золотистые брови, отчего глаза его становились совсем темными. Люди вокруг
молчали, потупившись: всем было ведомо, что во гневе князь Юрий пылок и
неудержим.
За плечами Юрия стоял его брат Олег Красный с племянником Ингварем.
Олег не походил на своего старшего брата ни цветом, ни ростом. Голова
его и борода были темны подобно меху летнего куня, и кольца волос,
спадавшие на широкие плечи, отливали чернью. Лицо Олега было бело и сухо,
нос тонок и крылат, глаза же серые и выпуклые, подобно очам сокола,
молнией обдавали всякого, кто стоял против него. За этот соколиный взгляд,
за белозубую улыбку и за богатырскую осанку и прозвали рязанцы молодого
Олега Красным.
Ингварь тоже был высок ростом, но тонок в кости, гибок подобно вешней
лозе и упруг, как половецкий лук. Его продолговатое темноглазое лицо
только начало пушиться легкой порослью бороды и усов. Ингварь считался еще
княжичем и ждал от дядьев своих, Юрия и Олега, удела.
Князь Юрий издали заметил фигуру известного на Рязани и по всей Оке
воина Евпатия и чуть заметно кивнул ему головой, увенчанной легкой
шапочкой, отороченной молодым соболем. Перед Евпатием почтительно
расступались именитые люди, и он встал на нижнюю ступеньку крыльца.
- Прибыл? - спросил Юрий.
- Утром пришли водою, княже. Дары тебе мещерского царя сложил в твои
кладовые.
- Знаю. Видел. Спасибо за верность, Евпатий. О напасти слышал?
- Осведомлен кратко.
- Черное облако нависло над Доном и Проней. Идут чужеземцы. Они хотят
посечь Русь и покорить ее. Биться будем. Тебе же даю я высокое поручение.
Обернувшись назад, князь поманил взглядом молодого Ингваря. Тот
выступил вперед и положил обе руки на рукоять меча.
- Пойдешь, Евпатий с княжичем на Чернигов просить рати у
свойственника моего и свата - князя Михаила Всеволодовича. Всю Русь против
врагов поднять надо. Гибель грозит нам, и остановить беду можно только
сообща. Подойди ко мне! - обратился князь к Ингварю и положил ему на плечо
маленькую, крепкую руку. - Великую заповедь даю тебе, отрок, и ты ее свято
выполни. Не для себя прошу - за Русь умоляю и за Рязань, где погребены
твои предки. Помни Чернигов и приведи к нам на подмогу полки князя
Михаила. Скажи ему: сгинет от чужеземцев Рязань, не стоять и Чернигову!
Пусть памятуют Калку и беду князя Игоря Новгород-Северского. Полки веди
сам, опираясь на воина и воеводу нашего, молодого Коловрата. Он твой
советчик и твоя правая рука. Ты же, Евпатий, не оставь княжича, помоги ему
склонить на братскую помощь черниговцев и заедино собери княжеский побор в
наших волостях отеческих - елецких и амченских. В эту грозную годину нужна
Рязани каждая лепта.
Евпатий склонил перед князем голову. Рядом с ним встал Ингварь.
Юрий обнял племянника и поцеловал в лоб. Евпатия же перекрестил и,
заглянув в глаза, слегка потряс за плечи:
- Ты надежда моя Евпатий. Иди и помни: за тобой Рязань и Русь. Отец
твой, сотник, остается в городе, воеводой большой осады...
Юрий говорил торопливо и не давал Евпатию возможности сказать свое
слово. Горько тому было уходить в черниговские края от бранной дружины
князя, с которой ходил он на Цну и Мокшу покорять мордву, бился под
Кадомом с мерей и достигал берегов Волги-реки.
- Знаю все, - словно прочитав мысли Евпатия, сказал князь Юрий. -
Хочешь ты занять место в моем полку. Знаю, Евпатий, и сам скорблю, что не
буду в час испытаний видеть тебя по правую свою руку. Ты нужен для другого
дела. Иди!
И еще раз перекрестил его князь, и при этом скорбь искривила его
золотистые брови, в уголках рта дрогнула искренняя печаль.
Евпатий низко поклонился князю, коснувшись пальцами пола, и сошел с
крыльца. Плечом он почувствовал при этом сухое и крепкое плечо сошедшего
вместе с ним Ингваря.
Выезд был назначен на следующее утро.
С вечера выбрал себе Евпатий коня из табуна, пригнанного из-за Оки.
Это был серый, в яблоках, с аспидной гривой четырехлеток, которого он сам
по весне объезжал на Княжом Лугу. Потом пригнал коня на спину легкое с
алым потником седло.
Из конюшни, передав коня Нечаю, Евпатий прошел вслед за сотником в
низкую дверь кладовой, где складывались конская упряжь, оружие.
Здесь Евпатий долго выбирал себе, взвешивая на руке, меч и секиру.
Старый сотник снял со стены круглый половецкий щит, кованный по кругу
серебром и чернью, и оглянулся на сына. В его глазах, вдруг ставших
большими и светлыми, возник тот облик снисходительной ласки, который был
памятен Евпатию с детства: так смотрел на него отец, гордясь и опасаясь за
его жизнь.
- Иди и блюди Русь, сын мой, - сказал он опуская глаза. - Пусть меч
твой будет крепок и крепка душа. Жену твою и отрока-сына сохраню я.
Он передал Евпатию свой щит.
...В низкой подклети, куда в крохотное отверстие проникал голубой
звездный свет, Евпатий долго сидел на краю своей постели. К его плечу
льнул Михалко. Мальчик трогал быстрыми пальцами бороду отца, усы и дышал
при этом в самое ухо Евпатия. Воин чувствовал нежное тепло сына, слышал,
как билось у его груди маленькое сердце.
Белыми руками тянулась к мальчику мать. Евпатий не различал в
сумерках лица жены, ему видны были только золотые искорки в ее широко
раскрытых глазах.
- Уронишь мальчонку, Евпатий, - шептала Татьяница. - Дай его мне! Ну,
отдай же!
Взявши мальчика на руки, она сказала:
- Не хочется мне отпускать тебя в дальнюю сторону, Евпатий. Сердце
щемит и сулит долгую разлуку. Как мы без тебя тут будем в такую трудную
годину?
- Ворочусь я скоро, лада. В доме родительском никто вас не тронет.
- А ворог придет к Рязани, кто защитит нас без тебя, Евпатий?
- Не пустит ворога к городу князь наш. Дружина его храбрая заступит
чужеземцам дорогу.
- Примечали старые люди приметы и говорили на посаде: быть Рязани в
разоренье. А что, если приметы те сбудутся?
- Лгут старые люди, голубка. Без примет строилась Рязань, и не
приметам повалить ее.
- Не брани старых людей, Евпатий.
- Если подойдет ворог к стенам Рязани, то еще не затупился меч у отца
моего. Разве дрогнет в руках его бранная палица?
- Чернигов - путь не близкий! Прогляжу я свои очи, на дорогу глядючи!
- Поспешать я стану. О тебе думать буду. С птицей быстрою пришлю тебе
весточку...
Когда под застрехой прокричал старый петух и ему дружно отозвались
петухи в других концах города, Евпатий услышал, что старик сотник вышел на
дворовое крыльцо и сказал глухим спросонья голосом:
- Коней седлать!
Евпатий вышел из подклети на серый от росы двор. В стойке фыркал и
бил нетерпеливым копытом в долбленую колоду конь. Конюший Нечай ворчал,
уговаривая коня:
- Не блажи! Кому говорят! Угомонись же ты, волчья сыть! Вот погоди,
дальняя дорога жир-то с тебя спустит...
Когда на площади перед царским теремом проиграл рог собора, Евпатий
выехал за ворота родительского дома. Следом за ним выехал конюший Нечай
Проходец и воин Замятня - серый медведеобразный муромчанин, ратный
сподвижник старого сотника.
Перед крыльцом Евпатий сошел с седла и, придерживая левой рукой меч,
правой снял с головы тяжелый шлем.
На верхней ступеньке крыльца стоял сотник. За ним в почтительном
отдалении стояла мать Евпатия - старая Дарьица, женщина сырого сложения и
бесконечной доброты.
Евпатий склонил колено перед сошедшим на последнюю ступеньку отцом.
Сотник положил на голову сына тяжелую руку. И в эту короткую минуту
расставанья пробежала перед Евпатием вся его жизнь; вспомнились и обожгли
горечью невозвратимости отрочество, первая охота с отцом на красного
зверя, рыбные ловы в затонах Оки, юность с ратными походами, первая рана
от вражеского копья и затмевающий свет очей пыл боя...
Евпатий припал щекой к рукаву отца и проговорил срывающимся шепотом:
- Прости мне, батюшка, все мои вины и обиды...
Вслед за сотником приблизилась к Евпатию мать. Евпатий обнял старуху,
в слезах прильнувшую к его груди. И тотчас же по дубовому настилу
городового проезда застучали копыта многих коней и из-за угла выехал
княжич Ингварь.
Сотник оторвал от сына старую Дарьицу и молодуху-жену, заслонил их
плечами и вскинул вперед правую руку:
- Добрый путь, княжич! Пусть лежит на твоей дороге счастье-удача!
Евпатий занял свое место рядом с княжичем, в последний раз оглянулся
на отчий дом и выехал за кованые городские ворота.
На посаде и в слободах начинался трудовой день.
Зеленым прогоном, отдуваясь, прошли угрюмые коровы, понукаемые
плеткой пастуха и его голосистым рожком. Из прокуренных древесным дымом
кузниц уже пробивался дробный перестук молотков. Ныне ковали работали от
зари до зари, выполняя княжеский заказ: отваривали мечи, ковали секиры и
дротики, слаживали латы и тянули стальную кольчужную нить. По локоть
измазанные рыжей глиной гончары работали у кругов, подвязав лычком
спадающие на глаза волосы. Выведенные ими горшки, крынки и мисы
подхватывались их подручными обжигальщиками и устанавливались в печах,
дышавших синеватым жаром. Чуть дальше путников обдало домовитым и хмельным
духом квасоварни. Там хлебница-стряпуха выносила на крыльцо студить
огромные, как мельничные жернова, горячие хлебы. Со стороны прудика,
замлевшего в тени лозин глубокого тумана, слышался ранний перестук вальков
портомоек...
И на каждом шагу - около домов, на задворках и широких прогонах -
виднелись в кучку и в одиночку воины. Одни из них проводили коней, другие
точили на точильных камнях зазубренные мечи, рассыпая пучки разноцветных
искр, там несколько воинов замеряли по торбам овес, а тут, сойдясь в
тесный круг, пили из липового жбана хмельную брагу и уже затягивали
песни...
Город был наводнен ратными людьми, оттого он и казался шумным в этот
ранний час.
Пологим съездом дорога спускалась к реке. С каждым шагом коней город,
казалось, встал все выше и выше. Вот первый луч солнца скользнул и зажег
крест храма, потом красноватым бликом лег на овершие и скат городской
башни, разом вспыхнул во многих слюдяных окнах княжеского терема...
И вдруг с высоты полился густой и тягучий звон чугунного била,
созывавшего люд к ранней утрене. Звон проплыл по широкой глади реки,
перекатился в березовые рощи и певучим отзвуком исчез в небесной лазури.
Словно вызванные звоном, на битой лесной дороге, что вела на Коломну и на
Москву, появились многие всадники. То подходили к Рязани войска
Коломенского князя.
Над передней группой воинов развернулся и вспыхнул на солнце
малиновый стяг.
Кони потянулись к воде.
Шишаки [металлический шлем с острием, на конце которого обычно была
небольшая шишка] и латы воинов отразили золотой свет солнца.
ДИКОЕ ПОЛЕ
В добром Соте небольшой отряд княжича Ингваря перешел вброд Проню и
вступил в темень лесов Чернораменья.
Поспешая, Ингварь, по доброму совету Евпатия, свернул с большой
пронской дороги прямо на Дубок. Здесь пролегал глухой путь на елец, к
Тихой Сосне, за которой начинались земли черниговского князя и волости,
отошедшие по отеческому праву к рязанским князьям. Пути до них было восемь
суток.
На Ранове, быстрой реке с омутами и заводями, в которых ловцы руками
брали усатых сомов и сердитых налимов, поселения рязанцев были часты и
людны. Тут жили вятичи, исконное приокское племя, уступившее место
пришедшим из Киевской Руси рязанцам.
Вятичи были умелыми землепашцами. На полях и по лесным полянам вокруг
