удочки в воду, когда крючок заглотнул линь.
Он измеряет его, взвешивает, наконец заявляет:
- Никогда не замечал.- И добавляет:- Может, моя хозяйка заметила-
Жермен!- орет он во всю глотку.
Его половина такая же представительная, как и он сам. Настоящая
половина... Очаровательная женщина с приветливой улыбкой.
- В чем дело?- интересуется она. Муж собирается повторить ей мой вопрос,
но, сочтя его слишком нелепым, отказывается от этой мысли. В разговор
вступаю я:
- Я из полиции и хотел бы узнать, были ли у мадемуа-зель Бужон, подруги
Парьо, золотые зубы или зуб?
Она меньше ошарашена, чем ее благоверный. Дамы понимают нелепости.
Она размышляет.
- Нет,- говорит,- не думаю.
- Коренной... Коренные плохо видно...
- Когда они золотые, а человек смеется, их видно же хорошо, как и все
остальные. У нее их нет.
- О'кей.
Значит, несмотря на слова Бужона, в топке сожгли не его дочь... А кого?
- У вас есть жетон для телефона?
- Даже два, если хотите,- острит хозяин.
- Точно, дайте мне два.
Войдя в кабину, я сначала звоню Мюлле.
- А, это ты!- говорит он без малейшей нотки энтузи-азма в голосе.
- Да... Ты узнал что-нибудь от своего бойскаута?
- От Шардона?
- Да.
И я цежу сквозь зубы: "Каждый осел имеет право на свой чертополох..."
- Чего?!- орет он.
- Это я сам с собой.
- Браво!
Он вот-вот сожрет свою трубку.
- Есть что новое об удравшем парне?
- Нет.
- А о мадемуазель Изабель Бужон?
- Тоже ничего... Из разговора с доктором Андрэ я понял, что она умерла.
- Может быть, и нет.
- Я ничего не понимаю в твоем деле.
- Откровенность за откровенность: я тоже! Единственное, что мне
известно,- барана в Гуссанвиль притащила именно Изабель.
- Чего она притащила?
- Барана. Таким образом, она скорее убийца, чем жертва...
- Да! Я провел обыск у доктора... Там полно наркотиков... Кажется, он
бросил практику и был совершенно разорен.
- Я об этом догадывался.
- Известно, почему он застрелился? Этот тупарь Мюлле не решается спросить
меня в лоб, а потому использует безличный оборот.
- Есть только подозрения, что он был замешан в эту историю и запаниковал,
увидев в своем доме полицию. Еще один момент: Джо тоже наркоман. Это может
помочь его найти. И еще. У него, должно быть, много денег: минимум десять
"кирпичей" папаши Бальмена, потом миленькая коллекция старинных монет,
которую он заполучил в этом деле. Он вращался среди коллекционеров, а это
как пневмония: всегда что-то остается. Для этого мелкого комбинатора
коллекции имеют ценность, только когда их можно продать... Распространи его
описание среди нумизматов Парижа ... и других городов тоже.
- Ладно.
- До отъезда я тебя не увижу, но надеюсь, ты добьешься результата.
- Спасибо за доверие.
Я отпускаю еще пару-тройку злых подколок и вешаю трубку, но из кабины не
выхожу.
Мой второй жетон позволяет мне поговорить с матерью.
- Рада тебя слышать,- говорит мне она.- Ты придешь ужинать?
- Не думаю, ма...
- Ой, какая жалость. Я на всякий случай приготовила баранью ногу.
- Мне жаль еще больше, ма... Ты собрала мой чемодан?
- Конечно.
- Положи туда мой большой револьвер с укороченным | стволом, он лежит в
верхнем ящике комода. Она вздыхает:
- Что ты собираешься делать?
- И три обоймы, они под стопкой носовых платков.
- Хорошо. Все это неразумно,- шепчет Фелиси.- Как подумаю, что твой
бедный отец хотел, чтобы ты стал часовщиком!
Это я-то! Да я не могу поднять маятник на ходиках!
- Не беспокойся, ма... И не забудь: в одиннадцать часов на аэровокзале
"Энвалид".
- Хорошо. ~ Целую.
- Я тебя тоже. Алло! Алло!
- Да?
- Чуть не забыла. Тебе звонил какой-то месье, хотел с тобой поговорить.
- Он назвал свое имя?
- Да, и оставил адрес... улица Жубер, дом восемнадцать... Месье Одран. Он
сказал, что работает в банке... Он будет дома после семи часов.
В банке!
Это заставляет меня навострить уши.
- Спасибо, ма.
Припарковаться в этот час на площади Терн совсем не просто. Поскольку мне
надоело кататься по кругу, а стрелки моих котлов крутятся все быстрее, то я
решаюсь на героический поступок: оставляю мою тачку во втором ряду.
Потом, не обращая внимания на взмахи рук регулировщика, обращенные ко
мне, бросаюсь к дому, где жил покойный доктор Бужон.
Звоню в дверь, но никто не отвечает. Поскольку мне нужна не квартира, а
домработница, наводящая в ней порядок, то я спускаюсь к консьержке. К
третьей консьержке в этом деле!
Она очень сдержанная, классического типа. Консьержка для уютного
квартала.
Ее волосы покрашены в небесно-голубой цвет ~ возможно, в память о муже,
погибшего на войне четырнадцатого года, в цвет его формы.
- Полиция.
- Четвертый слева,- отвечает она.
Я широко раскрываю глаза и уши, потом понимаю, что она глуха как плитка
шоколада.
Поскольку этот недостаток не лишает ее зрения, показываю ей мое
удостоверение. Она с настороженным видом изучает его.
- Полиция!- ору я изо всех сил.
- Ой, простите!- извиняется достойная церберша.- Мне показалось, что вы к
Гольди. Это жилец с четвертого, скрипач.
- Я бы хотел поговорить с домработницей доктора Бужона.
- А он вдовец!
Кажется, ее случай тяжелее, чем я думал.
- С его домработницей!
Она приставляет ладонь к уху и кажется оскорбленной.
- Незачем так кричать,- сухо замечает она и продолжает обычным для глухих
равнодушным тоном:- Это консьержка из дома напротив... Мадам Бишетт.
- А, черт! Опять эти консьержки!
Она неправильно поняла по движению моих губ.
- Что за выражения вы себе позволяете?- орет достойная особа.
Я ретируюсь, даже не попытавшись реабилитироваться. Еще у одной создалось
превратное мнение о полиции.
Если бы вы увидели мамашу Бишетт, то сразу бы захотели поставить ее у
себя дома на камине. Это совсем крохотная аккуратная старушка с хитрыми
глазками.
Я с первого взгляда понимаю, что мы с ней подружимся.
- Прошу прощения, мамаша,- говорю я, вежливо поприветствовав ее.- Я
полицейский и интересуюсь вашим бывшим хозяином.
Я слежу за ее реакцией, не зная, сообщил ли ей Мюлле о том, что случилось
с Бужоном.
- Я узнала эту страшную новость,- говорит она.- Бедный доктор... Это не
могло закончиться иначе! Это замечание мне нравится. Ее маленькие глазки
блестят.
- Садитесь,- предлагает она и добавляет так от души, что я не могу
отказаться:- Выпьете со мной рюмочку водочки?
- С удовольствием.
Она открывает старый, почерневший от времени буфет, в котором я замечаю
яркие коробки от печенья, тарелки, стеклянные безделушки. Все аккуратно
расставлено.
- А может быть, лучше вербеновой настойки моего изготовления?
- Как хотите, мамаша.
Она достает крохотную скатерку, размером с носовой платок, и аккуратно
расстилает ее на навощенном столе, стараясь, чтобы вышитый на ней рисунок
был повернут в мою сторону.
На нее она ставит два стакана сиреневого цвета и квадратную бутылку, в
которой плавает веточка вербены.
- О чем вы хотели меня спросить?- говорит она. Я смеюсь.
- Выходит, вы не возражаете ответить?
- Ваша работа задавать вопросы, моя - отвечать на них, верно? Так какие
тут могут быть церемонии?
- Вы давно убираетесь у Бужона?
- Да уж лет пятнадцать... Тогда у бедного доктора была хорошая
клиентура... Он был молодой, деятельный, серьезный. А потом мало-помалу стал
пить. Сначала бургундское. Повсюду были бутылки. Но его печень не выдержала,
и он начал употреблять наркотики.
- С тоски?
- Да... Во-первых, потому, что не мог утешиться после смерти жены, а
во-вторых, из-за того, что его дочь пошла по кривой дорожке.
- В каком смысле?
- Изабель настоящая проходимка. Этот неологизм меня очаровывает.
- А что вы понимаете под "проходимкой"?
- Будучи студенткой, она путалась с мужчинами старше себя... Потом
скандалы... Однажды ее забрали в участок за шум в ночное время, в другой раз
судили за оскорбление полицейских. Видите, что она за штучка.
- Вижу. Кстати, я представлял ее себе как раз такой.
- Надо также сказать, что доктор Бужон никогда ею не занимался.
- Ну конечно... Одинокий мужчина, наркоман. И что же Изабель?
- Она практически разорила своего отца. Каждый день
у них бывали сцены из-за денег. Она швыряла их налево и направо. Когда у
доктора ничего не осталось, она сошлась с тем длинным типом в кожаном
пальто.
- Парьо?
- Кажется, да. Да, так его фамилия. Тогда доктор рассердился и выгнал ее.
Он швырнул ей в лицо ключи от дома в Гуссанвиле, сказав, что не хочет
выкидывать ее на улицу, но и слышать о ней тоже больше не хочет! Я была в
это время в столовой и все слышала. Она подняла ключи и насмешливым тоном
сказала "спасибо".
- А потом?
- Доктор плакал. Тогда она ему сказала, что понимает его горе, что она не
виновата, это проблемы ее поколения. Что она падла. Да, месье, она
употребила именно это слово. А раз уж она такова, то должна идти до конца,
что бы из этого вышел хоть какой-то толк. Это же надо иметь такие мысли! Я
даже заплакала. Она продолжала еще некоторое время, а потом сказала ему, что
организовывает дело, которое принесет ей много денег. "Вместе с этой мразью
Парьо?" - спросил тогда доктор. "Совершенно верно... Но не беспокойся, я не
собираюсь оставаться с ним долго... Когда я сорву куш, то смотаюсь из
Франции и начну новую жизнь под новым именем. Может быть, с годами я стану
нормальной мещанкой, женой мещанина и - кто знает?- матерью мещанина..." Она
хотела поцеловать его. "Уходи!- крикнул он.- Уходи, ты вызываешь у меня
омерзение!" И она ушла. Еще глоточек вербеновой, месье?
Я молчу.
Молчание знак согласия, и она наливает новую порцию своей микстуры. Я
погружен в свои мысли.
Маленький чертенок пользуется моим молчанием, чтобы снова подать голос:
" Вот видишь, Сан-Антонио,- радуется он,- девушка... Женщина, все время
женщина... Распутница, неудачница, невростеничка захотела сыграть Аль Капоне
в юбке и разработала для собственного удовлетворения дьявольски сложный
план, словно вычитанный из детективного романа... Трюк с подсоединением
электрического провода к ручке двери - очень романтическая задумка... И тот,
что с бараном, сожженным поверх трупа, тоже..."
Я возвращаюсь к старушке.
- Вы не замечали, у Изабель были золотые зубы?
- Да что вы! У нее свои зубы здоровые.
- Кто звонил доктору сегодня утром? Она размышляет.
- Послушайте,- говорит она,- кому другому я бы не решилась это сказать,
но вы кажетесь мне умным. Я улыбкой благодарю ее за столь лестное мнение.
- Звонивший изменил голос.
- Это вы сняли трубку?
- Да. Я всегда это делала, когда бывала там. Он спросил доктора. Я, как
всегда в таких случаях, ответила, что доктора нет. Он больше не хотел ходить
по домам! Тогда тот, кто звонил, хохотнул. "Я знаю, что он дома,- сказал
он.- Скажите, что Джо хочет с ним поговорить о его дочери..." Я пошла
сказать это доктору. Он подошел, спросил: "Алло?"- и больше ничего не
говорил до конца разговора, потом положил трубку и прошептал: "О господи!" И
сказал мне, что поедет в Гуссанвиль.
Она наливает себе еще немного настойки.
- Вот,- заключает она.
- А тот, кто звонил и разговаривал измененным голосом, был мужчина или
женщина?
- Мужчина,- отвечает она.- По крайней мере, хотел им казаться. Но я,
сказать по правде, думаю, что звонила малышка, прижав ко рту платок.
- А почему вы так решили?
- Потому что тот, кто звонил, засмеялся, когда сказала, что доктора нет
дома.
- Это все равно что подпись Изабель, верно, мамаша?
- Вы все понимаете с первого раза,- говорит старуха.- Еще стаканчик
