Они были тут как тут, пощипывая меня.
- Кошарик, - спросил я, - ты что, пытаешься разговаривать со мной?
Он мигнул: - "Да".
- Скажи, ты думаешь, что сумеешь это сделать?
Он мигнул трижды, очень быстро. Это поразило меня: что бы это
значило? Поразмыслив, я решил: это означает, что он не знает.
- Надеюсь, тебе удастся, - сказал я. - Мне хотелось бы разговаривать
с тобой.
Он мигнул "да", что, как я подумал, означало, что он тоже надеется.
Но пока мы были неспособны к разговору. Мне в то же время показалось,
что гольяны были более настойчивы, чем раньше. Однако мы ничего не
достигли. Время от времени я пытался открыть им свой мозг, но это,
кажется, не помогало. Пожалуй, я ничего не могу сделать, сказал я себе,
ничем не могу помочь. Чтобы ни должно было быть сделано, это дело только
одного Кошарика. Я чувствовал, что он, должно быть, считает, что у него
есть шанс, иначе не стал бы и пытаться. И еще я обнаружил, что много думаю
об этом с надеждой и желанием.
Когда наша встреча подошла к концу, мне показалось, что вообще-то мы
продвинулись вперед в сравнении с тем, что было сначала.
- Я вернусь завтра, - пообещал я, - и ты попытаешься еще раз.
Я не стал рассказывать об этом Райле, потому что боялся, что она
высмеет мое простодушие. Для меня, однако, из-за постепенных, приближающих
к цели шагов, это не было простодушием. Если Кошарик может устроить так,
что мы сможем разговаривать, то, черт возьми, следует дать ему такую
возможность.
Я пообещал ему прийти на следующий день, но не пришел. Утром
вернулась другая группа, номер два. Они принесли только одного тиранозавра
плюс несколько трицератопсов, но сверх этого трех гребенчатых хадрозавров
и полакантуса, панцирного динозавра со смешной маленькой головкой,
суживающейся к концу, и большими рогоподобными шипами, торчащими на спине
по всей длине его тела. Полакантус определенно не был известен на этой
территории. Он не был к тому же известен в этой части мела,
предполагалось, что он вымер значительно раньше и что в Северной Америке
его вообще не было. Но он был, во всей своей отвратительной гротескности.
Сафари вынесло целое тело. Панцирь сняли, внутренности выбросили и
вычистили, как только могли, но скелет начал пахнуть.
- Можете не сомневаться, если вы привлечете к нему внимание
кого-нибудь из палеонтологов, - говорил я клиенту-охотнику, - он полезет
ради него на стену.
Тот белозубо усмехнулся и удовлетворенно улыбнулся мне. Он был слегка
горбат, и я удивлялся, как человек его роста стоит с динозавровым ружьем.
Кто же он был? Я постарался припомнить. Кажется, о нем упоминали как о
наследнике аристократической семьи откуда-то из Англии. Он был одним из
немногих, кто ухитрился сохранить крепкую хватку семейной удачи перед
лицом британской экономики.
- Что в нем особенного? - спросил он. - Их там было несколько. Я
выбрал самого крупного. А как вы думаете, сэр, если укрепить этот
экземпляр в рамку? Он такой неуклюжий.
Я рассказал ему, что особенного было в его экземпляре, и ему
понравилась идея смутить палеонтологов.
- Некоторые из этих ученых типов слишком уж важничают, - сказал он
мне.
Это сафари уже полностью исчезло в Уиллоу-Бенде, когда вернулась
группа номер четыре. У них было три тиранозавра, два трицератопса и гора
всякой мелочи. Однако они недосчитывались одной машины, а два человека
были на носилках.
Белый охотник снял шляпу и вытер лоб.
- Это те проклятые твари с рогами. С клювами, как у попугаев.
Трицератопсы, что ли, или как там их называют. Их что-то вспугнуло, и они
пошли на нас, дюжина или более крупных самцов. Они толкнули машину сбоку,
и она загорелась. Нам повезло, что никто не погиб. Мы успели вытащить
людей из машины. Зверей нам удалось остановить. Не знаю уж, сколько мы
уложили. Они стояли вокруг нас в угрожающей позе и были опасными. Может
быть, нам следовало бы, когда мы ликвидировали опасность, подобрать хоть
головы. Но когда мы наконец пробились сквозь них, мы отказались от этой
мысли.
- Это было грубо, - сказал я.
- Конечно, грубо. Но когда вы отправляетесь в новую страну до того,
как узнаете, чего там можно ожидать, может выйти грубо. Я понял только
одно: никогда нельзя подходить близко к стаду трицератопсов. Это
нетерпеливые твари.
Когда второе за этот день сафари исчезло, Райла сказала мне:
- Я беспокоюсь о первой группе. Они опаздывают.
- Только на день, - сказал я. - Они провели во времени две недели, и
что бы там ни было, пара дней не имеет значения.
- Не у всех сафари прошло благополучно.
- Они сделали ошибку. В этом все дело. Помнишь, как Бен остановил
нас, когда мы подошли к трицератопсам слишком близко? Он сказал, что
существует невидимая линия, которую не следует пересекать. А эти перешли
ее. В следующий раз будут знать.
Я увидел Неуклюжика, взбирающегося на холм.
- Мы должны его отвадить.
- Да, но с ним приятно, - возразила она. - Он такой милый.
Она пошла в дом и принесла пару пучков моркови. Неуклюжик приплелся и
принял морковь очень изящно, похрюкивая и буркая на нас. Спустя некоторое
время я повел его с холма обратно в долину.
- Мы непременно должны его отвадить, - предупредил я Райлу. - Если мы
этого не сделаем, он будет торчать тут все время.
- Знаешь, Эйса, - сказала она, не обращая внимания на мои слова, - я
решила, где мы построим дом. Вон там, пониже, у диких яблонь. Ты можешь
провести по трубам воду из родника, и гребень будет защищать нас от
северо-западного ветра.
Я в первый раз услышал о доме, но не придал этому особого значения.
Это в самом деле была хорошая мысль. Мы не могли продолжать жить в этой
времянке.
- А какой дом тебе хочется? Ты уже решила?
- Да нет, еще не совсем. План этажа уже готов, но не в деталях.
Только в общих чертах. Один этаж, прямо на уровне земли. Строить его надо
из камней, видимо. Это немного старомодно, но, кажется, только такой дом
здесь и пригоден. Это будет недешево, но мы должны осилить.
- Вода из родника, - размышлял я вслух, - а как с обогревом? Раз не
заработала телефонная линия, я совершенно уверен, что нам не удастся
подвести сюда газ.
- Я думала. Построим дом крепкий, надежный, хорошо изолированный, а
топить будем дровами. Устроим множество каминов. Можно нанять человека,
чтобы заготавливал дрова. Их очень много вон в тех холмах. Возить дрова
надо издали, чтобы нам не было видно, где их пилят. Было бы стыдно
испортить лес, который окружает нас.
Чем больше я думал об этой идее, тем больше она мне нравилась. Я был
рад тому, что Райла подумала об этом.
- Пожалуй, мне стоит завтра отправиться в Ланкастер и поговорить с
подрядчиком. Бен должен знать хорошего специалиста.
- Журналисты за воротами сожрут тебя, - предупредил я. - Херб все еще
хочет, чтобы ты оставалась загадочной женщиной.
- Послушай, Эйса, если потребуется, я с ними справлюсь. Я же сделала
это в госпитале в ту ночь, когда мы увезли Хайрама. В самом худшем случае,
я могу спрятаться в машине, накроюсь одеялом или чем-нибудь, а Бен увезет
меня. Может, и ты отправишься со мной? Мы можем заехать в госпиталь,
навестить Хайрама.
- Нет, один из нас должен остаться здесь. Я обещал, кроме того,
навестить Кошарика сегодня и не сделал этого. Мне непременно нужно
разыскать его завтра.
- Что это у вас с Кошариком?
- Ему одиноко, - просто ответил я.
На следующее утро Кошарик был среди диких яблонь, а не во фруктовом
саду в старом доме.
Я присел на корточки и сказал ему полушутя:
- Ну, приступай.
Он поймал меня на слове. Сейчас же гольяны начали трогать мой мозг,
покусывая его, отсасывая что-то из него, но на этот раз казалось, что они
мельче и их стало больше - маленькие тоненькие иголочки, которые
внедрялись, извиваясь, все глубже и глубже. Я чувствовал, как они
шевелятся глубоко в извилинах.
Странная сонливость подползла ко мне, и я боролся с ней. Я погружался
в мягкую серость, которая окутывала меня, как осенняя паутина из тонких
паутинок ловит насекомое, которое случайно влетело в нее.
Я пытался разорвать эту паутину, шатаясь, поднимаясь на ноги, но
обнаруживал со странным безразличием, что не знаю, где нахожусь, и при
этом мне даже не интересно, где это я. Я смутно понимал, что это
Мастодония, что со мной Кошарик, что Райла уехала в Ланкастер, чтобы
увидеться с подрядчиком и договориться о строительстве дома из камней, что
мы должны нанять человека, чтобы он напилил и заготовил на зиму дрова для
нас, но все это был фоновый материал, все это было отделено от того, что
происходило. В тот момент я не имел ко всему этому никакого интереса.
Затем я увидел его - город, если это был город. Казалось, я сижу на
верхушке высокого холма под величественным деревом. Погода была
прекрасная, теплая, а небо было чистейшего голубого цвета, какой я
когда-либо видел.
Передо мной расстилался город. Поглядев в другую сторону, я увидел,
что город повсюду, что он окружает меня и тянется до самого горизонта во
всех направлениях. Холм одиноко стоял посреди города, прекрасный холм со
склонами, покрытыми темно-зеленой травой и красивыми цветами. Там, где я
стоял, веял легкий бриз - под единственным деревом, возвышающимся надо
мной.
У меня не было никакого понятия, как я попал туда, и я даже не
удивлялся тому, что вообще туда попал. Находясь там, мне казалось, что я
легко должен узнать это место, но даже ради спасения своей жизни я не мог
этого сделать. Сначала, увидев город, я заинтересовался, город ли это, но
так оно и было, хотя знал и понимал, что он был также чем-то еще, у него
было какое-то значение, но я забыл какое, хотя мог бы и вспомнить в любую
минуту.
Он совсем не походил на города, виденные мною прежде. Там были парки
и широкие изящные улицы, и все это казалось знакомым и было очень приятно
на вид. Но строения были иного типа, непривычного вида. У них не было
массивности, и они были мелковаты. Они выглядели паутинными, кружевными,
пленочными, пенными, невещественными. Но, поглядев на них повнимательней,
я понял, что они не так уж невещественны, как мне думалось - чуть позже,
когда я пригляделся к ним повнимательнее, я начал различать их лучше, чем
увидел сначала, когда впервые взглянул на них, не увидел их целостности, а
схватил только часть, а позади фасада, который бросался в глаза, виднелись
структуры более основательных форм. Но было еще что-то, что беспокоило
меня, и вдруг я осознал, что это - облик города. Строения не стояли
массивными прямоугольниками, которые формируют шаблоны улиц, как это
бывает в городах Земли. И я подумал: "Это не земной город", хотя это
почему-то так удивило меня, хотя я с самого начала должен был понимать,
что это не город Земли. Это был город Кошарика.
- Это - Центр, - сказал Кошарик. - Галактический Центр. Я подумал:
чтобы понять это, ты должен его увидеть.
- Спасибо, что показал мне его. Это помогает мне понять.
Я даже не удивился, что Кошарик разговаривает со мной. В таком
состоянии ничему не удивляются.
Примерно к этому времени я осознал также, что рыбки, касавшиеся
губами моего мозга, больше не трогают меня. Очевидно, они сделали все, что
было нужно, убрали всю отслоившуюся кожу, все маленькие кусочки крови,
закончили свою работу и уплыли.
- Ты родился здесь? - спросил я.
- Нет, я начался не здесь, а на другой планете, очень далеко отсюда.
