падал с ужасающей быстротой и находился самое большее в полумиле от
поверхности. Оставалось последнее средство: выбросив сюртук и сапоги, я
отрезал даже корзину, повис на веревках и, успев только заметить, что вся
площадь подо мной, насколько видит глаз, усеяна крошечными домиками,
очутился в центре странного, фантастического города, среди толпы уродцев,
которые, не говоря ни слова, не издавая ни звука, словно какое-то сборище
идиотов, потешно скалили зубы и, подбоченившись, разглядывали меня и мой
шар. Я с презрением отвернулся от них, посмотрел, подняв глаза, на землю,
так недавно - и, может быть, навсегда, - покинутую мною, и увидел ее в виде
большого медного щита, около двух градусов в диаметре, тускло блестевшего
высоко над моей головой, причем один край его, в форме серпа, горел
ослепительным золотым блеском. Никаких признаков воды или суши не было
видно, - я заметил только тусклые, изменчивые пятна да тропический и
экваториальный пояс.
Так, с позволения ваших превосходительств, после жестоких страданий,
неслыханных опасностей, невероятных приключений, на девятнадцатый день моего
отбытия из Роттердама я благополучно завершил свое путешествие, - без
сомнения, самое необычайное и самое замечательное из всех путешествий,
когда-либо совершенных, предпринятых или задуманных жителями земли. Но
рассказ о моих приключениях еще далеко не кончен. Ваши превосходительства
сами понимают, что, проведя около пяти лет на спутнике земли, представляющем
глубокий интерес не только в силу своих особенностей, но и вследствие своей
тесной связи с миром, обитаемом людьми, я мог бы сообщить Астрономическому
обществу немало сведений, гораздо более интересных, чем описание моего
путешествия, как бы оно ни было удивительно само по себе. И я действительно
могу открыть многое и сделал бы это с величайшим удовольствием. Я мог бы
рассказать вам о климате луны и о странных колебаниях температуры -
невыносимом тропическом зное, который сменяется почти полярным холодом, - о
постоянном перемещении влаги вследствие испарения, точно в вакууме, из
пунктов, находящихся ближе к солнцу, в пункты, наиболее удаленные от него;
об изменчивом поясе текучих вод; о здешнем населении - его обычаях, нравах,
политических учреждениях; об особой физической организации здешних
обитателей, об их уродливости, отсутствии ушей - придатков, совершенно
излишних в этой своеобразной атмосфере; об их способе общения, заменяющем
здесь дар слова, которого лишены лунные жители; о таинственной связи между
каждым обитателем луны и определенным обитателем земли (подобная же связь
существует между орбитами планеты и спутника), благодаря чему жизнь и участь
населения одного мира теснейшим образом переплетаются с жизнью и участью
населения другого; а главное - главное, ваши превосходительства, - об
ужасных и отвратительных тайнах, существующих на той стороне луны, которая,
вследствие удивительного совпадения периодов вращения спутника вокруг
собственной оси и обращения его вокруг земли, недоступна и, к счастью,
никогда не станет доступной для земных телескопов. Все это - и многое,
многое еще - я охотно изложил бы в подобном сообщении. Но скажу прямо, я
требую за это вознаграждения. Я жажду вернуться к родному очагу, к семье. И
в награду за дальнейшие сообщения - принимая во внимание, какой свет я могу
пролить на многие отрасли физического и метафизического знания, - я желал бы
выхлопотать себе через посредство вашего почтенного общества прощение за
убийство трех кредиторов при моем отбытии из Роттердама. Такова цель
настоящего письма. Податель его - один из жителей луны, которому я
растолковал все, что нужно, - к услугам ваших превосходительств; он сообщит
мне о прощении, буде его можно получить.
Примите и проч. Ваших превосходительств покорнейший слуга ,
Ганс Пфааль".
Окончив чтение этого необычайного послания, профессор Рубадуб, говорят,
даже трубку выронил, так он был изумлен, а мингер Супербус ван Ундердук снял
очки, протер их, положил в карман и от удивления настолько забыл о
собственном достоинстве, что, стоя на одной ноге, завертелся волчком.
Разумеется, прощение будет выхлопотано, - об этом и толковать нечего. Так,
по крайней мере, поклялся в самых энергических выражениях профессор Рубадуб.
То же подумал и блистательный ван Ундердук, когда, опомнившись наконец, взял
под руку своего ученого собрата и направился домой, чтобы обсудить на
досуге, как лучше взяться за дело. Однако, дойдя до двери бургомистрова
дома, профессор решился заметить, что в прощении едва ли окажется нужда, так
как посланец с луны исчез, без сомнения испугавшись суровой и дикой
наружности роттердамских граждан, - а кто, кроме обитателя луны, отважится
на такое путешествие? Бургомистр признал справедливость этого замечания, чем
дело и кончилось. Но не кончились толки и сплетни. Письмо было напечатано и
вызвало немало обсуждений и споров. Нашлись умники, не побоявшиеся выставить
самих себя в смешном виде, утверждая, будто все это происшествие сплошная
выдумка. Но эти господа называют выдумкой все, что превосходит их понимание.
Я, со своей стороны, решительно не вижу, на чем они основывают такое
обвинение.
Вот их доказательства.
Во-первых: в городе Роттердаме есть такие-то шутники (имярек), которые
имеют зуб против таких-то бургомистров и астрономов (имярек).
Во-вторых: некий уродливый карлик-фокусник с начисто отрезанными за
какую-то проделку ушами недавно исчез из соседнего города Брюгге и не
возвращался в течение нескольких дней.
В-третьих: газеты, которые всюду были налеплены на шар, - это
голландские газеты, и, стало быть, выходили не на луне. Они были очень,
очень грязные, и типограф Глюк готов поклясться, что не кто иной, как он
сам, печатал их в Роттердаме.
В-четвертых: пьяницу Ганса Пфааля с тремя бездельниками, будто бы его
кредиторами, видели два-три дня тому назад в кабаке, в предместье
Роттердама: они были при деньгах и только что вернулись из поездки за море.
И наконец: согласно общепринятому (по крайней мере, ему бы следовало
быть общепринятым) мнению, Астрономическое общество в городе Роттердаме,
подобно всем другим обществам во всех других частях света, оставляя в
стороне общества и астрономов вообще, ничуть не лучше, не выше, не умнее,
чем ему следует быть.
* * *
Примечание. Строго говоря, наш беглый очерк представляет очень мало
общего с знаменитым "Рассказом о Луне" мистера Локка, но, так как оба
рассказа являются выдумкой (хотя один написан в шутливом, другой в сугубо
серьезном тоне), оба трактуют об одном и том же предмете, мало того - в
обоих правдоподобие достигается с помощью чисто научных подробностей, - то
автор "Ганса Пфааля" считает необходимым заметить в целях самозащиты, что
его "jeu d'esprit" [Игра ума (франц.).] была напечатана в "Саутерн литерери
мессенджер" за три недели до появления рассказа мистера Локка в "Нью-Йорк
Сан". Тем не менее некоторые нью-йоркские газеты, усмотрев между обоими
рассказами сходство, которого, быть может, на деле не существует, решили,
что они принадлежат перу одного и того же автора.
Так как читателей, обманутых "Рассказом о Луне", гораздо больше, чем
сознавшихся в своем легковерии, то мы считаем нелишним остановиться на этом
рассказе, - то есть отметить те его особенности, которые должны бы были
устранить возможность подобного легковерия, ибо выдают истинный характер
этого произведения. В самом деле, несмотря на богатую фантазию и бесспорное
остроумие автора, произведение его сильно хромает в смысле убедительности,
ибо он недостаточно уделяет внимания фактам и аналогиям. Если публика могла
хоть на минуту поверить ему, то это лишь доказывает ее глубокое невежество
по части астрономии.
Расстояние луны от земли в круглых цифрах составляет 240 000 миль.
Чтобы узнать, насколько сократится это расстояние благодаря телескопу, нужно
разделить его на цифру, выражающую степень увеличительной силы последнего.
Телескоп, фигурирующий в рассказе мистера Локка, увеличивает в 42 000 раз.
Разделив на это число 240 000 (расстояние до Луны), получаем пять и пять
седьмых мили. На таком расстоянии невозможно рассмотреть каких-либо
животных, а тем более всякие мелочи, о которых упоминается в рассказе. У
мистера Локка сэр Джон Гершель видит на луне цветы (из семейства маковых и
др.), даже различает форму и цвет глаз маленьких птичек. А незадолго перед
тем сам автор говорит, что в его телескоп нельзя разглядеть предметы менее
восемнадцати дюймов в диаметре. Но и это преувеличение: для таких предметов
требуется гораздо более сильный объектив. Заметим мимоходом, что гигантский
телескоп мистера Локка изготовлен в мастерской гг. Гартлей и Грант в
Домбартоне; но гг. Гартлей и Грант прекратили свою деятельность за много лет
до появления этой сказки.
На странице 13 отдельного издания, упоминая о "волосяной вуали" на
глазах буйвола, автор говорит: "Проницательный ум доктора Гершеля усмотрел в
этой вуали созданную самим провидением защиту глаз животного от резких
перемен света и мрака, которым периодически подвергаются все обитатели Луны,
живущие на стороне, обращенной к нам". Однако подобное замечание отнюдь не
свидетельствует о "проницательности" доктора. У обитателей, о которых идет
речь, никогда не бывает темноты, следовательно, не подвергаются они и
упомянутым резким световым переменам. В отсутствие солнца они получают свет
от земли, равный по яркости свету четырнадцати лун.
Топография луны у мистера Локка, даже там, где он старается согласовать
ее с картой луны Блента, расходится не только с нею и со всеми остальными
картами, но и с собой. Относительно стран света у него царит жестокая
путаница; автор, по-видимому, не знает, что на лунной карте они расположены
иначе, чем на земле: восток приходится налево, и т. д.
Мистер Локк, быть может, сбитый с толку неясными названиями "Маге
Nubium", "Mare Tranquillitatis", "Mare Fecunditatis" [Облачное Море, Море
Спокойствия, Море Изобилия (лат.).], которыми прежние астрономы окрестили
темные лунные пятна, очень обстоятельно описывает океаны и другие обширные
водные бассейны на луне; между тем отсутствие подобных бассейнов доказано.
Граница между светом и тенью на убывающем или растущем серпе, пересекая
темные пятна, образует ломаную зубчатую линию; будь эти пятна морями, она,
очевидно, была бы ровною.
Описание крыльев человека - летучей мыши на стр. 21 - буквально копия с
описания крыльев летающих островитян Питера Уилкинса. Уже одно это
обстоятельство должно было бы возбудить сомнение.
На стр. 23 читаем: "Какое чудовищное влияние должен был оказывать наш
земной шар, в тринадцать раз превосходящий размеры своего спутника, на
природу последнего, когда, зарождаясь в недрах времени, оба были игралищем
химических сил!" Это отлично сказано, конечно; но ни один астроном не сделал
бы подобного замечания, особенно в научном журнале, так как земля не в
тринадцать, а в сорок девять раз больше луны. То же можно сказать и о
заключительных страницах, где ученый корреспондент распространяется насчет
некоторых недавних открытий, сделанных в связи с Сатурном, и дает подробное
ученическое описание этой планеты - и это для "Эдинбургского научного
журнала"!
Есть одно обстоятельство, которое особенно выдает автора. Допустим, что
изобретен телескоп, с помощью которого можно увидеть животных на луне, - что
прежде всего бросится в глаза наблюдателю, находящемуся на земле? Без
