еще один касог с ними, невысокий и грузный. На его круглом лице весело
поблескивали маленькие черные глазки.
- А вот и наш брат Хачемаф!
Хачемаф шумно приветствовал гостя, осведомился о его здоровье,
предложил сесть на ковер - таков обычай у касогов. Он, как и его младшие
братья, тоже неплохо говорил на языке русичей.
- Спасибо, хозяин, я пока еще на здоровье не жалуюсь, - ответил
Богдан и сразу же повел речь о другом: - Вот попал я сюда, в Тмутаракань,
вижу - богато живете.
- О, Таматарха - это хороший город! Его и ромеи, и хазары из рук друг
у друга вырывали. Надеюсь, что теперь, при русском князе, он еще краше
станет. И богаче...
И этот касог говорил не "Тмутаракань", а "Таматарха". Крепкие корни
пустили тут ромеи!
Молодой слуга внес в комнату маленькие трехногие круглые столики с
разной снедью на больших глиняных блюдах. Запахло пряностями, жареной
бараниной. Появился вместительный тонкогорлый кувшин. Хозяин принялся
разливать вино в серебряные чаши.
Богдан еще раз подивился тому, что в доме нет лавок. Следуя примеру
хозяев, он сел на ковер.
- За здоровье гостя! - поднял чашу Хачемаф. - Пусть будет долог его
жизненный путь, как наша беседа, пусть жизнь его будет приятной и сладкой,
как это вино из нашего родного аула.
Умаф и Бэгот одобрительно закивали головами, поддерживая тост
старшего брата.
- Ух! Ну и вино! - Богдан не смог скрыть своего восхищения. - Царское
питье!
Касоги довольно заулыбались. Сделать приятное гостю - радость для
хозяев.
Богдан, захмелевший от вина и сытной еды, рассказывал им о жизни в
своих родных краях, о трудном походе через Дикое поле, через Хазарию.
Касоги слушали его с интересом, время от времени поддакивая, в самых
интересных местах цокая языком.
"А ведь князь говорил о дружине, - молодой сотник вспомнил, из-за
чего он пошел в гости. - Эти касоги для нас - самые подходящие. Добрые
витязи!"
Он, не долго думая, сказал им, что русский князь надумал создать в
Тмутаракани свою дружину.
- Пойдете к нам служить, други, а? - спросил Богдан, глядя на Умафа и
Бэгота.
Братья ответили не сразу.
- Эх, будь я помоложе, взялся бы за меч! - вместо младших братьев
высказался Хачемаф, воинственно подбоченившись. - Да жаль, кольчуга стала
для меня немного тесновата.
Богдан посмотрел на его круглый живот и улыбнулся. Улыбки мелькнули и
на лицах младших братьев.
- Мы вольные люди, - снова став серьезным, сказал Бэгот.
- Вольные? - сдвинул брови Умаф. - Наш пши Алэдж прикажет - пойдем к
нему в дружину, никуда не денемся. Заставит его отары пасти - тоже не
откажешься. Может, тут, у русов, лучше будет?
Богдан молчал, выжидая. Да, князья все одинаковы, к власти и к
богатству рвутся. И Святослав тоже - выгоду для Русской земли ищет, но и о
своей не забывает. А дружинников он, пожалуй, бережет лучше, чем другие
князья и воеводы. И опять же ради своей выгоды - что бы он без них значил!
Хачемаф тоже молчал, шутки его иссякли.
- Хазарам я не хочу служить, они воры, - продолжал Умаф. - В этом
городе продавалось все, что можно было продать. Сурхан и свою должность
тудуна - правителя Таматархи продал бы, если б ему как следует заплатили!
А русы... Эй, кунак, а ты в Таматархе останешься?
- Не знаю... - помедлил с ответом Богдан. - Как князь решит.
Он уже не раз подумывал об этом. Тмутаракань была родиной Златы, этот
город и Богдану пришелся по душе.
- Оставайся! - поддержал брата Бэгот. - И мы с Умафом пойдем в
русскую дружину.
- Спасибо, други, на добром слове, - тихо сказал Богдан.
В тот же день князь Святослав чинил суд в своих новых владениях.
Место для этого было выбрано на майдане, раскинувшемся почти на всю ширину
города, который вытянулся узкой полоской вдоль обрывистого берега моря.
Возле старой греческой церкви, под могучим дубом, скупо цедившим сквозь
жесткую листву лучи уже потерявшего силу осеннего солнца, рынды поставили
деревянную лавку, накрыли ее богатым хорезмским ковром. Князь явился перед
народом, одетый для такого случая в новую белую рубаху, синие шаровары,
заправленные в желтые сафьяновые сапоги. На голове треухая парчовая шапка,
отделанная куньим мехом, на плечи накинуто алое корзно с золотой
застежкой. А из-под корзна выглядывает потертая кожаная перевязь - с нею и
с походным мечом, не раз выручавшим князя в битвах, даже здесь не
расстался Святослав.
Отвесив поясной поклон народу, князь сел на лавку, его окружили
воеводы. Чуть поодаль полукольцом встали гридни. Толпа тмутараканцев,
ожидавших княжеского суда, прихлынула поближе, оставив свободным только
пятачок в несколько саженей. Не столько было здесь челобитчиков, истцов и
ответчиков, сколько желающих поглядеть на князя, пришедшего сюда из
далекой Русской земли, на его свиту.
Толпа гудела словно улей.
- Князь Святослав не то что хазарский бек!
- Видно, прост он, голову не дерет.
- Свою-то не дерет, наши драть будет!
Так переговаривались русичи. Многие из них рады были приходу дружин
киевского князя. Другие жители Тмутаракани - касоги, греки, хазары -
больше молчали, настороженно выжидая. И они, и русичи знали: власть - она
всегда власть. Будет ли при новой власти легче простому люду?
Князь оглядел окруживших его людей. Смерды такие же, как на Руси,
только одеты чуть получше. Рыбаки, пахари, виноградари, пастухи.
Тмутараканцы побогаче держатся кучкой, косятся на шумную чернь. Люди
разного роду-племени, а все, как и в стольном Киеве, как и в буйном
Новгороде. А чего они хотят от князя?
Святослав приступил к делу.
- Ну, что у вас, люди? Говорите!
- Челом бьем! - загудела толпа. - Верши суд правый, княже! Хлебнули
мы лиха при Сурхановой власти, простой люд ждет нынче от тебя защиты...
- То уже травой поросло, - перебил Святослав жалобщика, молодого
смерда в распахнутой до пупа рубахе. - Нету Сурхана, нету хазарской
неволи. Будет вершить все дела в Тмутаракани русский посадник, моя правая
рука.
- Так наши мироеды остались, они не лучше Сурхана! - загудели те, что
стояли поближе к Святославу. - Хазарин со всего брал десятину, а свои
богатеи, русичи, пятый сноп забирают. Землю у него взял под пашню - вовек
не рассчитаешься. Челн попросил на рыбалку - вовсе в кабалу залезешь.
- Тихо! - нахмурился Святослав. - Говорите кто-нибудь один. Всех
разом я не уразумею.
Снова выдвинулся вперед прежний челобитчик.
- Я скажу, княже! Вот он, Одинец, кровь из нас сосет. Все дани-подати
собирать перепоручил ему бек хазарский: за проезд через мост, за выход в
море, за улов, за бортничество, за пастьбу, за скотину, за каждую душу в
семье. За все, что тот злодей увидит. Думали мы, что скоро до такого
дойдет: порты снял - плати мыто портошное, надел их обратно - сызнова
плати...
Толпа всколыхнулась от взрыва хохота, сам князь засмеялся было, но
тут же снова насупил брови.
- Так это? - повернулся он к Одинцу, тщетно пытавшемуся спрятаться за
спины горожан.
Старик дернулся, словно его огрели плетью, но ничего не ответил -
будто язык проглотил.
- У меня он последнюю сеть отобрал... За долги, - робко заявил
стоявший рядом с челобитчиком пожилой касог.
- А меня с виноградника согнал! - выкрикнул тощий носатый грек.
Снова все загудели, замахали руками. Одинец еще ниже склонил голову.
Красавица, Одинцова дочка, придвинулась поближе к отцу, будто надеясь
спасти его от княжеской кары.
Святослав едва заметным жестом поманил к себе Богдана.
- Что, княже? - подскочил к нему сотник. - Взять его, посадить в
поруб?
Князь досадливо поморщился.
- Не Одинца, а того челобитчика взять надо. Только не сразу, когда
люд расходиться станет. Я еще погляжу, что он за птица...
Богдан удивленно раскрыл глаза, но не посмел возразить князю. А тот
уже снова повернулся к тмутараканцам.
- Кто еще вас притесняет, добрые люди?
Передние ряды, будто заподозрив что-то неладное, притихли. Попятился,
стараясь скрыться в толпе, челобитчик. Только из дальних рядов слышались
нестройные выкрики:
- Хазарин Букан!
- Грек Феодор!
- Русич Прокша!..
- Тихо! - Святослав поднял руку. - Скорый суд - неправый. Я во всем
разберусь, люди, и покараю всех, кто виновен. А ежели на кого поклеп
возведен - с челобитчика спрошу строго...
Князь понял: если он пойдет на поводу у тмутараканской голытьбы, ему
придется всех, на ком власть держится, ковать в железа. Этак из
Тмутаракани можно второй Новгород сделать. А там смерды додумаются вечо
собирать, посадника скинут, князя прогонят.
Он перевел речь на другое: объявил, кто какую дань будет нести в
княжескую казну, наказал всему ремесленному люду принять участие в
строительстве детинца-крепости, сказал о наборе охочих людей в
тмутараканскую дружину.
Желающих записаться в дружину нашлось немало - и из самого города, и
из близлежащих сел. Сообщение о дани и строительной повинности было
встречено молчанием.
8
До прихода русичей каждый второй дом в Тмутаракани принадлежал беку
Сурхану. Почти половина кораблей, прибывавших в порт из других стран,
загружалась его товарами. Не было в городе ни одного рыбака, ни одного
ремесленника, который не числился бы в должниках у хазарского бека.
Правитель города от имени владыки Хазарии взимал подати со всех жителей,
купцов и пришлого люда. Иосифу в Итиль отправлялась лишь малая часть этих
доходов. Все остальное шло в казну самого бека. Из года в год множились
его богатства. И вот...
Бек Сурхан не мог примириться с потерей Тмутаракани. Выполняя тайный
приказ Иосифа, переданный ему греческим наемником, бек не столько старался
выслужиться перед владыкой Хазарии, сколько боролся за свою власть, свое
богатство. Грек обманул: ни ясы, ни касоги не задержали продвижения
русского войска. А что могли сделать хазары, брошенные Сурханом против
русов? Немногочисленное, наспех сколоченное войско степняков дрогнуло и
побежало от первого же удара дружинников киевского князя. Многих воинов
недосчитался тмутараканский бек, собирая свои рассеянные по степи сотни.
Часть хазар, прибывших из дальних веж по приказу Сурхана, откололась
и ушла на север. Они и в этот бой шли неохотно - зачем им защищать чужой
город? - а потерпев поражение, и вовсе утратили охоту драться. С Сурханом
остались лишь хазары, жившие в самой Тмутаракани или ее окрестностях.
Горстка воинов... Взглянув на нее, Сурхан понял, что война окончательно
проиграна. Впрочем, ее проиграл намного раньше сам каган-бек Хазарии,
разгромленный Святославом. Но Сурхан решил не сдаваться. Он распорядился
вывести свою казну в укромное место, а доставивших ее рабов перебить.
Тайну знали только он сам и двое его доверенных людей. Сурхан увел в
плавни оставшихся при нем воинов. Там, на островках, затерявшихся среди
камышовых джунглей, он надеялся дождаться лучших времен.
Киевские полки, рассуждал бек, пришли и уйдут, может быть оставив в
Тмутаракани небольшую дружину. Вот тогда можно будет подумать о
возвращении утерянных владений. Хазария если и оправится после нанесенного
ей удара, то власть Иосифа все равно ослабнет. Значит, все большую
независимость приобретет тмутараканский правитель, будет торговать с
ромеями, как ему заблагорассудится.
И сейчас, в своем тайном убежище, Сурхан не сидел сложа руки. Десятки
лазутчиков, будто щупальца бека, расползлись во все стороны, неусыпно
