руководились они, как неразумная сила, из той же дворцовой боярской среды.
Заговор, уничтоживший самозванца, равным образом имел характер
олигархического замысла, а не народного движения. Но далее дело пошло иначе.
Когда олигархия осуществилась, то олигархи с Шуйским во главе вдруг
очутились лицом к лицу с народной массой. Они не раз для своих целей
поднимали эту массу; теперь, как будто приучась к движению, эта масса
заколыхалась, и уже не в качестве простого орудия, а как стихийная сила,
преследуя какие-то свои цели. Олигархи почувствовали, что нити движений,
которые они привыкли держать в своих руках, выскользнули из их рук, и почва
под их ногами заколебалась. В тот момент, когда они думали почить на лаврах
в роли властей Русской земли, эта Русская земля начала против них
подниматься. Таким образом, воцарение Шуйского может считаться поворотным
пунктом в истории нашей смуты: с этого момента из смуты в высшем классе она
окончательно принимает характер смуты народной, которая побеждает и
Шуйского, и олигархию.
Если следить хронологически, постепенно за развитием смуты в этот новый
период, то невольно теряешься в массе подробностей, но, внимательно к ним
присматриваясь, получаешь возможность различить здесь три основных факта: 1)
первоначальное движение против Шуйского, в котором первая роль принадлежит
Болотникову; 2) появление тушинского вора и борьба Москвы с Тушином и 3)
иноземное вмешательство в смуту. Эти факты, однако, не сменяются постепенно
один другим, а развиваются часто параллельно, рядом. Когда Болотников,
потеряв шансы на успех, сидит еще крепко в осаде от Шуйского, является
тушинский вор; в разгаре борьбы Шуйского с вором являются на Руси шведы и
поляки.
Обратимся сначала к первому из указанных фактов -- к движению
Шаховского и Болотникова. Еще не успели убрать с Красной площади труп
Лжедмитрия, как разнесся слух, даже в самой Москве, как это ни кажется
странным, что убили во дворце не Дмитрия, а кого-то другого. Еще ранее, в
самый день переворота, один из приверженцев самозванца, Михаил Молчанов,
бежал из Москвы, пробрался к литовской границе и явился в Самбор
распространять слухи о спасении царя. На себя брать роль самозванца Молчанов
вовсе не желал, а подыскивал кого-нибудь другого, кто решился бы выступить в
такой роли и был бы к ней способен.
Слухи о Дмитрии сделали положение Шуйского сразу очень шатким.
Недовольных было очень много, и они хватались за имя Дмитрия; одни потому,
что искренно верили в спасение его при перевороте, другие потому, что кроме
его имени не было другого такого, которое могло бы их соединить и придать
восстанию характер законной борьбы за правду. Одновременно со слухами,
распускаемыми Молчановым, такие же слухи появились в северских городах и там
всего раньше вызвали действительную смуту. Князь Григорий Шаховской,
приверженец Лжедмитрия, сосланный за это на воеводство в Путивль, немедленно
показал Шуйскому неудобство такого рода наказания. Он объявил в Путивле, что
Дмитрий жив, и сразу поднял против Шуйского весь город во имя этого Дмитрия.
По примеру Путивля очень скоро поднимаются и другие северские города, между
прочим Елец и Чернигов. В Чернигове начальствовал князь Андрей Телятевский,
который год тому назад долго не хотел перейти на сторону Лжедмитрия, а
теперь, когда Лжедмитрий был убит, сразу переходит на сторону его призрака,
не зная еще, когда и где этот призрак воплотится. Это его, быть может, и не
особенно интересовало, потому что поднялся он за Дмитрия исключительно по
неприязни к Шуйскому. Когда затем царские войска, посланные усмирить
мятежные города, были мятежниками разбиты, то к движению против Шуйского на
юг примкнули и другие города, в числе их Тула и Рязань. Дальше возникли
беспорядки в поволжских городах. В Перми явилась смута между войсками,
набранными для царя; они начали побивать друг друга и разбежались со службы.
В Вятке открыто бранили Шуйского и сочувствовали Дмитрию, которого считали
живым. Во многих местностях поднимались крестьяне и холопы. Смутами
пользовались инородцы, обрадованные случаем сбросить с себя подчинение
русским. Они действовали заодно с крестьянскими шайками. Мордва, соединясь с
холопами и крестьянами, осадила Нижний Новгород. В далекой Астрахани
поднялся на царя народ и казаки. В самой Москве было заметно брожение в
народе, хотя не доходившее до возмущения, но очень беспокоившее Шуйского.
Все эти волнения, происходя в разных местностях без всякой связи одно с
другим, различаются и мотивами, и деятелями: в них участвуют люди разных
сословий и положений, и преследуются очень разнообразные цели. Всех
серьезнее было движение на юге, в Северской земле. В центре его стоял
первоначально Шаховской. Поднял он движение во имя Дмитрия, но не находил
человека, который взял бы на себя его роль, а такой человек был ему
необходим, иначе движение в народе могло заглохнуть.
Боясь этого и узнав, что Молчанов выдавал себя за Дмитрия, Шаховской
звал его к себе, но Молчанов не ехал, и поднятое дело грозило неудачей. В
это время случай послал Шаховскому выдающуюся энергией и способностями,
любопытную личность Ивана Болотникова. Жизнь этого человека полна
приключений: он был холопом князя Телятевского, как-то попал в плен к
татарам, был продан туркам и несколько лет работал в Турции на галерах.
Затем неизвестно как освободился оттуда и попал в Венецию. Из Венеции он
пробрался через Польшу на Русь, но в Польше его задержали. Там он встретился
с Молчановым, и тот нашел его пригодным для своих дел человеком, сблизился с
ним и послал его в Путивль к Шаховскому. Шаховской принял Болотникова хорошо
и поручил ему целый отряд. Болотников скоро нашел легкое средство увеличить
свой отряд. Он призывает под свои знамена скопившихся на Украйне подонков:
гулящих людей, разбойников, беглых крестьян, холопей, -- обещает им именем
несуществующего Дмитрия прощение и льготы. Рассылая своих агентов и свои
грамоты, он везде, где может, поднимает низшие классы не только против
Шуйского и не только за Дмитрия, но и против высших классов и этим самым
сообщает смуте до некоторой степени характер социального движения.
При первой встрече Болотникова с царскими войсками у Ельца и Кром
победа осталась на его стороне, и это очень подействовало на успех восстания
в южной половине государства. Поднялись Тула, Венев, Кашира, Орел, Калуга,
Вязьма, некоторые тверские города, хотя сама Тверь и осталась верна Василию
Шуйскому. С особенной силой и энергией проявилось движение в Рязани, где во
главе этого движения стали: Григорий Сунбулов и дворяне, два брата Ляпуновых
-- Прокопий и Захар. Рязанское население отличалось, по отзывам сказателей
того времени, особенно храбрым и дерзким характером. Благодаря своему
географическому положению, Рязанской земле приходилось чаще других
подвергаться татарским нашествиям и быть оплотом Руси от татар. Немудрено,
что сложился у рязанцев такой суровый и воинственный характер и что
летописцы отзываются о них, как о народе удивительном по дерзости и "высоким
речам". Братья Ляпуновы были весьма типичными представителями своего края,
отличались замечательной энергией, действовали очень решительно и смело, и
действовали порывом, жили впечатлением, а не спокойной трезвой жизнью. По
своим выдающимся личным способностям Ляпуновы (особенно Прокопий) могли
стать во главе восстания в Рязани и сделать его опасным для Шуйского. И
действительно, в Рязани очень скоро составилось ополчение против Шуйского.
То же произошло и в Туле, где во главе восстания стал сын боярский Истома
Пашков. Как тульское, так и рязанское ополчение были, по преимуществу,
дворянскими и направлялись против боярского правительства Шуйского за
Дмитрия. На своем пути к Москве эти дворянские ополчения соединились с
шайками Болотникова, которые несли с собой общее разорение и вражду не
вполне политического характера. Они шли не только против правительства
Шуйского, но и против существовавшего тогда общественного строя. И немного
надо проницательности, чтобы понять, что в данном случае во имя Дмитрия
соединились социальные враги. Стремления холопей и гулящего люда, шедшего с
Болотниковым, были совершенно противоположны стремлениям дворянства, бывшего
тогда тем высшим классом, против которого возбуждал Болотников Украину.
Заранее можно было видеть, что этот союз Ляпуновых с Болотниковым должен был
прерваться, как только союзники ознакомятся друг с другом. Так и случилось.
Соединенные ополчения мятежников, подойдя к Москве, остановились в
подмосковном селе Коломенском. Положение Шуйского стало крайне опасным: вся
южная половина государства была против него и мятежные войска осаждали его в
Москве. Не только для подавления восстания, но даже для защиты Москвы у него
не было войска. В самой Москве недоставало хлеба, так как подвоз его был
прекращен мятежниками; открылся голод. "А кто же хотел терпеть голод для
Шуйского", -- метко замечает Соловьев (VI II, с. 163). Но на этот раз
Шуйский уцелел, благодаря тому что у его врагов очень скоро открылась рознь:
дворянское ополчение узнало симпатии и цели своих союзников по их
разбойничьему поведению. Болотников и не скрывал своих намерений: он посылал
в Москву грамоты и в них открыто поднимал чернь на высшие классы. Об этом мы
узнаем из грамот избранного при Шуйском патриарха Гермогена, который
говорит, что воры из Коломенского "пишут к Москве проклятые свои листы и
велят боярским холопам побивати своих бояр и жен их и вотчины и поместья им
сулят и шпыням и безыменником вором (т.е. черни) велят гостей и всех
торговых людей побивати и животы их грабити, и призывают их воров к себе и
хотят им давати боярство и воеводство и окольничество и дьячество".
Такое поведение и направление Болотникова и его шаек заставило
рязанских и тульских дворян отшатнуться от дальнейшего единения с ними и
перейти на сторону Шуйского, который был все-таки охранителем и
представителем государственного порядка, хотя, может быть, и несимпатичным.
Первые заводчики мятежа против Шуйского, Сунбулов и Ляпунов, первые же
явились к нему с повинной. За ними стали переходить и другие рязанские и
тульские дворяне. Тогда же на помощь Шуйскому подоспели дворянские ополчения
из Твери, из Смоленска; и дело Шуйского было выиграно. Он стал уговаривать
Болотникова "отстать от воровства", но Болотников бежал на юг, подошел к
Серпухову и, узнав, что там мало запасов на случай осады, ушел в Калугу, где
запасов было много. Оттуда он перешел в Тулу и засел в ней вместе с казачьим
самозванцем Петром, которого призвал к себе, не дождавшись Дмитрия. Этот
Петр был оригинальным самозванцем. Он явился при жизни Лжедмитрия среди
терских казаков и выдавал себя за сына царя Федора, родившегося будто бы в
1592 г. и в действительности никогда не существовавшего. Он начал свои
действия с того, что послал известить о себе царя Дмитрия, который желал
вызвать к себе поближе этого проходимца с его шайкой, чтобы лучше и вернее
его захватить. Но на дороге в Москву Лжепетр узнал о погибели Дмитрия,
обратился назад, сошелся с Шаховским и вместе с ним пошел к Болотникову в
Тулу. Таким образом Тула стала центром движения против Шуйского. Однако ни
Шаховской, ни Болотников не удовольствовались Лжепетром и, как прежде,
хлопотали о самозванце, способном заменить убитого Лжедмитрия. Такой наконец
явился, хотя и не успел соединиться с ними. Весной 1607 г. Шуйский решился
