Главная панель управления светом была пристегнута липучками к его
груди. Он набрал коды шести концентрированных световых пятен, уверенной
рукой сфокусировав их на сверкающем, как драгоценность, пузыре. Другие
источники света потускнели и погасли. Комната блистала разноцветными
огнями. Грани рукотворного драгоценного камня отбрасывали блики во всех
направлениях. С кажущейся небрежностью Рауль подтолкнул мерцающий
шар, тот стал вращаться, и Городской Зал утонул в его сверхъестественном
радужном огне.
Плывя в воздухе впереди шара, Рауль установил свой "Мюзикмастер" на
режим внешних динамиков, прицепил его липучками к бедру и начал играть.
Сначала - долгие незатухающие теплые тона. Шар трепетал им в такт,
отвечая на их вибрации, выражая музыку визуально. Затем расплывчатые
трели в более высоком регистре, с аккордами, имитирующими деревянные
духовые инструменты, поддерживаемые замкнутой секвенцией в среднем
регистре. Шар словно дрожал, пульсировал от избытка энергии. Возникла
простая мелодия, изменилась, вернулась, снова изменилась. Шар блистал в
совершенном контрапункте. Тон мелодии изменялся от контрабаса до
скрипки, затем к органу, потом к чистой электронной музыке, и снова назад,
и шар отражал каждое изменение с изящной точностью. Появилась басовая
тема. Рожки. Я оторвался от стенки, одновременно для того, чтобы уйти из
сферы дурного воздуха, а также чтобы под иным углом взглянуть на
драгоценность. Другие поступали аналогично, перемещаясь осторожно,
пытаясь органично войти в искусство Рауля.. Спонтанно мы начали
танцевать, перебрасываемые музыкой так же, как сверкающая драгоценность,
в буйстве красок, которые шар отбрасывал по сферической комнате. Оркестр
был пристегнут к бедрам Рауля, и в этом действе мы стали марионетками в
невесомости.
Всего лишь импровизация; без соответствия стандартам концерта. Простое
групповое упражнение, наслаждение чистым физическим комфортом
невесомости и совместное осознание этого факта. Это, если хотите,
напоминало пение вокруг костра, попытку подпевать незнакомым мелодиям
любимых песен друг друга. Только Гарри воздержался, паря как-то "боком"
со странной неуместной грацией полярного медведя в воде. Он таким
образом стал чем-то вроде второго центра танца, стал объективом камеры, к
которой Рауль направлял свое творение, а мы наше. (Рауль и Гарри по-
дружились мгновенно - трещотка и молчун. Они восхищались мастерством
друг друга.) Гарри перемещался неторопливо, впитывая нашу радость и
излучая ее назад.
Рауль мягко подтянул веревку, и у него в руках оказалась большая
проволочная петля, размер которой можно было менять. Он сделал ее чуть
больше, чем сверкающий драгоценный пузырь, захватил его в петлю и тотчас
быстро ее увеличил. Те, кто видел поверхностное натяжение, только
замаскированное гравитацией, не имеют никакого представления о том, какая
это могущественная сила. Переливающийся пузырь стал вогнутой линзой
приблизительно трех метров в диаметре, в пределах которой роились
многоцветные выпуклые линзы, и каждая из них была в буквальном смысле
слова совершенна. Рауль ориентировал ее по направлению к Норри, добавил
три лазера малой мощности с боков и заставил линзу вращаться подобно
Колесу Кали. И мы танцевали.
Через некоторое время рядом со шлюзом загорелся огонек, означающий,
что кто-то "стучит в дверь". Я должен был бы вздрогнуть от неожиданности
- к нам редко заходят посетители, - но я не обратил внимания,
поглощенный танцем в невесомости и гениальностью Рауля, отчасти и своей
собственной гениальностью, выразившейся в том, что я взял его на работу.
Шлюз открылся, впустив Тома Мак-Джилликади- что должно было меня
чертовски удивить и испугать. Я понятия не имел, что он собирается нанести
нам визит, и поскольку его не было на рейсовом корабле, на который я
только
что посадил Йенга и Дюбуа, это означало, что ему пришлось воспользоваться
весьма дорогим специально зафрахтованным судном, чтобы сюда попасть.
Что означало катастрофу.
Но я был как в теплом тумане, поглощенный танцем и, возможно, слегка
загипнотизированный сверкающим калейдоскопом Рауля из виноградного
сока, томатного сока и желе из лайма. Возможно, я даже не кивнул Тому в
знак приветствия и, понятно, совершенно не был удивлен тем, что он тогда
сделал. Он присоединился к нам. Без малейшего колебания он сбросил
тапочки с липучками, в которых пришел из гардеробной шлюза, шагнул в
воздух и присоединился к нам внутри сферы, используя провода, на которых
был расчален Рауль, чтобы расположить себя так, что наш узор в виде
треугольника стал квадратом. И тогда он стал танцевать с нами, подхватив
наши движения и ритм музыки.
Он заслуживал одобрения. Он был в чертовски хорошей форме для
человека, занимавшегося всей нашей бумажной работой, но бесконечно более
важно то (поскольку земная физическая подготовка столь бесполезна в
космосе), что он действовал явно без локальной вертикали и наслаждался
этим.
Теперь я действительно был изумлен до мозга костей, но не подавал виду и
продолжал танцевать, стараясь, чтобы Том не заметил, как я наблюдаю за
ним. Норри, танцевавшая напротив меня, поступила так же, а Линда, наверху,
похоже, и на самом деле ничего не замечала.
Изумлен? Да меня как громом поразило. Единственный фактор, из-за
которого нам пришлось отвергнуть шестнадцать студентов из наших семнад-
цати, был той же штукой, из-за которой списывали строительных рабочих
Скайфэка, и то же самое причиняло неприятности восьми работникам
Скайлэба из девяти в прошлом, когда проводились первые эксперименты по
жизни в невесомости: неспособность жить без локальной вертикали.
Если вы принесете золотую рыбку на орбиту, (бригада Скайлэба это
сделала), она будет беспомощно барахтаться в шаре воды. Покажите рыбе
явно видимую точку Отсчета, поместите плоскую поверхность вплотную к
водной сфере, (которая тогда сразу превратится в совершенную полусферу), и
рыба решит, что плоская поверхность - это речное дно, и соответственно
сориентирует свое тело. Уберите пластину, или добавьте вторую (ни одной
локальной вертикали или слишком много), и золотая рыбка скоро погибнет,
запутавшись насмерть. Скайлэб был специально построен с тремя
различными локальными вертикалями в трех главных модулях, и восемь из
девяти работников доверчиво и хронически приспособились к локальной
вертикали в том модуле, куда попали сначала, не задумываясь об этом
сознательно. Путешествие через все три модуля подряд доводило их до
головной боли; они ненавидели адаптер в доке, который был разработан так,
чтобы не иметь никакой локальной вертикали вообще. Физически
невозможно получить головокружение в невесомости, но они говорили, что
ощущают себя так, будто у них кружится голова всякий раз, когда их лишали
возможности видеть поблизости вполне определенные "пол" и "стены".
Так было у всех, кррме одного, описанного как "один из самых умных
астронавтов и в то же время один из самых извращенных". Он привязался к
доковому адаптеру, то есть к жизни без верха и низа. как утка к воде. Он
был
единственный из девяти, кто совершил психологический прорыв. Теперь-то я
знал, как мне крупно улыбнулась удача, что и Норри и Рауль оказались
сделаны из того материала, из которого получаются Звездные Танцоры. И
знал, как немного найдется подобных.
Но Том был, без сомнения, одним из них. Одним из нас. Его техника была
чертовски сырой, у него руки были как грабли, и спину он держал
совершенно неправильно, но его можно было научить. И он имел тот редкий,
неопределимый дар поддерживать равновесие в среде, отрицающей процесс
устойчивости. Он был в космосе дома.
Мне следовало держать это в голове. Он был таким с тех самых пор, как я
его знаю. В тот момент мне казалось, что я мгновенно осознал всю свою
колоссальную тупость - но я ошибался. Импровизированное закрытое
представление в конце концов завершилось. Музыка Рауля легкомысленно
перетекла в заключительные такты "Так говорил Заратустра", и пока длился
последний аккорд, Рауль твердой рукой проколол линзу, разбив ее на
миллионы радужных капель, которые разлетелись со сверхъестественной
грацией расширяющейся вселенной.
- Это надо убрать, - машинально сказал я, нарушая чары.
И Гарри поспешил включить воздухоочиститель, пока Городской Зал не
стал липким от фруктового сока и желе. Все вздохнули при этом, а
волшебник Рауль опять стал похожим на кролика малорослым парнем из
комик-оперы со шприцем и обручем в руках и широкой улыбкой на лице.
Отдав дань искусству вздохами, мы перешли к отдаванию дани молчанием.
Теплое сияние угасало не сразу. "Будь я проклят, - думал я, - за последние
двадцать лет у меня не было воспоминаний лучше этого". Затем я вернул
свои мысли в прежнее русло.
- Конференция, - сказал кратко я и направил свой полет к Раулю.
Гарри, Норри, Линда и Том встретили меня там, и мы сцепились руками и
ногами как попало и получили снежинку из людей в центре сферы. В ре-
зультате наши лица оказались по отношению друг к другу под разным углом,
но мы игнорировали это, как опытный диск-жокей игнорирует вращение
этикетки пластинки, которую он читает. Даже Том не обращал на это
практически никакого внимания. Мы приступили прямо к делу.
- Ну, Том, - сказала Норри первой, - что за авария?
- Скайфэк собирается свалить в кусты? - спросил Рауль.
- Почему ты не позвонил предварительно? - добавил я.
Только Линда и Гарри промолчали.
- Ууфф, - сказал Том. - Никакой аварии. Вообще ничего не случилось,
расслабьтесь. В деловом отношении все продолжает работать как до смеш-
ного хорошо отлаженные часы.
- Тогда почему ты прибыл специально зафрахтованным судном? Или ты
прибыл украдкой без билета на этом рейсовом, который только что отбыл?
- Нет, я прибыл не на рейсовом корабле, но меня привезло... такси. Я
нахожусь в невесомости почти столько же, сколько и вы. Я был на Скайфэке.
- На Скайфэке? - Я обдумывал услышанное с большим трудом. - И ты
морочил себе голову тем, что обеспечивал задержку своих звонков и почты,
чтобы мы не догадались?
- Совершенно верно. Я провел последние три месяца, работая в одном из
подразделений нашего ведомства на борту Скайфэка.
Это подразделение имело почтовый адрес где-то в нижней левой четверти
пульта нового, секретаря-администратора Токугавы.
- Угу, - сказал я. - И почему?
Том посмотрел на Линду, чью левую лодыжку он как раз держал, так уж
получилось, и подобрал слова.
- Помнишь ту первую неделю после того, как мы встретились, Линда?
Она кивнула.
- По-моему, я никогда в жизни не был так зол. Я думал, что ты - исчадие
ада. В тот вечер, когда я набросился на тебя в "Ле Мэнтнан", в последний
раз, когда мы спорили о религии - помнишь? Я тогда вышел оттуда и
полетел вертолетом прямо в Новую Шотландию, в ту проклятую общину, где
ты выросла. Приземлился в центре сада в три часа утра, перебудил половину
народа. Я орал на них и сыпал ругательствами больше часа, требуя, чтобы
мне объяснили, как, черт побери, они могли тебя вырастить такой
непроходимой идиоткой. Когда я наконец умолк, они поморгали, зевнули,
почесались, и здоровяк с совершенно невероятной бородой сказал:
- Ну, если вы действительно так друг друга достали, мы можем вам
порекомендовать начать ухаживать за ней, - с этими словами он вручил мне
спальный мешок.
Снежинка развалилась, так как Линда толчком вырвалась, и мы все
ухватились за то, что было под рукой, или оказались в свободном парении.
Том с легкостью, свидетельствующей о большом опыте, развернулся так,
чтобы видеть Линду, и продолжал обращаться прямо к ней.
- Я пробыл там неделю или около того, - продолжал он спокойно, - а
потом отправился в Нью-Йорк и записался на уроки танцев. Я учился танце-
вать, когда был ребенком, так как это часть обучения карате; навыки
возвратились, а работал я всерьез. Но я не был уверен, что это имеет
какое-то
отношение к танцу в невесомости, поэтому я и пробрался тайком на Скайфэк,
