твоё дело. Он убедил Ломбарди заставить Макси отступиться, потому что он
сам забирает дело, и Макси ничего не мог с этим поделать. Он был просто в
ярости. Ты даже не знаешь, как он зол. Ты должен остановить его, Дэнни!
-Я этого и хочу, Сара, - решительно заявил я. - Послушай, а где бы его
можно найти?
Он говорил что-то о том, чтобы поехать в Бруклин, - ответила она. - Он
сказал, что Сэм, возможно, появится сегодня вечером в твоем новом доме.
Я весь обмяк. Это значит, что он может ждать Сэма у моего дома, и когда
мы вернёмся домой из больницы, он будет как раз готов. Я тупо уставился на
телефон.
Теперь мне остаётся только одно. Добраться до дома раньше всех.
- Хорошо, Сара, - медленно сказал я и положил трубку на рычаг. Вышел из
будки и пошел обратно в комнату ожидания.
Я подошел к Сэму и постарался говорить совсем уж безразлично. - Ты не
дал бы мне свою машину на несколько минут, Сэм? - попросил я. Я обещал
Нелли привезти ей кое-какие вещи из дому, а моя машина осталась в
аэропорту.
- Да я отвезу тебя, пацан, - предложил он.
- Нет, не надо, поспешно ответил я. - Ты всё ещё слаб после
переливания. Отдохни пока. Я вернусь через двадцать минут.
Он вынул руку из кармана и подал мне ключи. Улыбаясь, протянул их мне.
- Ладно, чемпион.
Я вдруг глянул ему в глаза. Он не называл меня так уже многие годы.
Видно было, как тепло его улыбки отразилось в них.
- Всё в порядке, чемпион? - спросил он. Только мы двое знали, что
значат эти слова. В них заключался огромный смысл.
Я взял его за руку. - Всё в порядке, чемпион, - ответил я. Он сжал мне
руку, и я посмотрел вниз. Наши руки слились в пожатии. Удивительно, до
чего же похожи у нас руки: такой же формы, одинакового типа пальцы. Я
посмотрел ему в лицо. Глаза его излучали тепло, и я обожал его в этот миг.
Он - воплощение всего того, чем я хотел стать. И так оно было всегда. Что
бы я ни делал, я пытался переделать себя в него. Я заулыбался, так как
стал кое-что понимать. - Всё в порядке, чемпион, - повторил я. -
Благодарю, Сэм. Спасибо за всё. - Я взял у него ключи и направился к двери.
Меня остановил отец. - Езжай осторожней, Дэнни, - попросил он. - Мы не
хотим, чтобы с тобой что-нибудь случилось теперь.
- Ничего не случится, папа, - ответил я. - А если и так, то жалеть не
буду. У меня теперь в жизни есть почти всё. Я ни на что не жалуюсь,
возражений на будет.
Отец кивнул. - Хорошо, что ты так считаешь, Дэнни, - торжественно
промолвил он.
- Но все равно, будь осторожен. Ты все еще возбужден из-за рождения
сына.
Мощный мотор под капотом "кадиллака" канареечного цвета ровно гудел,
когда я направлялся в машине домой. Хорошо, что я еду в машине Сэма. Так
мне будет легче разыскать Макси, потому что тот ищет именно эту машину. Я
вовсе не тревожился из-за него. Я сумею договориться с ним.
Я быстро промчался по бульвару Линден к шоссе Кингз, затем свернул
влево на Кларендон. Там я повернул направо к своей улице. Глянул в
зеркало. Идущая сзади машина посигналила фарами. Она хочет обогнать меня.
Я хохотнул про себя и нажал на газ. Мне тоже некогда.
Огромная машина быстро среагировала, и мы понеслись в ночи. Я снова
глянул в зеркало. Та машина не отстаёт. Тогда я подумал, Макси, должно
быть , выследил Сэма до самой больницы.
Я сбросил газ, и машина сбавила скорость до пятидесяти. Вторая машина
быстро поравнялась со мной. Я выглянул из окна. Я был прав. Из неё на меня
смотрел Спит. Я ухмыльнулся ему и помахал рукой.
И тут я увидел, что в руках у Спита автомат. Он медленно стал поднимать
его.
- Спит! - заорал я. - Это ведь я, Дэнни! Всё отменяется.
Дуло по-прежнему поднималось. Я снова завопил. - Спит, ты с ума сошел!
Это же я, Дэнни!
Он было заколебался. Он повернул голову к заднему сиденью, и я увидел,
что у него шевелятся губы. Я быстро глянул туда, но разглядел лишь слабый
огонек сигары. Затем он снова повернулся ко мне, и дуло снова стало
подниматься. Я вспомнил слова Макси. " Теперь обратного пути нет..." На
заднем сиденье сидел Макси.
Теперь мне оставалось только одно. Как только появилась вспышка огня, я
надавил на газ. Я почувствовал, как внезапная боль стала отрывать меня от
баранки. Я отчаянно стал бороться с ней, вращая руль и стараясь удержаться.
На мгновенье я ослеп, затем зрение прояснилось. Машина бешено крутилась
на дороге в ночи. Я глянул на Спита. Он ухмылялся мне. Меня охватил
страшный гнев.
Ненависть к нему и всё, что было во мне, подступило к горлу, тёплое,
даже горячее и липкое как кровь. Он снова стал поднимать автомат.
Я посмотрел за его машину на угол. Это мой угол, моя улица. Увидел свой
дом, в одном из окон горел свет, который мы, уходя, забыли выключить. Если
попасть домой, я буду в безопасности. Это уж я знаю точно.
Изо всех сил я крутнул руль к моей улице. На пути оказалась машина
Макси, но я все равно повернул руль. Увидел, как бледное лицо Спита
скривилось от страха. Из автомата летели искры, но я ничего не чувствовал,
ему придется уйти с моего пути, иначе я просто проткну его насквозь. Я
почувствовал, что колеса заклинило, но мне уже было все равно. Я еду домой.
Яркая вспышка света, и я ощутил, как машина взмывает в воздух. Я
глубоко вздохнул, приготовившись к удару, но его так и не последовало.
А вместо этого я снова стал ребенком в фургоне, переезжавшем в новую
округу. Мне слышался шум гравия, скрипевшего под колесами. Был день, яркий
дневной свет, и я никак не мог этого понять.
Что-то здесь не так. Время сбилось с крута. Мой ум тщетно бился над
этой мыслью.
Не может этого быть. Да такого просто не бывает. Я снова оказался у
истоков своей памяти.
Затем все это исчезло, и я почувствовал, как развалилось рулевое
колесо. Я отупело посмотрел себе на руки, держащиеся за остатки руля, и в
следующий миг уже летел в надвигавшуюся мрачную темноту.
Где-то глубоко в молчаливой, бесшумной темноте кто-то звал меня по
имени. Зов этот гулко, металлически прозвучал в моем мозгу. " Дэн-ни
Фи-шер. Дэн-ни Фи-шер." Я слышал как этот голос снова и снова зовёт меня.
Я почему-то знал, что мне не следует слушать эту песнь сирены. Не нужно
мне слушать этот звук. Даже в уме. Я стал сопротивляться ему. Поднатужился
и отбросил его от себя. Меня пронзила внезапная боль, и я весь напрягся в
мучительной агонии.
Боль становилась всё сильнее и сильнее, и всё же я испытывал не её
физическое влияние. Это была бесплотная боль, витавшая во мне как воздух,
которым я дышу.
Воздух, которым я дышал. Которым дышал. Почему я так думаю? Боль снова
просочилась в меня, пронизала всё моё сознание, и я забыл свой вопрос. Я
слышал, как в отдалении визжит мой голос. И я медленно снова сполз в
темноту.
" Дэн-ни Фи-шер, Дэн-ни Фи-шер". Снова я услышал этот странный
успокаивающий голос. Он был мягок и нежен, он содержал в себе обещание
покоя и избавления от агонии. И все же я стал бороться с ним изо всех сил,
как никогда раньше. Снова голос стих, и вернулась боль.
Как приятно ощущение боли, когда все остальное исчезает из тела! Как
страстно льнешь к агонии, связывающей тебя со светом! Дышишь этой болью
как свежайшим воздухом, упиваешься ею всеми фибрами своего существа.
Цепляешься за боль, которая дает тебе жить.
Она была мучительно сладкой и агонизирующе колючей внутри меня. Я
обожал эту боль и крепко держался за неё. Я слышал вдали свой собственный
протестующий крик и был счастлив тем, что чувствую его. Я страстно
протянул руки к ней, но не смог ухватить, и она снова ускользнула от меня,
а я погрузился в покойный тихий мрак.
А вот теперь голос стал совсем близким. Я уже чувствовал его у себя в
мозгу, как раньше чувствовал боль в теле. "Зачем ты сопротивляешься, Дэнни
Фишер?"- укоризненно спрашивал он. - "Я лишь пришел дать тебе покой".
- Я не хочу покоя! - заорал я. - Я хочу жить!
- Но жить - значит страдать, Дэнни Фишер. - Голос был глубоким, тёплым,
густым и успокаивающим. - Ты уже должен теперь это понять.
- Тогда уходи и позволь мне страдать! - взвизгнул я. - Я хочу жить. Мне
еще столько нужно сделать!
- Что тебе нужно делать? - спокойно спросил голос. - Помнишь, что ты
говорил всего лишь несколько мгновений назад? Что ты сказал отцу? -
Сожалеть не буду. У меня есть почти все, что можно желать в жизни. Жалоб у
меня не будет, никаких возражений.
- Но ведь многое говорится просто так, - отчаянно крикнул я. -Мне нужно
жить.
Нелли говорит, что она не может без меня. Я нужен сыну.
Голос стал так же мудр и сдержан как время. Он гулко прозвучал в моём
мозгу. - В душе ведь ты не веришь этому, Дэнни Фишер, а? -тихо спросил он.
- Ведь ты же наверняка знаешь, что жизнь других не прекращается со смертью
одного.
- Тогда я хочу жить ради самого себя, - зарыдал я. - Хочу чувствовать
упругую землю под ногами, сладость тела своей жены, радоваться росту сына.
- Но если ты будешь жить, Дэнни Фишер, - неумолимо произнес голос, -
ничего этого делать не станешь. Тело, в котором ты жил, безнадёжно
исковеркано. Ты не будешь видеть , чувствовать, ощущать вкус. Ты
останешься лишь оболочкой живого организма, постоянным бременем и агонией
для тех, кого ты любишь.
- Но я хочу жить! - завопил я изо всех сил, сопротивляясь этому голосу.
И постепенно я почувствовал, как ко мне возвращается боль.
Я обрадовался ей, как радуется женщина долго отсутствовавшему любимому.
Я обнял её и дал ей влиться в себя. Я ощутил мучительно желанную агонию,
текущую во мне как потоки крови. Затем вдруг на миг появился чистый белый
свет, и я снова стал видеть.
Я смотрел на себя изорванного, измятого и бесформенного. Ко мне
тянулись руки, но при моем виде они замерли, застыли в ужасе. Это моё
тело, и так люди будут отныне и всегда смотреть на меня.
Я ощутил, как во мне с агонией стали смешиваться слезы скорби. Неужели
от меня не осталось ничего, что могло бы вызвать радость в чьем-либо
сердце? Я посмотрел повнимательнее вниз на себя. Лицо чистое. Оно было
тихим и неподвижным. На губах даже остались следы улыбки. Я пригляделся
дальше.
Веки закрыты, но я вижу сквозь них. На меня бесстрастно глядят пустые
глазницы.
В ужасе я отвернулся от себя. Мысленно у меня потекли слезы, смывая
прочь всю эту странную новую боль.
Боль снова стала уплывать, а свет померк и вернулась тьма. У ворот
моего разума снова появился тот же голос.
- Ну а теперь, Дэнни Фишер, - сочувственно произнес он, - ты дашь мне
помочь себе?
Я мысленно отбросил слезы. Вся моя жизнь - сплошная цепь сделок. А
теперь пора было заключать еще одну. - Да, - прошептал я, - я позволю тебе
помочь, если только тело мое станет цельным, так чтобы мои любимые не
отворачивались от меня в ужасе.
- Это можно, - спокойно ответил голос.
Я уже как-то понял, что все будет сделано, и нет больше нужды просить.
- Тогда помоги мне, пожалуйста, - умолял я, - и я буду доволен.
И тут меня внезапно окатило тепло любви. - Тогда покойся, Дэнни Фишер,
- мягко проговорил голос. - Отдайся тихой, покойной тьме и ничего не
бойся. Как будто бы ты засыпаешь.
Я доверительно потянулся во тьму. Она была дружественной, любящей
тьмой, и в ней я обрел тепло и любовь всех, кого я знал. Было так, как
будто бы я засыпаю.
Тьма окутывала меня нежными кружащимися облаками. Воспоминание о боли
потускнело и удалилось, и вскоре исчезла и сама память. Теперь я понял,
почему прежде я не знал покоя.
Теперь я доволен.
КАМЕНЬ ДЛЯ ДЭННИ ФИШЕРА
Та быстро кладёшь камень на памятник и серьёзно стоишь рядом с широко
раскрытыми голубыми глазами. В тебе шевелится некоторое сомнение. Твой
отец.
В памяти твоей нет ни формы его, ни выпуклого образа. Я для тебя ничто
иное как слово, фотография на камине, звук на чьих-то губах. Ведь ты меня
ни разу не видел, а я тебя видел только раз.
Как же тогда мне добраться до тебя, сын мой, как дать тебе услышать
