воду, она в два раза дороже вашего кислого вина, не надо было
