Фредерик ПОЛ
В ОЖИДАНИИ ОЛИМПИЙЦЕВ
1. ЧТО ТАКОЕ НЕ ВЕЗЕТ...
Если бы я описывал все это в романе, то главу о последнем дне своего
пребывания в Лондоне назвал бы "Что такое не везет...". А денек был самый
препаршивейший: конец декабря, самый канун праздников. Холодно, мокро и
вообще - паршиво (я уже упоминал, что это был Лондон?), но все были
охвачены ажиотажем, связанным с ожиданием: буквально только что объявили,
что Олимпийцы прибудут не позднее августа будущего года, так что каждый
заранее балдел от восторга. Свободного такси мне найти не удалось, так что
на встречу с Лидией я опоздал.
- Ну, как там в Манахаттане? - спросил я, садясь рядом с ней в
кабинке, сразу же после скорого поцелуя в знак приветствия.
- Так себе, - ответила она, наливая мне выпить. Лидия тоже была
писательницей... Во всяком случае, они называют себя так. Она из тех, кто
волочится хвостом за всякими знаменитостями, записывает все сплетни и
анекдоты про них, а потом все это публикует в книжках для простаков. Но
ведь это не настоящий писательский труд, в нем нет ни капельки творчества.
Правда, бабки это дает приличные, да и сам сбор данных, как называет этот
процесс Лидия, сплошное удовольствие. Сама она тратила на шастание за
знаменитостями массу времени, что совершенно не способствовало нашему
собственному роману. Лидия подождала, пока я выпью первый стакан, после
чего спросила:
- Ты уже закончил свою книжку?
- Не называй ее "моей книжкой", - ответил я. - У нее имеется название
- "Ослиная олимпиада". После обеда я иду по поводу нее к Маркусу.
- Я бы не назвала это потрясающим, - заметила Лидия. Она всегда
охотно делится своим мнением относительно того, что ей не нравится. - Тебе
не кажется, что уже поздно писать еще один научный роман про Олимпийцев? -
Потом она умильно улыбнулась и добавила: - Юл, мне надо тебе кое-чего
сказать. Только сначала выпей.
Я уже знал, что меня ждет, и это была первая на сегодня невезуха.
А ведь я своими глазами наблюдал весь процесс. Еще перед ее последней
"исследовательской" поездкой за океан я стал подозревать, что поначалу
пламенное чувство Лидии ко мне слегка притухло, посему не был обескуражен,
когда теперь, без всяких предисловий, она заявила:
- Юл, у меня есть другой.
- Понял, - сказал я. Нет, я и вправду понимал, поэтому налил себе еще
один, третий стаканчик, в то время, как она рассказывала:
- Это бывший космический пилот, Юл. Бывал на Марсе, на Луне, везде. И
вообще, парень чудесный. Ты не поверишь, но он у нас еще и чемпион по
борьбе. Ясное дело, такое частенько случается, он женат, но поговорит про
развод, когда дети немного подрастут.
Тут она с вызовом поглядела на меня, явно желая, чтобы я назвал ее
дурой. Но я не собирался чего-либо говорить вообще, но, на тот случай если
бы собрался, Лидия тут же добавила:
- Только не надо говорить, что ты об этом думаешь.
- А я ничего и не думаю, - запротестовал я. Она вздохнула.
- Ты хорошо перенес это, - сказала она, но прозвучало это так, будто
я ее разочаровал. - Выслушай меня, Юлий. Я вовсе не подстраивала все это
заранее. Можешь поверить, я испытываю к тебе массу симпатии. Мне бы
хотелось, чтобы мы оставались друзьями...
Где-то с этого места я перестал ее слушать. Она говорила еще о
чем-то, в том же духе. Но если что и застало меня врасплох, то это
подробности. В принципе, осознание конца нашего романа я принял даже
чересчур спокойно. Мне всегда было известно, что Лидия питает слабость к
сильным людям. Хуже того, она никогда не уважала того, что я писал. Как и
многие другие, она презирала научные романы, изображающие будущее и
приключения на дальних планетах - так чего мне было ожидать?
Поэтому я попрощался с ней улыбкой и поцелуем (и то, и другое не было
слишком уж сердечным) и направился в контору к своему издателю. А вот там
уже меня встретила другая неудача. И от нее стало действительно больно.
Редакция Марка располагалась в старом Лондоне, над рекой. Это старая
фирма, в старом здании, и люди, работающие здесь, тоже немолодые. Когда
фирме нужны были для работы чиновники или редакторы, сюда обычно принимают
бывших преподавателей, ученики и студенты которых уже выросли и в них не
нуждаются. Фирма переподготавливает их для новой деятельности. Понятное
дело, это относится только лишь к низшим должностям; высшие, как,
например, сам Маркус - это свободные работники управляющего звена с
постоянным жалованием, с правом на вечные, обильно подливаемые спиртным
обеды с авторами, которые заканчиваются чаще всего уже значительно позже
обеденного времени.
Мне пришлось ожидать целый час: явно, что сегодня случился именно
такой обед. Я не сердился, так как был свято уверен, что наша встреча
будет краткой, приятной и выгодной в финансовом отношении. Мне было хорошо
известно, что "Ослиная олимпиада" - один из лучших моих научных романов.
Даже название было хитро продумано. У книжки был подтекст в классике,
аллюзия к "Золотому Ослу" Луция Апулея двухтысячелетней почти давности.
Классические сюжеты я превратил в комический, приключенческий рассказ о
пришествии истинных Олимпийцев. Я заранее могу определить, понравится
книжка или нет, и в данном случае уже знал, что читатели буквально
набросятся на нее.
Когда, в конце концов, я добрался до Маркуса, у того были
остекленевшие глаза, как и всегда после обеда с автором. На столе лежала
машинопись моей книги.
И вот тут-то я увидал приколотую к ней карточку с красной каймой, и
это был первый знак плохих вестей. Карточка была заключением цензора, а
красная кайма означала запрет на издание.
Марк не стал меня томить.
- Мы не можем это издать, - сказал он, ложа руку на машинопись. -
Цензоры наложили запрет.
- Они не имели права! - взвизгнул я, из-за чего сидящая в углу
пожилая секретарша окинула меня неприязненным взглядом.
- Но ведь посмели, - парировал Марк. - Могу даже сказать, что тут
написано: "...характер романа может оскорбить членов делегации
Галактического Консорциума, которых принято называть Олимпийцами..." И
еще: "...что угрожает безопасности и спокойствию Империи..." Тут имеется
еще целая куча различных слов, в сумме означающих "Нет!". Ни о каких
переделках нет и речи, абсолютное вето. Теперь это уже макулатура, Юл.
Забудь о ней.
- Но ведь все пишут про Олимпийцев! - простонал я.
- Все писали, - поправил меня Марк. - Сейчас, когда "они" уже близко,
цензоры предпочитают не рисковать.
Маркус развалился в кресле, потирая глаза. Он явно жалел, что не
отправился вздремнуть, вместо того, чтобы рвать мне сердце. А потом
добавил усталым голосом:
- Так что ты собираешься делать, Юл? Напишешь для нас что-нибудь
вместо этого? Только, понимаешь, надо будет сделать быстро. Секретариат не
любит, когда кто-нибудь затягивает сроки выполнения договора больше чем на
месяц. И это должно быть что-то приличное. Ни в коем случае для отмазки не
пытайся вытащить какое-нибудь старье из ящика своего письменного стола.
Впрочем, я и так уже все видел.
- Демон подери, да как же я смогу написать совершенно новую книжку за
месяц?! - воскликнул я.
Маркус пожал плечами. Сейчас он выглядел еще более сонным и еще менее
заинтересованным моими проблемами.
- Не можешь, так не можешь. Остается только вернуть аванс. Я тут же
сбавил обороты.
- Да нет, в этом необходимости нет. Хотя и не знаю, закончу ли я за
месяц...
- А я знаю, - перебил он меня, снова пожав плечами. - Идея у тебя
имеется?
- Марк, - терпеливо сказал я, - у меня всегда есть идеи для новых
книг. Таков уж профессиональный писатель. Это же машинка для производства
идей. У меня всегда идей больше, чем я могу использовать...
- Так что? - уперся он на своем. Тут уж я сдался, поскольку, если бы
сказал "да", ему сразу же захотелось бы узнать, а что это за идея.
- Ну, еще не совсем... - признался я честно.
- В таком случае, - решил он, - направляйся-ка сразу же туда, где
берешь свои идеи. В любом случае, то ли на предоставление книжки, то ли на
возврат аванса - у тебя всего тридцать дней.
Вот вам и издатель! Все они одним миром мазаны. Сначала такие милые
да говорливые во время долгих обедов с винцом да с оптимистическими
разговорчиками о миллионных тиражах, когда тебе тут же суют договор на
подпись. А потом сразу же хамеют, требуют, чтобы им еще и готовый материал
предоставляли. А если его не получают, или же когда цензоры дают запрет,
то нет уже никаких приятных пирушек, одни лишь размышления на тему, как
это будет выглядеть, когда эдилы бросят тебя за долги в тюрьму.
Пришлось воспользоваться советом Марка. Я знаю, куда надо бежать за
идеями, и это не Лондон. Впрочем, никакой разумный человек и не останется
в Лондоне на зиму в связи с погодой и нашествием чужеземцев. Лично я до
сих пор никак не привыкну к виду рослых, туповато-деревенского типа
приезжих с Севера или же смуглых индусок или арабок в самом центре города.
Говоря по правде, меня часто привлекает этот их красный кастовый знак и
парочка черных глазок, блещущих из подо всех их одеяний и заслон. Можно
сказать так: то, что мы придумываем, всегда волнует сильнее, чем то, что
видим. В особенности же, к примеру, когда лицезреем низкую и плотную
британку типа Лидии.
Поэтому я купил билет на ночной экспресс в Рим, где собирался
пересесть на водолет до Александрии. Упаковывался я серьезно, не позабыв о
соломенной шляпе от солнца, с модными широкими полями; про жидкость,
отгоняющую насекомых, и - а как же! - о табличках и стилосе, на тот
случай, если в голову все же забредет какая-нибудь идея для книжки.
Египет!... Город, где как раз начинается зимняя сессия конференции,
посвященной Олимпийцам... где я буду находиться среди ученых и
астронавтов, несомненно пышущих идеями для новых научных романов, которые
я напишу... и где будет тепло...
И где эдилы моего издателя с трудом найдут меня, в том случае, если
никакая идея меня не посетит.
2. ТАМ, КУДА ИДУТ ЗА ИДЕЯМИ
И никакая идея так меня и не посетила. Я был несколько разочарован.
Кое-какие из моих лучших романов родились в поездах, самолетах и на
кораблях, потому что никто не мешает, да и я сам никуда не могу удрать,
поскольку идти-то некуда. На этот раз ничего из этого не вышло. Все время,
пока поезд волочился по мокрой и пустынной зимней английской равнине, я
сидел, держа табличку перед собой и приготовив стилос к незамедлительному
действию. Но даже и тогда, когда мы въехали в тоннель, поверхность
таблички оставалась девственно чистой.
Творческий ступор случался в моей карьере уже не в первый раз. Это
как бы профессиональная болезнь любого писателя. Но на этот раз было
паршивей всего. Я ведь и вправду возлагал большие надежды на "Ослиную
олимпиаду", даже рассчитывал, что она выйдет в свет как раз в те чудесные
дни, когда Олимпийцы лично появятся в нашей Солнечной системе, что само по
себе будет шикарной рекламой, и книжка разойдется сумасшедшим тиражом... А
что самое паршивое, я уже растратил весь аванс. У меня оставался кое-какой
совершенно скромненький кредитец.
Уже не в первый раз я стал подумывать над тем, как бы оно было, если
бы мне заняться другим делом. Пойти, например, на государственную службу,
как хотел мой отец.
Впрочем, особого выбора у меня и не было. Родился я в трехсотую
годовщину с начала покорения космоса, и мать рассказывала, что первым
