Лёша, молодой такой, красивый, высокий...
Ружин повернулся к Рудакову, тот безразлично ковырял в зубах спичкой.
- А? Что? - сказал, сделав вид, что в глубоких раздумьях обретался и вот
только сейчас с трудом вернулся к реальности.
- Порошок-то фирменный,- сказал Ружин и протянул Рудакову пакетик.
- Ну, хорошо, разбирайтесь, разбирайтесь,- протянутый пакетик Рудаков не
взял, посмотрел на часы, добавил: - Я в управление. Доложишь.
...Уже сумерки. Город в ожидании веселого вечера, а может быть, и ночи,
курортникам на работу не вставать, можно ложиться под утро. Веселые пестрые
блики бежали по капоту ружинской машины. Гирлянды разноцветных лампочек
висели прямо на деревьях, тянулись меж фонарных столбов. Сюрприз этого
сезона, знатоки рассказывают, что не хуже, чем в Ницце... Две пестрые
симпатичные девчонки голосовали на самой середине шоссе, радостные,
пьяно-ватые. Ружин не спеша объехал их, показал язык, девчонки захохотали,
погрозили кулачками. Увидев указатель "Гостиница "Солнечная", свернул
направо. Гостиница была видна еще на шоссе, огромный, светящийся изнутри
корабль, носом упирается в море, еще немного - и покатится со стапелей.
Ружин подрулил к стоянке, махнул дежурному с повязкой, тот указал, где
встать.
Швейцар улыбнулся добро, еще из-за стеклянных дверей, продолжая
улыбаться, с почтением пожал протянутую руку, когда Ружин вошел.
В холле тонко пахнет духами, зарубежными сигаретами и кофе - дорогим
пахнет. Много женщин и мужчин, снуют, сидят, что-то пьют, болтают, не
различишь, где наши, где ихние...
Но вот несколько девиц как бы невзначай отвернулись, увидев Ружина,
какой-то малый, весь "вареный", жеманный, оторвался от небольшой пестрой
группки, спешно засеменил к лестнице. Ружин усмехнулся: не надо меня
бояться, у меня сегодня своих забот хватает. На лифте доехал до третьего
этажа, прошел в конец коридора, очутился в квадратной комнате с креслами,
диванами, низким столиком. Навстречу поднялась женщина с ухоженным лицом,
улыбнулась:
- Проходите,- открыла тяжелую дубовую дверь. И здесь диваны, кресла,
ковер, ворсистый, мягкий, просторно, у огромного окна изящный тонконогий
стол, не наш, не советский, чересчур игривый, не деловой. За столом мужчина
лет сорока, лицо узкое, загорелое, короткая стрижка, с боков седина, светлый
костюм, черный галстук - Кадаев, директор гостиницы. Он встал, застегнул
пиджак, улыбнулся приветливо, протянул руку:
- Здравствуйте, Сережа, рад, что не отказали, пришли. Я соскучился.
Суетишься, суетишься, а поболтать по душам и не с кем. Вы как спасение.
- Спасибо,- сказал Ружин.
- Садитесь. Кофе? Коньяк? Водка? Ружин покрутил головой.
- Вы чем-то расстроены?
Ружин пожал плечами, сказал неопределенно:
- Работа.
Кадаев подошел к стене, открыл бар, вынул початую бутылку чего-то
дорогого, налил в крохотную рюмку и повернулся к Ружину:
- Я вот по утрам просыпаюсь, и страх охватывает, знаете, прямо пальцы
стынут, умирать скоро, а собой и не жил, понимаете? Собой, нутром своим,
душой своей, чтобы почувствовать, что живешь именно в данную минуту, в это
мгновение, и что жизнь - самое замечательное, что может быть. Понимаете
меня?
Ружин усмехнулся, закурил, не спросясь, затянулся, продекламировал:
- Я хочу быть кумиром вселенной, я хочу ничего не хотеть... Подавите
желания и ощутите жизнь. Способ один, других нет. Кадаев сделал глоток:
- Чересчур за многое и за многих я в ответе - жена, дети, родственники,
друзья, постояльцы в конце концов. Допустим, я начну жить по большому счету,
а что будет с ними? Кстати, о друзьях...
Ружин опять усмехнулся:
- Легкая интеллектуальная разминка, а теперь о деле, верно? Так учил Дейл
Карнеги. Я правильно произношу? Кадаев засмеялся:
- Я вас люблю, Сережа. Вы все понимаете.- Он присел на краешек стола,
запросто, по-свойски, улыбку убрал, заговорил доверительно: - Да, о деле.
Вот какая штука. Вы на днях задержали одного мальчишку, дурак-несмышленыш.
- Колесов?
- Да. Он сирота. Тяжелое детство. Я принимаю в нем какое-то участие. Он
родственник одного моего близкого друга.
- Кого?
- Ах, Сережа, разве это имеет значение...- грустно улыбнулся Кадаев.
- Втемную не играю,- Ружин затушил сигарету, встал.
- Сыщик есть сыщик,- скорбно вздохнул Кадаев.- Брат жены Лавинского.
- Директор "Югвино"?
- Замечательный человек. Жена - красавица, молодая. Вы меня понимаете? -
Кадаев положил Ружину руку на плечо, добавил, понизив голос: - Квартира, на
которой вы задержали мальчишку, ее. Как не хотелось бы, Сережа, чтобы
квартира фигурировала в документах.
Ружин покрутил головой медленно, шея напряглась.
- Вы же однажды помогли нам... мне,- вежливо настаивал Кадаев.- Заткнули
глотку этой дуре, которая болтала, что я получал доход с проституток, что
именно я-то и продаю их фирмачам. Забыли?
- Ну, во-первых, вы мне симпатичны,- вновь садиться Ружин не стал, стоял,
глядя в окно, неожиданно безразличный.- Во-вторых, я не моралист и не считаю
проституцию большим злом. Но здесь наркотики, а это я считаю злом. Кадаев
усмехнулся:
- Дело, наверное, не только в симпатиях и убеждениях.- Он сделал еще
глоток.- Были причины и другого характера, верно?
- Нет,- весело возразил Ружин.- Неверно. Я принял от вас японскую
видеоустановку, тоже исходя из своих убеждений. Сыскная работа незаслуженно
мало оплачивается в отличие от других видов человеческой деятельности.- Он
поклонился в сторону Кадаева.- Надо соблюдать пропорцию.
Кадаев печально покачал головой, встал, поставил рюмку в бар, сказал
сухо:
- Мы можем обойтись и без вас. Это просто. Но я знаю, что вы полезете в
драку и на каком-то этапе успешно, вас ценят, у вас имя. Значит, война. А
это создаст неудобство, я не люблю неудобства, я люблю комфорт.- Он, сузив
глаза, оценивающе посмотрел на Ружина.- У меня есть прелестный домик в
двадцати километрах отсюда, маленький, правда, но каменный, вокруг ни души.
Предоставляю кредит.
Ружин не ответил, опять взглянул в окно, оно выходило на хоздвор
гостиницы, увидел подъехавшую машину, человека, вылезающего из нее,
засмеялся неожиданно, повернулся к Кадаеву, сказал:
- Я хочу ничего не хотеть...
Развел руками и торопливо вышел. Направился не к лифтам, а к черной
лестнице, спешил. Внизу в дверях столкнулся с Рудаковым. Тот от изумления
застыл.
- А ведь я поверил поначалу, что у вас есть сын,- сказал Ружин,- что он
был наркоманом, что слезы вы лили, что маялись. Потом проверил. Нет, все же
только дочь, одна дочь, благовоспитанная, музыкант, в вашей чистой
биографии. А жаль, что не было сына, жаль, что слезы не лили, не маялись...
Не ожидая ответа, вышел. В машине лег грудью на руль, проговорил
тоскливо:
- Зачем? Зачем, а?
...Ружин и Колесов вышли во двор управления, встали у машины Ружина.
Колесов щурился - два прожектора ярко освещали двор, у гаражей два
милиционера возились с мотоциклом, беззлобно ругались, подвывала овчарка в
вольере, протяжно, тоскливо. Колесов поежился, сделал несколько энергичных
движений, разминаясь. В дверях показались Лахов и Горохов. Горохов
остановился, посмотрел на горящее окно на третьем этаже, сказал, ни к кому
не обращаясь:
- Сто третий, сто третий, как слышишь меня? Прием. На груди у него, под
курткой, глухо зашуршала рация, пробился низкий голос:
- Слышу нормально. Порядок.
Из окна высунулся мужчина в белой рубашке, крикнул:
- Будь спокоен, не подведет!
- Я тебе уже не верю,- пробормотал Горохов.- Самоделкин... Подойдя к
машине, добавил, обращаясь к Ружину, обиженно, жалуясь:
- На прошлой неделе это старье принимало "Маяк" вместо базы.
- Разберемся,- пообещал Ружин, посмотрел на часы.- Все. Время.
Прежде чем сесть в машину, Колесов сказал:
- Еще одно условие...
- Условие? - удивился Ружин.
- Ну... просьба,- Колесов дернул щекой.- Мне надо выпить. Ломает...
Ружин вздохнул, произнес искренне:
- Несчастный мальчик. Посмотрим.- Он подтолкнул Колесова к дверце.
В машине Колесов уточнил еще раз:
- Сначала в "Кипарис". Он там бывает чаще всего.
- Ох, шеф, глухой номер,- посетовал Горохов.- Он давно уже где-нибудь...
тю-тю, в Барнауле водку пьет.
- Нет,- возразил Колесов.- Он здесь. Он ничего не боится. Он говорил, что
его никто никогда не тронет, именно здесь не тронет.
Ружин промолчал. Он смотрел на дорогу. Лицо его было злым, несколько раз
вздернулась верхняя губа - нервно.
- И к тому же парень не знает ни его фамилии, только имя, да и то
туфтовое наверняка - Альберт, ни телефона, ни адреса,- поддержал Колесова
Лахов.- Тот сам его находил. Верно? - Он повернул голову к Колесову. Тот
кивнул, облизнул сухие губы, потер глаза, слезились.
В "Кипарисе" обычный галдеж, сутолока, пестрота. Зал полутемный в
красно-фиолетовых тонах, музыка негромкая, официанты быстрые, много
иностранцев. Посидели за угловым столиком минут двадцать, пили кофе,
пепси-колу. Колесов умоляюще смотрел на Ружина:
- Ну дайте хоть соточку...
- Потом,- коротко ответил Ружин, посмотрел на часы.- К полуночи опять
сюда заедем.
Другой ресторан - "Морской", цвета соответствующие, зал бирюзово-голубой,
пастельный, глаза отдыхают. На сцене варьете девушки в тельняшках и черных
клешеных юбочках, ноги длинные, стройные. Лахов залюбовался, не заметил, как
остальные поднялись в кабинет директора, спохватился, помчался по ступеням.
В кабинете окно в зал. Виден весь. Директор суетился, предлагал кофе,
коньяк, заглядывал в глаза. Колесов сглатывал слюну.
- Потом,- опять сказал Ружин, и они двинулись дальше.
На окраине города, на взгорке среди деревьев грузинский ресторан под
открытым небом "Мцхета". Один зал под навесом, деревянные дощатые столы,
грубо сколоченные стулья, стилизация: несколько круглых столиков с пеньками
вместо стульев прямо среди деревьев. Столики скрыты друг от друга густыми
кустами, это затрудняет задачу. Машину поставили на стоянке, с трудом нашли
место. Возбужденные голоса, грустная грузинская мелодия, музыканты играют
прямо на улице, между крытой площадкой и открытыми столиками в полумраке
тенями снуют официанты, посетители, вокруг ламп слоится тонкий дымок от
мангалов, сигарет... Ружин и Колесов прошли вдоль площадки, потом обратно.
Колесов крутил головой по сторонам. Ружин махнул рукой стоявшим поодаль
Лахову и Горохову, показывая, что они с Колесовым идут к открытым
столикам... За одним громкая компания перебивает друг друга тостами, за
другим две пары озираются с любопытством, за третьим две яркие раскрашенные
девицы, три крепких парня. Парни вскинули глаза, посмотрели трезво, хотя
сидят, видно, давно, пьют, напитков на столе в избытке. Колесов поспешно
зашагал назад. Ружин догнал его, дернул за руку:
- В чем дело?
Колесов помял кадык, сглотнул:
- Там... один из его горилл, самбист, Петя, Петруччо. Он узнал меня, мне
кажется...
- Какой? - Ружин спрашивал быстро, отрывисто.
- Белобрысый, в полосатом свитере.
- Та-а-ак,- протянул Ружин, спросил с надеждой: - А может, не узнал?
Колесов пожал плечами:
- Обычно он передавал мне порошок. Как не узнать...
- Пошли,- Ружин потянул его за собой. Подойдя к оперативникам, сообщил:
- Там один из его людей, белобрысый в полосатом свитере. Будем пасти.
Ружин подтолкнул Колесова к Лахову:
- Отведи его в машину и побудь с ним.
- Но...- возмутился Лахов.
- Давай, давай,- махнул рукой Ружин. Он был возбужден: начиналось дело.
