- Знаю, - мягко сказала Сара. - Все это мне известно, Джон. Последние три картины...
Он живо повернулся к ней.
- Как, неужели...
Она покачала головой.
- Нет, Джон. Они никому не нужны. Мода не та. Реализм - это старо. Сейчас в чести импрессионизм. Мазня...
- Мы слишком богаты, - сказал Вебстер. - У нас слишком много всего. Мы получили все, все и ничего. Когда человечество перебралось на Юпитер, Землю унаследовали те немногие, которые на ней остались, и оказалось, что наследство для них чересчур велико. Они не могли с ним справиться, не могли осилить. Думали, что обладают им, а вышло наоборот. Над ними возобладало, их подчинило себе, их подавило все то, что им предшествовало.
Она протянула руку, коснулась его руки.
- Бедный Джон.
- От этого не отвертишься, - продолжал он. - Настанет день, когда кому-то из нас придется взглянуть правде в глаза, придется начинать сначала, с первой буквы.
- Я...
- Да, что ты хотела сказать?
- Я ведь пришла проститься.
- Проститься?
- Я выбрала Сон.
Он быстро, испуганно вскочил на ноги.
- Что ты, Сара!
Она рассмеялась, но смех был насильственный.
- Присоединяйся, Джон. Несколько сот лет... Может быть. когда проснемся, все будет иначе.
- Только потому, что никто не берет твоих картин. Только потому...
- По тому самому, о чем ты сам сейчас говорил. Иллюзии, Джо. Я знала, чувствовала, просто не умела до конца осмыслить.
- Но ведь Сон - тоже иллюзия.
- Конечно. Но ты-то об этом не будешь знать. Ты будешь воспринимать его как реальность. Никаких тормозов и никаких страхов, кроме тех, которые запрограммированы. Все очень натурально, Джо, натуральнее, чем в жизни. Я ходила в Храм, мне там все объяснили.
- А потом, когда проснешься?
- Проснешься вполне приспособленным к той жизни, к тем порядкам, которые будут тогда царить. Словно ты родился в той эре. А ведь она может оказаться лучше. Как знать? Вдруг окажется лучше.
- Не окажется, - сурово возразил Джон. - Пока или если никто не примет мер. А народ, который ищет спасения в Сне, уже ни на что не отважится.
Она вся сжалась, и ему вдруг стало совестно.
- Прости меня, Сара. Я ведь не о тебе... Вообще ни о ком в частности. А обо всех нас, вместе взятых.
Хрипло шептались пальмы, шурша жесткими листьями. Блестели на солнце лужицы, оставленные схлынувшей волной.
- Я не стану тебя переубеждать, - добавил Вебстер. - Ты все продумала и знаешь, чего тебе хочется.
~Люди не всегда были такими,~ подумал он. ~В прошлом, тысячу лет назад, человек стал бы спорить, доказывать. Но джуэйнизм положил конец мелочным раздорам. Джуэйнизм многому положил конец.~
- Мне все кажется, - мягко заговорила Сара, - если бы мы не разошлись...
Он сделал нетерпеливый жест.
- Вот тебе еще один пример того, что нами потеряно, что упущено человечеством. Да, многого мы лишились, если вдуматься... Нет у нас ни семейных уз, ни деловой жизни, нет осмысленного труда, нет будущего.
Он повернулся и посмотрел на нее в упор.
- Сара, если ты хочешь вернуться...
Она покачала головой.
- Ничего не получится, Джон. Слишком много лет прошло.
Он кивнул. Что верно, то верно.
Она встала и протянула ему руку.
- Если ты когда-нибудь предпочтешь Сон, найди мой шифр. Я скажу, чтобы оставили место рядом со мной.
- Не думаю, чтобы я захотел, - ответил он.
- Нет так нет. Всего доброго, Джон.
- Постой, Сара. Ты ничего не сказала о нашем сыне. Прежде мы с ним часто встречались, но...
Она звонко рассмеялась.
- Том почти уже взрослый, Джон. И только представь себе, он...
- Я его давно не видел, - снова начал Вебстер.
- Ничего удивительного. Он почти не бывает в городе. Видно, в тебя пошел. Хочет стать каким-то первооткрывателем, что ли, не знаю, как это называется. Это его хобби.
- Ты подразумеваешь какие-нибудь новые исследованиям. Что-нибудь необыкновенное?
- Это точно, необыкновенное, но не исследование. Просто он уходит в лес и живет там сам по себе. Он и несколько его друзей. Мешочек соли, лук со стрелами... Странно, что говорить, но он очень доволен. Уверяет, будто там есть чему поучиться. И вид у него здоровый. Что твой волк: сильный, поджарый, глаза такие яркие...
Она повернулась и пошла к двери.
- Я провожу, - сказал Вебстер.
Она покачала головой.
- Нет, лучше не надо.
- Ты забыла кувшин.
- Возьми его себе, Джон. Там, куда я иду, он мне не понадобится.
Вебстер надел "мыслительный шлем" из пластика и включил пишущую машинку на своем рабочем столе.
~Глава двадцать шестая~, подумал он, и тотчас машинка защелкала, застучала, появились буквы: @"ГЛАВА ХХVI".@
На минуту Вебстер отключился, перебирая в уме данные и намечая план, затем продолжил изложение. Стук литер слился в ровное жужжание:
@"Машины продолжали работать, как прежде, под присмотром роботов производя все то, что производили прежде.
И роботы, зная, что это их право - право и долг, - продолжали трудиться, делая то, для чего их сконструировали. Машины все работали, и роботы все работали, производя материальные ценности, словно было для кого производить, словно людей были миллионы, а не каких-нибудь пять тысяч.
И эти пять тысяч - кто сам остался, кого оставили - неожиданно оказались хозяевами мира, соразмеренного с потребностями миллионов, оказались обладателями ценностей и услуг, которые всего несколько месяцев назад предназначались для миллионных масс.
Правительства не было, да и зачем оно, если все преступления и злоупотребления, предотвращаемые правительством, теперь столь же успешно предотвращались внезапным изобилием, выпавшим на долю пяти тысяч. Кто же станет красть, когда можно без воровства получить все, что тебе угодно. Кто станет тягаться с соседом из-за земельного участка, когда весь земной шар - сплошная незанятая делянка. Право собственности почти сразу стало пустой фразой в мире, где для всех всего было в избытке.
Насильственные преступления в человеческом обществе давно уже фактически прекратились и, когда с исчезновением самого понятия материальных проблем право собственности перестало порождать трения, надобность в правительстве отпала. Вообще отпала надобность в целом рясе обременительных обычаев и условностей, которые человек начал вводить, едва появилась торговля. Стали ненужными деньги: ведь финансы потеряли всякий смысл в мире, где и так можно было получить все, что нужно, - хоть попроси, хоть сам возьми.
С исчезновением экономических уз начали ослабевать и социальные. Человек больше не считал для себя обязательным подчиняться обычаям и нормам, игравшим столь важную роль в насквозь пронизанном коммерцией доюпитерианском мире.
Религия, которая из столетия в столетие теряла свои позиции, теперь совсем исчезла. Семья, которую скрепляла традиция и экономическая потребность в кормильце и защитнике, распалась. Мужчины и женщины жили друг с другом без оглядки на экономические и социальные обстоятельства, которые перестали существовать".@
Вебстер снова отключился, и машинка умиротворенно замурлыкала. Он поднял руки, снял шлем, перечитал последний абзац.
~Вот оно,~ подумал, ~вот корень. Если бы не распались семьи. Если бы мы с Сарой не разошлись...~
Он потер бородавки на руке.
~Интересно, чья у Тома фамилия - моя или ее? Обычно они берут фамилию матери. Вот и я так поступил сперва, но потом мать попросила меня взять отцовскую. Сказала, что отцу будет приятно, а она не против. Сказала, что он гордится своей фамилией и я у него единственный ребенок. А у нее были еще дети.
Если бы мы не разошлись... Тогда было бы ради чего жить. Если бы не разошлись, Сара не выбрала бы Сон, не лежала бы сейчас в забытьи с "шлемом грез" на голове.
Интересно, какие сны она выбрала, на какой искусственной жизни она остановилась? Хотел спросить ее, но не решился. Да и не пристало спрашивать о таких вещах...~
Он снова взял шлем, надел его на голову и привел в порядок свои мысли. Машинка сразу защелкала:
@"Человек растерялся. Но ненадолго. Человек пытался что-то сделать. Но недолго. Потому что пять тысяч не могли заменить миллионы, которые отправились на Юпитер, чтобы в ином обличье начать лучшую жизнь. У оставшихся пяти тысяч не было ни сил, ни идей, ни стимула.
Сыграли свою роль и психологические факторы. Традиция - она тяжелым грузом давила на сознание тех, кто остался. Джуэйнизм - он принудил людей быть честными с собой и с другими, принудил людей осознать наконец тщетность их потуг. Джуэйнизм не признавал превратной доблести. А между тем оставшиеся пять тысяч больше всего нуждались именно в превратной, бездумной доблести, не отдающей себе отчета в том, что ей противостоит. Все их усилия выглядели жалкими перед тем, что было совершено до них, и в конце концов они поняли, что пяти тысячам не под силу осуществить мечту миллионов.
Всем жилось хорошо. Так зачем терзаться? Есть еда, есть одежда, есть кров, есть дружеское общение, развлечения, всяческие удобства. Есть все, чего только можно себе пожелать.
И человек прекратил попытки что-то сделать. Он наслаждался жизнью. Стремление достичь чего-то ушло в небытие, вся жизнь людей превратилась в рай для пустоцветов".@
Вебстер снова снял шлем, протянул руку и нажал кнопку, выключая машинку.
~Если бы нашелся хоть один желающий прочесть то, что я напишу, ~думал он. ~Хоть один желающий прочесть и осознать. Хоть один, способный уразуметь, куда идет человек.
Конечно, можно им рассказать об этом. Выйти на улицу, хватать каждого за рукав и держать, пока все не выскажу. И ведь они меня поймут, на то и джуэйнизм. Поймут, но вдумываться не станут, отложат впрок где- нибудь на задворках памяти, а извлечь оттуда потом будет лень или недосуг.
Будут предаваться все тем же дурацким занятиям, развлекаться все теми же бессмысленными хобби, которые заменили им труд. Рендолл с его отрядом шалых роботов ходит и упрашивает соседей, чтобы позволили переоборудовать их дома. Бэлентри часами изобретает новые алкогольные напитки. Ну, а Джон Вебстер убивает двадцать лет, копаясь в истории единственного города Земли.~
Тихо скрипнула дверь, и Вебстер обернулся. В комнату неслышно вошел робот.
Да, в чем дело, Оскар?
Робот остановился - туманная фигура в полумраке кабинета.
- Пора обедать, сэр. Я пришел узнать...
- Что придумаешь, то и годится, - сказал Вебстер. - Да, Оскар, положи-ка дров в камин.
- Дрова уже положены, сэр.
Оскар протопал к камину, наклонился, в его руке мелькнуло пламя, и щепки загорелись.
Понурившись в кресле, Вебстер глядел, как огонь облизывает поленья, слушал, как они тихо шипят и потрескивают, как в дымоходе просыпается тяга.
- Красиво, сэр, - сказал Оскар.
- Тебе тоже нравится?
- Очень нравится.
- Генетическая память, - сухо произнес Вебстер. - Воспоминание о кузнице, в которой тебя выковали.
- Вы так думаете, сэр?
- Нет, Оскар, я пошутил. Просто мы с тобой оба анахронизмы. Теперь мало кто держит камины. Незачем. А ведь есть в них что-то, что-то чистое, умиротворяющее.
Он поднял глаза на картину над камином, озаряемую колышущимся пламенем. Оскар проследил его взгляд.
- Как жаль, сэр, что с мисс Сарой все так вышло, - сказал он.
Вебстер покачал головой.
- Нет, Оскар, она сама так захотела. Покончить с одной жизнью и начать другую. Будет лежать там, в Храме, и спать много лет, и будет у нее другая жизнь. Причем счастливая жизнь, Оскар. Потому что она ее сама задумала.
Его мысли обратились к давно минувшим дням в этой самой комнате.
- Это она писала эту картину, Оскар. Долго работала, все старалась поточнее передать то, что ее занимало. Иной раз смеялась и говорила мне, что я тоже здесь изобретен.
