- Это твое... - с болезненным выдохом повторил похожанин.
- Это Дом, - сказал отец. - Если захочешь...
В это время полы серебристого плаща чуть раздвинулись, похожанин
медленно приподымал руки; мне и сейчас страшно вспомнить, как судорожно
шевелились пальцы его рук - словно захватывали что-то, захватывали
навсегда...
- Это твое... - твердил похожанин; невидяще он продолжал наблюдать за
отцом; и тогда отец повернулся ко мне.
- Вот что, сынок... всякое бывает. Где мой плащ?
- Зачем тебе плащ? - спросил я.
- Где мой плащ?! - неожиданно отец закричал; до этой минуты ничего
подобного я от него не слышал.
Наших плащей не оказалось.
- Это твое... твое... - сипел похожанин, все яростней цепляясь руками
за воздух.
- Ладно, - сказал мне отец. - Я так, ты подожди... я скоро вернусь.
И оба они из Дома вошли в Серый ливень; и ни один из них не
вернулся...
...Отец ничего не говорил о том, что мне делать, если я когда-нибудь
останусь без него; я ждал столько дней и ночей, сколько их вынесло мое
ожидание; я ждал отца и мать; и ждал кого-то другого, и теперь я должен
уйти.
Я открою дверь и уйду без оглядки; и Дом исчезнет, растворится в
потоках Серого ливня.
Я слушаю мирный скрип его половиц, пытаюсь угадать предназначение
многих вещей в Доме и не знаю даже, как они называются; отец не успел
рассказать всего, а я не успел спросить - когда бывает семицветная дуга в
полнеба? какой величины тот огненный шар, от которого свет и тепло во всем
мире? и есть ли он еще, не угас ли на дне Серого ливня? и можно ли самому
выстроить Дом и наполнить его чудесами? - надеясь, что потом мне скажут, и
я узнаю - когда найду в пути человека...
Я должен уйти, и я уйду, пусть это глупо и страшно.
Вот только вспомню еще раз, еще разочек - и еще погуляю по его
комнатам, послушаю скрип его половиц; лишь один единственный раз...
Андрей ПЕЧЕНЕЖСКИЙ
СКАЗКА О ЗЕЛЕНОМ ОБЛАЧКЕ
Маркизе по имени Юлия посвящается
...А когда вездеход выкатил на безмолвную целину пустоши, впереди по
ходу машины всплыло над белым обрезом горизонта небольшое зеленое облачко.
Выглядело оно неестественно, как на декорации, размалеванной дилетантом:
небесное украшение имело слишком сглаженные края и висело, будто
внакладку. Но лейтенанту зрелище показалось знакомым, и он подумал: а
все-таки с попутчиком веселей...
- Привет, - улыбнулся он, подмигнув небесам. - Гефесты получают свои
гостинцы - нам-то что? Мы выполняем приказ, и мы его выполним... Вот
только не припомню, где мы с тобой раньше встречались?
Приговаривая, лейтенант сноровисто продолжал орудовать рычагами. Он
очень старался, чтобы неровности избитой суховеями земли пореже отзывались
в багажнике вездехода металлическим скрежетом.
Груз особого назначения, взгляните на карту, лейтенант: здесь, на
высотах, закрепились парни из группы "Гефест". Если бы мы могли
воспользоваться дорогой, вы уложились бы часа за три, но рисковать сейчас
мы не можем, вы поведете машину прямиком через Мертвую пустошь. Без
сопровождения, без напарника, квадрат шестнадцать - не позднее полуночи, -
парни из "Гефеста" предупреждены... Он подумал тогда: кто-то должен
проделать все это, раз это так важно, а сопровождение и напарник на
Мертвой пустоши действительно ни к чему... Заварушка слишком затянулась,
лейтенант, мы вынуждены прибегнуть к крайнему средству, они сами вынудили
нас, вы понимаете? - полковник произносил слова, точно излагал заученный,
обязательный для подчиненного текст. Желаю успеха, и знайте - это дело
совершенной секретности. А лейтенант сказал: квадрат шестнадцать, не
позднее полуночи игрушки попадут к гефестам... Он перебросил рычаг и
затянулся сигаретой; все было под руками - подсумок с запасными обоймами,
автомат, гранаты, глазастая маска противогаза (лейтенант, в этих голубых
баллонах заперт сам дьявол, опытные образцы у нас умеют делать по-всякому,
храни вас Всевышний, но если от встряски они вдруг прохудятся...), и
ангелы спокойной уверенности - ведь они же порхали над его кабиной, когда
он выходил на маршрут, - и он им верил, как верил полковнику, как верил
себе! Или это были никакие не ангелы, а злые вестники, облаченные в
ангельские доспехи? - он перебросил рычаг, затянулся сигаретой и вдруг его
осенило, откуда у него это ощущение знакомости с облачком. Он вспомнил, и
парни из "Гефеста" не дождались своих голубых баллонов. И уже не
дождутся...
Наутро сержанты, бледные от бессонницы, скучно повторялись,
докладывая, что вездеход не обнаружен. Его нашли спустя неделю, он сбился
с маршрута, угодил в глубокий овраг и там лежал, показывая медному солнцу
запыленное днище. Баллоны, видимо, уцелели, и полковник, возглавлявший
поисковую группу, не замедлил первым забраться в кабину. Когда он
выкарабкался оттуда, солдаты с трудом могли признать в нем своего
командира, так в короткую долю времени постарело его лицо. К тому дню
боевая обстановка претерпела изменения, план операции "Аквамарин", не
успев раскрыться в действии, почил в штабных архивах. И все потому, что
легионер, которому была поручена транспортировка "игрушек", вспомнил
наконец: с улицы дом казался совсем крошечным...
Миниатюрная верандочка с резными наличниками, тесный дворик,
дряхлеющие яблони сплетаются ветвями, храня в тенистых покоях паутиновое
белье. Сейчас лейтенант понимал, на что это было похоже - паутина
окрасилась в черное и необозримой сетью легла под колеса машины... Он
вспомнил, осенью в этом домишке поселилось молодое семейство: мужчина, в
ту пору даже не помышлявший об офицерских шевронах, его жена и малышка,
которую они называли Маркизой. А уже к зиме, едва они успели обжиться,
появилось зеленое облачко.
Небо стояло тогда высокое и чистое, и вот над колючими верхушками
соседского сада проявилась изумрудная подсветка; свечение сгустилось,
обрело рельефность и отдалилось от кобальтовой небесной глади. В доме было
тепло от гогочущего в камине огня, мужчина сидел у окна, женщина стряпала
обед. Перед этим она хорошенько отчитала Маркизу - очередная проделка
непоседы увенчалась страшным наказанием: Маркизу отправили на кровать, где
она должна была сидеть, бормотать себе под нос всякую всячину и
расковыривать в покрывале наметившуюся дырочку. Истекла минута, другая,
жена будущего легионера заглянула в спальню: кто-то здесь мечтает о
перемирии? - и будущий лейтенант сказал: достойнейшее занятие, господа! -
а дочь мгновенно слетела с кровати, восторг слегка одурачил Маркизу, и
вместо "отлично" она показала жестом "не шали". Лейтенант улыбнулся, снова
подмигнул горизонту; скрежет в багажнике уже почти не заботил его. Верно,
подумал лейтенант, все дело в том, что перемирие тогда состоялось, а
облачко за окном тогда стало ближе - в гостиной от близости облака все
становилось зеленовато-белесым и невесомым.
За столом Маркиза страдальчески поморщилась и прошептала: папочка,
папочка, не губи ребенка, дай ребенку шоколадку, он тебе "спасибо"
скажет... Увы, моя повелительница, - настоящие маркизы, в особенности
когда они еще девочки, - сладкое получают на десерт, чтобы не поссориться
с котлетой. Если котлета обидится на маркизу и объявит ей войну... о, это
будет самая ужасная война всех времен и народов! - Испугал ты меня,
папочка, своими котлетами... может, хоть полшоколадки? а то назову тебя
жадиной! - Папочек так не называют, Маркиза, папочек гладят по щеке и
целуют, - он усадил ее к себе на колени, и они вдвоем смотрели на зеленое
облако, а облако смотрело на них. Маркиза с нежностью гладила щеку
будущего легионера, не забывая, впрочем, исподтишка ущипнуть его за ухо.
Славненькая у нас девочка? Нравится она тебе? - спрашивала неуемная
пожирательница шоколадок, и он отвечал: наша девочка - Маркиза, вот кто
она, - и Маркиза тут же восклицала победно: значит, нравится, значит,
папочка не позволит ребенку погибнуть, папочка спасет его шоколадкой.
С котлеткой они так и не рассорились, можно стерпеть что угодно, даже
суп с лапшой, когда вознаграждение устроилось на орешках посреди стола и
ждет не дождется! По уши в липких повознях, Маркиза облизнула палец:
Послушай, папочка, а когда я вырасту, я буду есть во-от такие шоколадины!
А ты, папочка, тогда будешь маленький-маленький, и тебе достанутся только
во-от такусенькие! Но тоже с орешками... - Все верно, Маркиза, иначе и не
бывает, - сказал он, чувствуя, что облаку уже некуда уходить от них.
Лейтенант потянулся за сигаретой, она проскользнула сквозь пальцы, и он
каблуком раздавил ее на педали. Трещины, набегавшие под колеса, исчезли,
равнина пустоши была огромным листом бумаги, по которой писали акварелью,
- размашисто и с поразительной точностью силуэтов и цветовых отношений:
Маркиза смотрела телевизор и вскрикнула, - что-то не заладилось у милых
мультяшек - а будущий лейтенант оглянулся на вскрик слишком резко. И
потерял из виду ящик телевизора, жену, склонившуюся над гладильной доской,
узоры ковра на стене; в спальне была лишь Маркиза, она стояла на какой-то
незнакомой возвышенности, как на подушке, стояла на фоне изумрудного окна,
у ног ее раскачивалась, клубилась зеленая дымка - окно вне стен и
потолков, Маркиза и облако... Он бросился к ней, сгреб ее в охапку и
расцеловал неистово, будто прощаясь. А это и было прощание... Невидимые
для него мультяшки неслись навстречу новым приключениям, девочка хотела
досмотреть, ей мешали, и она вырывалась, с каждым мгновением все
стремительней увлекая отца к обрыву, за которым была зеленая пропасть. Он
отпустил Маркизу - и ничего не случилось. А облако шепнуло: ты заметил то,
что должен был заметить. Отныне ее жизнь всецело зависит от тебя, а твоя -
от того, сумеешь ли ты вовремя оказаться рядом и защитить ее, чего бы это
тебе ни стоило... Девочка моя, никому, никому тебя не отдам!
Внезапно она заглянула ему в глаза и спросила: кто мы есть? зачем мы
пришли в этот мир?.. Поначалу он много шутил, забавляя ученицу обилием
разнообразных сведений, но вскоре ему стало не до шуток. Собственные
суждения девочки во многом отличались от тех, на какие способен был он -
слишком быстро взрослела она под влиянием зеленой колыбели. За октябрем
последовал сентябрь, в августе Маркиза с легкой грустью отказалась вплести
в косички свои пышные банты.
Девочка становилась девушкой; часто теперь она уходила по облаку в
поисках каких-то своих открытий, а будущий легионер томился ожиданием,
теряя счет минутам, дням, десятилетиям. Из облака приносила она запах
ветров, суливших близкое счастье. Она опускалась перед ним на колени,
называла его новое имя и спрашивала: ты соскучился? - Да, да, да, -
отвечал он, не смея просить непрерывного свидания. А она уходила по
первому зову облака, младшая сестренка, приносящая его имена, и он, как
умел, старался оберечь ее от яростных отголосков мира, оставшегося где-то
там, за пределами зеленых полей...
Лейтенант закрыл лицо руками, ладони словно окунулись в теплую влагу.
Наверно, это мои руки и мое лицо, - подумал он, размазывая кровь по губам,
- быть может, и кровь - моя, она у меня всегда была неприятного,
отталкивающего цвета, а потом настал тот день, когда потерялось
изначальное: кто из них учитель, а кто - ученик. Радость открытия
принадлежала каждому из них и одинаково часто. В обоюдном восторге они
