Какой-то трясущийся тип в балахоне подвернулся под ноги, Гуг сшиб
его одним ударом. Акула добавил ногой, обутой в черный литой сапог.
Рев и визги обрушились на них внезапно. Вонь наркотических свечей
заглушила все запахи на свете. Оба головореза потянулись за оружием.
- Рано, - остановил их Кеша, - не дергайтесь, щеглятки. Папа вам
скажет, когда доставать бананы.
Черная месса близилась к завершению. Большинство ее участников
валялись трупами у стен, на полу, прямо на мраморных плитах, ползало
на четвереньках, корчилось. Лишь немногие еще бесновались возле
истерзанных, чуть шевелящихся жертв. Ритмичная, одуряющая музыка еле
улавливалась настороженным ухом, но она проникала в мозг, подавляла
волю. Меж рядами корчащихся ходили черные в сутанах с красными
капюшонами на головах и били колючими плетьми приобщенных - кровь
брызгами разлеталась по подземелью. Это был просто дикий, безумный пир
садистов и мазохистов, ублажающих свою больную плоть и свой больной
разум.
Феерия вырождения! Апофеоз дегенерации! Пляска смерти!
- Она... это она, - вдруг пролепетал Гуг и побелел.
- Бредит, - предположил Сай.
Акула Гумберт насторожился. Кеша недоверчиво вглядывался во тьму.
Он уже видел Ивана. Видел Седого.
Иван стоял столбом почти у самой черной стены. Крежень суетился
возле него, нервничал, приплясывал, дергал за рукав - он никогда себя
так не вел, это было непохоже на Седого. А из центра зала прямо на
Ивана надвигалась - да она шла прямо на него - женщина ослепительной
красоты, в развевающихся одеждах, высокой трехрогой короне, усеянной
алмазами, в сверкающих цепях на шее, груди и бедрах. Кеша не сразу
узнал Ливу - каторжницу Ливадию Бэкфайер Лонг по кличке Стрекоза. И он
понял, что Гуг Хлодрик не бредит.
- Отпустите меня! - взревел Гуг.
Он рвался к своей любимой, но два его же охранника держали своего
босса мертвой хваткой, им было не до сантиментов, они обязаны были
уберечь его от неприятностей. Гуг рвался, ругался, скрипел своим
протезом и зубами, грозил всем адскими карами... И внезапно
успокоился, когда увидал суетящегося Говарда Буковски, тот вертелся
веретеном возле остолбеневшего Ивана. И это кинуло Гуга из жара в
холод.
Он резким движением сбросил с себя и Акулу и Сая.
Сжал с силой кулаки.
- Ну, Седой, вот и пришел твой смертный час, падла!
Кеша увидал, как суетящийся возле Ивана Крежень вдруг стал
багровым, как хлынула у него изо рта кровь, как он повалился наземь.
Но Иван даже не шелохнулся, он все стоял статуей.
И тогда Гуг Хлодрик Буйный бросился к своей любимой.
Он бежал к ней, пошатываясь, раскидывая в стороны руки, будто
распахивая объятия. Он столько ждал этого часа, этого мига. Он знал,
что они встретятся, непременно встретятся! И вот она, вот! Она не
видит его, но сейчас, через секунду увидит, и замрет, и заулыбается,
захохочет, заплачет, все разу вместе, и они обнимутся, сольются в одно
целое, чтобы уже не разъединяться, не терять друг друга.
- Ли-ива-а-а!!!
Он налетел на нее как на титановую стену... и отскочил, упал на
спину, прямо под ноги черному с плетью. Тот огрел Гуга через плечо,
огрел с размаху, с вытягом.
- У-у, сука-а! - захрипел Гуг.
Он уже был на ногах. Одной левой он переломил черному хребет и
швырнул обмякшее тело в толпу. Он даже не взглянул на него. Он смотрел
на свою Ливочку и ничего не понимал.
А она смотрела на него. Смотрела своими черными, пустыми
глазницами. И она шла уже не на Ивана. А на Гуга Хлодрика. И тот шел
ей навстречу.
- Иван! Очнись! - Кеша влепил завороженному такую затрещину, едва
голова не отвалилась.
- Что? Что случилось?! - вяло спросил Иван, выходя из забытья.
- Это она тебя, да?! - быстро спросил Кеша, указывая на жрицу.
- Не знаю. Ничего не знаю!
- Смотри! Она сейчас загубит этого забулдыгу! Быстрей!
Кеша бросился к Гугу Хлодрику. За ним несся опрометью ошалелый
странный пес. Следом окаменело, просыпаясь от дурмана вышагивал Иван.
Акула опередил Кешу. Он встал между Гугом и жрицей. И уже через
секунду он лежал с оторванной головой.
Был только легкий взмах руки и более ничего. Нечеловеческая,
сатанинская сила! В подземелье перестали визжать и выть даже самые
взвинченные. Стало тихо. Мертвенно тихо.
- Лива-а... - сипел остолбеневший Гуг.
Только он нарушал эту чудовищную тишину, и оттого она была еще
чудовищней.
Сай Дубина не струсил, он заступил место убитого, он встал там,
где недавно был Акула. Но он уже не рассчитывал на мощь своих
бицепсов. В обеих руках Сай держал парализаторы сдвоенные с ручными
сигмаметами. Его трясло, желваки ходили на скулах, по спине,
обнаженной и мускулистой, тек ледяной пот.
А жрица шла, медленно шла прямо на Гуга. Судя по всему, ее
устраивала и эта жертва.
- Не смей... - еле слышно сипел Гуг в спину Саю. - не смей!
Он еще держался, только ноги отказали, все плыло в тумане, хмель
как рукой сняло, но зато мозг сковало оцепенением. Он не понимал, что
с ним происходит, он видел только свою любимую... и еще спину Дубины.
Оба парализатора ухнули одновременно, вслед им ударили сигмаметы.
Но волна плазмы не дошла до жрицы смерти, отхлынула от нее и сожгла
самого Сая - лишь горсть черного пепла осталась на полу и два
обожженных ствола.
Кеша остановился на бегу. Оборотень Хар налетел на него. Теперь ни
они, ни Иван не сомневались, что на Гуга надвигается сама смерть.
Оставались считанные метры, надо было что-то делать. Но когда Иван
рванулся вперед, Кеша ловко сбил его с ног. Нет! Не так! Тут надо
иначе!
- Мой милый! - злобно процедила жрица, она же Ливадия Стрекоза,
приближаясь к застывшему Гугу. - Ну, обними же меня, обними!
Она подняла ладонь, поднесла ее к лицу седого, беспомощного
викинга. И тут Кеша выхватил из нагрудного клапана черный ледяной
кубик. Швырнул его в ведьму.
Та отвлеклась, обернулась. Хватило доли секунды, чтобы между ней и
Гугом выросла призрачная, дымчатая стена.
Под сводами прозвучал голос карлика Цая:
- Ее можно убить, Гуг! Ты меня знаешь, я врать не буду. Защитный
слой продержится двадцать секунд. Решай, после этого или ты мне дашь
приказ убить ее, или она убьет тебя. Ты слышишь меня? Это я, Цай ван
Дау, император Умаганги, твой кореш, Гуг! Осталось двенадцать
секунд... решай. Она тебя убьет! Сначала тебя. Потом Ивана! Это машина
смерти! Она запрограммирована на уничтожение вас обоих! Ничто ее не
остановит. Решай!
- Нет... - процедил Гуг.
- Осталось восемь секунд.
- Нет!
- Пять.
- Нет! - Гуг был весь мокрый и предельно трезвый. - Нет! Пусть она
убьет меня!
Иван сосредоточился, напрягся. В голове прояснилось, зеленое
свечение пошло вверх, за ним белое - алмазный венец, сверхвосприятие.
Он сможет удерживать тонкие поля не больше нескольких секунд, но этого
должно хватить! "Ты здесь?" - спросил он мысленно. "Да, я всегда с
тобой, - ответил тихий картавый голос, - мне даже кажется порою, Ваня,
что я - это часть тебя, а ты это часть меня..." Болтать было некогда.
"Хватит! - оборвал Авварона Иван. - Я отдам тебе Кристалл! Спаси их!"
Диалог шел сверхчувственный, вневременной... и все же время шло. "Я
спасу его. Но она будет в летаргии, пока ты не отдашь мне Кристалл,
понял?!" Иван ответил сразу: "Пусть будет так! Спаси их!"
- Одна секунда!
Когда белое свечение в его мозгу погасло, все было кончено. Гуг
стоял на коленях перед бездыханным телом своей возлюбленной. И лил
слезы.
- Ты убил ее! - выкрикнул он вверх, обращаясь к невидимому Цаю.
- Нет! - донеслось сверху. - Я не вмешивался. Я не понимаю, что
произошло...
Кеша отпихнул ногой одного из посвященных, развалившегося на
черных плитах, поднял кубик, сунул его в клапан на прежнее место. Он
тоже ничего не понимал.
- Ты убил ее, - Гуг целовал ледяное, прекрасное лицо. - Ты убил
ее, зачем? Зачем?!
Оборотень Хар сидел, ссутулясь, несчастный и дикий.
И он не понимал происходящего. Безумие! Разве можно понять этих
землян? Нет, невозможно!
Иван подошел к Гугу, встал рядом с ним на колени.
- Она жива, - шепнул он в ухо рыдающему викингу.
- Что?! - не поверил тот.
- Она жива. Но она спит. Надо ее укрыть где-то, спрятать от
врагов.
- А она проснется? - с неожиданной надеждой вопросил Гуг. И не
дождался ответа, подхватил красавицумулатку на руки, понес, наступая
прямо на черные тела к подъемнику. Никто не посмел заступить ему
дорогу.
- Она проснется, - тихо и грустно сказал Иван.
Эпилог
МОЛИТВА
Путник, бредущий по дороге и продирающийся сквозь бездорожье,
путник, оступившийся и погрязший в трясине, о чем ты стенаешь? Об
уходящей жизни? Или об одеждах, пропитанных болотной грязью? Что тебе
дороже в миг, когда ты висишь меж бытием и небытием, - внутреннее или
внешнее? Грех задавать этот вопрос погибающему, вязнущему в трясине.
Протяни руку и ты получишь ответ.
Не разбирает гибнущий и страждущий ни нутряного, ни поверхностного
- его дух тщится вытянуть тело, а тело не дает отойти духу, рвется из
трясины, цепляется за воздух.
Неразделимо ибо есть! И напрасно тысячелетиями спорят
философствующие мудролюбы - нет в них ни мудрости, ни любви к ней, как
нет в сосуде истекающем влаги истекшей.
Растекается грязь по миру сему. Однажды явившаяся или явимая
кем-то, умножается и стремится занять все поры, все норы, дыры, щели -
не вверх течет грязь, а вниз. И стоит внизу тихим омутом, молчаливым
болотом, и подернута ее поверхность ряской зеленой, и цветут на ней
лилии дивные - и грязь имеет свои одежды сверкающие. Но не тихо и не
благостно в ее недрах и глубинах. Роятся в них мириады порожденных в
грязи и тьме, свиваются в клубки змеиные, копошатся, пожирают друг
друга и жиреют, набирают силы, и алчно смотрят вверх - где ты, где ты,
путник, бредущий по дороге и продирающийся сквозь бездорожье?!
Где бы ты ни был - попадешь сюда, низвергнешься к ждущим тебя,
алчущим твоей плоти и твоей крови. Не пройдешь, не проедешь, не
проползешь мимо! Ибо все под тяжестью тела своего и тяжестью тяжких
грехов своих падает вниз! О, немереные глубины болот и трясин! Может,
вы и есть весь мир сущий?! Может, все остальное - свет, солнце,
любовь, радость) дух воспаряющий - лишь красивая ряска на поверхности
вашей?! ослепительные одежды ваши?! Непостижима Пропасть Космической
Тьмы! Непостижима Пропасть Трясины, увлекающей вниз! Два чудовищных,
бесконечных мира Зла, меж которыми тончайшей пленочкой весь свет белый
со всеми его дорогами и бездорожьями, со всеми путниками и сидящими на
местах своих!
Неизмерим нижний мир, неизмерим океан грязи, порождающий алчных
чудищ. Ибо лежит он не только в зримой и осязаемой Вселенной, но и в
душах странствующих и покоящихся. И течет в каждой из них черное и
грязное вниз, как и положено ему, заливает все поры, все норы, дыры и
щели души и становится безмерным - нет душе меры и края, не имеет она
границ. Черная душа! Светлая душа!
Образы, годные для обитателей ада и небожителей. В человеках же и
черна она, и светла. И не увидишь глазами, не ощупаешь руками.
Красивая и светлая лилия растет над над пропастью с алчущими гадами.
Не иди, путник, по дороге! Не продирайся бездорожьем!
Сиди в пределе, тебе положенном, и возносись духом в выси
небесные. Ведь никто не тянет тебя за рукав твой. Ведь сыт ты, одет в
одеяния, напоен влагами и мудростью предшествовавших тебе. Чего же ты
жаждешь еще?! Что гонит тебя из тепла и уюта?! Не уходи!
