протоколом расстояние.
- Серьезно? - Мэб продемонстрировала оставшуюся часть зубного набора.
- А ежели не соизволю, то что, можно спросить?
- Спросить можно. Тогда, рыжая шельма, я тоже поведу себя не
протокольно. Повыпускаю внутренности у всей вашей... закаканной банды.
На этом и закончился треп. Les Coeurs просто-напросто накинулись на
меня, не ожидая, пока прозвучит приказ Мэб, а ее унизанная перстнями рука
закончит властный жест. Кинулись на меня все, сколько их было. Кучей.
Но я был к этому готов. Полетели клочья с их украшенных карточными
символами курточек. Полетели клочья с них самих. И с меня тоже, но в
значительно меньшем количестве. Я перевалился на спину. Это несколько
снизило мою маневренность, но зато теперь я мог кроить из них лапшу и
задними лапами тоже... Усилия понемногу начали давать результат -
несколько Les Coeurs, крепко помеченных моими когтями и клыками, кинулись
в постыдное бегство, отмахнувшись от воплей Мэб, которая незатейливыми
словами приказывала им, что именно и из какого места им должно у меня
вырвать.
- Да кто вообще с вами считается? - неожиданно разоралась Алиса, внося
в суматоху совершенно новые нотки. - Вы - колода карт! Всего-то-навсего
колода карт!
- Да-а-а??? - взвыла. Мэб, бурно тормоша ее. - Да что ты говоришь?!
Один из ее команды, кудрявый паренек со знаком треф на груди, обеими
руками ухватил меня за хвост. Терпеть не могу такой фамильярности, поэтому
незамедлительно оторвал ему голову. Но другие уже сидели на мне и работали
кулаками, каблуками и крокетными молотками, при этом усиленно дыша. Злые
они были как хрен с перцем. Но и я тоже был зол. Через минуту вокруг меня
стало несколько просторней, и я мог перейти от войны позиционной к
маневренной. Травка уже была здорово червонной и чертовски скользкой.
Алиса изо всей силы пнула Мэб в голень. Ее королевское величество
изысканно матюгнулась и с размаху ударила девочку по лицу. Та упала,
свалившись на одного из Les Coeurs, который в этот момент как раз пытался
встать. Прежде чем он скинул с себя Алису, я выцарапал ему один глаз. А у
того, который пытался помешать мне, выцарапал два. Двое оставшихся дали
дёру, и я смог встать.
- Ну, милая Queen of Hearts(37)? Может быть, достаточно на сегодня? -
выговорил я, слизывая кровь с носа и усов. - Может, докончим в другой раз,
предварительно условившись о месте и времени?
Мэб наградила меня таким "букетиком", в котором определение "полосатый
курвин сын" было самым мягким, хоть и наиболее часто повторявшимся. Она
совершенно явно не намерена была откладывать конфликт на другой раз.
Несколько Les Coeurs уже остыли от первоначального шока и готовились к
новому нападению. А я был очень утомлен, и у меня, вне всяких сомнений,
было сломано ребро. Я заслонил собою Алису.
Мэб триумфально взвизгнула. Кусты акаций неожиданно расступились,
словно воды Красного моря. И оттуда, распаленный ором и галдежом Les
Coeurs, трусцой выбежал Брандашмыг, точнее, солидно подросший экземпляр
Брандашмыга. Злопастного Брандашмыга.
- Шляпу прикажу из тебя сшить, Честер, - рявкнула Мэб, указывая
Бармаглоту, на кого тому следует кинуться. - Если от тебя останется
достаточно меха на шляпу!
Я - кот. У меня девять жизней. Однако не знаю, говорил ли я вам, что
восемь я уже использовал?
- Беги, Алиса! - прошипел я. - Беги!
Но Алиса Лидделл даже не пошевелилась, парализованная страхом. Я не
очень удивился.
Брандашмыг рванул когтями траву, словно собирался выкопать станцию
метрополитена или туннель под Монбланом. Вздыбил черно-рыжую шерсть, из-за
чего сделался почти в два раза больше, хотя и без того был достаточно
велик. Мускулы у него под шкурой налились и заиграли Девятую Симфонию,
глазищи загорелись адским пламенем. Пасть он раскрыл так, что я невольно
возгордился. И бросился на меня.
Я яростно защищался. Выдал из себя все, что мог. Но он был крупнее и
чертовски силен. Прежде чем я наконец сумел скинуть его с себя и
отбросить, он крепенько поработал надо мной.
Я едва держался на лапах. Кровь заливала глаза и застывала на боках, а
острый конец одного из сломанных ребер усиленно пытался найти что-то в
моем правом легком. Алиса кричала так, что в ушах звенело. А Брандашмыг с
размаху вытер яйца о траву, пошевелил остатками ушей, глянул на меня
из-под разорванных век и поверх кровоточащего носо-клюва. Снова раззявил
пасть и тут же совершенно неожиданно захлопнул ее. Вместо того чтобы опять
кинуться на меня и добить, он словно зачарованный стал вдруг тихим. Не
хуже бычьей задницы.
Я инстинктивно обернулся, и, говорю вам, последний раз я видел нечто
подобное в "Рождении нации" Гриффита(38). Из-за деревьев ко мне шла помощь.
Но это не была US Cavalery39 или ку-клукс-клан. А был это мой знакомый,
некто Чарлз Лютвидж Доджсон. Выглядел он, поверьте, не хуже святого
Георгия на картине Карпаччо, а вооружен был мечом ворпальным, рассыпающим
ослепительные мигблистальные зайчики.
Хливые шорьки (пырялись по наве) и хрюкотали зелюки (как мюмзики в
мове).
Вы не поверите, но Брандашмыг сбежал первым. Следом за его поджатым
хвостом кинулись в бегство те из Les Coeurs, которые еще владели ногами. А
последней покинула поле боя королева Мэб, орошая слезами атласное платье.
Я же все видел как сквозь наполненный свекольным отваром аквариум. А
минутой позже...
Поклянитесь, что не станете смеяться. Минутой позже я увидел белого
кролика с розовыми глазами, глядящего на циферблат часов, которые он вынул
из жилетного кармана. А потом я свалился в черную бездонную нору.
Падение длилось долго.
Я - кот. Я всегда падаю на четыре лапы. Даже если этого и не помню.
- Ax, - неожиданно сказал Чарлз Лютвидж Доджсон, опершись локтем об
ивовую корзинку с пирожками. - Знакомо ли тебе. Чеширский Кот, роскошное
ощущение сонливости, сопутствующее пробуждению в летнее утро, когда воздух
наполнен пением птиц, живительный ветерок веет в раскрытое окно, а ты,
лежа с полуприкрытыми глазами, видишь, словно все еще во сне, лениво
покачивающиеся зеленые веточки, поверхность воды, покрытую золотой рябью?
Ах, поверь мне, Котик, это блаженство, граничащее с глубокой тоской,
блаженство, наполняющее глаза слезами, словно прекрасная картина или
стихотворение.
Вы не поверите. Он не заикнулся ни разу. Пикник развивался своим
чередом. Алиса Лидделл и ее сестры шумно играли на берегу Темзы,
поочередно входя на причаленную лодку и поочередно соскакивая с нее. Если
при этом одной из них случалось шлепнуться в мелководье у берега, она
заразительно пищала и высоко поднимала платьице. Тогда сидящий рядом со
мной Чарлз Лютвидж Доджсон слегка оживал и слегка румянился.
- Так долго я любил тебя... - замурлыкал я в усы, приходя к выводу,
что в словах Мартовского Зайца было много правды.
- Не понял?
- "Зеленые рукава". Но не будем об этом. Знаешь что, дорогой Чарлз?
Опиши-ка все это. Сказка, как видно на прилагаемой иллюстрации, постепенно
здорово разрослась и полна весьма курьезных фигур. Самое время это
описать. Тем более что начало-то уже положено.
Он молчал. И не отрывал глаз от радостно пищавшей Алисы Лидделл,
поднимавшей подол платьица так, что можно было увидеть трусики.
- Полжизни нас разделяют, - вдруг сказал он тихо. - Дитя с безоблачным
челом и удивленным взглядом. Пусть изменилось все кругом и мы с тобой не
рядом... Тебя я вижу лишь во сне, не слышен смех твой милый, ты выросла и
обо мне, наверное, забыла.
- Я б рекомендовал лучше писать прозой, - не выдержал я. - Поэзия
плохо идет на рынке.
- Да-да, конечно, - согласился он. - Я думаю, она уже не вспомнит обо
мне в годы грядущей юности.
Я взглянул на него и слегка поморщился, а он сказал:
- Ты не мог бы... хм-м-м... побольше материализоваться? Твоя усмешка,
висящая в пустоте, нервирует, знаешь ли.
- Сегодня, дорогой Чарлз, я не могу ни в чем тебе отказать. Я слишком
многим тебе обязан.
- Не надо об этом, - смущенно сказал он, отводя глаза. - Любой на моем
месте... Не мог же я допустить, чтобы ее... и тебя... убила моя
собственная фантазия.
- Благодарю, что не допустил. Ну а так, между нами, откуда, о гордость
кавалерии и пехоты, ты взял меч суропадный и зайчиков миглотарных?
- Откуда взял... что?
- Пустяки, Чарльз. Мы отклонились от темы.
- Книжка, описывающая все это? - Он снова задумался. - Не знаю.
Поверь, не знаю, смогу ли...
- Ты б смог. У твоей фантазии сила, способная ребра крушить.
- Хм-м-м. - Он сделал такое движение, словно собирался меня погладить,
но вовремя раздумал. - Хм-м-м, как знать? Может, ей... понравилась бы
такая книжка? Кроме того, колледж платит скудно, парочка фунтов на стороне
не помешала бы... Конечно, издавать пришлось бы под псевдонимом. Мое
положение преподавателя...
- Тебе необходим приличный nom de plume(40), Чарлз, - зевнул я. - И не
только из-за колледжских властей. Твоя родовая фамилия не годится на
обложку. Она звучит так, словно кто-то, умирающий от пневмоторакса легких,
диктует завещание.
- Невероятно. - Он изобразил возмущение. - Может, У тебя есть
какое-нибудь предложение? Что-нибудь такое, что звучит лучше?
- Есть. Уильям Блэйк.
- Смеешься.
- Тогда Эмилия Бронте.
На этот раз он умолк и долго не говорил ни слова. Девочки Лидделл
отыскали на берегу ракушки беззубок. Радостным восклицаниям не было конца.
- Ты спишь. Чеширский Кот?
- Стараюсь уснуть.
- Ну, спи, спи, ночной тигр. Не стану мешать.
- Я лежу на рукаве твоего сюртука. Что будет, если ты захочешь
подняться?
- Отрежу рукав, - улыбнулся он. Мы долго молчали, глядя на Темзу, на
которой плавали утки и чомги.
- Литература... - неожиданно проговорил Чарлз Лютвидж, у которого был
такой вид, словно его неожиданно разбудили ранним утром. - Литература -
искусство мертвое. Грядет век двадцатый, а он будет веком изображения.
- Ты имеешь в виду забаву, придуманную Луи Жаком Манде Дагером?
- Да, - подтвердил он. - Именно фотографику я имею в виду. Литература
- фантазия, а стало быть, ложь. Писатель обманывает читателя, влача его по
бездорожьям собственного воображения. Обманывает двусмысленностью и
многосмысленностью.
- Фотографика, значит, не двусмысленна? Даже такая, которая изображает
двенадцатилетнюю девочку в достаточно двусмысленном, далеко идущем
дезабилье? Лежащую на шезлонге в достаточно двусмысленной позе?
Он покраснел.
- Стыдиться нечего, - снова пошевелил я хвостом. - Все мы обожаем
прекрасное. Меня тоже, дорогой Чарлз Лютвидж, привлекают юные кошечки.
Если б я увлекался фотографикой, как ты, я б тоже не стал искать других
моделей. А на правила хорошего тона плюнь!
- Я никогда никому не ппп... показывал этих фотографий. - Он
неожиданно опять начал заикаться. - И никогда не ппп... покажу. Хотя
следует тебе знать, был такой ммм... момент, когда я возлагал на
фотографику определенные надежды... Финансового характера.
Я усмехнулся. Могу поспорить, что он не понял моей улыбки. Не знал, о
чем я подумал... Не знал, что я видел, когда летел вниз по черной шахте
кроличьей норы. А видел я и знал, в частности, что через сто тридцать лет,
в июле 1966 года, четыре его фотографии, изображающие девочек
одиннадцати-тринадцати лет в романтичном и возбуждающем воображение
викторианском белье и двусмысленных, но эротически убедительных позах,
пойдут с молотка в Сотби и будут проданы за сорок восемь тысяч пятьсот
