вам, что сделаем. Мы сообщим о вас за неделю до Проверки.
- И обманете врача?
- Мы его подкупим.
- Хм... а этот пришелец, он же удвоит вашу вину. Вы будете отвечать и
за то, что прятали его.
- Он уйдет. Черт побери, стоит ли сейчас думать о нем?! У нас еще два
года. Но что делать с ним теперь?
- Пришелец, - задумчиво произнес Гро. - Пришел и постучал в дверь.
Пришел ниоткуда. Разговаривает на непонятном языке... Не знаю, что и
посоветовать.
- Он не агрессивен и, кажется, до смерти напуган, - сказал Арбин. -
Он не может причинить нам зла.
- Напуган, говоришь? А что если он помешанный? Что если его слова -
не чужой диалект, а просто лепет безумца?
- Вряд ли. - Однако Арбин был явно обеспокоен.
- Ты уверяешь себя в этом, потому что можешь использовать его.
Хорошо, я скажу тебе, что делать. Отвези его в город.
- В Чику? - ужаснулся Арбин. - Зачем?
Гро спокойно сказал:
- Твоя беда в том, что ты не читаешь газет. К счастью для семьи, этим
занимаюсь я. Так вот, в институте Атомной физики изобрели прибор для
облегчения обучения людей. Об этом была большая статья в воскресном
приложении. И им нужны добровольцы. Отвези этого человека. Пусть он будет
добровольцем.
Арбин упрямо покачал головой.
- Вы сошли с ума. Я не могу сделать этого. Они в первую очередь
спросят регистрационный номер. Начнется расследование, и они узнают все о
вас.
- Нет, это им не удастся. Дело в том, что ты абсолютно неправ, Арбин.
Институту нужны добровольцы потому, что аппарат еще не испытан. У них,
видимо, уже погибло несколько человек, так что, я уверен, они не будут
задавать вопросы. А если пришелец погибнет, он будет, по-видимому, не в
худшем положении, чем сейчас. А теперь, дай мне книжный проектор. И
принеси заодно газету, хорошо?
Когда Шварц открыл глаза, была уже вторая половина дня. Он
почувствовал тупую, заставляющую замирать сердце боль, которая возникала
сама по себе, боль из-за того, что он не видит больше жены, а знакомый ему
мир утерян...
Он встрепенулся, когда над дверью загорелся свет и послышался голос,
явно принадлежащий хозяину дома, видимо, фермеру. Затем дверь открылась и
ему подали завтрак: неизвестную ему мучнистую кашу, напоминавшую
кукурузную, и молоко.
Он сказал "спасибо" и энергично кивнул головой.
Фермер что-то ответил и взял в руки висевшую на спинке стула рубашку
Шварца. Он внимательно осмотрел ее со всех сторон, особое внимание уделяя
пуговицам.
Затем, повесив ее на место, он отодвинул скользящую дверь ванной, и
тут Шварц впервые обратил внимание на мягкий молочно-белый цвет стен.
- Пластик, - тихо пробормотал он, используя это всеобъемлющее слово с
уверенностью, типичной для профана. Он заметил также, что в комнате не
было ни стыков, ни углов, все ее плоскости плавно переходили одна в
другую. Тем временем его хозяин делал знаки, смысл которых был ясен:
Шварца просили умыться и одеться.
Сопровождаемый одобрительными жестами, он направился в ванную.
Единственным неудобством было отсутствие прибора для бритья, однако на все
знаки Шварца в ответ было лишь невнятное бурчание. Шварц провел рукой по
подбородку и слегка вздохнул.
Знаками же его пригласили занять место в небольшом автомобиле. Машина
рванулась вперед, и через некоторое время впереди показались белые дома.
- Чикаго? - быстро проговорил Шварц, указывая на них, вкладывая в эти
слова последнюю иррациональную надежду, потому что эти дома меньше всего
напоминали город.
Ответа не было, и последняя надежда исчезла.
3. ОДИН ИЛИ МНОЖЕСТВО МИРОВ?
Бел Авардан, все еще возбужденный после интервью, данного им прессе,
ощущал в себе чувство дружелюбия ко всей сотне миллионов звездных систем,
входящих во всеобъемлющую Галактическую Империю. Сейчас ему было
безразлично, знают ли его в том или ином секторе. Если его теории
относительно Земли будут доказаны, его имя будут повторять на всех
обитаемых планетах Млечного пути, на каждой планете, на которую ступила
нога человека за тысячелетия его экспансии космоса.
Рано пришедшая к нему известность принесла и некоторые трудности. Ему
было всего тридцать пять, и карьера его была полна противоречий. Она
началась с потрясшего всех известия о получении им первой ученой степени в
университете Арктура. Этот случай был беспрецедентным для человека в
возрасте двадцати трех лет. Его диссертация, опубликованная в журнале
археологического общества, вызвала что-то наподобие взрыва в научной
среде. И это было впервые в истории университета.
Для человека, несведущего в археологии, причины, по которым небольшая
статья, озаглавленная "О возрасте артефактов сектора Сириуса и
рассмотрении возможной их связи с положениями гипотезы о родине человека",
вызвала такой гнев, могли показаться загадочными. Дело в том, что Авардан
брал в качестве исходной теорию некой группы мистиков, которых связывали
скорее с метафизикой, чем с археологией, о том, что человечество
зародилось на одной планете, а затем постепенно расселилось по Галактике.
Теория, с энтузиазмом подхваченная писателями-фантастами, не принималась
всерьез ни одним из авторитетных археологов Империи.
Однако Авардан стал силой, с которой приходилось считаться даже
наиболее уважаемым из них. Всего за десять лет он заслужил авторитет
специалиста по памятникам доимперской культуры, сохранившимся в различных
уголках Империи.
Им, например, была написана монография о цивилизации сектора Ригеля,
где благодаря успехам в развитии робототехники возникла самостоятельная
культура, просуществовавшая несколько веков, пока совершенство
механических рабов не уменьшило человеческую самостоятельность настолько,
что флот Империи без труда одержал победу. Основой классической археологии
было положение об одновременной эволюции людей на различных планетах,
происходящей независимо друг от друга, как это было на Ригеле. Как
доказательства приводились расовые различия людей, все еще не исчезнувшие
окончательно, несмотря на долгое кровосмешение. Авардан эффективно
противостоял этой концепции, доказывая что культура Ригеля представляла
собой лишь естественный продукт экономических и социальных условий того
времени.
Существовали, кроме того, древние записи, в том числе слова Опихуса,
которые сторонники классической теории использовали как образец
свидетельств человека, цивилизация которого не знала еще межзвездных
полетов. Всеми учебниками эти слова использовались как лучшее
доказательство теории Мергера, что человечество представляет собой
естественную вершину эволюции любого мира. А основой развития служат вода
и кислород при определенных уровнях температуры и гравитации и что
возможны браки между представителями независимых видов человечества,
которые и имеют место после начала межзвездных путешествий.
Авардан, однако, открыл следы цивилизаций, существовавших за тысячи
лет до Опихуса, и доказал, что уже в самых ранних записях есть упоминание
о межзвездных полетах. Последней его победой стало доказательство того,
что человек появился в исследуемых районах уже обладая высоким уровнем
развития.
И вот теперь развитие этой теории привело Авардана на одну из
наименее значительных планет Империи, планету по имени Земля.
Авардан прибыл в единственное место Земли, напоминавшее другие
планеты Империи, высокогорное плато, затерявшееся среди пустынных вершин
на севере Гималаев. Здесь, где никогда не было радиоактивности, высился
дворец, архитектура которого явно говорила о его внеземном происхождении.
Собственно, это была копия правительственных дворцов, существовавших в
более удачных местах. Каменная поверхность плато была покрыта слоем
чернозема, на котором, погруженные в искусственную атмосферу и климат, на
пять квадратных миль вокруг раскинулись сады и цветники.
Стоимость всего этого по земным масштабам была немыслимо высока, но
Империя не скупилась на субсидии. (По статистике, в 827 году галактической
эры ежедневно в среднем пятьдесят новых планет получали статус провинции,
так как численность их населения достигала миллиона).
Во дворце жил Наместник Земли, которому в окружении искусственного
комфорта иногда удавалось забыть, что он являлся наместником столь низкого
мира. Но он всегда помнил, что является аристократом высокого звания и
ветвью древнего рода.
Его жена менее поддавалась подобным иллюзиям, особенно, когда с
вершины покрытого травой холма видела перед собой линию, отделяющую их от
дикой пустоты Земли.
Авардан был принят Наместником гораздо теплее, чем предусматривали
официальные требования, потому что он принес с собой атмосферу
величественной и безграничной Империи.
Авардан, в свою очередь, нашел много причин для восхищения.
- Это сделано прекрасно и со вкусом, - похвалил он жилище Наместника.
- Удивительно, что влияние центральной культуры ощущается и в самых
отдаленных частях Империи, господин Энус.
Энус улыбнулся.
- Боюсь, что здесь, на Земле, дворец Наместника гораздо приятнее
посещать, чем в нем жить, - это всего лишь красивая оболочка, пустая
внутри. Семья, служащие, имперский гарнизон и редкие посетители, такие как
вы, - вот и все, что есть у нас от центральной культуры.
Конечно, даже положение Наместника не позволяло проявлять любопытство
относительно планов гостя, однако подобные ограничения теряли силу для
человека, оторванного от Империи.
- Вы собираетесь пробыть здесь некоторое время, доктор Авардан? -
спросил Энус.
- Трудно сказать. Я прибыл раньше остальной части экспедиции, чтобы
ознакомиться с земной культурой и получить необходимые разрешения властей.
Например, мне нужно ваше разрешение на посещение определенных мест Земли.
- О, конечно, конечно! Но когда вы начинаете раскопки? И что вы
хотите найти в этой куче мусора?
- Если все будет в порядке, я надеюсь разбить лагерь через пару
месяцев. А что касается этого мира, то он - что угодно, но не куча мусора.
Он совершенно уникален во всей Галактике.
- Уникален? - резко проговорил Наместник. - Ничего подобного. Это
самый обыкновенный мир. В большей или меньшей степени это - дыра, помойная
яма, к нему подойдет любой эпитет подобного рода, и все же, несмотря на
всю его тошнотворность, он не может быть назван уникальным даже по
жестокости и остается обычным грубым аграрным миром.
- Однако, - сказал Авардан несколько озадаченный энергией, с которой
это было сказано, - этот мир радиоактивен.
- Ну и что? В Галактике тысячи радиоактивных планет, причем некоторые
заражены в гораздо большей степени, чем Земля.
- Это правда, - согласился Авардан, - радиоактивных планет тысячи, но
лишь одна из них обитаема. Эта.
- Хорошо, - Наместник неопределенно кивнул, - возможно, в этом смысле
планета уникальна. Однако это незавидное отличие.
- Дело не только в статистической уникальности. Биологи утверждают,
что на планете, где радиация превышает определенный уровень, жизнь
зародиться не может. Радиоактивность Земли значительно выше этого предела.
- Интересно. Я этого не знал. По-моему, это действительно доказывает
фундаментальное отличие земных организмов от всех остальных... Это должно
заинтересовать вас, ведь вы с Сириуса.
Он иронически усмехнулся и продолжал доверительным тоном:
- Знаете, наибольшая трудность в управлении этой планетой состоит в
том, чтобы справиться с антиземными настроениями в Империи, особенно
