научиться жить в бедности между выплатами гонорара. Это еще не катастрофа,
только неудобство. Из-за бедности рабом не становишься. Но на мне висело
несколько весьма приличных долгов. А вот из-за них гражданин может и рабом
сделаться.
4. КОНЕЦ МЕЧТАМ
На следующее утро я проснулся поздно и с больной головой, пришлось
взять трехколесный экипаж, чтобы он подвез меня к зданию Нижнего Сената.
Ехать удавалось только медленно; чем ближе к цели, тем медленнее. Я
видел, как Легион формирует ряды для почетной встречи, когда приближался
эскорт правительницы Египта - женщины-фараона, чтобы начать церемонию
открытия Конференции. Водитель экипажа не захотел подвезти меня ближе, чем
к окружавшему здание базару, поэтому пришлось толкаться среди туристов,
высматривающих, как правительница выходит из своей царской лектики.
Раздался тихий возглас удовлетворения, нечто среднее между вздохом и
смехом. Туристы прибыли сюда увидеть именно это. Они напирали на барьеры
легионеров, в то время как царица с непокрытой головой и в тянущимся по
земле платье приближалась к святыням, расположенным снаружи здания Сената.
С надлежащим уважением и без спешки она провела обряд возложения жертв. В
это время туристы щелкали фотоаппаратами, а я стал беспокоиться о времени.
Что будет, если в силу экуменической терпимости она решит посетить все
пятьдесят святилищ? Но, уделив внимание лишь Изиде, Амону-Ра и Матери Нил,
царица зашла вовнутрь здания, чтобы открыть сессию Конференции. Легионеры
несколько расслабились. Туристы стали растекаться по автобусам,
фотографируя теперь уже друг друга, а я тоже прошел в здание.
Царица провозгласила хорошую, то есть краткую, вступительную речь.
Вся проблема была в том, что говорила она, в основном, для пустых стульев.
Большой зал александрийского Нижнего Сената вмещает две тысячи
человек. Сейчас здесь находилось не более полутора сотен, в большинстве
своем стоящих небольшими группками в проходах и задней части зала,
совершенно не обращая внимания на выступление царицы. Мне показалось, она
это заметила и потому сократила выступление. Только что она говорила нам,
как научные исследования внешнего пространства совпадают с древнейшими
традициями Египта (чего совершенно никто не слушал), а в следующий момент
ее голос уже замолк, и она вручила своим ассистентам скипетр и державу.
Шествуя гордо, как пристало самодержице, она спустилась с подиума и
удалилась.
Но гул разговоров вовсе не утих. Понятное дело, все говорили только
об Олимпийцах. Даже когда Президор Коллегиума выступил и объявил о начале
первого заседания, зал так и не заполнился. Но большая часть
присутствующих, по крайней мере, уселась - все так же по группкам - гул
разговоров не утих.
Даже ораторы, как могло показаться, не слишком думали о том, что
говорили. Первым из них был почетный Президор-Эмеритус, родом с южных
египетских гор. Он резюмировал все известное до сих пор об Олимпийцах.
Свою речь он провозгласил так быстро, как будто диктовал ее скрибе.
Впрочем, она и не была такой уж интересной. Понятно, дело было в том, что
сама речь приготовлена была несколько дней назад, когда сигналы от
Олимпийцев все еще приходили, и никто не мог ожидать, что сообщение будет
прервано. Теперь все это уже не имело никакого значения.
На научных конгрессах больше всего меня привлекает не содержание
зачитываемых рефератов - ту же самую информацию легче и удобнее найти в
научной периодике любой библиотеки. Дело даже не в вопросах и ответах
после каждого выступления, хотя здесь можно встретить презабавнейший
материал. Нет, больше всего меня привлекает "звучание науки", своеобразный
жаргон сокращений, которым ученые пользуются, говоря о своей
специальности. Посему обычно я сажусь где-нибудь сзади, подальше ото всех,
и стилосом по табличке записываю фрагменты бесед, одновременно придумывая,
как воткнуть их в свой новый научный роман.
Сегодня об этом не могло быть и речи. Дискуссия никак не могла
стронуться с места. Докладчики вставали поочередно, читали свои рефераты,
давали необязательные ответы на несколько таких же необязательных
вопросов, после чего спешно покидали зал. После каждого такого ухода число
присутствующих таяло, и в конце концов до меня дошло, что сюда пришли лишь
те, кому сегодня выпало выступать.
Когда, озверев от скуки, я решил, что, чем сидеть с пустой табличкой,
лучше выпить вина и чего-нибудь перекусить, то заметил, что и в кулуарах
мало кто остался. Никого знакомого я не встретил. Я даже понятия не имел,
где можно найти Сэма. В самый полдень Президор, уступая перед неизбежным,
сообщил, что до особого объявления все последующие заседания временно
откладываются.
Этот день пошел псу под хвост.
Что же касается ночи, тут надежд у меня было больше. Рахиль
приветствовала меня сообщением, что Сэм прислал весточку о том, что
задерживается и на ужин прийти не сможет.
- Он хотя бы сказал, где его искать? - Рахиль отрицательно покачала
головой. - Наверняка пошел к кому-то очень важному, - догадался я. Потом
рассказал Рахили о провале конференции, и только после этого ко мне
вернулось хорошее настроение. - Значит, можно будет сходить куда-нибудь
поужинать, - предложил я.
Рахиль решительно отказалась. У нее было достаточно такта, чтобы не
говорить о деньгах, хотя Сэм наверняка посвятил ее в секреты моей
деликатной финансовой ситуации.
- Гораздо больше мне нравится еда, приготовленная моим поваром, чем
все то, что подают в ресторанах, - заявила она. - Так что поужинаем дома.
Ничего шикарного не обещаю, обычный ужин для двоих.
Больше всего мне понравилось это "на двоих". Базилий поставил софы в
виде буквы V, так что мы чуть ли не сталкивались головами, а под руками у
нас были низенькие столики, куда мы ставили блюда. Улегшись на софе,
Рахиль сразу же заявила:
- Сегодня я совершенно не могла заниматься. Никак не идет из головы
этот твой замысел.
Вообще-то идея исходила от Сэма, но я не видел повода ее поправлять.
- Мне это лестно, - сказал я. - Жаль только, что это помешало тебе
работать.
Она лишь пожала плечами и продолжила:
- Я почитала кое что о том периоде, в особенности же, о некоей
маловажной личности, иудейском религиозном предводителе по имени Иешуа из
Назарета. Ты слыхал о нем? Большинство людей не слыхало, хотя у этого
человека было довольно-таки много сторонников. Они называли себя
христианами. Но это была всего лишь банда дикарей, не больше.
- К сожалению, я плохо знаю историю Иудеи, - ответил я по-правде, а
потом добавил: - Но, хотелось бы узнать и побольше. - А вот это уже
правдой не было, во всяком случае, тогда.
- Ну конечно же, - сказала Рахиль. - Ей, несомненно, казалось
совершенно естественным, что я желаю получше ознакомиться с временами,
наступившими после смерти Августа. - Так вот, этот Иешуа был предан суду
за разжигание бунта, после чего его приговорили к смерти.
Я захлопал глазами.
- А не на рабство?
Рахиль отрицательно покачала головой.
- В те времена наказывали не только тем, что продавали в рабство, но
и карали физически. Даже смертью, причем, довольно-таки часто, преступника
умерщвляли очень варварскими способами. Но Тиберий, будучи наместником,
решил, что это слишком суровое наказание для бунтовщика. Поэтому он
смягчил приговор, приказав преступника лишь бичевать, а потом отпустить.
Мне кажется, это было очень разумным решением. Ведь иначе, этот Иешуа стал
бы мучеником, и одни только боги знают, что произошло бы потом. А так
христиане постепенно отошли от него, и очень скоро течение распалось...
Базилий, можешь подавать следующее блюдо!
Я с интересом приглядывался, как Базилий выполняет приказ. Оказалось,
что подает он жаворонков с оливками! Мне это понравилось не только потому,
что я обожаю это кушанье. "Простой ужин" оказался куда более изысканным,
чем прием для нас с дядей вчера вечером.
Дела шли все лучше и лучше.
- Рахиль, ты можешь мне кое-что сказать? - спросил я. - Мне казалось,
что ты тоже иудейка.
- Естественно, что это так.
- Вот это меня несколько и удивляет, - признался я честно. - Мне
казалось, что иудеи верят только в единственного бога - Яхве.
- Так оно и есть, Юл.
- Но... - заколебался я. Мне так не хотелось испортить того, что,
быть может, рождалось сейчас между нами, но любопытство побеждало. - Ведь
ты сказала "боги". Разве это не противоречит твоей вере?
- Нисколько, - ответила она очень спокойно. - Наш великий пророк
Моисей принес нам заповеди Яхве с вершины большой горы, в этом нет никаких
сомнений. Первая же заповедь гласит: "Да не будет у тебя других богов пред
лицем моим" [Исход, 20:3]. Понял? Яхве наш первый бог. Перед ним нет
никого. Обо всем этом сказано в книгах наших раввинов.
- И вы их слушаете?
Она задумалась.
- В каком-то смысле, да. Юл, мы традиционалисты. Ведем себя согласно
традиций, а раввинские книги их только поясняют.
Рахиль уже не кушала; я тоже перестал есть и протянул руку, чтобы
погладить ее по щеке.
Она не отодвинулась, но нельзя сказать, что и отреагировала
благосклонно. Через какое-то время, не глядя на меня, она сказала:
- Существует, например, такая иудейская традиция, чтобы женщина до
свадьбы оставалась девственницей.
Моя рука улетучилась сама, без всякого приказа с моей стороны.
- Да?
- Раввинские книги лишь уточняют все эти дела. Говорят, что в течение
первого часа каждой ночи на страже у двери комнаты незамужней женщины
должен стоять сам хозяин дома, но если его нет в живых, это делает самый
доверенный невольник.
- Понятно, - сказал я. - Так у тебя до сих пор еще не было мужчины,
правда?
- Еще нет, - ответила Рахиль и снова взялась за еду.
Я тоже не был еще женат, хотя, говоря честно, и девочкой меня не
назовешь. Но дело было в том, что жизнь автора научных романов трудно
считать финансово стабильной; опять же, я еще не нашел женщину, с которой
хотел бы связать жизнь... Если цитировать Рахиль, я считал, что "еще нет".
Я пытался не думать об этом. Ясно было одно, если раньше моя
финансовая ситуация была деликатная, то теперь она превратилась в
трагическую.
На следующее утро я размышлял о том, чем заняться в течение всего
дня, но решение за меня приняла Рахиль. Она ожидала в атриуме.
- Садись рядом, Юл, - сказала она, указывая на лавку. - Я долго не
могла заснуть, размышляла, и думаю, что у меня для тебя кое-что имеется.
Представим, что этого Иешуа все-таки казнили...
Не такого приветствия я ожидал, ни на мгновение все темы вчерашнего
разговора не напоминали мне о себе этим утром. Но я с удовольствием сел
рядом с девушкой в прелестном садике, под смягченными защитой лучами
утреннего солнца.
- Так что? - сказал я не совсем внимая ее словам и целуя руку Рахили
в знак приветствия. Руку она отняла не сразу.
- Эта идея дает парочку интересных возможностей развития действия.
Понимаешь, Иешуа становится мучеником. Я могу хорошо представить, что в
таких обстоятельствах христиане создали бы гораздо более сильное движение.
Оно даже могло иметь существенное значение. В те времена в Иудее постоянно
царило замешательство - время от времени появлялись пророчества и слухи о
мессиях, о каких-то изменениях в обществе. Христиане могли бы даже стать
самой важной силой в Иудее и захватить там власть.
Я попытался быть тактичным.
- Не удивляюсь, что ты так гордишься предками, Рахиль. Но, по сути,
