Были и другие заметные сотрудники Петра, взятые им из низших слоев
общества. Таковы, например, оставивший по себе яркую память генерал-прокурор
Сената Ягужинский и дипломат барон Шафиров. Оба они были не русские, а
только обруселые люди с довольно темным происхождением. Выдвинули их
недюжинные личные способности, разбирать которые Петр был большой мастер.
Большинство сотрудников Петра достигло высокого государственного положения
именно личными заслугами и талантами, а не аристократичностью происхождения.
Великий канцлер граф Гаврила Иванович Головкин, генерал-адмирал граф Федор
Матвеевич Апраксин, дипломаты Петр Андреевич Толстой, Матвеев, Неплюев,
Артемий Волынский -- далеко не отличались родовитостью и вышли из рядов
неродословного дворянства XVII в.; их предки или вовсе не играли роли до
Петра, или стали заметны (вследствие личной выслуги) очень незадолго до
него. Из людей "родословных" на высоких административных постах при Петре
удерживались представители трех фамилий: Борис Петрович Шереметев, ставший
графом и фельдмаршалом;
князья Голицыны -- Дмитрий Михайлович, сенатор, и Михаил Михайлович,
фельдмаршал; и князья Долгорукие, из которых сенатор Яков Федорович стал
героем исторических преданий, как образец высокой честности и бесстрашия. Он
резко противоречил иногда распоряжениям Петра и в глаза Петру высказывал,
например, что царь Алексей стоял выше царя Петра по внутренней
государственной деятельности. Из родовитых лиц необходимо еще упомянуть кн.
Никиту Ивановича Репнина, фельдмаршала.
Так разнообразен был по своему социальному составу ближайший к Петру
круг его помощников. И знатный, и незнатный, и русский, и обруселый
иноплеменник одинаково могли подняться до непосредственной близости к
царю-реформатору. Поднимались до такой близости и иностранцы, случайно
появившиеся в России и ей чуждые; но Петр, лаская их и доверяя им, не ставил
их на первые места: везде над ними возвышался русский человек, хотя бы и
меньше иностранца знавший дело. (На назначение Брюса президентом, а не
только вице-президентом Берг-коллегии указывают как на редкое исключение из
этого правила). Из иностранцев, занявших видное положение в России, следует
назвать упомянутого графа Брюса, отчасти ученого, отчасти военного деятеля,
отчасти и дипломата;
далее -- барона Остермана, дипломата и администратора, способности
которого Петр по справедливости ставил высоко; наконец, Миниха, который
явился в Россию только в 1721 г. и заведовал, в качестве инженера,
постройкой Ладожского канала.
Вся среда, окружавшая Петра, при разнообразии деятельности отличалась,
как мы уже заметили, разнообразием характеров и взглядов. В то время как
одни руководились личными стремлениями и заботами исключительно о своей
карьере (иностранцы), другие жили более широкими интересами, имели
определенные взгляды на служебную деятельность (Меншиков и кн. Я ков
Долгорукий в этом отношении резко противоположны во взглядах на самую
реформу, деятелями которой они были). Далеко не все они относились одинаково
к тому, что совершалось на их глазах и их же трудами: в то время как Борис
Шереметев душою предан был культурной реформе и помимо настояний Петра сам
стремился к западноевропейскому образованию, Голицыны были поклонниками
староотеческих преданий и не одобряли ни слепого поклонения Западу, ни
близкого общения с иностранцами.
Однако авторитет могучего государя, привычка к долгому совместному
служебному и житейскому общению, привычка к новым формам государственной
жизни и деятельности соединили всю эту разноплеменную и разнохарактерную
дружину Петра в плотный, однородный круг практических государственных
дельцов. Не во всем понимая и разделяя планы Петра, его дружина вела,
однако, государство по привычному пути и после смерти реформатора-государя.
Если в частностях постановления Петра и нарушались, если его предначертания
исполнялись не вполне, все же "птенцы" Петра не допустили торжества реакции
и обратного превращения Российской империи в Московское государство.
Все перечисленные нами люди действовали на широкой государственной
арене, стояли над обществом. В самом обществе, в разных его слоях,
находились лица, преклонявшиеся перед Петром и перед его реформой; и таких
людей было немало. Необычайное распространение в обществе XVIII в.
дифирамбов личности и делам Петра, составленных современниками реформы,
свидетельствует о том, что сочувствие Петру было очень сильно среди более
или менее образованных русских людей. У некоторых это сочувствие было вполне
сознательно и явилось следствием того, что сами эти люди своим умственным
развитием были обязаны тем новым условиям жизни, какие создал Петр. Таков
был, например, Василий Никитич Татищев -- администратор, географ, историк,
даже философ, один из первых серьезно образованных людей на Руси, теперь
известный более по своей "Истории Российской" и другим сочинениям ученого и
публицистического характера. Таков был и зажиточный крестьянин подмосковного
села Покровского Иван Посошков, сперва "хромавший раскольничьим недугом" и
недовольный Петром, а затем поклонник и Петра, и реформы. В своих
литературных трудах (главный -- "Книга о скудости и богатстве")
наблюдательный и умный мужик, с одной стороны, является апологетом Петра, с
другой -- стремится по мере сил помочь и правительству, и обществу своим
практическим советом по разным вопросам общественной жизни. Такие личности,
как Татищев и Посошков, действуя в совершенно различных сферах общества,
выполняли одно и то же назначение:
являлись хранителями новых начал общественной жизни, получивших силу с
царствования Петра; они своими трудами, речами и жизнью распространяли эти
начала среди косной и недоверчивой массы и, увлекая многих за собой, были
действительными сотрудниками Петра.
Хотя и достаточно было у Петра таких сотрудников, однако они оставались
в меньшинстве перед косной массой народа. Уже в конце царствования Петра
Посошков с грустью замечал, что "видим мы все, как Великий наш Монарх трудит
себя, да ничего не успеет, потому что пособников по его желанию немного: он
на гору еще и сам-десят тянет, а под гору миллионы тянут, то как дело его
скоро будет?". Если дело Петра и не пропало с кончиной его, а стало жить в
истории, то причина этого не. в непосредственном сочувствии общества, а в
полном соответствии реформы с вековыми задачами и потребностями народа.
Семейные отношения Петра
Приведенные слова Посошкова до некоторой степени можно приложить и к
семейной жизни Петра: "Великий Монарх" не встречал полного сочувствия себе и
в семейном кругу. Мы видим, что в молодости поведение и разница взглядов
далеко отвели его от первой жены Евдокии Федоровны. Он нашел себе другую
привязанность (Монс) и дошел до открытого разрыва с родней жены --
Лопухиными. По возвращении из-за границы, он в 1698 г. постриг свою жену,
открыто ему не сочувствовавшую. С тех пор она жила в суздальском Покровском
монастыре под именем Елены, но далека была от верности вынужденным обетам
монашества.
От брака с Евдокией у Петра был сын Алексей, родившийся в 1690 г. До 9
лет он жил при матери и, конечно, воспитывался в несочувствии к отцу. После
пострижения матери он остался на попечении сестер отца в старом московском
дворце, в старозаветной обстановке царевичей. Петр, при своих постоянных
заботах и поездках, мало обращал внимания на воспитание сына; иногда бывали
у царевичей воспитатели-иностранцы (Гюйссен), обсуждался план образования
царевича за границей, но не был приведен в исполнение. И воспитатели мало
повлияли на Алексея, зато подействовала среда. От духовника царевича до
последнего товарища его забав возле Алексея собрались люди старого закала,
ненавистники реформ, боявшиеся и не любившие Петра. В старом забытом дворце
уцелела и старая по направлению среда. Царевич впитал в себя дореформенные
взгляды, дореформенную богословскую науку и дореформенные вкусы: стремление
к внешнему благочестию, созерцательному бездействию и чувственным
удовольствиям. Дряблая натура сына еще более усиливала его резкую
противоположность отцу. Боясь отца, царевич не любил его и даже желал ему
скорой смерти; быть с отцом для Алексея было "хуже каторги", по его
признанию. А чем больше рос царевич, тем чаще тревожил его отец. Петр
привлекал его к делу, думал практическим трудом воспитать в сыне достойного
себе помощника и наследника, давал ему поручения важного характера и часто
возил его с собой. Но с первых же шагов он убедился, что сын хотя и умен, но
к делу не способен, потому что бездеятелен по натуре и враждебен отцу по
взглядам. Петр думал силой переделать сына, даже "бивал" его, но безуспешно.
Сын остался пассивным, но упорным противником.
В 1711 г. Петр устроил женитьбу сына на принцессе Вольфенбюттельской
Софии Шарлотте. Нужно думать, что этим он еще надеялся переделать сына,
изменить условия его жизни, открыв доступ влиянию на сына культурной
женщины. Царевич хорошо относился к жене, но не изменился. Когда у Алексея
родился сын Петр и умерла жена (1715 г.), царь Петр стал иначе смотреть на
сына: с рождением внука можно было устранить сына от престола, ибо являлся
другой наследник. Кроме того, Петр мог рассчитывать сам иметь сыновей, так
как в 1712г. он формально вступил во второй брак. Женился он на женщине, с
которой уже несколько лет жил душа в душу. Она была дочерью простого
лифляндца, в Лифляндии попала в плен к русским, долго жила у Меншикова, в
его доме стала известна Петру и прочно овладела его привязанностью. Приняв
православие, она получила имя Екатерины Алексеевны Михайловой (а ранее
называлась Скавронской и Василевской) и еще до 1712 г. подарила Петру
дочерей Анну и Елизавету.
Екатерина была подходящим Петру человеком: скорее сердцем, чем умом
понимала она все взгляды, вкусы и желания Петра, откликалась на все, что
интересовало мужа, и с замечательной энергией умела быть везде, где был муж,
переносить все то, что переносил он. Она создала Петру не знакомый ему ранее
семейный очаг, достигла крепкого влияния на него и, будучи неустанной
помощницей и спутницей государя дома и в походах, добилась формального
замужества с Петром. Влиянию Екатерины некоторые исследователи склонны
приписывать решительный поворот в отношениях Петра к царевичу Алексею.
Поворот этот состоял в том, что Петр после смерти жены Алексея (1715)
передал сыну обширное письмо, в котором указывал на его неспособность к
делам и требовал или исправиться, или отказаться от надежды наследовать
престол. В необходимости дать ответ отцу царевич обратился за советом к
приятелям, и те посоветовали ему отказаться от престола лицемерно, для
избежания дальнейших неприятностей в случае упорства. Царевич так и сделал.
Но для Петра не было секретом, что все недовольные ходом дел видят в
консервативных привычках царевича надежду на возвращение старых порядков и
поэтому после Петра могут Алексея возвести на престол, несмотря на его
теперешний отказ. Петр потребовал от сына не простого отказа от престола, а
пострижения в монахи (что лишало его возможности вступить на трон) и снова
предлагал сыну приняться задело. Но Алексей на это отвечал, что готов идти в
монахи, и ответил снова лицемерно. Петр отложил решение этого вопроса, не
настаивая на пострижении сына, дал царевичу полгода на размышление и вскоре
