гранатой под танк... то есть, пардон, с ножом под дракона, не смог
повлиять на исход битвы - она была проиграна. Умный Тургон вновь сумел
скрыться в своем Гондолине, пока остатки людей во главе с Хурином
прикрывали его отход - Хурин сам решился на этот благородный поступок,
зная, что в Гондолин его все одно не пустят, и считая, что лучше погибнуть
геройским способом, чем каким-нибудь иначе. Но получилось по-другому. На
шестой день немногие уцелевшие закрепились на обрывистом берегу реки и
решили, что тут можно продержаться хоть месяц. Но орки на глазах у
изумленной публики устроили между собой массовую резню, польза от которой
оказалась двоякой: во-первых - выявились наиболее сильные, а во-вторых, из
трупов слабых была наведена переправа, и случилось так, что от всего
отряда остался один Хурин. Тем не менее он исправно махал мечом,
выкрикивая новую истину, которая озарила его незадолго до этого:
- День придет снова! - кричал он, и этих криков он издал до
семидесяти, напророчив таким образом чуть больше двух месяцев. Убедившись,
что больше ничего принципиально нового от Хурина не дождешься, враги
связали его и потащили в Ангбанд, где Моргот по своей извечной привычке
проклял пленника, а для того, чтобы окончательно его унизить, не стал ни
убивать, ни мучить. А в Белерианде царила разруха. Орковские армии играючи
добивали остатки организованных эльфов, люди занялись предательствами и
мародерством, в скрытых королевствах Гондолина и Нарготронда горевали
короли, предчувствуя свою скорую гибель. Главный корабел Сэрдан послал в
Валинор несколько экипажей, но назад никто не вернулся, так что о том,
какие чувства вызвал очередной успех Моргота у валар, можно только
подозревать - скорее всего никаких. Остатки эльфов были отправлены в
рудники, и от того, что в те времена потребность в уране была невелика, им
легче не было. (См. опять же "КвентаСредиземлаг").
О ТУРИНЕ ТУРАМБАРЕ
Уно, уно, уно, уно моменто
Уно, уно, уно сантименто...
Белагунд родил Риан и Морвен, Риан родила Туора, Морвен родила
Турина, а еще Белагунд родил Лалайт, а Морвен родила Ниенор, но жизнь
показала, что лучше бы они этого не делали.
Итак, жена Хурина Морвен родила Турина и отправила его в Дориат к
Тинголу. После истории с Береном Тингол очень изменился, подобрел и,
махнув рукою на секретность ("А, все равно у меня двор уже не королевский,
а так, проходной!"), отдался король воспитанию маленького человеночка.
Турин рос, мужал, учился давить встречных орков, и казалось, что все
хорошо. Но как-то раз зашел Турин после боевых развлечений пропустить
стаканчик в дворцовом буфете, а какой-то эльф из местных, Саэрос по имени,
язвительно прошелся относительно людских женщин вообще и Туриновской
мамаши в частности. Натурально организовалась классическая драка в салуне
с битием посуды и опрокидыванием столов, и опять дали себя знать
эльфийские злопамятность и манера тянуть ссоры до бесконечности. Был бы
Саэрос человеком, так уже часа через два сидели бы они с Турином в
обнимку, со смехом вспоминая рожу буфетчика, когда на него рушилась
стойка, но Саэрос был в натуре эльф. На следующий день он продолжил
конфликт, но случилось так, что Турин оказался сильнее, а Саэрос хилее,
чем они думали сами, и кончилось все по-мокрому. И сбежал Турин из
Дориата, не обращая внимания на доносящиеся вслед крики Тингола: "Вернись,
я все прощу!" - считая, что от добра добра не ищут. После этого у Турина
все пошло наперекосяк, и все, за что бы он ни брался, выходило
неправильно. Друга своего убил, дракона не дорезал, Нарготронд довел до
разрушения, любимую эльфиянку потерял, а собственной сестре сделал
ребенка, и она утопилась, потом еще одного друга убил - словом, не жизнь
пошла, а сплошные неприятности. Надоело это Турину настолько, что в конце
концов он и сам зарезался. Это очень грустная история. В общем, все
умерли.
О РАЗРУШЕНИИ ДОРИАТА
Дальше было еще хуже. Коварный Моргот решил окончательно добить
Хурина, и так морально надломленного хорошим обращением в темнице, и
выпустил его на волю. Престарелый герой добрел до тех мест, где начинался
Гондолин, и попытался докричаться до Тургона, но тот сказал:
- Товарищи! Враг, который обычно просто не дремлет, теперь и вовсе не
спит. Поэтому бдительность, товарищи, должна быть превыше всего. Я всегда
уважал Хурина за его героизм, но тем не менее в Гондолин не пущу.
Так что Хурин довольно долго шумел впустую, а агенты Моргота снимали
пеленги с его криков и делали на карте засечки. Следующую остановку Хурин
сделал в разрушенном и разграбленном, но в то же время почему-то сказочно
богатом Нарготронде, откуда прихватил самое дорогое из изделий гномов -
ожерелье Наугламир, а почему его не утащил никто до того, можно только
смутно догадываться. С этим ожерельем Хурин пришел в Дориат и швырнул его
с гневными словами к ногам Тингола, припомнив королю и Турина, и Берена с
Финродом. За мужа ответила Мелиан:
- Хурин, тебя околдовал Моргот, и ты все видишь в превратном свете.
На самом деле все было по-другому... запоминай: по-другому...
по-другому...
Долго стоял Хурин неподвижно, лишь чуть покачиваясь в такт словам
Мелиан и глядя ей в глаза. И он поднял с пола ожерелье, и с поклоном подал
его Тинголу, сказав при этом уже совсем другим тоном:
- Прими, о вождь эту скромную вещицу, а я, пожалуй, брошусь в море,
чтоб не смущать своим видом благородных и возвышенных, и не напоминать им
о грустном.
Говорят, он так и сделал, а Тингол, узнав об этом, восхищено
поцеловал супруге руку. Потом он оглядел Наугламир и решил, что не худо бы
вправить в него Береновский сильмариль. Недолго думая, он вызвал гномов,
дал задание и стоял у них над душой на протяжении всей работы. Гномы
оказались тоже не промах и под конец заявили:
- Ну все, пока, мы пошли.
- То есть как пошли?
- А вот так. Бусики эти отцы наши не для тебя делали, а для Финрода,
которого волк скушал исключительно через твою же затею. Улавливаешь?
Тингол уловил.
- Ах вы ..... (термин опущен) ...... (глагол опущен) .......
(прилагательное опущено)!
Эти слова окончательно разъярили гномов, и великий король Тингол
Серая Мантия первый и последний раз в своей жизни понял, что такое всерьез
ответить за свои слова. Само собой несдержанных гномов тоже порезали, но
некачественно, и двое сумели сбежать в свой Ногрод, где два с половиной
месяца подряд рассказывали о подлости и вероломстве эльфов.
А тем временем в Дориате происходили плохие перемены. Со смертью
Тингола Мелиан больше ничто не удерживало в Средиземье - такие мелочи, как
целый народ, продолжающий на нее надеяться, или дочка с внуком в счет не
шли. Мелиан наказала беречь сильмариль, сняла напряжение с колючей
проволоки и отвалила, не мешкая. Гномы же собрали войско, пришли в Дориат
и учинили резню, а изнежившиеся за сотни лет безбедной жизни режимные
эльфы оказать сопротивление не сумели. Но случилось так, что когда гномье
войско с победоносным видом возвращалось обратно, лес наполнился звуками
рогов, и посыпались стрелы - это Берен решил тряхнуть стариной, и вместе
со своим сыном Диором во главе отряда зеленых эльфов совершил очередной
акт возмездия, и ни один из гномов не добрался до дома. В качестве
военного трофея Берену достался Наугламир с сильмарилем и проклятие
гномьего короля в придачу. Берен огорчился и приказал бросить остальные
сокровища в реку, видимо опасаясь, что и их кто-нибудь проклянет. После
этого прославленный герой вернулся к жене, а Диор отправился царствовать и
править тем, что от Дориата осталось.
Как-то раз осенней ночью в двери Менегрота кто-то постучался, и
оказался этот кто-то ни много ни мало, а повелителем зеленых эльфов. Молча
подал зеленый молодому королю шкатулку, а в ней лежал все тот же
Наугламир. Диор взглянул на него и понял две вещи - что Берен/Лютиен
окончательно померли, и что зеленый повелитель оказался умнее, чем
выглядел, и не стал пытаться сильмариль заиграть. Надел Диор ожерелье и
стал прекраснейшим из детей мира всех рас, хоть в школу фотомоделей, хоть
куда. Узнавшие об этом Феанорычи окрысились, и принялись готовится к
очередной усобице. На этот раз свара получилась на славу. Диор перебил 42,
8% сыновей Феанора (троих из семи), но и сам погиб, а его детей жестокие
враги бросили умирать в лесу. Маэдрос, на которого отрезанная рука еще
оказывала облагораживающее действие, искал их и аукал, но чем все это
кончилось и что он с ними сделал, когда все-таки нашел - легенды
умалчивают. Последние остатки благолепия Дориата были порушены, а народ
перебит, но последние из синдара сбежали к морю, и среди них была дочь
Диора, Эльвинг, у которой в косметичке лежал Наугламир, замаскированный
под кооператорскую дешевку.
О ТУОРЕ И ПАДЕНИИ ГОНДОЛИНА
Злобные несчастья преследовали всю Хуринско-Туринскую родню, но за
всех отыгрался Туор, двоюродный брат Турина, хотя и его жизнь складывалась
поначалу весьма обыденно: в юности он три года пахал в рабстве у нехороших
людей, но потом сбежал и занялся мелкой партизанщиной. И остался бы Туор
рядовым героем, но случилось так, что повелитель вод Ульмо решил вплотную
заняться Средиземьем: слишком часто стали плеваться в светлые струи ручьев
грязные орки, а поскольку ручьи тоже были Ульмовым воплощением, то
понятно, что такие дела ему в конце концов надоели. В качестве орудия
своего замысла Ульмо выбрал Туора - иметь дело с эльфами ему уже тоже
надоело. И вот Ульмо заставил Туора уйти с партизанской тропы, добраться
до моря и навеки полюбить эти синие просторы, в надежде, что Туор в
благодарность за экскурсию, не мешкая, примется за дело. Но молодой
человек поначалу ожиданий не оправдал. Он поселился на побережье и
предался лени и безделью, так что пришлось послать семерых огромных
лебедей, летящих с юга. Увидев их, Туор сразу понял это как знак: дескать,
он долго медлил, что делает честь его понятливости - кто другой бы мог и
не догадаться.
Так Туор пришел в покинутые залы первого города Тургона, и нашел там
его меч, кольчугу и щит с личным номером. Туор их надел и вышел опять к
морю. Там, среди восьмибалльного волнения, раздался величественный голос
повелителя вод. Инструкции были краткими: добраться до Гондолина, а дальше
все само собой пойдет. Туор было застремался, и Ульмо дал ему в провожатые
эльфа-моряка, последнего из пытавшихся доплыть на Запад. По такому случаю
Ульмо не стал его окончательно топить, и моряк преисполнился изумления.
Без приключений довел он Туора до Гондолина, а уж там его встретили как и
полагается - по одежке. Звенели трубы, били барабаны, эльфиянки делали
нарочито скучающие лица, но самую кислую гримасу состроила, конечно же,
Идриль, дочь Тургона.
Туор стоял перед королем как болванчик, лишь раскрывая рот, а говорил
за него опять же Ульмо. Сказано было, что близок Час, и что пора уходить к
морю, каковое всегда было последней надеждой эльфов. Но за долгие годы
самовластного и никем не контролируемого руководства Тургон разболтался.
"Близок час, близок час... - думал он. - Времени только полдевятого. Знаем
мы, какая там надежда, в море-то. Этот старый водяной одних наших сколько
перетопил, не говоря уж о прочих недоделанных. И вообще, какого орка я
