опушками, заросшими непролазным колючим кустарником. Богдан чувствовал
себя здесь новичком. Хорошо, что он не нарвался на стадо здешних буйных
туров. А кто знает, какие еще враги встретятся ему в этом лесу?
Он поднялся, подумав, что все равно надо идти вперед. Раз решил
перевалить через хребет, чтобы сократить путь, то теперь отступать поздно.
Богдан определил по солнцу направление и снова стал взбираться на
подъем. Кое-как он добрался до гребня хребта, вышел на открытое место над
обрывом и убедился, что впереди лишь новая лощина, глубокая и тесная, а
настоящий гребень дальше, за нею. Вздохнув, Богдан начал спускаться по
почти отвесной стене. Она вся растрескалась, казалось, ее сложили из
отдельных каменных плит. Выступавшие камни качались под ногами Богдана, он
с трудом удерживал равновесие, цепляясь руками за древесные корни,
свисавшие с обрыва.
Ему снова показалось, что кто-то следит за ним. Но все его внимание
было поглощено тем, чтобы не сорваться. До конца спуска оставалось совсем
немного, когда внизу, в зарослях, послышалось угрожающее ворчание. Гридень
похолодел. Он замер, прижавшись к каменной стене.
В кустах мелькнула полосатая шкура, затем показалась большая круглая
голова с прижатыми ушами и хищно оскаленной пастью. Барб!
Зверь был близко, в каких-то десяти пядях от ног Богдана. Он сжался,
готовясь к прыжку, а гридень даже за нож не мог взяться - руки заняты. В
отчаянии Богдан рванулся вверх и вдруг почувствовал: корень, за который он
уцепился, поддается под руками.
Хищник немного задержался с прыжком. Он взвился в то мгновение, когда
Богдан, потеряв равновесие, уже падал вниз, на лету стараясь выхватить
из-за пояса нож. Они оба упали на дно расселины, заваленное обломками
камня, и оба одновременно встали на ноги друг против друга: человек и
огромная полосатая кошка.
Гридень почувствовал на своем лице горячее дыхание зверя. Он знал,
что ему терять нечего, и первый кинулся на своего противника, стремясь
достать его ножом под лопатку, чтобы поразить в самое сердце. Страшный
удар тигриной лапы пришелся по пустому месту, когти лишь оцарапали плечо
человека. А нож, добрый нож арабских мастеров нашел свою цель, с силой
вонзился в дело зверя по самую рукоятку.
Падая, тигрица (а это действительно была подруга недавно погибшего в
стычке с зубрами тигра) подмяла под себя Богдана. Уже в агонии она
опустила слабеющую лапу на голову противника, сорвала с нее лохматую
шапку. Богдану показалось, что в него ударила молния, в глазах у него
вспыхнул яркий свет, затем он почувствовал, что проваливается в темноту.
Последнее, что он слышал, - грохот обвала, швырнувшего камни со скалы в
узкую расселину.
Богдан пришел в себя от чьего-то осторожного прикосновения. Он с
трудом разлепил веки, попробовал приподняться и тут же замер: в упор на
него смотрел незнакомый человек, смотрел пристально и даже с
беспокойством. Гридень успел разглядеть смуглое, с правильными чертами
лицо, зеленые глаза, полуприкрытые длинными ресницами, а затем все поплыло
перед ним, скрылось в тумане.
Окончательно он очнулся, почувствовав холод на лице. Прохладные
струйки воды текли по его лбу и щекам.
- Живой?
Спросили его по-хазарски, и Богдан закрыл глаза, тихо застонал - не
от боли, а от одной мысли, что после стольких мытарств он снова попал в
лапы к своим врагам. Но тут же этот вопрос повторили на языке русичей.
Человек в потрепанной одежде - то ли свитке, то ли хазарском халате с
длинными рукавами - стоял на коленях перед Богданом и прикладывал к его
голове мокрую тряпицу.
- Может, попить хочешь? Тут недалеко криница, вода холодная...
Голос был женский, и говорила это невесть откуда взявшаяся женщина на
родном языке Богдана.
- Русич я, русич! - хрипло выкрикнул гридень. - Из дружины киевского
князя...
Женщина встрепенулась, из-под лохматой бараньей шапки на плечи ее
упали светлые волосы. Большие зеленые глаза, похожие на русалочьи,
изумленно смотрели на гридня, веря ему и не веря.
- Ой, боже ж мой, Перуне! Неужто правда? Русич?
- Правда, сущая правда. Клянусь Перуном и Волосом!
Нет, она все еще не верила.
- А чего ж ты такой чудной? И платно на тебе не наше, не русское, и
лук хазарский, а кинжал - ясский...
Кинжал... Только тут мысли Богдана вернулись к недавней схватке со
страшным противником. Он почувствовал, что его ноги прижаты к земле чем-то
тяжелым. Гридень приподнялся и увидел оскаленную пасть зверя, стекленеющие
его глаза. Женщина перехватила взгляд Богдана.
- Наповал свалил барба, такое не каждому вою удается! А зверь, уже
мертвый, прикрыл тебя от камней, что сверху падали...
Она помогла гридню выбраться из-под туши тигра. Богдан поднялся.
Голова гудела, как пустой казан, но руки и ноги были целы. Он внимательно
осмотрел незнакомку.
- Так ты говоришь, что я чудной? А ты - не чудная? Похожа на волхва,
что живет у нас на горе, возле Перунова требища. Тот такой же косматый,
только еще в звериные шкуры одетый.
- На волхва? - она еще шире раскрыла глаза и вдруг звонко
рассмеялась. - Ой, правда! На лешего я скорей похожа...
Ее звали Злата. За золотые косы, за золотой веселый смех, за золотое
сердце, за золотые руки. Родилась и выросла она в теплом краю на берегу
Русского моря, где оно соседствует с морем Сурожским, в торговом городе
Тмутаракани. Отец и братья Златы рыбачили, платили десятину хазарскому
беку, еще и на продажу немало оставалось от улова. Море кормило и одевало
не только их семью. Жили его дарами рыбаки русичи, греки и касоги, всякий
люд, что приходил сюда из иных краев в поисках лучшей доли. Но богатство
свое море отдавало за дорогую плату. В сильную бурю не вернулись домой ни
отец, ни братья. Мать вскоре слегла с горя и больше не встала.
Так Злата осталась одна-одинешенька на всем белом свете. Некому было
за нее заступиться, когда приглянулась она беку Сурхану, полновластному
хозяину Тмутаракани. Силой умыкнули осиротевшую девушку. Хотел приблизить
ее к себе Сурхан, сделать своей наложницей, но Злата едва глаза ему не
выцарапала. Строптивую невольницу заставили делать самую черную работу, а
вскоре бек подарил ее своему родичу в Семендере. Там она прожила больше
года без всякой надежды на избавление. Но потом вдруг в городе начался
переполох. Пошел слух о приближении войска киевского князя. Присмотр за
невольницами ослабел, и однажды ночью Злате удалось бежать.
Сердце Богдана будто кто рукою сдавил: как похожа судьба Златы на его
собственную, на судьбу погибшей Рославы! Одинаково тяжело живется смерду
что под Киевом, что в Тмутаракани - хазарский бек не лучше русского
толстосума! Богатый бедного гнет, последнее у него отнимает.
Под густым загаром, под пылью дорожной лицо у Златы будто с той
картины ромейской, что видел Богдан в Киеве, иконой она называется, а
одеть бы ее в чистое платно, серьгами да гривной серебряной украсить - ох
как хороша была бы она! Даже глаза потупил гридень, подумав об этом, и тут
же ему стыдно стало: быстро забыл Рославу...
- И ты домой, в свою Тмутаракань, надумала добираться? - тихо спросил
он, не поднимая глаз.
- А куда еще? Даже птица по весне летит в родные края... И я пошла на
заход солнца, думала: когда-нибудь да доберусь. Таилась от лихих людей,
ягодами да кореньями кормилась, рыбу ловила - я к рыбе привычная.
- Варила?
- Сырое все ела. Где бы я огонь взяла?
- А дальше что думаешь делать? - спросил Богдан.
- Снова пойду, куда шла.
Он внимательно посмотрел на нее.
- Нам выходит по пути. Пойдем вместе?
- Пойдем, - без колебаний согласилась она. - Я тебе в тягость не
буду. Только сейчас уже дело к вечеру идет. В темноте отсюда не выберемся,
заночевать придется.
Богдан увидел густые тени в расселине, золотые блики заходящего
солнца высоко над головой.
- Заночуем, если ты не боишься со мною вдвоем оставаться. Костер
разведем, огниво у меня есть. Я шкуру с этого зверя сниму - жалко такое
добро бросать...
Девушка посмотрела на гридня с сомнением: стоит ли тащить на себе
такую тяжесть? Но ведь редкая добыча... Она слыхала, что барбы не часто в
этих местах встречаются. А насчет того, что она, может, боится оставаться
с ним вдвоем... Злата тихонько рассмеялась: она приметила, как краснел
этот храбрый воин, поглядывая на нее.
- Ты чего? - удивился Богдан, услышав ее смех.
- Да так просто... - ответила девушка, лукаво улыбаясь.
Ночь они провели в расселине, по очереди дежуря у костра. Утром, едва
рассвело, тронулись в путь.
Злата оказалась добрым товарищем Богдану. Сильная и выносливая, она
лучше гридня знала местные условия и сама выбирала наиболее удобную
дорогу. Выйдя, из ущелья, они спустились в долину, где сохранились следы
проходившего здесь недавно русского войска, затем снова начали взбираться
на гору.
Идти вдвоем со Златой было веселее, чем одному, но зато и труднее.
Богдан полностью доверял своей проводнице, и та, увлекая его за собой,
легко, без малейшего усилия, карабкалась по крутым склонам. Подъем
становился все круче. Богдан начал задыхаться, а девушка, не оглядываясь,
все шла и шла вперед.
- Погоди, Злата, - наконец не выдержал, взмолился он. - Давай
передохнем малость.
Она обернулась, поглядела на него с усмешкой. Ярко блеснули ее белые
зубы.
- Я думала, что ты простого роду, а выходит - боярского.
Насмешливые слова девушки уязвили его, но он сдержался, лишь буркнул
негромко:
- Рада, что скачешь, как коза, а я к горам непривычный.
- Привыкай! - подзадорила она Богдана, но, встретившись с его
взглядом, вдруг опустила глаза, смутилась отчего-то. - Я в горах тоже не
так уж часто бывала... Ладно, давай передохнем, нам еще по этой прогалине
идти до самой вершины. А там - вниз, легче будет.
- Стой! - Богдан внезапно потянул Злату назад, в тень леса. - Видишь?
Дозор! Не пойму, кто это: ясы или касоги?
- Ясы, - твердо сказала Злата. - Это их земля, до касогов мы еще не
дошли. А вон еще конные вои, гляди дальше!
Вдалеке виднелись еще несколько всадников. Ясские дозоры внимательно
наблюдали сверху за долиной. Там, внизу, вдоль реки, ползла длинная
извилистая змейка.
- Наши! - вскрикнул Богдан и тут же прикусил язык.
Он заметил то, чего не было видно снизу, от реки: на дальнем краю
долины, за леском, шевелилась другая такая же змейка, выползавшая
навстречу первой. Вот ее голова замедлила движение, начала раздуваться,
постепенно перегораживая долину.
Злата вопросительно посмотрела на Богдана.
- Да, ясское войско. Будет сеча. Надо бы нам поспешать туда, -
ответил Богдан.
Он торопился. Предстоящая сеча не страшила его - Богдан уже не раз
смотрел в глаза смерти с тех пор, как стал гриднем. Ему не терпелось
встретиться со своими боевыми товарищами, вместе с ними врубиться во
вражеский строй.
- Придется шкуру бросить, - нерешительно сказал Богдан, сожалея, что
не сделал этого раньше - его ноша с каждым шагом казалась ему все тяжелее.
- Брошу, разрази меня гром!
- Ноги я побила, - тихо отозвалась Злата, - трудно идти босой по
камням. А из шкуры можно постолы сделать.
Богдан посмотрел на ее ноги, увидел сбитые в кровь пальцы. Сердце его
дрогнуло от внезапно нахлынувшей жалости. Как же это он раньше не
догадался?
Ни слова ни говоря, гридень развернул тигровую шкуру, ловко отхватил
ножом сначала один кусок, затем другой. Отрезал несколько тонких полосок -
шнурков.
- На, замотай ноги. Потерпи малость, скоро мы добудем тебе сапожки -
