развита, что может помочь вам в решении сложнейших вопросов теоретической
физики.
- Она почти не получила специального образования, - поколебавшись,
ответил Денисон. - И хотя ее интуитивизм очень высокого порядка, он почти
не коррелируется с сознанием.
- Не был ли кто-нибудь из ее родителей в свое время связан с
программой по генетическому конструированию?
- Не знаю. Но меня это не удивило бы.
- Вы ей доверяете?
- В каком смысле? Она мне во многом помогла.
- А вам известно, что она жена доктора Бэррона Невилла?
- Насколько я знаю, их отношения официально не оформлены.
- На Луне официальное оформление браков вообще не принято. А не тот
ли это Невилл, которого вы намерены пригласить в соавторы вашей статьи?
- Да.
- Простое совпадение?
- Нет. Невилл интересовался мной и, по-моему, попросил Селену
помогать мне.
- Это она вам сказала?
- Она сказала, что он мной интересуется. Мне кажется, ничего
странного тут нет.
- А вам не приходило в голову, доктор Денисон, что она помогала вам в
собственных интересах и в интересах доктора Невилла?
- Разве их интересы расходятся с нашими? Она помогала мне без
каких-либо условий.
Готтштейн переменил позу и подвигал плечами, словно проделывая
очередное упражнение.
- Доктор Невилл не может не знать, что его близкая приятельница -
интуистка, - сказал он. - И было бы только естественно, если бы он сам
использовал ее способности. Так почему она работает гидом? Не для того ли,
чтобы с какой-то целью маскировать эти способности?
- Такая логика, насколько мне известно, типична для доктора Невилла.
У меня же нет привычки повсюду подозревать бессмысленные заговоры.
- Но почему вы решили, что бессмысленные? Когда моя космоблоха висела
над лунной поверхностью за несколько минут до того, как над вашей
установкой образовался пылающий шарик, я глядел вниз, на вас. Вы стояли в
стороне от пионотрона.
Денисон попытался вспомнить.
- Совершенно верно. Я загляделся на звезды. Поднимаясь на
поверхность, я всегда на них смотрю.
- А что делала мисс Линдстрем?
- Я не видел. Она ведь сказала, что усиливала магнитное поле, пока не
возникла протечка.
- И она всегда работает с установкой без вас?
- Нет. Но ее нетерпение понять нетрудно.
- Должен ли этот процесс сопровождаться каким-нибудь выбросом?
- Я вас не понимаю.
- И я себя тоже. В земном сиянии промелькнула какая-то смутная искра,
словно что-то пролетело мимо. Но что именно - я не знаю.
- И я не знаю, - сказал Денисон.
- Но это не могло быть каким-нибудь естественным побочным следствием
вашего эксперимента?
- Вроде бы нет.
- Так что же делала мисс Линдстрем?
- Не знаю.
Оба умолкли. Молчание становилось все напряженнее. Потом Готтштейн
сказал:
- Насколько я понял, вы теперь попробуете устранить неустойчивость
протечки и начнете работать над статьей. Я со своей стороны предприму
необходимые шаги, а когда буду на Земле, подготовлю опубликование статьи и
сообщу о вашем открытии ответственным лицам.
Денисон понял, что разговор окончен, и встал. Готтштейн добавил с
непринужденной улыбкой:
- И подумайте о докторе Невилле и мисс Линдстрем.
17
На этот раз звезда была гораздо более пухлой и яркой. Денисон
почувствовал ее жар на стекле скафандра и попятился. В излучении
несомненно присутствовали рентгеновские лучи, и хотя в надежности
экранирования сомневаться не приходилось, все-таки не стоило заставлять
его работать на полную мощность.
- По-моему, это то, что надо, - пробормотал Денисон. - Полная
устойчивость.
- Безусловно, - сказала Селена.
- Ну, так отключим и вернемся в город.
Их движения были вялыми и медлительными. Денисон ощущал непонятный
упадок духа. Все волнения остались позади. Теперь уже можно было не
опасаться неудачи. Соответствующие земные организации зарегистрировали
новое открытие, и дальше все будет зависеть не от него. Он сказал:
- Пожалуй, можно приступать к статье.
- Наверное, - осторожно ответила Селена.
- Вы поговорили с Невиллом еще раз?
- Да.
- Он не изменил своего решения?
- Нет. Он участвовать не будет. Бен...
- Что?
- Я убеждена, что уговаривать его нет смысла. Он не желает
участвовать в программе, какой бы она ни была, если в ней участвует Земля.
- Но вы объяснили ему ситуацию?
- Во всех подробностях.
- И он все-таки не хочет...
- Он сказал, что будет говорить с Готтштейном. Тот обещал принять
его, когда вернется с Земли. Может быть, Готтштейну удастся его
переубедить. Но не думаю.
Денисон пожал плечами - жест совершенно бессмысленный, поскольку
скафандру он не передался.
- Я его не понимаю.
- А я понимаю, - негромко сказала Селена.
Денисон промолчал. Он закатил пионотрон и остальную аппаратуру в
каменную нишу и спросил:
- Все?
- Да.
Они молча вошли в тамбур П-4. Денисон начал медленно спускаться по
лестнице. Селена скользнула мимо, хватаясь за каждую третью перекладину.
Денисон уже и сам умел спускаться этим способом достаточно ловко, но на
сей раз он тяжело переступал с перекладины на перекладину словно назло
собственному желанию приспособиться к Луне.
В раздевалке они сняли скафандры и убрали их в шкафчики. Только тут
Денисон наконец сказал:
- Вы не пообедаете со мной, Селена?
- Вы чем-то расстроены? - спросила она встревоженно. - Что случилось?
- Да ничего. Просто в таких случаях всегда возникает ощущение
растерянности и пустоты. Так как насчет обеда?
- С удовольствием.
По настоянию Селены они отправились обедать к ней. Она объяснила:
- Мне надо поговорить с вами, а в кафетерии это неудобно.
И вот теперь, когда Денисон вяло пережевывал нечто, отдаленно
напоминавшее телятину под ореховым соусом, Селена вдруг сказала:
- Бен, вы все время молчите. И так уже неделю.
- Ничего подобного! - возразил Денисон, сдвинув брови.
- Нет, это так! - Она поглядела на него с дружеской озабоченностью. -
Не знаю, многого ли стоит моя интуиция вне физики, но, по-моему, вас
тревожит что-то, о чем вы не хотите мне рассказать.
Денисон пожал плечами.
- На Земле поднялся шум. Готтштейн перед отъездом туда нажимал на
кнопки величиной с тарелку. Доктор Ламонт ходит в героях, и меня
приглашают вернуться, как только статья будет написана.
- Вернуться на Землю?
- Да. По-видимому, и я попал в герои.
- И вполне заслуженно.
- Полное признание моих заслуг - вот что мне предлагают, - задумчиво
произнес Денисон. - Любой университет, любое государственное учреждение
будут счастливы предложить мне место на выбор.
- Но ведь вы этого и хотели?
- Хочет этого, по-моему, Ламонт. И хочет, и несомненно получит, и
будет рад. А я не хочу.
- Так чего же вы хотите?
- Остаться на Луне.
- Почему?
- Потому что это клинок человечества, и я хочу быть частью его
острия. Я хочу заняться установкой космонасосов, а устанавливать их будут
только здесь, на Луне. Я хочу работать над паратеорией с помощью приборов,
которые способна создать ваша мысль, Селена... Я хочу быть с вами. Но вы,
Селена, вы останетесь со мной?
- Паратеория интересует меня так же, как и вас.
- А разве Невилл позволит вам продолжать?
- Бэррон? Мне? Вы стараетесь оскорбить меня, Бен?
- Что вы!
- Или я неправильно вас поняла? Вы ведь намекнули, что я работаю с
вами по указанию Бэррона?
- А разве не так?
- Да, он мне это предложил. Но работала я с вами не потому. Я сама
этого захотела. Вероятно, он воображает, будто может мной распоряжаться по
своему усмотрению, но это верно лишь до тех пор, пока его желания
совпадают с моими - вот как было в случае с вами. Меня возмущает, что он
думает, будто я ему подчинена, и меня возмущает, что так думаете вы.
- А ваши отношения?
- Но при чем тут это? Если рассуждать подобным образом, то почему,
собственно, он должен распоряжаться мной, а не я им?
- Так значит, вы можете и дальше работать со мной, Селена?
- Конечно, - ответила она холодно. - Если захочу.
- Но вы хотите?
- Пока да. И тут Денисон улыбнулся.
- Теперь я понимаю, что всю эту неделю меня грызла тревога - а вдруг
вы не захотите или не сможете. И я подсознательно боялся завершения
экспериментов: ведь это могло означать, что мы с вами расстанемся.
Простите меня, Селена. Я не хочу докучать вам сентиментальной
привязанностью дряхлого земляшки...
- Ну, ваш интеллект, Бен, дряхлым никак не назовешь. Да и вообще
привязанности бывают разными. Мне нравится разговаривать с вами.
Наступило молчание. Улыбка Денисона увяла. Потом он снова улыбнулся,
но уже механически.
- Завидую своему интеллекту, - пробормотал он, отвернулся, покачал
головой и опять поглядел на Селену.
Она смотрела на него почти с тревогой.
- Селена, - сказал он, - протечка между вселенными не исчерпывается
только энергией. По-моему, вы об этом уже думали.
Молчание затягивалось, становилось мучительным, и наконец Селена
сказала:
- Ах, это... Они продолжали смотреть друг на друга - Денисон
смущенно, а Селена почти виновато.
18
- Я пока еще не обрел свою лунную форму, - сказал Готтштейн. - Но
знали бы вы, Денисон, чего мне стоило обрести земную форму! А вам,
пожалуй, это и вовсе не удастся. Так что лучше оставьте всякую мысль о
возвращении.
- Я и не думаю об этом, - сказал Денисон.
- Жаль, конечно. Вы были бы там первым человеком. Ну, а Хэллем...
- Мне хотелось бы поглядеть на его физиономию, - вздохнул Денисон с
некоторой грустью. - Впрочем, это не слишком похвальное желание.
- Львиная доля, конечно, достанется Ламонту. Он ведь там, в самой
гуще событий.
- Я рад. Он меньшего и не заслуживает... Так вы считаете, что Невилл
действительно придет?
- Безусловно. Я жду его с минуты на минуту... А знаете что? -
произнес Готтштейн заговорщицким шепотом. - Пока его еще нет... Хотите
шоколадный батончик?
- Что?
- Шоколадный батончик. С миндальной начинкой. Но только один! У меня
их мало.
Недоумение на лице Денисона сменилось недоверчивой улыбкой.
- Настоящий шоколад?
- Да.
- Ну коне... - Вдруг его лицо посуровело. - Нет, спасибо.
- Нет?
- Нет! Пока шоколад будет таять у меня во рту, я затоскую по Земле.
По всему, что есть на ней. А этого я себе позволить не могу и не хочу...
Не угощайте меня шоколадом. Не показывайте мне его. Я даже запаха его
боюсь.
Готтштейн смутился.
- Вы правы, - сказал он и неловко переменил тему. - Сенсация вышла
колоссальная. Конечно, мы попытались замять скандал с Хэллемом. Он
сохранит какой-нибудь из своих почетных постов, однако реального влияния у
него не будет.
- Сам он с другими так не деликатничал, - заметил Денисон, но без
особого жара.
- Это ведь не ради него. Наука не может не понести значительного
ущерба, если вдруг объявить дутым авторитет, который столько времени слыл
непререкаемым. А добрая слава науки важнее личной судьбы Хэллема.
- Я принципиально с этим не согласен, - возразил Денисон. - Наука
должна честно признавать свои ошибки.
- Всему есть время и место... А, вот и доктор Невилл!
Готтштейн придал своему лицу непроницаемое выражение, а Денисон
повернулся к двери.
