тушинцев к королю, в Тушине продолжались смуты. Оно пустело, ему грозили и
войска Скопина-Шуйского, подошедшие тогда к Москве, и Вор из I Калуги.
Наконец Рожинский, не имея возможности держаться в Тушине, ушел к
Волоколамску и сжег знаменитый тушинский стан, а его шайка скоро распалась,
так как сам он умер в Волоколамске.
Тушино уничтожилось, в Москву пришли войска, приехал Скопин-Шуйский;
эти события хорошо повлияли на -москвичей: они ликовали. Их радости не
мешало то, что один сильный враг был у Смоленска, другой сидел в Калуге, что
общее положение было так же сложно и серьезно, как и раньше. Шуйский
праздновал падение Тушина, народ -- прибытие Скопина. Молодой, блестящий
воевода (Скопину было тогда 24 года), Михаил Васильевич Скопин-Шуйский
пользовался замечательной любовью народа. По замечанию Соловьева, он был
единственной связью, соединявшей русских с В. И. Шуйским. В Скопине народ
видел преемника царю Василию; он терпел дядю ради племянника, надеясь видеть
этого племянника своим царем. Есть слухи, что Ляпунов еще при жизни царя
Василия предлагал престол Скопину, когда тот был в Александровской слободе,
и что это способствовало будто бы охлаждению Шуйского к Скопину, хотя Скопин
и отказался от этого предложения. Восстановить личность Скопина-Шуйского и
определить мотивы народной любви к нему мы не можем, потому что мало
сохранилось известий об этом человеке и личность его оставила после себя
мало следов. Говорят, что это был очень умный, зрелый не по летам человек,
осторожный полководец, ловкий дипломат. Но эту замечательную личность рано
унесла смерь, и судьба таким образом очень скоро разрушила связь Шуйского с
народом. Скопин умер в апреле 1610 г., и народная молва приписала вину в
этом Шуйским, хотя, может быть, и несправедливо.
Над войском Скопина-Шуйского стал после его смерти воеводой брат царя
Василия, Дмитрий Шуйский, надменный, неспособный, пустой и мелочный человек,
изнеженный щеголь. Он двинулся на освобождение Смоленска, встретился у
деревеньки Клушина с шедшим к нему навстречу искусным и талантливым польским
гетманом Жолкевским и был им разбит наголову (в конце июня 1610 г.). Это
клушинское поражение решило судьбу Шуйского. Жолкевский от Клушина быстро
шел к Москве, завладевая русскими городами и приводя их с большой
дипломатической ловкостью к присяге Владиславу. В то же время, прослышав об
исходе клушинской битвы, двинулся к Москве и Вор со своими толпами, опередил
Жолкевского, и когда тот был еще в Можайске (верст за 100 от Москвы), Вор
уже стоял под самой Москвой, в селе Коломенском. Положение Шуйского вдруг
стало так плохо, что он даже думал вступить в переговоры с Жолкевским о
мире. но не успел: не прошло и месяца с клушинской битвы, как царь Василий
Иванович уже был сведен с царства.
Тотчас после кончины Скопина-Шуйского Прокопий Ляпунов явно восстает
против царя Василия, думает о том, как бы "ссадить" его с престола, засылает
своих приятелей в Москву, чтобы агитировать там о свержении царя. Но в
Москве все оставалось спокойным до тех пор, пока москвичи не узнали об
исходе клушинского сражения. Когда же возвратился в Москву Дмитрий Иванович
Шуйский, Москва взволновалась, -- был "мятеж велик во всех людях",
повествует летописец: "подвигошася на царя". Москвичи поняли, что Клушино
поставило их в безвыходное положение, и всю вину в этом возлагали на
Шуйских, больше же всего на царя Василия. В народе стали говорить, что он
государь несчастливый, что "из-за него кровь многая льется". И прежде не
особенно народ любил Шуйского, а теперь прямо вооружился против него, не
желая более терпеть его и его родню, из которой только Михаил Васильевич
Скопин и пользовался народной симпатией. Когда подошел к Москве Вор и пришли
вести, что Жолкевский идет на Москву, волнение еще более возросло.
Московские люди у Данилова монастыря съезжались с воровскими людьми из
Коломенского, беседовали с ними о делах и убеждали оставить своего
тушинского царька, говоря, что тогда и они оставят Шуйского, соединятся в
одно, вместе выберут царя и вместе будут стоять против врагов Русской земли
-- ляхов. Хотя этим широким планам не суждено было сбыться и хотя воры не
отстали от своего Лжедмитрия, тем не менее москвичи от слов против царя
Василия очень скоро перешли к делу против него же.
Настроением москвичей воспользовались приятели Ляпунова. 7 июля 1610 г.
Захар Ляпунов с толпой своих
единомышленников пришел во дворец к Шуйскому и про сил его оставить
царство, потому что из-за него кровь льется, земля опустела, люди в погибель
приходят. Шуйский ответил твердым отказом. Тогда Ляпунов и прочие, бывшие с
ним, ушли из дворца на Красную площадь, где уже собрался народ, узнав, что в
Кремле происходят какие-то необычайные вещи. Скоро Красная площадь не могла
вместить всего народа, прибывшего туда. Все сборище поэтому перешло на более
просторное место, за Арбатские ворота, к Девичьему монастырю. Туда приехали
патриарх Гермоген и много бояр, говорили о свержении Шуйского и, несмотря на
протесты Гермогена и некоторых бояр, решили "осадить царя". Во дворец
отправился князь Воротынский и от лица народа просил Шуйского оставить
царство. Шуйский покорился, уехал из дворца в свой старый боярский дом и
тотчас же стал хлопотать о возвращении престола, устраивать интриги; чтобы
окончательно отнять у него возможность достигнуть власти, его постригли в
монахи "насильством", так что патриарх не хотел и признавать его
пострижения.
Третий период смуты:
попытка восстановления порядка
Москва лишилась правительства в такую минуту, когда крепкая и
деятельная власть была ей очень необходима. Враги подходили к стенам самой
Москвы, владели западным рубежом государства, занимали города в центральных
и южных областях страны. С этими врагами необходимо было бороться не только
за целость государственной территории, но и за независимость самого
государства, потому что их успехи угрожали ему полным завоеванием. Нужно
было скорее восстановить правительство; это была такая очевидная истина,
против которой никто не спорил в Московском государстве. Но большое
разногласие вызвал вопрос о том, как восстановить власть и кого к ней
призвать. Разные круги общества имели на это разные взгляды и высказывали
разные желания. От слов они переходили к действию и возбуждали или открытое
народное движение, или тайную кружковую интригу. Ряд таких явных и скрытых
попыток овладеть властью и создать правительство составляет главное
содержание последнего периода смуты и подлежит теперь нашему изучению.
Среди многих попыток этого рода три в особенности останавливают
внимание. В первую минуту после свержения Шуйского московское население
думало восстановить порядок признанием унии с Речью Посполитой и поэтому
призвало на московский престол королевича Владислава. Когда власть
Владислава выродилась в военную диктатуру Сигизмунда, московские люди
пытались создать национальное правительство в лагере Ляпунова. Когда же и
это правительство извратилось и, потеряв общеземский характер, стало
казачьим -- последовала новая, уже третья попытка создания земской власти в
ополчении князя Пожарского. Этой земской власти удалось наконец превратиться
в действительную государственную власть и восстановить государственный
порядок.
Избрание Владислава. Шуйского москвичи удалили, не имея никого в виду,
кем бы могли его заместить, и положение Москвы, очень трудное в ту минуту,
осложнилось от этого еще более. Присягнули временно Боярской думе, ибо
помимо ее некому было присягнуть. Но это новое правительство имело так же
мало сил и средств, как и Шуйский. А около Москвы стояли по-прежнему два
врага, и по-прежнему "Московскому государству с обеих сторон было тесно".
Сперва Москва полагала, что ей возможно будет избрать царя правильным
выбором, "согласившись с всеми городами, всею землею". Но правильного выбора
невозможно было устроить, потому что для созвания собора надо было время, а
враги -- поляки и воры -- не стали бы ждать этого собора и завладели бы
бессильной Москвой. Было невозможно выбирать того, кого захотелось бы
выбрать, а надо было выбирать одного из двух врагов претендентов: Владислава
или Вора, иначе Москва погибла бы непременно. Находясь перед такой дилеммой,
москвичи не знали, что делать, и рознь появилась между ними. У разных
общественных слоев ясно проявились в этом деле разные вкусы. Патриарх и
духовенство хотели русского царя;
но Гермоген указывал на молодого Михаила Федоровича Романова, а прочие
духовные более других хотели князя Василия Васильевича Голицына. Мелкий
московский люд, служилый и тяглый, как и патриарх, стояли за Романова; знать
желала Владислава, отчасти потому, что не хотела пустить на престол боярина,
помня неудачные в разных отношениях опыты бояр-царей Бориса и Шуйского,
отчасти потому, что ожидала от Владислава льгот и милостей, а главнее всего
потому, что привыкшая уже к переворотам московская чернь не скрывала своих
симпатий к Вору, который был врагом московского общественного порядка вообще
и боярства в частности. Торжество Вора было бы горше для боярства не в одном
только политическом отношении, -- поэтому оно и боялось больше всего
переворота в его пользу, а произвести такой переворот в ту минуту чернь была
в состоянии.
Во избежание такой развязки, не имея возможности обдумать хорошо вопрос
об избрании царя, бояре, пользуясь властью, торопят Жолкевского из Можайска
к Москве, и он идет "освобождать Москву от Вора", как сам выражается. Таким
поступком бояре передали Москву в руки поляков и предрешили вопрос об
избрании Владислава. Подойдя к Москве, Жолкевский прежде всего начинает дело
об избрании Владислава в цари, потому что иначе в его глазах помогать Москве
не имело смысла. Страх перед самозванцем и польской военной силой заставил
московские власти, а за ними и население склониться на избрание в цари
поляка: 27 августа Москва присягнула Владиславу.
Этой присяге, впрочем, предшествовали долгие переговоры. В основу их
был положен знакомый нам договор 4 февраля. В него бояре внесли некоторые
изменения: они решительно настаивали на том, что Владислав должен принять
православие и (что очень интересно) вычеркнули статьи о свободе выезда за
границу для науки, а также статьи о повышении меньших людей. Тотчас же по
заключении договора и принесении присяги Жолкевский прогнал Вора от Москвы,
и Вор убежал опять в Калугу. Таким образом Москва избавилась от одного врага
ценой подчинения другому.
Договор об избрании Владислава был отправлен на утверждение Сигизмунду
с "великим посольством", в состав которого вошло более тысячи человек. Во
главе посольства стояли митрополит Филарет и князь В. В. Голицын. Оба они
были представителями знатнейших московских родов, таких, которые могли
выступить соперниками Владислава. Удаление их из Москвы приписывается
необыкновенной ловкости Жолкевского, и это более чем вероятно. Жолкевский
был очень умный человек и горячий патриот. Явясь в Москву, он быстро
ознакомился с настроением московского общества (в его записках мы находим
любопытнейшие заметки о Москве 1610 года), умел воспользоваться всем, что
могло служить к пользе Владислава и Польши. Зная, что Москва выбирает
Владислава царем не совсем охотно, видя, что у народа есть свои излюбленные
кандидаты -- Голицын и сын Филарета, -- чувствуя, что при перемене
обстоятельств дело Владислава может повернуться в пользу этих кандидатов,
