подругами своих матерей. Торговал кокаином, потом пустился в спекуляцию
оружием, но все по мелочи. За это и получил свое прозвище. Ну и еще за рост.
Помню, однажды при задержании мне пришлось его слегка пристукнуть, чтобы не
дергался. Он мычал, как теленок - при его субтильности это лишь усиливало
впечатление, что я ударил ребенка.
И вот он стоит в дверях - бледный, взволнованный, кадык ходит ходуном. Не
сомневаюсь: он предпочел бы увидеть жандарма, ростовщика или даже своего
исповедника, только не блистательного комиссара Сан-Антонио. Я вталкиваю его
внутрь, вхожу сам и каблуком захлопываю дверь. Оказываюсь в узенькой
прихожей, провонявшей прокисшим супом. Направо сквозь открытую дверь вижу
комнату, которая, судя по всему, служит одновременно спальней, кухней,
гостиной, столовой, а при случае и борделем. В ней воняет табачным пеплом,
шлепанцами, кислятиной и прогорклым салом.
- Тут и живешь?- интересуюсь я. Три Гроша немного приходит в себя.
- Чем обязан вашему визиту?- осведомляется он, силясь улыбнуться. Без
особого, впрочем, успеха. Так, наверное, улыбается человек, когда ему
вскрывают живот.
-Догадайся,- предлагаю я. У этих парней обычно такая биография, что
простенький вопрос вроде этого производит в их мозгах полный кавардак.
- Я... я не знаю...- бормочет он, багровея, как пылающая головешка.-
Положа руку на сердце, господин комиссар,- моя совесть чиста. Ей-богу!
- Ну прямо маленький святой Жан,- ухмыляюсь я, усаживаясь в кресло,
которое жалобно стонет под моим весом. Так ты, стало быть, решил лионцем
заделаться? Не больно-то шикарный городишко, не находишь? Да еще местечко
выбрал - сплошное веселье. Особенно это кладбище напротив... По парижской
суете не тоскуешь?
Он напряженно улыбается, ожидая, что лихорадочно работающие мозги
подскажут нужную мысль - я прямо вижу, как они шевелятся. Но напрасно -
ничего не придумывается.
- Так что ты тут поделываешь, Три Гроша?
- Я работаю...- лепечет он.
- Браво! И в какой же области, если не секрет?
- Я коммивояжер.
- Что же ты продаешь, сокровище мое? Поделись со старым знакомым. Святые
картинки? Или, может, "томпсон" с укороченным стволом?
- Вы ошибаетесь, господин комиссар. Я чист.
- Как зовут твоего шефа? Случаем, не Компер? Его кадык застывает, потом
медленно опускается, будто он его проглотил.
- Что вы... но... я...
Чтобы прочистить ему мозги, отвешиваю удар - легкий, но этот слабак тут
же валится как сноп.
- О, господин комиссар,- бормочет он, поднимаясь на ноги, и глаза его
наполняются слезами.
- Опять то же самое,- замечаю я.- Стоит прищемить пальчик, и ты уже
хнычешь, а?
- Что я такого сделал?
- А это я тебе с удовольствием объясню, мой ангел. Сделал ты то же самое,
что один французский король,- помнится, его звали Филиппом Красивым.
Фальшивую монету.
Это зрелище стоило бы показать по цветному телевидению. Щеки у парня
становятся светло-зеленого цвета и вваливаются, губы белеют. Он съеживается,
как котлета в забегаловке.
- Я... я... я...- лепечет он.
- Не ты один, конечно,- киваю я.- На это ты не способен. Но в деле ты
участвуешь, это точно.- Достаю из кармана сотенный билет и читаю текст,
напечатанный в нижнем углу:- "Подделка карается пожизненной каторгой".
Слышишь, малыш? Тут так и написано - "пожизненной". Это тебе о чем-нибудь
говорит?
Похоже, Три Гроша слегка приходит в себя.
- Не знаю, о чем это вы,- упрямо заявляет он. Раздумываю, не стукнуть ли
его еще разок, но по здравом размышлении отказываюсь от этой мысли. Что с
него возьмешь? Разревется, вот и все дела. Терпеть не могу, когда взрослый
мужчина плачет. Слезы труса. К тому же историей с фальшивыми деньгами я его
и так неплохо пристукнул. Попробуем теперь зайти с другой стороны.
- Пожизненная каторга, Три Гроша,- штука, что и говорить, невеселая. Но
есть кое-что и похуже для здоровья. Гильотина, например. Как считаешь?
-А никак. Вы же знаете, господин комиссар, я в мокрые дела не лезу.
Знаю, конечно. Я ведь уже говорил вам: Три Гроша - всего лишь шестерка.
Ничего не поделаешь: есть люди, которые покупают "роллс-ройсы", и люди,
которые их обслуживают. Но это между нами. Пока что я разыгрываю наивность.
- Понятия не имею, малыш. Точнее, знаю, что твой Компер сыграл в ящик.
Аккурат в той хибаре, что рядом с твоей. Такая, понимаешь, неприятность: ему
пуля в чердак залетела.
Три Гроша подскакивает, как карп на сковородке.
- Мертв?!- восклицает он.
Что исчерпывающе доказывает - для меня, по крайней мере,- о смерти
Компера он не знал.
- Мертв...- обалдело повторяет он.
- Именно,- подтверждаю я.- Причем заметь: погиб он из-за тебя.
Сигнализация-то к тебе ведет - скажешь, нет? Я, когда в половине
двенадцатого туда полез, ее по нечаянности и включил. Ну а ты, известно:
чуть что не так, начинаешь выкручиваться. Тут же предупредил либо Ком-пера,
либо кого другого. Я так думаю, что именно кого другого. Этот другой туда
заявился, обнаружил, что в тайнике побывали, и уж сам вызвал Компера. Там
они и объяснились по-крупному. Я даже догадываюсь, по какому поводу. Из-за
того, что шеф твой от большого ума заявил о краже своей машины. Решил таким
образом обезопасить себя на случай провала. Остальные, понятно, узнали об
этом только сегодня - вот и представили ему счет.
Замолкаю, вытирая потный лоб. Великолепный пролетарский пот! Что и
говорить, потрудился я на славу. Выкладывал я все это, естественно, для
себя, чтобы упорядочить мысли,- не для Трех Грошей же мне было распинаться!
Вот уж, действительно, последняя тварь, созданная Господом! Однако
информацию в себя всосал, как свинья помои,- интуиция у этого подонка
о-го-го! Видели бы вы его после того, как я закончил монолог! Можно было
подумать, что к нему подключили вибратор. Надо было ковать железо, пока
горячо.
- Так что, дорогуша, оставшиеся тебе годы ты проведешь на каторге,-
заключаю я.- Там и будешь сидеть, пока не растаешь, как килограмм масла,
пересекший пешком Сахару.
Ноги его не держат - он буквально падает на стул. Настоящая тряпка,
человеческий ошметок. Решаю добавить кое-какие детали в нарисованную мной
пессимистическую картину.
- Ты не волнуйся, Три Гроша, без внимания тебя там не оставят. Я шепну
кому надо пару словечек.
- Умоляю, господин комиссар, поверьте: я здесь ни при чем. В мои
обязанности входили только поездки.
- Что за поездки? Куда?
Охотнее всего в этот момент я бы запечатал себе пасть собственным
кулаком, но было уже поздно. Черт, не удержался! Сорвалось! От усталости, не
иначе. Золотое правило: нельзя перебивать клиента, если он начал колоться.
Он может сообразить, что ты ни черта не знаешь, а просто берешь его на
пушку. Так и произошло. Три Гроша запнулся и уставился на меня, моргая, как
каменный карп. "Поездки..." - задумчиво повторил он, витая мыслями где-то
совсем в другом месте.
Тут я не выдерживаю, хватаю его за грудки и швыряю прямо в кухонный
буфет. Он приземляется точно на полку. Колокольный звон рассыпающихся на
мелкие кусочки стекол напоминает мне пасхальное утро. С верхних полок ему на
голову сыплется посуда. Он оглушен, окровавлен, задыхается, плачет и стонет.
Подхожу к раковине, наливаю в миску воды и выплескиваю ему в физиономию.
Три Гроша очухивается.
- Эй, ты, дерьмо, выбирайся оттуда и постарайся быть человеком,-
насмехаюсь я.- Твои стоны унижают мужское достоинство. Или что там у тебя
вместо него?
Он с трудом спускается на пол.
- Ну вот, а теперь переведи дыхание и садись за стол,- командую я.- Если
будешь умничкой и выложишь все, что знаешь, я отсюда уйду и забуду, что ты
существуешь на белом свете. Если же нет - придется еще раз напомнить, что на
свете существую я. Валяй.
Мальчишеская физиономия Трех Грошей искажается. Я буквально вижу, как на
беднягу наваливается сильный, кошмарный, чудовищный страх. Но боится он не
меня - похоже, он даже не слышит того, что я говорю. Такое ощущение, что до
него вдруг дошло: именно сейчас, сию минуту, он подвергается такой
невероятной опасности, перед которой все мои угрозы - наплевать и забыть.
Я снова его слегка встряхиваю:
- Ну что, дружок, будешь говорить или приложить тебя еще разок? Ты ведь
боишься побоев, верно, малыш? Ты похож на пипетку: стоит чуть нажать - тут
же отдаешь все, что у тебя внутри.
И тут Три Гроша мертвой хваткой вцепляется в мою куртку и приближает
пасть к моему уху.
- Уведите меня,- шепчет он.- Скорее. Уйдемте отсюда.
Глава 10
Три Гроша медленно отпускает мою куртку. Наши глаза не отрываются друг от
друга. И в его взгляде, как в книге, я читаю весь ужас, который мучает этого
человечка.
- Уведите меня,- снова бормочет он.
Я размышляю. Стало быть, какая-то опасность таится совсем рядом. Кто-то
нас слышит и подстерегает. Когда я появился, Три Гроша об этом знал и его
это не пугало - напротив, заставило сделать попытку разыграть из себя
крутого парня. Жалкую, конечно, но для него и это прямо-таки подвиг. А вот в
процессе нашей дружеской беседы до него доперло, что этот некто, казавшийся
ему скорее поддержкой, на самом деле смертельно опасен и он, следовательно,
влип по самое некуда.
Пока я предаюсь размышлениям, рука моя автоматически ныряет под куртку и
выпускает на свободу пушку. Действие чисто рефлекторное: я всегда это делаю
в первую очередь, когда в сознании зажигается красный сигнал. Тем не менее
Трем Грошам вид здоровенного ствола в моей лапе придает уверенности. Его
глаза обращаются к коридору. Тут до меня доходит, что внезапное молчание,
установившееся между нами, должно выглядеть весьма подозрительно - если,
конечно, тот, кого так боится мой собеседник, не полный идиот.
- Хорошо,- громко заявляю я,- раз говорить ты не хочешь, придется
прихватить тебя в полицейский участок. Посмотрим, что ты там запоешь.
Я ему подмигиваю. Он находит силы ответить мне тем же и, понимая, что от
него требуется, бурно протестует:
- Но я же вам говорю, господин комиссар: я ничего такого не сделал.
Почему вы мне не верите?
- Давай-давай, шевели конечностями!
План у меня простой: прыгнуть в коридор и обстрелять все, что покажется
подозрительным. Увы, даже в самые гениальные проекты жизнь всегда вносит
свои коррективы. В данном случае они получают воплощение в чьей-то руке,
которая внезапно высовывается из-за двери, держа в пальцах предмет,
отдаленно напоминающий некий экзотический фрукт. Я, правда, никому не
советовал бы его пробовать. К счастью, рефлекс сработал, и прежде, чем
таинственная рука рассталась со своим приношением, ваш друг Сан-Антонио уже
валялся за углом буфета, прикрывая руками голову. В закрытом помещении
граната способна устроить такой кавардак, какой и не снился даже самой
бездарной домохозяйке.
Действительность оправдала мои самые худшие ожидания. Тарарам был такой,
что секунд на десять я практически оглох. Однако постепенно чувства стали
возвращаться ко мне, и я с удовольствием убедился, что по крайней мере эта
опасность миновала: меня даже не поцарапало.
К сожалению, об остальных предметах, находившихся в кухне, этого не смог
бы сказать даже самый неисправимый оптимист. Мебель переломана, будто здесь
вздумало порезвиться целое семейство слонов. Три Гроша стоит прислонившись к
стене. Такое ощущение, что после взрыва он стал еще меньше. Взгляд у него
бессмысленный, а губы белее, чем у мертвеца. Он держится за живот, силясь
зажать огромную рану, и я с ужасом смотрю, как его кишки вываливаются на
