был обязательно остановиться по дороге. Таким местом, к примеру, может
оказаться регулируемый перекресток... Точно, мы тогда с Кудесником и
Волком останавливались перед таким перекрестком! Получив эту информацию,
он бы, Свет, закляв себя на невидимость, подождал бы экипаж академика у
перекрестка, никем бы не замеченный проник в карету, вонзил бы Барсуку в
сердце нож и точно так же - никем не замеченный - вылез. И дело в шляпе!
Свет связался со Смирным. Тот оказался на месте, с надеждой смотрел в
волшебное зеркало.
Свет помотал головой:
- Пока ничего утешительного. Мне нужна информация, каким маршрутом
Барсук обычно возвращался домой.
Буривой залез в какую-то папку, продиктовал названия улиц.
Кажется, на одном из этих перекрестков в тот день и останавливалась
карета Кудесника... Можно было бы, разумеется, задать сыскнику прямой
вопрос - нет ли на маршруте регулируемых перекрестков? Но тогда бы любой
дурак догадался, что за мысль пришла Свету в голову! Поэтому он ни о чем
спрашивать Смирного не стал. Он распрощался с сыскником и связался со
знакомым офицером транспортного отдела столичной стражи.
Через несколько минут у него был список всех регулируемых стражниками
новгородских перекрестков.
Поблагодарив офицера, Свет разъинициировал волшебное зеркало и достал
с книжной полки карту столицы. Много трудов ему не потребовалось - на
маршруте, которым Барсук возвращался домой, имелось два регулируемых
перекрестка.
Стало быть убийца мог оставить следы на одном из этих перекрестков.
Беда лишь в том, что эти следы надо было искать еще в пятницу ночью. Тогда
возможно на уличных столбах или стенах домов и сохранилась бы голограмма
заклятия на невидимость. Но не сегодня, в седмицу. Сегодня от нее остались
одни рожки да ножки. Впрочем, стоп!
Вот тут Света даже оторопь взяла. Потому что до него дошло, что
убийца все-таки мог оставить следы, которые можно было разыскать и по
прошествии нескольких дней после случившегося. Только не на стенах домов
или фонарных столбах, а в памяти кого-либо из волшебников, по чистой
случайности оказавшихся в тот момент поблизости от места убийства.
Разумеется, они не видели, как убийца втыкал нож в сердце Барсука, но
заметить, как он садился в карету, вполне могли. Просто тогда они на это
не обратили внимания.
И не важно, что такие волшебники на самом деле и не найдутся вовсе. В
данном случае важно, что они МОГЛИ оказаться вблизи места преступления.
Ведь убийца не может быть уверен, что их там не было. А стало быть, у него
должны быть опасения, что они там оказались. И видели, как он залезал в
карету. И если они вспомнят, что стоящая перед перекрестком карета
принадлежала академику Барсуку... если вспомнят, что влезавший в нее
волшебник воспользовался заклятьем на невидимость... если вспомнят, как
выглядел оный волшебник... Конечно, все это косвенные улики, но
вероятность подобного развития событий все равно должна волновать убийцу.
А если еще обнаружатся мотивы? Да еще найдется нож, который вонзили в
сердце академику?.. Нет, подобного развития событий убийца бояться должен.
А значит его можно напугать еще больше - если он почувствует внимание к
своей персоне. Причем (если убил Барсука Лапоть) лучше всего было бы,
чтобы он не понял, чье внимание он чувствует: ведь ему известно, что в
момент убийства чародея Смороды никак не могло быть на месте преступления.
А потому, если чародей Сморода скажет ему, что видел его на неком
перекрестке садящимся в некую карету некоего академика, то опекун Лапоть
попросту плюнет в физиономию чародею Смороде. И подаст на Смороду в суд.
За клевету. А вот если Лапоть почувствует, что на него кто-то смотрел. И
то ли узнал, то ли не узнал, то ли вспомнил, то ли не вспомнил... Вот
здесь он может испугаться. И тогда уже можно будет разобраться, чего он
испугался. В особенности если он совершит после этого какую-нибудь
оплошность...
Что ж, прекрасно! Но теперь возникают два вопроса. Вопрос первый:
стоит ли посвящать во все это сыскника Смирного?
Некоторое время поломав голову, Свет решил, что сейчас (по крайней
мере до тех пор, пока не выяснится хоть что-либо определенное) не стоит, и
перешел ко второму вопросу. Второй вопрос был посложнее.
И в самом деле, судари, как чародея Лаптя, являющегося достаточно
квалифицированным волшебником, обвести вокруг перста, чтобы он понял, что
им интересуются, и не понял - кто? Здесь требуется обязательное прикрытие.
А в качестве прикрытия должен сработать кто-то по квалификации не ниже
Света. Лучше всего - сам Кудесник... Но к Кудеснику не пойдешь, не имея
фактов... В общем ситуация оказывалась безвыходной. И безвыходной бы
осталась.
Но назавтра начиналась Паломная седмица. И именно по этой причине
Свет перед самым ужином нашел выход.
Утром в седмицу Репня понял, что угодил к этой сучке в капкан.
Впрочем, сия мысль откровенно покоробила его, и он понял, что назвал Веру
"сучкой" в последний раз. Не могла эта куколка быть сучкой, ну никак не
могла! А в том, что случилось между ними во середу, полностью виноват он
сам. Верочка же попросту расценила, что врач пользуется ее телом в
качестве платы за справку. Кстати, ведь так оно и было...
Сегодня среди персонала Временной медицинской комиссии, как и во всех
правительственных учреждениях столицы был вновь объявлен рабочий день.
Количество паломников возросло до невозможности. Возросло, естественно, и
число не имеющих справок. Поэтому седмица оказалась исключительно сложным
днем. Несмотря на увеличение штата щупачей очереди выросли. Паломники
нервничали, ругались друг с другом, и возрастающее в коридорах напряжение
поневоле передавалось щупачам.
Однако Репня с удивлением обнаружил, что на него ментальное давление
не оказывает ни малейшего влияния. Он работал быстро и с удовольствием.
Когда к нему в кабинет заходила молоденькая симпатичная паломница, он по
привычке отмечал ее красу, но это была совсем не та краса, на которую он
обращал внимание раньше. И оказывалось, что того, привычного желания тут
же завалить девицу на кушетку нет и в помине. Наоборот, он ловил себя на
том, что представляет себе Верочку, и краса очередной соискательницы
медицинской справки тут же меркла. А сердце начинало биться как
сумасшедшее. Так оно билось раньше лишь в канун оргазма...
Нет, у Репни не было никаких сомнений: Верочка явно околдовала его.
Сам он так резко измениться не мог. Ведь в своей жизни он встречался со
множеством женщин, и ввек не было у него этого странного сердцебиения. И
никогда еще он не ощущал такого равнодушия ко всем прочим женщинам.
Конечно, он околдован...
Но самым удивительным оказалось то, что он не имел против подобного
колдовства никаких возражений. Ему даже нравилось свое нынешнее состояние.
Разве плохо, когда небо кажется таким синим, а солнце - таким ярким? И
даже тупая боль в сердце - неожиданно приятной? Нет, подобное колдовство
ему нравилось, и никто раньше не сумел проделать с ним столь удивительную
вещь. В том числе, и Ясна... Там все было иначе, там... Впрочем, какое ему
теперь дело до того, что было "там"! Главное теперь было "здесь". Сейчас!
И хотелось немедленно увидеть Верочку, да-да, просто увидеть - ничего
ему больше от нее не надо. Ну разве что легонько коснуться ее нежной
ручки... А больше - ничего!
Увы, даже коснуться ее ручки было невозможно. Ведь рядом с Верочкой
сидел в качестве цербера этот чертов кастрат. Как собака на сене... И
опосля всего случившегося снова появиться в его доме Репня попросту не
мог. Тем более что кастрат чертовски подозрителен и сразу смекнет, что к
чему. Нет, туда не попадешь!
Нельзя сказать, что этот вывод портил Репне настроение - настроение
ему сегодня не могло испортить ничто, - но какое-то беспокойство в душу он
вносил. Впрочем, беспокойство это лишь заставляло Репню на полную катушку
шевелить мозгами. И в конце концов мозги сработали.
Мысль, правда, не очень пришлась ему по душе, но иного выхода он пока
не видел. Да, придется опять обращаться к старой ведьме, ну так и что ж!..
В конце концов, деньги ей все равно нужны, а он теперь не такой дурак,
чтобы вновь воспользоваться способностями Огненного Змея. Нет, все, что
ему нужно, - это снова увидеть Верочкино личико.
Пусть не будет позавчерашнего восхитительного удивления, пусть не
будет ротика буквой "О", но показать ее в зеркале ведьма наверняка сумеет.
Тем более что пуговица от Верочкиного платья по-прежнему у нее.
Репней внезапно овладело нетерпение, и он с большим трудом дождался
окончания рабочего дня. Едва сдал кабинет сменщику, явился Вадим Конопля.
От друга удалось отбиться: он был парень вполне понятливый. Потом Репня
долго ловил извозчика - у простых-то словен был день отдыха, и извозчики
шли нарасхват.
Нетерпение нарастало.
Наконец, опосля получаса метаний вокруг площади Первого Поклона,
попалась свободная трибуна, но извозчик воспринял желание Репни попасть в
район порта без должного энтузиазма: в седмицу вечером клиента там найти
было проблематично, а за простой Репня платить явно не собирался. Однако,
немного поспорив, сторговались.
Нетерпение овладело Репней уже до такой степени, что он чуть было не
позабыл об осторожности. И все же привычка не подвела: вовремя
опомнившись, он, как и в пятницу, назвал извозчику параллельную улицу.
Он стоял перед домом ведьмы, едва не приплясывая от возбуждения, и
нетерпеливо дергал ручку звонка. За дверью стояла мертвая тишина. Тогда
Репня принялся колотить в дверь носком ботинка. А потом и вовсе кулачищем.
В ответ ни скрипа, ни шороха.
- Что вы двери ломаете? - раздался за спиной визгливый женский голос.
- Нет так никого.
Репня обернулся. Из окна дома напротив торчала седая старушечья
голова. Старушонка смотрела на него с возмущением и неприязнью.
- И чего, спрашивается, ходют? Ходют и ходют... Пусто там. И
колотиться незачем!
- А где хозяйка? - хрипло спросил Репня.
- Уехала она, - ответила старуха. - Сегодня утром собралась в
одночасье и уехала.
- А куда?
- Куды-куды!.. На вокзал. А дале - не знаю. Она не докладала! Да мне
и ни к чему... Просила только передавать тем, кто придет, что ее не будет,
долго не будет. Так что ступайте, молодой человек, своей дорогой.
- Спасибо! - Репня вновь посмотрел на двери столь необходимого ему
дома.
Мысль о том, что он притащился сюда зря, оказалась неприятной, но
делать было нечего. По-видимому, ведьма откровенно перепугалась. И надо
думать, напугал ее вовсе не Репня. Ведь и позавчера было видно, как она
струсила, когда произошло то, чего она явно не ожидала.
Репня бросил взгляд в окно дома напротив. Старуха по-прежнему
внимательно следила за подозрительным субъектом. Надо было уносить ноги.
И тут он краем глаза заметил мелькнувшую на тротуаре голубую искорку.
Повернул голову. Возле ступенек крыльца лежала пуговица. Та самая, которую
он принес сюда позавчера. От Верочкиного платья.
Репня наклонился, делая вид, что завязывает шнурок на ботинке,
незаметно подобрал пуговицу, сунул ее в карман кафтана. И не спеша зашагал
прочь.
Как и вчера, перед ужином пошли гулять.
Вера предложила взять с собой Забаву, и Свет был согласен, но Забава
после обеда выглядела странно-грустной, словно заболела. Однако когда Свет
спросил у Берендея о самочувствии племянницы, тот заявил, что с нею все в
порядке. Мол, встречалась в первой половине дня со своей воспитательницей,
