Фэнтези - Юрий Петухов

Погружение во мрак

                             Юрий ПЕТУХОВ

                          ПОГРУЖЕНИЕ ВО МРАК

                   Фантастико-приключенческий роман



                                Пролог


                                                "И прийдет время наше"





    Чудовищное  давление,  восьмидесятикилометровая  толща  мрака  над
головой. Тишина. Верная, изнуряющая тишина. И бледные  тени  неведомых
существ, не имеющих плоти, но имеющих тень. Страх одиночества.  Исхода
нет, Пути отрезаны. И надо идти до следующей перемычки.
    Надо!
    Он переставил огромную  шаромагнитную  ступню  и  ощутил  безумное
сопротивление враждебной среды.  Надо  идти!  Эти  подонки  ползут  по
следам. Добром от них не избавиться. Бесполезно.  Все  бесполезно!  Он
опустил  голову  -   титанопластиконовый   сплав   на   глазах   терял
ребристссть. Еще две-три минуты - и  все!  Надо  успеть  добраться  до
перемычки. Иначе  его  сомнет  медленно  расплющивающимся  скафандром.
Здесь все не так. Это не Земля. Это Гиргея!  Жуткий  подводный  ад,  в
котором медленно погибают тысячи  каторжников.  Он  вздрогнул.  Почему
медленно? Многие гибнут очень быстро, многие гибнут  мгновенно  -  они
сами выбирают смерть,  предпочитая  ее  мучительному,  растянутому  на
долгие  годы   гниению.   Они   умудряются   выйти   из-под   контроля
гидроандроидов-охранников...     и     навсегда     растворяются     в
многокилометровой толще. Подводные гиргейские рудники! Последний приют
смертников.
    Он сделал еще шаг. И внезапно ощутил себя жалкой амебой,  ползущей
по дну свинцового океана. И захотелось вдавиться в это дно, вползти  в
первую попавшуюся трещинку,  норку,  зарыться  в  песок...  Какой  тут
песок! Шаромагнитная ступня шаркнула по каменистому  дну  -  будто  по
сердцу ножом резануло. Мегагидравлика  работала  отвратно.  Он  рвался
вперед - всем сердцем, всеми мышцами и жилами. Кололо в боку и безумно
стучала кровь в висках. Но семидесятитонный скафандр, казалось,  тянул
назад,  непомерной  гирей  придавливал  к  гребнистому   камню.   Нет!
Неправда! Без скафа он не сделал бы и полшага. Вперед!
    Датчик у  виска  пронзительно  взвизгнул.  Проплывший  над  плечом
бешено вращающийся сфероид,  рассыпая  снопы  лиловых  холодных  искр,
сгинул в темноте. Догнали!
    Он не стал оборачиваться. Он и  так  все  видел.  Обратный  сектор
дельта-стопора вогнал в грунт еще три сфероида, пятый ушел вертикально
вверх. Подлецы! Он знал, что они подлецы и негодяи, но  никак  не  мог
свыкнуться с их подлостью. Ведь  осталось  совсем  немного,  несколько
метров. Сплав не выдерживал, тяжесть, страшная тяжесть - режет  плечи,
ноги, холодный металл уже прикасается к затылку.  Не  останавливаться!
Шаг. Еще шаг!
    Инфралинзы кругового обзора высвечивали из тьмы тени двоих.  Серые
приземистые  фигуры  без  плечей  и   голов,   глубинные   привидения.
Привидения на донниках. Ему бы такой, он давно был  бы  в  шахте!  Эх,
амеба на тарелочке! Он не  мог  ответить  на  выстрелы,  скафандр  был
рабочий, в нем предусматривалась только защита  от  всяких  сюрпризов.
Жаль!
    Еще немного... чуть-чуть. Он  вдруг  ощутил,  что  ноги  уходят  в
скалистый грунт, что он проваливается. Но как-то медленно,  словно  не
по правде, а в  тягостном  замедленном  сне.  Два  сфероида  рикошетом
отлетели от многогранного шлема, почти и не коснувшись его. Перемычка!
Эх, она была совсем рядом!
    Черная плита толщиной не менее трех метров  мягко  скользнула  над
головой, закрывая провал. Бесцеремонные стальные руки ухватили  его  с
двух сторон, встряхнули и с нарастающей скоростью поволокли по черному
неосвещенному ходу. Он ничего не понимал. И ничего не мог поделать. Он
только что ушел от погони. И он схвачен. Кем?!
    - Спокойно! - прозвенел внутри шлема металлический  голос.  -  Они
сюда не войдут, даже если вход будет открыт.
    - Кто вы?! - выкрикнул он.
    - Терпение, старина, и ты скоро все разузнаешь!
    Что-то  знакомое,  очень  знакомое  просквозило  в  этих   словах,
выражениях. Он содрогнулся... нет, не может быть.
    Шлюз.
    Второй шлюз.
    Гиперпереборка. Тройной стакан-лифт. Сервошлюз.
    Дверь...
    Обычная,  старинная   дверь   -   трехметровый   титанобазальт   с
прослойками  зангейского  стеклотана  и  почти  архаическим  трехосным
штурвалом.
    - Разблокировка! - пискнуло в шлеме.
    Он не думал долго. Чутье не могло обмануть.
    - Блок шестнадцать ультра-два,  -  команда  внутреннему  "сторожу"
отозвалась комариным зудом - блокировка снята.
    И тут же он почувствовал, как стальные  руки  свинчивают  огромный
шлем, как герметизационные иглы  разваривают  спайки  швов.  Процедура
разоблачения  и,  тем  более,  облачения  всегда   вызывала   у   него
раздражение. На все про все понадобилось две с половиной минуты.
    Он даже не оглянулся  на  расчлененный  суперскаф.  Толкнул  рукой
дверь. Та заскрипела по-земному, ворчливо и  занудно,  раскрылась.  За
ней  была  еще  одна,  темного  дерева,  совсем  родная,   выглядевшая
невозможной на этой адской планете. Она открылась тихо, мягко.
    - Заходи, Иван, заходи. Гостем будешь! - приглушенно прозвучало из
дальнего угла полутемной комнаты.
    Он сделал два шага вперед. Остановился. И все сразу увидел,  будто
зажглись светильники и разогнали мрак.
    - Гуг?!
    Да, это был именно он, Гуг-Игунфельд Хлодрик Буйный - постаревший,
поседевший, с черными провалами под глазами, но он - отчаянный  малый,
бывший  десантник-смертник,  избороздивший   пол-Вселенной,   бузотер,
драчун, пьяница,  предводитель  банды  разбойников,  терроризировавших
старую и обленившуюся Европу, каторжник, друг и приятель.  Гуг  стоял,
привалившись к обшитой  деревом  стене,  огромный  как  бронеход,  как
хомозавр с Ирзига.
    Стоял и ухмылялся.
    - Это ты, Гуг? - ошалело  повторил  Иван.  Он  не  ожидал  увидеть
Хлодрика таким. Шел к нему, шел, преодолевая  тысячи  преград,  рискуя
жизнью... но чтобы вот так, здесь, в этой комнате?!
    - А ты что,  Ванюша,  думал,  я  буду  по  полной  срок  мотать  в
рудниках?! Думал, я там с кайлом?! Ошибаешься, Ваня, и  недооцениваешь
старых добрых друзей.
    Он отлип от стены и, сильно хромая,  припадая  на  свой  уродливый
протез, подошел вплотную, положил руки на плечи.
    - Ну, здорово, Иван! Я знал, что ты придешь!
    Гуг чуть не  придушил  его.  Он  и  в  нежностях  был  динозавром,
мастодонтом.  Иван  еле  вырвался   из   объятий   расчувствовавшегося
викинга-разбойника.
    - Да погоди ты, хребет сломаешь!  Ну,  Гуг!  Ну,  каторжник,  мать
твою! Я, понимаешь, спасать тебя шел, с каторги вызволять, а, выходит,
наоборот? Слушай, у меня голова сейчас лопнет, я семь суток  не  спал,
пропади пропадом эта поганая подводная каторга, эта чертова Гиргея! Ты
хоть что-нибудь понимаешь. Гуг?!
    По  небритой  и   оттого   седой   щеке   Гуга-Игунфельда   ползла
вздрагивающим шариком слезинка. И на каторге старый  космопроходец  не
утратил своей, вызывавшей смех у десантной братии, сентиментальности.
    - Ванюша, хрен с ними со всеми, не забивай себе  голову.  Отдыхай!
Время еще покажет, кто кого спас.
    - Ошибаешься! Времени у  нас  нет,  -  оборвал  его  Иван.  -  Его
осталось совсем мало, надо успеть, Гуг!
    - Ты всегда был торопыгой, - Гуг печально улыбался,  тер  щеку.  -
Поспешишь, Ваня, людей насмешишь, не надо спешить, тут место надежное,
они  никогда  не  посмеют  сюда  сунуться.  Это,  Ваня,  мое   логово,
понимаешь? Они хорошо меня знают, они не сунутся!
    Иван почувствовал вдруг, что он смертельно усталеще немного, и  он
свалится прямо здесь, под ноги этому ухмыляющемуся хомозавру.
    Гуг все понял, щелкнул пальцами  -  из-за  навесной  дубовой  ниши
выкатило  огромное  мягкое  кресло,   явно   снятое   с   прогулочного
космолайнера, на мыслевводах и с объемной памятью. Он рухнул  в  него,
зная, что подхватит, обволокет, примет самую удобную именно  для  него
форму... да черт с ним! Надо было успеть все сказать, это главное.
    - Пока ты здесь прохлаждаешься, я кое-где успел побывать, Гуг.
    - Слыхали, - пробурчал гигант. - Система?
    - И не только  Система,  Гуг.  Я  был  еще  в  одном  малоприятном
местечке. И кое-что узнал. Дела плохие. Все это может скоро кончиться.
    - Что - это?
    - Все! Земля. Федерация. Мы с тобой. Все остальные...
    - Ты всегда был невыносим,  Ваня.  Ну  зачем  эти  преувеличения?!
Давай-ка лучше  выпьем!  -  невесть  откуда  в  огромной  лапище  Гуга
возникла плоская черная бутылочка. - Фаргадонский ром!
    - Брось! Я говорю серьезно!
    - Тебя недолечили, Ваня. Я  давно  говорил,  что  все  они  там  в
реабилитационных центрах халтурщики, их  надо  сюда,  на  каторгу,  на
перевоспитание... А ты, Ваня, всегда плоховато шел на  поправку  после
заданий, я то помню все, старого разбойника и выпивоху не проведешь.
    Иван откинул голову назад. И понял,  что  никто  ему  не  поверит,
нечего нести околесицу, надо иначе, надо  быть  умнее,  иначе  он  все
загубит... он всех загубит. Да, это он будет  виноват  во  всем  -  не
Система, не Пристанище, не треклятая планета Навей, а он!
    - Гуг! Ты поможешь мне, если я тебя попрошу об этом?
    - Да я в лепешку расшибусь, Ванюша,  нам  только  с  этой  каторги
смотаться, нам бы... ты помнишь, сколько миль над нашими  головами?  -
Гуг говорил тихо и полунасмешливо.
    - Я тебя спрашиваю серьезно. Буйный, ты понимаешь или нет?! Я  лез
в этот  ад  не  только  для  того,  чтобы  выкрасть  тебя  с  каторги,
понимаешь?! Ты мне нужен! И Дил мне нужен! И Хук нужен! У меня  больше
никого нет на Земле, нет в  Федерации!  Без  вас  мне  не  справиться,
понимаешь?! - Иван говорил через силу, превозмогая  наваливающуюся  на
него сонливость. - Короче, Гуг, ты со мной или нет?!
    Хлодрик развел огромными руками. И вдруг сказал напрямик:
    - Старина, и сюда доходят слухи,  вот  какое  дело,  -  голос  его
звучал виновато, - я, конечно, не верю всяким гадам, но  поговаривают,
Ваня, что ты... что ты...
    - Что-я?!
    - Что ты свихнулся малость  в  этой  дурацкой  Системе,  что  тебя
подобрали на орбите с сильно поехавшей крышей, Ваня.  Ну  чего  ты  на
меня пялишься? Я говорю, чего слышал... а  ты  сам  врываешься  вдруг,
после стольких лет, да еще сюда, на каторгу, Ваня,  и  несешь,  прости
меня, старого балбеса, несешь жуткую ахинею про  то,  что  скоро  все,
дескать, кончится повсюду.  А  ты  соображаешь,  Ваня,  что  я  сам  в
ловушке?  Я  их  всех  обдурил,  обхитрил!  Я  перебил  здесь   уймищу
вертухаев, я сколотил из кандальников банду, заперся здесь  как  крот,
как обреченный. Они рано или поздно доберутся сюда. И всем нам кранты,
Ваня! А ты мне про все человечество. Нехорошо с твоей  стороны,  Иван,
нехорошо и не по-дружески, вот так!
    Иван разодрал слипающиеся глаза. Он еле ворочал языком.
    - Никуда ты не  денешься,  Гуг-Игунфеяьд  Хлодрик  Буйный!  Ты  не
предашь друга, даже если у него поехала крыша.  Ладно!  Все  потом.  Я
пошел... - Иван провалился во тьму. Ему надо было выспаться.  Хотя  бы
час, два. Все остальное потом.


                                * * *


    Он  чудом  ушел  из  комнаты  с  хрустальным  полом.  Он  даже  не
подозревал, в какое логово они его заманили. Негодяи! Их  души  чернее
иргизейского черного гранита. И с какой ловкостью  они  провалились  в
этот  непостижимый  пол  -  обычные,  нормальные  люди,   даже   очень
состоятельные, не станут до такой  степени  заботиться  о  собственной
безопасности... дрожать за свои шкуры столь поганой дрожью могут  лишь
сволочи, преступники. Такой пол стоил целого дворца. И смертный сип из
горла круглолицего. Как побелел его широченный  перебитый  нос!  Ивана
передернуло от неприязни. И глаза! Они почти мгновенно омертвели... но
еще через миг в них засветилась жизнь. Новая  жизнь.  Это  были  глаза
существа иного, прожившего долгую  жизнь,  очень  долгую.  Иван  понял
тогда же - Первозург  не  дал  подлой  душонке  круглолицего  спокойно
отлететь от тела, он вышвырнул ее пинком, выбросил во мрак и стужу,  а
может, наборот, в адское пламя. И плевать! Первозург знал, что  охрана
его не тронет, что она даже не  заметит  подмены.  Он  не  шелохнулся,
чтобы помочь Ивану. Плевать!
    Его спасло чутье, он  шагнул  к  той  двери,  откуда  должны  были
появиться вертухаи. Он не дал им опомниться; два кадыка - два удара  -
два трупа на полу - два широкоствольных боевых лучемета в руках - реки
синего огня - оплавленные стены, перила, ступени. Он не знал  жалости.
Он должен был выжить. Он прошел ад Системы и тронной ад Пристанища  не
для того, чтобы загнуться на  Земле.  Он  вновь  был  молод  и  силен.
Невероятно силен и чертовски молод! И он все помнил. Это было главным.
    Разыскивать  тех  троих,  что  ушли  у  него  из-под  носа,   было
бесполезно. Их, скорее всего, уже и не было во дворце. Никуда  они  не
денутся!  Они  послали  его  на  верную   смерть,   на   стопроцентную
погибель... А он вернулся. Ивану было их даже  немного  жаль.  Заиметь
лютым врагом, не прощающим черного зла,  идущим  по  следу  до  конца,
такого, как он  -  десантника-смертника,  поисковика  экстра-класса  -
отважится не каждый. Они сами выбрали свою судьбу. Не рой яму ближнему
своему... ближнему?! Нет! Это нелюди, нечисть! Они ничем не лучше  той
погани, с которой он бился на всех кругах планеты Навей, еще и похуже.
Но сейчас поздно,  надо  было  бить  сразу,  не  упускать!  Лабиринты,
проклятущие лабиринты - и там, и здесь, да что же это за страсть такая
к лабиринтам! Иван прожег  верхнюю  переборку,  подпрыгнул,  расставил
локти - рваным металлопластиком разодрало рукав, плевать! Смахнул вниз
зазевавшегося бритого парня, вбил в стену другого. Оглянулся. Нет, это
не то! Он отводил душу, он гнал из своего тела скопившуюся  в  нем  за
время отката безудержно-безумную силу, ему надо было  выпустить  пары,
но в то же время он ни на секунду не терял контроля над собой.  Плохо.
Совсем плохо! Но ничего не поделаешь, поздно, их  не  достанешь,  надо
уходить! Он нутром чуял недоступную приборам дрожь - мелкую,  гнусную.
Они пустили на  него  "сеть"  -  заурядную  парализующую  психотронную
сеть-ловушку. Ей нет дела до бушующего пламени, ей стены  и  переборки
не преграда, она идет по следу, выщупывая в пространстве чужака. И она
накрывает его, лишает воли,  лишает  разума.  Надо  уходить,  пока  не
поздно! Координаты! Надо снять точное расположение. Ивану стало  вдруг
холодно.  Антарктида!   Шестой   сегмент,   квадрат   два-два,   минус
семнадцатый километр, продольный периметр, одиннадцать-три, верх - два
плюса, ноль, блуждающий пузырь. Однако! Он рвался вверх, он знал - так
надо, там есть  стационарный  переходник.  Сеть  настигала  его.  Щиты
Бритры слабели.  И  он  уже  знал,  что  все  переходники  в  "пузыре"
вырубили,  что  он  обложен,  как  затравленный,  загнанный  волк.  Он
выскользнул из-под сети  в  последнее  мгновение,  провалился  на  два
яруса, сшиб с  ног  какого-то  мычащего  "толстяка,  придавил  его,  в
полуотчаянии собираясь использовать его заложником... и вдруг  нащупал
в грудном клапане несчастной, ни черта не понимающей  жертвы  тяжелый,
плотный кругляш - сфероидный  переходник  ограниченного  действия.  Он
ушел чудом.
    Выбросило почему-то в пустыне, прямо в горячий, хрустящий на зубах
песок. Иван откинулся на спину, смахнул  с  губ  противные  и  липучие
песчинки, взбрыкнул ногами и расхохотался - громко,  в  голос.  Земля!
Только теперь он осознал наконец, только теперь дошло - он  на  Земле!
он вернулся! это было невозможным, но он вернулся из  Сектора  Смерти,
он вернулся оттуда, откуда еще никто до него не возвращался!  Чудо!  А
еще говорят, что чудес не бывает. Бывают! Он  перевернулся  на  грудь,
потом опять на спину, скатился с бархана в ложбинку и снова  уставился
на  белое,  ослепительное,  настоящее  солнце.  Все  было  прекрасным,
изумительным, родным...  земным.  Все...  только  пальцы  еще  ощущали
мерзость прикосновения к жирной шее круглолицего. Пустяки!  Почти  всю
жизнь он провел в Пристанище.
    И вот вернулся.
    Лежать под палящим солнцем на раскаленном песке было  приятно.  На
Земле вообще все было приятным. Но вместе с Иваном на Землю  вернулась
его  память.  И  она  не  могла   позволить   долго   наслаждаться   и
расслабляться. Проклятье! От этого не будет  спасения.  Никогда.  Иван
вскочил на ноги. И вот именно тогда пришла мысль - он ничего не сможет
сделать в одиночку. Соваться в  учреждения  и  комитеты,  заведения  и
комиссии?  Нет,  хватит,  спасибо,  он  уже  пробовал  все  это  после
возвращения  из  Системы,  с   Хархана.   Его   всюду   принимали   за
сумасшедшего, косились,  старались  успокоить...  Надежда  одна  -  на
друзей. Но где они?!
    Почти все в дальнем поиске, да и поймут ли они его, друзья?!  Нет!
Они никогда не поймут его, нечего  и  дергаться.  Он  выбит  из  колеи
земной и внеземной жизни, выбит напрочь... и понять  его,  помочь  ему
смогут только такие же.
    Гуг!  Вот  тогда  Иван  и  вспомнил   про   старого,   нехорошего,
опустившегося Гуга Хлодрика.
    Два дня Иван шел по пустыне. Днем его безумно жгло  белое  солнце.
Ночью приходилось поеживаться, ветерок дул, прямо скажем, северный. Но
за эти два дня он  пришел  в  себя,  успокоился  -  идиотское  желание
кого-то бить, убеждать, трясти за грудки пропало начисто. Он дозрел.
    На третий день из-за бархана вырос крохотный  оазис  -  пять-шесть
пальм и чахлая искусственная лужайка.
    - Куда надо?  -  вяло  поинтересовался  пухлый  негр  с  сизым  от
беспробудного пьянства лицом.
    Иван смахнул со столика, утопавшего ножками в  рыхлом  песке,  три
бутылки горячительного пойла, ткнул указательным пальцем левой руки  в
лоб возмутившегося было и приподнявшегося над стульчиком алкаша -  тот
упал на спину и долго барахтался в песке, словно перевернутый на спину
таракан. За это время Иван успел выпить бутылку кисленькой  желтоватой
воды, закусил сочным  крутобоким  персиком.  Негр  лопотал  чего-то  в
минирацию на запястье.
    Иван его не  слушал.  Он  глядел  в  огромный  стереовизор,  криво
поставленный у ствола пальмы: крутобедрая полуголая девица под шипенье
и  писки  стягивала  остатки  сверкающих  чешуек,  при  этом  с  таким
проворством трясла грудями, что они двоились в глазах.  Ивану  кое-что
припомнилось. Система! Девица была совсем живой, настоящей -  если  бы
не тредметровый черный кант рамки, можно было  бы  подойти  поближе  и
похлопать ее по заднице.
    - Да я  щя-а-а...  -  сизоносому  негру  удалось  наконец  встать.
Размахивая конечностями, он набросился на чужака.
    Но еще одно, столь же неуловимое движение вновь мягко и  деликатно
опрокинуло его на спину. Негр задохнулся от возмущения.
    - Нехорошо  пить  эдакое   дерьмо,   нехорошо,   -   сказал   Иван
назидательно. Он ждал.
    Гудение мотора за спиной раздалось минут через семь.
    Плохо работают, отметил Иван, обленились от жары и безделья, ну да
ладно.
    Когда в спину ткнулся холодный ствол, Иван подернул плечами,  чуть
скосил глаз. Шаги, еще шаги... их всего четверо.
    - На землю! - команда прозвучала на старонемецком.
    На землю так на землю, подумал Иван и, не оборачиваясь,  плюхнулся
животом в раскаленный ласковый песок.
    Эх, были бы они немного умнее, могли пристрелить на расстоянии - и
всех делов-то! Шпана, мальчишки.
    - Руки! - рявкнул другой, пожиже голоском.
    Сейчас, будут вам и руки... Иван  понял,  что  момент  подходящий,
резко отпихнулся руками от земли, вскинул ноги - веер!  Веер  Ит-су  -
вещица стародавняя, но добротная.
    Трое сразу рухнули в песок, их откачают не скоро. Четвертый  стоял
с отвисшей, трясущейся челюстью, палец его дрожал на спусковом  крючке
плазмомета.
    - Ладно, успокойся, не трону, - Иван потрепал его по ледяной щеке.
И быстро пошел к дисколету.  Ему  была  нужна  только  эта  допотопная
машина, больше никто и ничто: ни негр с сизым  носом,  ни  пальмы,  на
грудастая девица, ни тем более щеглята... может, они  вообще  были  из
другой банды. Черт с ними! Разбираться  Иван  с  этой  мелюзгой  и  их
хозяевами не собирался.
    Пора домой, в Россию.
    Но он не повторит прежней ошибки. Никогда не повторит!
    Ни одна собака на всем Земном шаре и  в  бескрайней  Федерации  не
могла знать о  его  возвращении.  Разумеется,  кроме  той  троицы.  Но
"серьезные" будут помалкивать, тут двух мнений быть  не  может  -  они
скорее на себя руки наложат, чем выдадут его. И наверняка уже идут  по
следам.
    Ну и пускай идут!
    Иван свечой взмыл вверх, в стратосферу. Слабовата машина, не то  б
прямо к Дилу на его Дубль-Биг! Успеется.
    Границу Континентальной Азии и Великой России Иван  проскочил  без
помех и регистраций, кодовый датчик на левом щитке скрипнул) мигнул  -
прощай. Сообщество... нет, до свидания, так вернее.
    За десяток верст до Вологды он стер  бортовую  память  -  пришлось
повозиться, припомнить запретное, дал команду  дисколету  на  возврат,
снизился на полукилометровую  высоту.  И  спиной  назад  вывалился  из
люка-мембраны - последние сотни метров  ему  хотелось  пройти  самому,
рассечь грудью  этот  родной,  одуряющий  растворенной  в  нем  пряной
горечью воздух, пройти на антигравах.


    Крутой порыв ветра вышиб слезу из  глаза,  закинул  назад  волосы,
квадратики  полей   замельтешили-запрыгали,   пахнуло,   холодком   от
змеящейся синей речушкиэто только кажется, Иван знал. Но  пускай  так,
пусть кажется. Он чувствовал, что слезы текут  из  глаз  вовсе  не  от
ветра. Русь-матушка, родимая земелюшка! Неужто все позади?! Он чуть не
налетел плечом на тоненькую одинокую березку.
    Вывернул, в ноги ударило - и они не выдержали,  подогнулись,  Иван
упал, упал головой в колючую зеленую траву. И  зарыдал  уже  в  голос.
Сколько же дней, недель, лет он не был тут?! Пропасть! Нет,  неправда,
это обман, он ушел вчера, а может,  только  сегодня.  Откат!  Он  ушел
три-четыре  дня  назад.  Прожил  жизнь,  уже  умирал  от  старости   и
дряхлости, погибал... и опять пришел туда, откуда все начиналось. Надо
ехать в Москву! Сегодня же в Москву, в Храм! Нет! Иван перевернулся на
спину - в  небе  плыли  белые  облака,  те  самые,  из  его  страшных,
тягостных  снов,  снившихся  то  ли  в  бреду,  то  ли  наяву  там,  в
Пристанище. Но это были самые настоящие земные облака.  Иван  зажмурил
глаза. Господи, спаси и сохрани! Не дай погибнуть от разрыва сердца на
родимой земелюшке! Ведь не мог же Ты провести через столько страстей и
испытаний,  чтобы  погубить  тут,  в  травушке-муравушке,  под  родным
небосклоном. Иван встал.
    Но голова вдруг закружилась и его снова бросило в траву.
    Облака! Белые облака - двое в бездонном небе. И он на Земле.  Один
он на всей Земле! Если бы еще хоть один, хотя  бы  один  человек,  все
знающий, понимающий, побывавший там! Нет! Иван  знал,  второго  такого
нет. Он вырвался из преисподней, из запредельного мира, откуда никто и
никогда  не  возвращался,  откуда  никогда  и  никто  не  должен   был
возвратиться. Он один на Земле!
    Дверь была заперта. Иван постучал еще раз, подождал, потом подошел
к окошку - занавески не дали заглянуть внутрь.
    - Нету батюшки, - прозвучал тягуче-окающий старушечий голос  из-за
спины.
    - На реку пошел, он любит на реку ходить в это время, -  пробурчал
Иван себе под нос.
    У старушки оказался хороший слух, не старушечий.
    - Да нет, сынок, - протянула она и мелко переместилась,  -  не  на
речку он пошел. Помер отец Алексий, царствие ему небесное.
    Иван  привалился  плечом  к  деревянному,  припорошенному   желтой
пыльцой резному столбу, что придерживал узорчатый навес. Побледнел.
    - Нет. Не может того быть! Погодите-ка,  -  он  ворошил  в  памяти
числа, боялся ошибиться, -  недели  не  прошло  как  мы  вот  на  этом
крылечке сидели рядышком, толковали о том о сем...
    - Недели не прошло, сынок, это точно. Да тока не  на  крылечке  он
помер, сердешный. А помер он у рощицы, на лужку, прямо  под  березкой.
Так и нашли его - лежит, в небо глядит. Господи, упокой  душу,  добрый
был человек, одно слово - батюшка.
    - Бред какой-то! - Иван тер переносицу и все  ждал:  вот  старушка
исчезнет, растворится в воздухе, а он очнется. Но старушка была  самая
настоящая, он просто отвык от Земли, тут никто  не  растворяется,  тут
все взаправдашнее. И жизнь тут - жизнь, и смерть - смерть.
    - Где похоронили? - спросил он глухо.
    - Да где ж это, - удивилась старушка, - здесь и похоронили,  не  в
Америку ж его везть, прости Господин.
    - Сердце?
    - А кто ж его знает, может, и  сердце,  -  старушка  прослезилась,
достала платочек. Было ей не меньше ста  шести  десяти:  кожа  моченым
яблоком, морщины сеткой, губ не видать, но глаза выгоревшие и ясные. -
В тот день небо было синее-синее. И облака  -  прямо  райские  облака,
сахар точеный... вот он, небось, прямо на таком  облачке  в  рай-то  и
уплыл от най, улетел.
    - На облаке... - вяло повторил Иван.
    Он помнил эти облака в синем небе, помнил их в небе сером. Старуха
не обманывает. Плохие дела. Эх, батюшка, батюшка! Иван сунул руку  под
рубаху, нащупал крестик на груди,  вдавил  его  в  кожу.  Убили?  Нет,
только не это. Откуда враги у сельского  священника,  нет...  впрочем,
отца Алексия много раз видели с ним, с Иваном, а это уж иное дело. Его
могли  допрашивать,  пытать,  выведывать,  в  чем  успел  исповедаться
десантник, куда собирается, с какой целью.  Только  не  это!  Иван  не
верил, что мог  послужить  причиной  гибели  своего  лучшего,  хотя  и
недавнего друга-собеседника. Это  был  просто  приступ.  Отец  Алексий
никогда неносил бионаруча, все - говорил - под Господом  ходим.  Он  и
спасет, если нужда будет,  а  нет  -  к  себе  приберет.  А  ведь  эта
штуковина запросто могла бы  его  спасти,  там  же  и  анализаторы,  и
инъекторы, и стимуляторы -  из  любого  Криза  выведут.  Эх,  батюшка,
батюшка! Ивану вдруг стало немного жаль и самого  себя.  Будто  кто-то
незримый нарочно обрубает перед ним все дорожки, загоняет в волчью яму
одиночества, неприкаянности. Нет, только не  впадать  в  мнительность,
нервы опять подраспустились, шалят.
    На кладбище он пробыл недолго. Постоял над резной каменной плитой,
коснулся губами  холодного  гранита  креста.  Вот  так  и  получилось,
остался спор их незаконченным. Нет места человеку во Вселенной?!  Нет?
А почему ж она Вселенной называется -  значит,  в  ней  селения  есть,
значит, в нее вселяться можно, так... или нет. А коли можно вселяться,
человеку всегда в ней местечко сыщется. Ладно, жизнь покажет.  Прости,
отец Алексий, друг дорогой и поучитель, пускай тебе  земелька  русская
пухом будет... разберемся. А ты спи.
    Податься Ивану было некуда. Снимать дом? Идти в  совет  и  просить
коттеджик на бережочке? Отдохнуть? Ни с того ни с сего  ему  чертовски
захотелось передохнуть недельку - всего лишь одну недельку, ну хотя бы
три дня! Он даже остановился,  тряхнул  головой.  Неужто  его  ведут?!
Щиты! Щиты!! Нет, он не  ощутил  психодавления.  Это  просто  нервишки
шалят. Надо идти в лес.
    Иван сумел бы и ночью отыскать тропинку к этому дубу.
    Да, было пока светло, густая листва играла в прятки с солнцем,  но
не могла его скрыть. Дуб стоял на своем месте, даже паутинка на кривом
сучочке была на своем месте. Здесь ничего не  изменилось.  Иван  сунул
руку в дупло, нащупал холодный шарик.
    - Семь, один, двадцать один, - сказал он тихо, хотя мог  бы  и  не
говорить, достаточно было подумать.
    Одноразовый  передатчик  сработал  на  код.  Теперь  надо  немного
подождать. Иван уселся промеж двух корявых корней, уставился  в  палую
листву. Она дрожала - это проснулся где-то там под  землею  крот-сейф.
Где он был точно, сам Иван не знал, чужим и  подавно  не  сыскать.  Но
выползти он должен был именно здесь.
    - Морока, - снова сказал вслух Иван. Перед глазами у  него  стояло
лицо батюшки. Не верилось,  что  здесь  такое  могло  произойти  столь
быстро, неожиданно. Это там, в чужих мирах, гибли один за  другим,  не
привыкать, но  ведь  здесь  Земля.  Путаница.  Мысли  путаные,  вялые,
глупые...
    Потом, потом!
    Листья задергались, затрепыхались, черный камушек ударил  Ивану  в
щеку,  земля  вспучилась,   разверзлась   -   и   из-под   нее   вылез
поблескивающий круглобокий "крот".
    Иван  выждал  минутку,  чтобы  поверхность  остыла,  поднес  руку.
Сферическая  крышечка  разъехалась  дольками-сегментами,   приоткрывая
яйцо.
    - Вот и все! - Иван сунул превращатель во внутренний кармашек.
    Задумчиво поглядел на "крота", будто тот был  живым,  одушевленным
существом. И побрел вон из леса. Он уже знал, что полетит  на  Гиргею.
Знал и другое - проиграть эту партию он не имеет права.


    И все же не побывать здесь он не  мог.  Не  узнают,  даже  если  и
выследили. А узнают - поглядим, кто кого. Иван отринул страх.
    Он стоял там, откуда начинал свой Путь  -  под  Золотыми  Куполами
Несокрушимой Святыни. Он просто стоял и молчал. Он  знал,  что  теперь
долго не бывать ему здесь. Он ощущал,  как  его  пронизывают  незримые
теплые нити, очищают его тело... нет, его душу, соединяют ее с  чем-то
большим, непостижимо  огромным.  Сохранить  эти  нити,  хотя  бы  одну
ниточку, удержать... тогда с ним ничего не случится.  Он  не  надеялся
встретить здесь самого Патриарха, такое случается раз в жизни.  И  ему
уже повезло однажды, второго раза не будет. Но  будет  всегда  иное  -
сопричастность, нет, просто прикосновение к Добру и Свету. И  ощущение
себя малой частичкой  этого  Света,  живым  квантиком  -  и  водной  и
корпускулой, которых ни один из приборов  не  нащупает.  По  образу  и
подобию!
    "Благословен  ли  мой  путь  как  преяоде  или  лишен  я   доброго
покровительства?"-  спросил  он  мысленно,  поднимая  глаза   к   лику
Всевышнего.
    Ответа не будет, он знал. Надо поумерить гордыню. Ответ  иридет  в
испытаниях, Бог со страждущими и претерпевающими. Он всегда с ними!
    Невольно сжал кулаки. Он не даст уничтожить этот свет. Он не  даст
уничтожить этот Храм, и  тысячи  других  он  не  даст  уничтожить.  Он
опередит их! Господи, ну благослови же!
    И вновь, как и давным-давно, в его прошлой жизни, еще до  Системы,
легкий лучик озарил лик, высветлил высокое чело. И вновь  Иван  словно
воспарим под куполом, утратил ощущение собственного тела.
    - Спасибо, - сказал тихо и как-то по-мирски.
    Он уходил быстрой, уверенной походкой. Не оборачивался на  Золотые
Купола. Но он видел их ослепительно-чистые блики -  они  освещали  ему
путь, торили дорогу.


                                * * *


    Дил  Бронкс  разыскал  его  сам.  Это  было   для   Ивана   полной
неожиданностью. Тяжеленная черная рука  легла  на  плечо  сзади.  Иван
оглянулся - и чуть не ослеп: улыбка Бронкса и прежде была лучезарной и
широкой, но теперь... огромный бриллиант сверкал  из  переднего  зуба,
отражая в своих гранях тысячи полуденных солнц.
    - Ваня, я пока ничего не решил, - заявил Дил с ходу,  предугадывая
вопрос, - мне есть что оставлять на  этом  свете,  понимаешь?  У  меня
жена, обсерватория и... еще кое-что.
    - На Гиргею я  пойду  один,  -  отрезал  Иван,  не  сводя  глаз  с
бриллианта, отмечая про себя, что ни один нормальный человек  не  стал
бы портить собственного зуба ради сияющей безделицы.
    - Ты  чертовски  изменился,  Ваня,  -  на  лице  у  Дила   застыло
замешательство, - ты был таким лет пятнадцать назад, на Гадре.
    - Глупости,  -  отрезал  Иван.  Ему  было  лень  рассказывать  про
Пристанище, откат, про всю эту жуткую тягомотину многопространственных
миров, успеется еще. - Мне нужна боевая капсула, Дил.
    - Прямо сейчас?
    - Чем раньше, тем лучше. Они уже где-то рядом...
    - Кто они? - в  глазах  Дила  сквозило  явное  сомнение  по  части
психического здоровья приятеля.
    - Узнаешь еще. Дашь капсулу или нет?
    - Дам! - выкрикнул Дил. - Потом догоню и еще  добавлю!  Ты  можешь
толком объяснить, что случилось?!
    Иван смотрел на  Бронкса  печально  и  отрешенно.  Он  видел,  как
постарел однокашник, бузотер и сорви-голова, видел седину  в  коротко,
под бобрик остриженных волосах,  видел  морщины  у  выученных  глаз  и
огромных губ. Он всегда думал, что  неграм  лучше  не  стареть,  негры
всегда должны быть молоды, старый негр вызывает жалость, он  похож  на
больного... нет, Бронкс совсем не стар, он парень еще хоть  куда!  Вон
лапищи какие! И глаза блестят - зачем его Таека одного  отпускает!  Но
хитре-е-ец!
    - Как твоя цепь поживает? - спросил Иван тихо.
    - Забыл, Ваня! - Дил немного опешил, но тут же взял себя в руки. -
Ты ведь оставил себе кусок?
    - Конечно. Только я, в отличие от тебя, не стал его  загонять,  не
тот случай.
    - Да ладно, я продал всего три звена. Видал камушек?  -  он  снова
осклабился бриллиантовой улыбкой. - Не хотел тебя расстраивать,  Ваня,
но... ведь ты мне сам обещал привезти чего-нибудь, ведь я  тебе  тогда
здорово помог, верно?!
    Иван похлопал его по локтю.
    - Помог, Дил, помог.  Без  твоего  возвратника  гнить  бы  мне  на
Хархане или в Пространстве. Я тебя даже спрашивать не  стану,  где  ты
его раздобыл, какие радетели  тебе  подсунули  эту  самоделку...  Меня
чудом вынесло, Дил! - По спине словно холодная змейка проползла, лучше
не вспоминать.
    - Главное,  вынесло,  Ваня!  А  я  на  эти  три  звена  еще   одну
обсерваторию купил, уже пристыковал,  понял?  Да  еще  наземный  пункт
слежения, и еще виллу в Греции. И на мелочи осталось!  -  Дил  щелкнул
языком. - Ваня, нам с тобой на  эту  цепочку  можно  всю  жизнь  жить,
кататься в  маслице  и  иметь  столько  девочек,  сколько  не  заездят
насмерть! А ты мне про какую-то Гиргею! Ваня, с такими денежками можно
на Земле местечко отхватить, да, можно и кое с кем потягаться, Ваня. А
чего, мы лыком, что ли, шиты, думаешь, всякие губернаторы-сенаторы  из
другого теста сделаны? Давай-ка присядем.
    Столик торчал прямо под пальмой. Три  полупрозрачных  стула.  Один
Бронкс  сразу  отпихнул  ногой  -  тот  отлетел,  перевернулся,  начал
съеживаться  в  псевдобиошар.  По   зеркальной   поверхности   столика
заскользили названия блюд и напитков. Бронкс щелкнул  пальцем.  Столик
погас. И из  его  внутренностей  выползли  два  хрустальных  бокала  с
прохладным морковным соком.
    - Пей!
    Сам Дил опрокинул оранжевое содержимое бокала  в  свою  непомерную
пасть тут же,  не  дожидаясь  особого  приглашения.  Иван  смотрел  на
хрусталь тоскливо, ему виделось иное.
    - Я неспроста тебя разыскал, Иван.  Выслушай  меня.  Одного  звена
цепи хватит на самую лучшую боевую капсулу с разгонниками. Но это  все
детство, мальчишество, поверь мне. Нельзя без конца мотаться  по  этой
проклятой черной пропасти! Ты знаешь, из чего сделана цепь?
    - Нет, - ответил Иван прямодушно, - не до ерунды всякой.
    - Такого металла нет на Земле, Ваня, - проговорил Бронкс  шепотом,
- такого металла нет во всей Федерации, его нет нигде...  и  не  может
быть, понял?!
    - Много чего не может быть, - философски заметил  Иван,  -  а  оно
есть. Я не собираюсь продавать цепь, это моя память,  Дил,  пусть  она
будет со мной.
    - Я сам все сделаю, тебе не придется  дергаться,  -  Бронкс  начал
спешить, он нервничал, видно, какая-то идейка  заела  его  совсем,  не
давала спать. - Это огромные деньжищи, Иван. С ними можно  начинать...
все! Это не просто богатство, понимаешь, это путь наверх, к власти! Ты
знаешь, что такое...
    - Брось!  -  С  лица  Ивана  сбежала  блуждающая  улыбка,  желваки
заиграли, заходили под кожей. - Ты не успеешь  ничего  начать,  ты  не
успеешь сделать и трех шажков по  ступеням,  ведущим  вверх.  Они  уже
рядом, понимаешь? Им нужна  одна  маленькая  дверка.  Может,  они  уже
приоткрыли ее, Дил. И еще - у них здесь есть свои!
    - На-ка, охладись! - Бронкс протянул бокал с соком.
    Иван отхлебнул  глоток,  другой,  Нет,  объяснять  бесполезно.  Ни
Бронкс, ни Серж Синицки, ни тем более Гуг его не поймут. И никогда  не
поверят. Его мог понять отец Алексий, только он. Но  батюшка  в  земле
сырой, не вернешь его, не воскресишь.
    - Ты хочешь многого достичь, Дил, да?
    - Да, Ваня! - Бронкс говорил открыто, искренне. - Я жадный,  Ваня,
я хочу многого, очень многого - я хочу, может быть, даже  больше,  чем
смогу проглотить. Но я хочу, понимаешь?! Я не могу сидеть под  пальмой
и ждать, когда сверху свалится  банан,  у  меня,  наверное,  что-то  с
генами, Ваня. Я очень жадный и я очень многого хочу!
    - А терять свое ты хочешь?
    - Свое не отдам, Ваня, не потеряю!
    - Тебя не спросят, Дил!
    - Глотку перерву!
    - Это не люди, понимаешь, С ними не придется драться, они раздавят
тебя как червячка, как слизня, прихлопнут как комара - походя, Дил.  И
все, чего ты достиг, что приобрел, станет золой.
    Дил Бронкс откинулся на спинку, задрал ноги,  расхохотался,  скаля
огромные белые зубы, сияя своим  бриллиантом,  тараща  глаза.  С  моря
налетел порыв прохладного ветра, донесло гомон чаек  и  запах  гниющих
родорослей, приторный и сладкий.
    - Нет ни на Земле, ни в Федерации никого, кто б мог раздавить Дила
Бронкса, десантника-смертника, который прошел  сквозь  ад  там!  -  Он
махнул поднятым большим пальцем в небо. В голосе звучали злые нотки. -
Не надо меня пугать. У меня еще крепкие кулаки. У  меня  есть  десяток
верных и смелых  парней.  Мы  же  кое-что  умеем,  Ваня,  ну  чего  ты
разбабился, нюни распустил?!
    - Слушай меня!
    Иван положил руки на стол. И уставился на приятеля.
    Он смотрел на него,  не  отрываясь,  прямо  в  черные  маслянистые
зрачки. Он говорил с ним иным языком - языком, в котором нет слов.  Он
видел, как зрачки Бронкса расширяются еще больше, как начинает  в  них
светиться ужас, как дрожат веки и текут капли пота со лба и щек.  Иван
бессловесно и беспощадно вбивал  в  мозг  Дила  психообраз  Системы  и
Пристаиища. Это было страшно,  это  требовало  не  только  возврата  в
преисподнюю, но и чудовищного напряжения. И все-таки он обязан был это
сделать. Еще, еще немного. Еще немного!
    Бронкс встряхнул головой, прикрыл глаза своей черной лапищей. Тело
его как-то сразу оплыло, стало бесформенным.
    - Хватит, - простонал он, - хватит, Иван!
    Наглая чайка с истошным криком  пронеслась  над  самыми  головами,
выписала немыслимый пируэт и снова ушла в морскую синь, белой  молнией
над  волнами.  Иван  вытер  лоб.  Неторопливо  допил  прохладный  сок.
Поставил бокал на столик - тот через несколько секунд съежился, стекся
в дрожащую прозрачную пирамидку  и  пропал  в  чуть  менее  прозрачной
поверхности. Вот  тебе  и  Хрусталь!  Иван  не  очень  любил  все  эти
новшества, он уважал вещи старые и добротные.
    - Этого не может быть! - просипел очухивающийся Бронкс.
    - Ты видел это.
    - Паранойя!
    - Я тоже так думал.
    - Во всей Вселенной, Иван, нет такой злобы и ненависти, ты  знаешь
это не хуже моего! Мы протопали Пространство от края до края, там  нет
этого.
    - Ты забыл, я пришел из Иной Вселенной.
    - Да-а...
    Дил Бронкс был в растерянности. Он не видел того, что видел Иван в
Пристанище и на Хархане. Но он ощутил тот Мрак, что стремительно  полз
к Земле,  почти  накатывался  на  нее.  И  это  было  невыносимо,  как
невыносимо человеку, ощущающему себя здоровым, счастливым,  беспечным,
вдруг узнать, что он смертельно болен, что  остались  считанные  часы,
что  это  подступает  неотвратимый,  безжалостный  конец.  Конец  всех
надежд, радостей,  тягот,  забот,  удовольствий,  стремлений...  конец
всего. Бронкс знал, спроектировать психообраз нельзя, нельзя придумать
его и породить из мозга, из фантазии, из ничего, он - всегда отражение
реальности. Может, больной реальности?! Может, больной  разум  все  же
способен...
    - Нет, Дил, я не сбрендил, ты это хорошо знаешь! - сказал Иван.  -
Ну, а теперь решай - с кем ты?
    - Я дам тебе капсулу, самую лучшую капсулу! - Он умолк на  минуту.
Потом спросил неожиданно, в лоб: - Когда?!
    - Не знаю, - ответил Иван. - Может, сегодня, может,  через  месяц,
через год... а может, они пришли еще вчера. Не знаю, Дил.
    - Ладно, дружище. Дай мне хотя бы пару недель.  Мне  надо  уладить
свои дела.
    - Когда можно забирать капсулу?
    - Бери хоть сегодня, - Бронкс понизил голос до шепота, он не любил
отступать, сдавать  позиции,  -  и  все  же,  Ваня,  оставь  мне  хоть
крохотный шансик, ну пообещай хотя бы!
    Иван широко улыбнулся, пригладил рукой длинные волосы, которые  он
все собирался остричь, кивнул.
    - Твоя взяла, Дил,  -  проговорил  он,  щуря  глаза,  -  ежели  мы
выстоим, займемся твоим делом, где наша не пропадала. Только...  -  он
вновь стал серьезен, - только без лишних слов, ты меня понимаешь?
    Бронкс не удостоил его ответом.
    Они понимали друг друга с полуслова.  И  все  же  они  были  очень
разными.  Ветер  нагнал  огромное  кучерявое  облако.  Тень  упала  на
полупрозрачный столик. Иван вглядывался в его поверхность, все пытался
уловить смысл меняющихся линий, наплывов, затемнений и проблесков  там
внутри. Досмотрелся до того, что - вот мелькнул вроде  бы  разлапистый
хвост, блеснуло чешуинкой, изогнулся костистый хребет... нет,  это  от
перенапряжения. Он встал.
    - Слушай, Дил, - сказал, расстегивая еще одну пуговицу на  рубахе,
- попроси своих ребят, чтоб в капсулу положили все необходимое, ладно?
    - Обижаешь, Ваня! - Дил снова сверкал своим бриллиантом. Но  голос
у него малость  подсел  все  же,  появилась  хрипотца  и  уверенности,
металла стало поменьше. - Ты знаешь, какое у меня  осталось  ото  всей
этой бодяги впечатление, а?
    - Какое?
    - Был ты, Ваня,  один  трехнутый.  А  теперь  нас  двое  таких,  с
поехавшей крышей... Ладно, ладно, не закипай. Недельку ты мне дал. Как
перед казнью, последнее желание, текут часы-минутки. Раньше не терзай.
    - За неделю я могу не обернуться. Но ты без меня никуда не суйся.
    - Не буду, - согласился Дил.
    - Может, с кем из ребят поговоришь...
    - Гиблое дело.
    - Попробуй. Нужно человек семь-восемь, не больше.
    - И куда?
    - Маршрут отменный - Калифорния, Триест, Антарктика - сам  знаешь,
курорты. Потом и подальше махнем... - он прервался. - Кстати, Дил,  ты
ведь теперь большой мастак по радиоастрономии и всяким таким  штучкам,
да?
    - Есть немного, - согласился Дил Бронкс.
    - Ответь, что такое невидимый спектр?
    - Ваня, ты заболел или память у тебя отшибло, любой школяр скажет,
что глаз видит не во всем диапазоне...
    - Заткнись! Я про другое, при чем  тут  школьные  премудрости!  Во
Вселенной есть Невидимый Спектр, в который можно  входить,  в  котором
все видится иначе... этого не описать на земных языках,  Дил,  там,  в
черной Пустоте - сказочные миры, сверхсложные, невероятные.
    - Не знаю, не морочь мне голову, Ваня, ни в один радиотелескоп  ты
ни хрена сказочного не увидишь, это я тебе могу  сказать  точно.  Пить
надо на работе поменьше, особенно в космосе.
    - Ты знаешь, я не пью! - Иван перестал понимать шутки. Ему  сейчас
нестерпимо  хотелось  поговорить  с  сельским  священником,  с   отцом
Алексием. Тот бы не стал скалить зубы и хохмить. Хватит  уже,  хватит,
нельзя хохотать, стоя над пропастью!
    - Ну, давай руку. Мне пора.
    - Ты куда сейчас? - спросил Иван.
    - Мой возвратник всегда при мне. Стартовать будешь с Дубля?
    - Да.
    - Тогда на вот, держи, -  Бронкс  задрал  широкий  рукав,  отцепил
черный ремешок. - Нажмешь один раз. Ничего  не  меняй.  Капсула  будет
готова к вечеру.
    - А ты как же?
    - А я вот так!
    Иван услышал тихий писк - так мог пищать только фирменный,  мощный
возвратник неограниченного радиуса действия.
    - Красиво живешь, Дил, - сказал он с наигранной завистью.
    Но Дила Бронкса рядом с ним уже  не  было.  Как  появился,  так  и
отбыл. Ну и пусть, у каждого свои манеры. По-настоящему к  путешествию
на Гиргею надо было бы основательно подготовиться,  вспомнить  старое,
войти в роль тут, на Земле. Нет! Это раньше так можно было  готовиться
перед Дальним Поиском, перед очередной геизацией.  Раньше  много  чего
можно было.
    Иван оторвал глаза от меняющейся поверхности столика. И заметил на
себе чей-то пристальный взгляд. Он давно  ощущал  спиной  направленную
неприязнь. Но не придавал значения, разные люди, всегда кому-то что-то
или кто-то не по душе. Но не до такой же степени... Худощавый паренек,
через два столика, за  третьим,  потягивает  зеленое  энгорское  пиво.
Наводит?.. Да, наводит!!!
    Иван рухнул под  стол,  вздернул  голову  к  небу  -  он  успел  в
последний миг, увернулся. Еле  приметное  сизое  облачко  застыло  над
стулом, там, где только что была его голова.
    Сканнатор! Они работают, внаглую, чересчур самоуверенно.
    Теперь он видел и второго, точнее, вторую - вон,  сидит  красотка,
смотрится в кругленькое зеркальце, мажет губки, косит  на  него.  Она!
Такие штуковины вышли из моды лет двадцать назад, это не пудреница, не
черт ее знает какая женская бирюлька, это сканнатор! Облачко  медленно
пошло вниз. Ивану стало холодно, промедли он миг - и сидел бы сейчас с
парализованным мозгом, из которого эти двое считывали бы все подряд...
нет, не они, они лишь передатчики, ретрансляторы. Они лишь ноготки  на
щупальцах тех, "серьезных"! Они нашли его. Как некстати! Иван, в  долю
секунды прокрутив все это в голове, успел даже усмехнуться  над  самим
собой. Конечно, такое всегда некстати!
    Он видел, как окаменели лица у обоих. Видел, как повернулись в его
сторону еще трое отдыхавших здесь, в оазисе тишины и неги.
    - Эй, приятель, вам нужна помощь? -  крикнул  какойто  подвыпивший
мужик в цветастой майке.
    - Нет, спасибо, - Иван приподнялся, стряхнул пыль с брючины, - все
в порядке, мне уже лучше.
    Надо было что-то делать. Он  знал,  худощавый  вот-вот  нажмет  на
спуск. Что там у него - пистолет? парализатор?  инъектор?  Но  главный
здесь не он, что бы там у него ни было. Главная  она!  С  ней  и  надо
разобраться сперва. Он нарочито повернулся к худощавому,  но  тут  же,
крутанувшись на месте, сделал три быстрых шага к красотке и ухватил ее
за длинные черные волосы. Сканнатор уже  был  в  его  руке  -  тяжелый
полушар с вмонтированным в крышечку зеркальцем, примитив!
    - А ну полегче! - к нему бежал мулат в голубых плавках, с огромной
золотой серьгой  в  ухе.  Заступник!  С  такими  всегда  тяжело,  ведь
правы-то они.
    Но Ивану не пришлось оправдываться. Мулат рухнул замертво -  пуля,
предназначавшаяся Ивану, вошла ему в шею, сзади, вырвала кадык.  Кровь
брызнула на столик. И тут же пропала - поверхность  впитывала  в  себя
все капли,  крошки,  брызги,  это  была  самоочищающаяся  многослойная
скатерть - вещь модная, но нужная.
    Вторая  пуля  расщепила  спинку  стула.  Третьей  Иван   не   стал
дожидаться. Красотку, притихшую с перепугу, он сбросил наземь. Прыгнул
к худощавому, вышиб из руки пистолет, ударил в челюсть - не рассчитал,
паренек оказался хлипким, отключился. Теперь жди, когда  он  придет  в
себя и с ним можно будет побеседовать по душам. Нет, ждать нельзя! Ему
сейчас вообще слишком много нельзя, особенно  устраивать  потасовки  в
общественных местах, ведь он здесь как на  ладони.  Плевать!  Вон  как
смотрят, толстяк в цветастой майке вот-вот завизжит. Нет, пора  отсюда
уходить.
    - Ничего, ты у меня прочухаешься быстро!
    Дисколет  стоял  в  двадцати  метрах.  Иван  подхватил   паренька.
Нагнулся было за красоткой. Но та вдруг ожила, забилась,  задергалась,
закричала истерически - припадок, это был самый настоящий припадок,  с
такими связываться нельзя. Черт с ней!
    - Держи его! Хватай!!
    Иван вбросил худощавого внутрь как куклу. Оглянулся.
    Черноволосая красотка все еще билась в судорогах. Наркоманка. Трое
бездельников глазели на нее. Никто не гнался вслед, но где-то  стонала
сирена, кто-то дал сигнал. Пора!
    На высоте в полкилометра, далеко в море он открыл нижний  грузовой
люк. Пнул паренька ногой.
    - Антигравы есть?
    Тот покачал головой.
    - Вот и хорошо, - Иван отечески  улыбнулся,  -  щас  я  тебя  туда
отправлю. Плавать умеешь?
    Парень затрясся, снова закатил глаза. Его побелевшие  руки  нервно
нащупывали, за что бы ухватиться, но пол был гладкий.
    - Я не сам, - лепетал он бессвязно, - я только прикрывал, я только
наводил. Вот - все,  что  они  мне  дали!  -  Он  вытащил  из  кармана
жиденькую пачечку евромарок. - Это все она.
    - Ну, а стрелял зачем? - поинтересовался Иван. - Это тоже она дала
такую установку, она приказала?
    - Нет, - сознался парень,  его  трясло  еще  сильней,  он  не  мог
удержать головы, бился ею об пол. - Я испугался.  Она  говорила  -  не
стрелять, но я испугался. Я и сейчас боюсь, я  ее  боюсь,  она...  Она
подчинила меня, у нее аппарат! Она уже пробовала на мне, два  раза!  Я
не хочу больше! Не хочу!
    - Да успокойся ты, что случилось!? - Иван не мог ничего понять.  -
Не трону я тебя, не выброшу...
    Глаза у парня остекленели неожиданно - это были не его глаза.  Они
налились кровью, все лицо его вдруг  сделалось  багровым.  Он  уже  не
трясся, он вставал.
    - Что с тобой, малыш?!
    Иван тоже привстал.
    С неожиданным остервенением,  непонятной  дикой  злобой  худощавый
Просился на  Ивана.  Зомби!  Они  управляют  им.  Гады!  Нелюди!  Иван
увернулся. Но цепкая рука  выдрала  клок  из  рубахи,  ободрала  кожу.
Парень   развернулся   и   снова   бросился   на   Ивана.   Это    был
запрограммированный, обездушенный убийца -  он  стал  таким  прямо  на
глазах.
    Надо бить. Бить - и он  придет  в  себя.  Этого  еще  не  хватало.
Заботиться об этом подонке,  беречь  его  жизнь?  Иначе  нельзя.  Иван
трижды уворачивался, потом сбил парня  с  ног,  отбросил  к  стене,  к
переборке. Дисколет шел на  автопилоте,  но  его  немного  бросало  из
стороны в сторону от их возни.
    Успокоить и обезвредить убийцу-зомби не так-то просто.  Иван  знал
это. Приемы, которыми можно было отключить на несколько минут обычного
человека, на зомби не действовали. Его можно было только убить. Или...
Иван выждал удобный момент  и  во  время  очередного  броска,  ухватил
худощавого за руку, вывернул ее до хруста в  плече.  То  же  самое  он
проделал и с другой рукой, потом загнул к позвоночнику обе ноги, кисти
и лодыжки спутал ремнем, выдернутым из брюк худощавого. Поза, конечно,
не самая удобная. Но придется ему потерпеть немного,  тем  более,  что
сейчас этот  малый  в  бесчувственном  состоянии,  он  потом  даже  не
вспомнит, кем был, что делал.
    - А охладиться тебе бы не помешало!  -  Он  с  тоской  поглядел  в
распахнутый люк. Солнце  скользило  бликами  по  синеве  моря,  бежали
тонюсенькими ниточками  белые  барашки-бурунчики,  окаемы  терялись  в
дымке и не было видно берегов - двести  миль  до  ближайшего,  доплыть
тяжеловато будет. Эх ты, стихия поднебесная! Глубота  ты,  глубота,  -
окиян-море!
    Он  закрыл  люк.  Придется  немного  повозиться  с  малым,   авось
пригодится еще, не зря же он его  тащил  на  себе,  проще  было  сразу
бросить.
    Зомби  рычал  и  исходил  желтой  пеной.  Говорить  с   ним   было
бесполезно.


    Венеция, старая нетронутая Венеция, проявилась из дымки  сказочным
миражом. Иван резко пошел на  снижение.  Здесь  у  него  был  надежный
человек. Здесь вообще было  нечто  такое,  что  грело  душу.  Венеция!
Город, заложенный в седой древности его предками, славянами-венедами -
еще в те времена, когда  европейские  варвары  бегали  в  шкурах  и  с
дубинами  в  руках,  охотились  друг  на  дружку,  чтобы  полакомиться
человечинкой. Земли предков, Срединное море, Расения-Этрурия,  Эгеида,
Балканы, Реция-Росия, Малая Азия... и вверх, на север по Лабе-Эльбе  -
все исконные земли росичей, предков. Сейчас тут живут иные  племена  -
германцы, греки, которых скорее можно  называть  турками,  италийцы...
это все пришлые, каких-то два-три тысячелетия назад было все иначе,  а
если взять пять-шесть, так и  вообще  трудно  вообразить.  Так  всегда
бывает в истории, жил один народ, одно племя, потом  ушел  или  вымер,
пришло племя новое. И все равно у Ивана всегда замирало  сердце  -  он
душой ощущал связь с теми, кто лежал в этой земле,  тысячелетиями  она
копила в себе останки его предков. Это они взывали к  потомкам,  тихо,
безгласно, настойчиво. Россия! И здесь Россия - Великая Святая Русь.
    Пусть сейчас здесь живут люди другие, пусть им счастливо и  богато
живется. Но память есть память, от нее не избавишься.
    Ивану вдруг привиделось, что  летит  он  над  краями  московскими,
владимирскими... а их населяют иные племена, что  и  оттуда  ушло  его
племя - ушло куда? может, в землю? может,  растворилось  в  пришедших?
Так было здесь. Так может  случиться  и  там.  И  только  земля  будет
хранить  истлевающие  останки.  Новые  племена  сотрут  чужую  память,
забудут, кто им дал язык, слово, образ, как забыли римляне и италийцы,
что им дали все расены, что это они, предки росичей, вывели из дикости
племена незнаемые и темные.


    Древняя, древняя матушка-Русь! Ты дала жизнь, слово, мысль Европе.
Азии, Индии... Ты породила величие древних цивилизаций, вынянчила  их,
выпестовала. Ты ушла на Восток,  затаилась  в  лесах,  отмахиваясь  от
наиболее прытких из выкормышей твоих, приходивших к  тебе  с  огнем  и
мечом. Это был твой Путь! Твоя Схима. Твой Крест. И все, что сверху  -
так и лежит поверху, поверхностное есть, ты  же  во  глубинах,  ты  во
всем: в этих горах и долах,  недрах  и  пещерах,  водах  и  огнях,  ты
растворена в этом воздухе, во всем. Оттого и щемит  сердце  у  каждого
русского!   Оттого   и   тянет   сюда   словно   магнитом.    Колыбель
индоевропейской,  древнейшей  на  Земле  цивилизации  расенов-росичей.
Тысячелетия невостребованной, замкнутой на таинственные замки  памяти)
тысячелетия загадок и умолчаний, пелены и  недоступности.  Тысячелетия
Великой непостижимой России!


    Иван сбросил худощавого на давно  некрашенную  крышу  приземистого
домика возле самого берега. Спрыгнул сам.  Дисколет  поурчал  немного,
вздрогнул и отправился восвояси, на базу - пара монет,  оставленных  в
приемнике "малого мозга"  вполне  удовлетворили  его.  Перед  тем  как
выпрыгнуть, Иван бросил на пультик  черную  гранулу  -  средство  было
надежным, через минуту газ выест внутри дисколета все следы и при этом
ничего не повредит. Им не удастся засечь его во второй раз!
    Луиджи наверное спал. Иван снова ударил ногой по гулкой  старинной
трубе, но как и прежде никто не отозвался.
    - Отпустили бы вы меня, - неожиданно попросил связанный. Он пришел
в себя и казался вполне безобидным человеком.
    - Отпущу, - заверил Иван самым серьезным образом, - при первом  же
удобном случае.
    С пятого захода старик Луиджи выбрался через  обитую  проржавевшей
жестью дверцу наверх. Был он явно с похмелья, растрепан, зол и дик.
    - Щас мы разберемся, какая  каналья  испытывает  мое  терпение!  -
ворчал  он  нарочито  грозно,  мешая  итальянский  с  новонемецким.  -
Разберем и надерем уши паскуднику!
    Луиджи Бартоломео  фон  Рюгенау,  измельчавший  отпрыск  старинных
родов, пять лет торчал на Ицыгоне и  периодически  откачивал  Ивана  с
Хуком Красавчиком, которых биокадавры  вытаскивали  из  Внешних  Труб.
Цель поиска была неясна. Но Иван уже  не  хотел  останавливаться.  Эти
Трубы  могли  доканать  любого  десантника,  вот  только  ответов   на
поставленные вопросы они не давали. Кто их соорудил? Когда?  Зачем?  И
что это вообще за сооружения?! Ни один из автоматических зондов,  даже
сверхпроникающих, не вернулся из труб. Автоматика и электроника глохли
в них. Трубы принимали и  отпускали  только  живое.  По  ним  ползали,
бродили, в них летали жуткие существа - вне всякого сомнения разумные,
но неуловимые и не идущие на контакты. И главное. Трубы куда-то  вели,
существа  откуда-то  приходили...  Сектор  Ицыгона   был   блокирован,
отгорожен, закрыт всеми видами силовых полей. Но  существа  в  Трубах,
открытых со всех сторон, переплетеных безумным плетением, возникали  и
появлялись невесть откуда!  Поговаривали  об  угрозе  и  прочих  таких
вещах, но разговоры оставались разговорами,  а  дело  не  прояснялось.
Кроме Труб на Ицыгоне были аборигены, они никогда не лазили  в  Трубы.
Зато они все время лезли на станции слежения. У аборигенов была добрая
традиция красть все подряд. Больше всего они любили красть людей. Иван
собственными глазами видел шестерых своих знакомых в Янтарном  зале  -
Высшем Святилище Ицыгона. Все шестеро просвечивали сквозь трехметровый
слой прозрачнейшей янтарной смолы и казались вполне  живыми.  Лица  их
были искажены гримасами непередаваемого  ужаса,  рты  разинуты,  глаза
выпучены. Там было много  и  других,  очень  много,  наверное,  капище
существовало давно.  Объяснять  аборигенам,  что  они  не  правы  было
бесполезно. Наказывать их  -  тем  более,  если  аборигены  кого-то  и
уважали, любили, боготворили, так это были люди. Они боготворили людей
настолько, что дедали из них богов - не потом, когда-нибудь, а  сразу,
немедленно.
    Земная миссия терпела, уважая святыни аборигенов и  их  верования.
Даже  достать  несчастных  из  янтаря  не  было  возможности   -   при
фантастической  набожности  аборигенов  это  стало   бы   циничнейшим,
немыслимым  кощунством,  весь  мир  и  покой   тотчас   бы   оказались
порушенными.
    Иван по простоте своей сокрушил идиллию. Это получилось  случайно.
После того, как Луиджи оживил его в последний раз и  дал  недельку  на
восстановление, Иван понял, что возня с Трубами бесперспективное дело.
Что-то внутри у него перевернулось, начал расти черный комок неприязни
ко всему этому  ненормальному  Ицыгону.  И  поэтому,  когда  санитарка
Сонечка примчалась в палату с  визгом  и  писком,  размахивая  руками,
указывая в сторону Скалистых Озер, Иван не стал рассуждать -  он  взял
плазмомет, два парализатора и голышом  сиганул  в  "веретено".  Машина
была зверь-птица! И  потому  ему  пришлось  еще  немного  подождать  у
Нижнего входа в Святилище. Он не ошибся: из-за развалин прямо на  него
перли два аборигена - четверолапые, шипастые, с пучками  щупальцев  на
загривках, пылающими желтыми глазищами и  носами-трубками.  В  бокобых
суставчатых крюколапах они  дожали  извивающегося  врача  станции  У-П
Луиджи Бартоломео Орбатини фон Рюгенау. Иван отбросил оружие, вышел на
дорогу. Он бил аборигенов смертным боем. Он их  искалечил,  изуродовал
до неузнаваемости, несмотря на  то,  что  они  и  так  были  страшными
уродами. Иван просто ве хотел, чтобы в янтарной смоле застыл  седьмой,
тем более, чтобы этим седьмым оказался врач,  много  раз  выхаживавший
его, возвращавший жизнь.
    Ивана вышибли с Ицыгона. Луиджи после этого случая запил  горькую,
развелся, опустился  -  что-то  у  него  внутри  лопнуло.  Но  он  был
благодарным человеком, он знал, что  по  гроб  жизни  обязан  Ивану  -
янтарь не Труба, даже если вытащишь, не откачаешь. Луиджи  вернулся  в
родную Венецию,  там  и  осел  в  одиночестве  и  внезапно  накатившей
старости.
    Иван смотрел на старика, и слеза наворачивалась  на  глаза,  горло
перехватывало.
    - Вот я вам щас... - Луиджи уже поднял свою железную клюку. Но тут
взор его прояснился, голова затряслась, ноги подогнулись - и он упал.
    Иван еле успел подхватить старика, усадил прямо на выступ трубы.
    - Не  ожидал?  -  спросил  он  грубовато,   вместо   того,   чтобы
поздороваться.
    - Тебя ж убили, Иван? - Луиджи перешел на русский.
    Но  говорил   с   сильным   акцентом,   наверное,   давненько   не
практиковался.
    - Кто это меня убил?
    Лукджи  поднял  глаза  кверху,  намекая  на  нечто,  таящееся   за
облаками. Гдаза  у  него  были  налитыми,  кровавыми.  Изо  рта  несло
многолетним перегаром. Ивану опять стало тоскливо - ну почему?! почему
вдруг судьбина такая горькая у поисковиков: или смерть,  или  безумие,
или калекою на всю жизнь, или пропойцей, он не мог привести  почти  ни
одного примера, когда  поисковик,  бросивший  цело,  выходил  в  люди,
пробивался наверх, или хотя бы  доживал  в  благополучии  свой  земной
срок. Беда! Непонятная, общая беда, до которой никому нет  дела.  Иван
слышал, что прежде, много лет назад  так  же  кончали  жизнь  ветераны
земных войн, про них все забывали, они или  уходили  воевать  в  новые
места, или гибли, спивались, сходили с  ума.  Непостижимо!  Лучшие  из
лучших, самые здоровые и крепкие, самые сильные и умные!  Эх,  Луиджи,
Луиджи!
    - Ну, слава пресвятой Деве Марии, рано я тебя похоронил.  Давай-ка
обнимемся!
    Они надолго застыли. Наверное каждый вспоминал то старое, от  чего
невозможно избавиться, Ицыгон, Трубы, станцию, погибших ребят.
    - Нет, Луиджи, не время! Потом! - Иван отстранился. - Я к тебе  на
минуту. Выручишь?
    - Не отпущу, - зло ответил старик, - даже не говори!  Пошли  вниз.
Там у меня на столе как  раз  скучают  две  бутылочки  хорошей  водки,
вашей, Иван. Надо отметить такую встречу!
    Иван заглянул в  красные,  обагренные  муками  и  выпивками  глаза
Луиджи, глубоко заглянул. И Луиджи все понял.
    - Обижаешь, Иван, - проскрипел старик, - ну да не  привыкать  мне,
говори - чего надо, с чем пожаловал?
    Иван махнул рукой в сторону связанного.
    - Видишь этот мешок с дерьмом?
    - Не слепой покуда.
    - Его  надо  сохранить,  Луиджи.  Это  одна-единственная  виточка,
понимаешь?
    - Сколько?
    - Неделю, две... от силы три.
    Луиджи повернулся к худощавому.
    - Как тебя зовут ублюдок? - спросил он по-испански.
    - Умберто, - ответил парень.
    - Слушай, Умберто, - проговорил старик, - я хотя  и  давал  клятву
Гиппократа, но если ровно через три  недели  мой  друг  не  придет  за
тобой, я положу  тебя  в  мешок  с  добрым  камнем  на  пару  -  и  ты
отправишься исследовать основания свай, на  которых  стоит  моя  милая
Венеция, понял?
    Парень не стал отвечать, он был хмур и бледен.
    - Вот деньги, - Иван протянул несколько банкнот.
    - Да брось ты, - Луиджи Бартоломео Орбатини фон Рюгенау отвернулся
от того, кого прежде сам  возвращал  к  жизни,  с  неожиданной  силой,
сноровисто подхватил связанного и сбросил его вниз, под крышу, прямо в
тот лаз, из которого выбрался на свет Божий. - Что я, не прокормлю эту
падаль?  До  встречи,  Иван,  надеюсь,  через  пару  неделек   ты   не
побрезгуешь беседой со стариком! Пошли! Или ты собираешься  оставаться
на крыше?
    - Меня никто не должен видеть, - сказал Иван. - Не беспокойся  обо
мне.
    - Ну, как знаешь.
    Задребезжала ржавая жесть, дверца упала.
    Иван  сполз  по  стене.  Перешел  через  два  канала  по  узеньким
мостикам, выбрался на берег, прошел квартал,  Другой,  и  затерялся  в
толпе.
    Больше всего ему не хотелось тащиться  в  Триест.  Воспоминания  о
диких  попойках,  мордобоях  и  прочих  мерзостях  наждаком  продирали
растравленную душу. И все же через полчаса после прощания с Луиджи  он
стяял на углу площади Процветания и бульвара  Желтых  Роз.  Оставалось
сделать несколько шагов. Адреса надежные, Гуг не стал  бы  подставлять
своего друга. Вот только если их всех накрыли... нечего  гадать.  Иван
шагнул за угол, распахнул дверь, скрылся за ней - всего лишь  миг.  За
ним никто не следил, никого поблизости не было, хотя всякое бывает. За
дверью таилась еще одна  -  решетчатая,  узорная  с  овальной  кнопкой
старинного звонка. Иван нажал, но вместо дребезга дверь раскрылась,  и
он прошел во внутренний дворик - над головой засияло безоблачное небо,
пахнуло запахом роз. Тут все пропитано этим пряным навязчивым запахом,
аж тошнит от него.
    - Вы что-то хотели? - из ниши в  стене  вышел  молодой  человек  в
красной  рубашке  поверх  белой  короткой  юбочки  с  вышитой  золотом
монограммой. Иван терпеть не мог этой идиотической молодежной моды, но
вида он не показал.
    Надо было говорить напрямую. Иначе он и не мог.
    - Гуг Хлодрик дал мне этот  адрес.  И  сказал,  что  здесь  всегда
помогут.
    - Надо спуститься вниз. Там надежней, - молодой человек улыбнулся,
сверкнув заостренной стальной коронкой - это была отличительная  черта
членов  Гугова  клана,  Иван  все  вспомнил,  значит,  он  не  ошибся,
значит... Молодой человек продолжил резковато:  -  Там  спокойней.  Да
и... если вы не тот, за кого себя выдаете, вам там  придется  остаться
навсегда. Пойдемте?
    - Да, - обрубил концы Иван.
    Лифт спускался долго. Но никакой это был не лифт. Иван сразу понял
- камуфляж. Это кабина продольных перемещений. Куда они  волокут  его?
Может, Триест уже не наверху, может,  они  под  морем?  Спрашивать  не
годится, недоверчивых не уважают. Иван молчал.
    Дверь распахнулась в темноту и сырость.  Опять  подземелья,  опять
трубы, заброшенные коммуникации, позабытые ходы-выходы!
    В мрачной комнате с низким потолком сидели  двое.  И  смотрели  на
экран - отслеживали весь  их  путь,  Иван  сразу  понял  это.  Молодой
человек в юбочке обратился к плешивому толстяку.
    - Ганс, проверь этого парня.
    - Может, сразу шлепнуть? Так надежнее! - предложил сутулый блондин
с наколкой у виска. Наколка была русской: православный крест  и  буква
"В". Но говорили все на новонемецком.
    - Буйный тебе разъяснит, что надежно, а что нет, - сказал плешивый
толстячок в зелено-желтом джинсовом костюме с  кожаными  заплатами  на
локтях и коленях, Ганс.
    - Буйный никогда не вернется, болван! - отрезал сутулый.
    Они долго молчали. Иван тоже не решался нарушить молчание.
    Наконец Ганс указал на кресло в углу комнаты.
    - Садитесь!
    Иван подчинился. Огромный колпак накрыл его полностью, погрузил  в
черноту.
    - Ага-а!!! - завопил вдруг сутулый, будто не было преграды,  будто
он стоял за спиной. - Чего  это  у  него-о?!  Отвечай,  падаль!  Ганс,
снимай колпак, его надо кончать!!!
    - Что у вас в кармане, верхнем,  внутреннем?  -  спокойно  спросил
Ганс.
    - Яйцо-превращатеяь, подарок Гуга Игуифельда Хлодрика  Буйного,  -
напрямую ответил Иван.
    Сутулый затих, но было слышно,  как  он  суетно  и  нервно  сопит.
Больной. Наркоман. Иван навидался таких. Но сейчас он был  в  руках  у
этих негодяев, ничего не поделаешь, только они могли ему помочь.
    - Это он, - выдал наконец Ганс. - Хватит  ломать  комедию.  А  ты,
Костыль, успокойся. Гуг вернется, он тебе почистит харю.
    Сутулый огрызнулся, затих.
    Колпак вместе с чернотой ушел вверх.
    - Говорите, - предложил молодой человек.
    Иван  огляделся  по  сторонам,  будто  отыскивая  более   солидную
публику, ну, хотя бы гуговых заместителей, ему был не  интересен  этот
щегленок в юбочке, юнец с крашенными волосами.
    - Здесь никого больше нет и не будет, - предупредил гостя Ганс,  -
все заняты делом, они далеко, понимаете?
    - Нет, я в этих делах не разбираюсь,  -  ответил  Иван,  -  но  вы
должны мне помочь. И  Гугу  Хлодрику  тоже...  Мне  нужны  точные  его
координаты на Гиргее, вам они должны быть известны,  Мне  нужна  самая
полная информация о нем, его вещи - вы понимаете, о чем я говорю?
    - Догадываемся, - тихо произнес плешивый Ганс.  -  Я  не  стал  бы
открываться  никому  другому.  Но  вам  скажу.   Группа   освобождения
готовится уже полгода. Это не так просто. Мы вложили в дело две  трети
всех запасов.  Но  акция  намечена  на  декабрь,  понимаете?  Придется
потерпеть.
    - У меня, к сожалению, нет  столько  времени.  Сегодня  вечером  я
ухожу на Гиргею.
    Иван говорил размеренно, ровно, без нажима. Он не любил повторять,
разжевывать.
    - Его надо убрать, - вновь предложил сутулый Костыль. - Он  сорвет
акцию, он угробит дело.
    - Я семнадцать раз был на Гиргее. Я начинал ее геизацию, дружок. Я
пойду на нее в восемнадцатый раз. И я вернусь с Гугом.  Без  него  мне
нечего делать на Земле. Гуг обещал мне в случае чего  не  меньше  трех
сотен крепких и толковых ребят, готовых  на  все,  ясно?  Мы  с  Гугом
кровные братья, мы гибли с ним вместе,  и  вместе  воскресали.  А  вам
одним не хрена делать на Гиргее! Вы можете готовиться еще два года, но
у вас ни черта не получится. Кто из вас там был?
    - Вон, Костыль! - ответил молодой в юбочке.
    - Какой уровень?
    - Двенадцать дробь тридцать один ИК, четырнадцатая зона.
    - Общая зона?
    - Да.
    - А Гуг торчит на самом дне, верно я говорю?
    - Верно, - ответил Ганс, - мы  дадим  его  точные  координаты.  Он
обернулся к двоим другим: - Он не врет, он сделает все... а мы  пойдем
с ним, поможем.
    - Нет! - отрезал Иван. - Вы все запорете.
    - Шустрый малый! - взъярился Костыль.  -  Ты  откуда  такой  умный
выискался?
    - И еще мне нужны его вещи! - заявил Иван, не  реагируя  на  слова
сутулого.
    - Круто загнул...
    - Гуг  запретил  их  даже  показывать,  он  велел  хранить  их,  -
скороговоркой выпалил Ганс. Он был в растерянности. Он прощупал Ивана,
убедился на все сто, что это не агент Европола, не провокатор, что это
один из самых близких Гуговых друзей, но... приказ босса  есть  приказ
босса.
    - Я с ним поговорю сейчас по-свойски! - В мосластой  лапе  Костыля
сверкнул  изогнутый  нож.   Лезвие   сверкало   розовым   пламенем   -
агаролийский титан, режет сталь, раны от него не заживают никогда.
    Иван, не поворачивая головы, перебил кисть сутулому.
    Нож вонзился в каменный пол. Юноша в юбочке спрыгнул со стола,  на
котором сидел. Ганс упер  руки  в  бока,  обе  кобуры  на  его  бедрах
поползли вверх - автонаводка, психокоманды. Нет, он не  посмеет.  Иван
ждал.
    - Ну хватит уже!
    Стена ушла вверх, будто ее и не  было.  Свет  резанул  по  глазам.
Седой полноватый мужик в  серебристом  комбинезоне  недовольно  кривил
нижнюю губу, изуродованную длинным шрамом. Шрам шел через все лицо.  И
от этого не было понятно, что выражает  само  лицо,  оно  вообще  было
непонятным, отсутствующим.
    - Садитесь!
    К Ивану подкатило огромное кресло  с  мягкими  подлокотниками.  Он
прекрасно знал,  что  именно  из  таких  подлокотников  и  выскакивают
стальные наручи, приковывают пленника к креслу.  Но  он  сел  в  него.
Откинулся.
    Седой  махнул  рукой.  И  молодой  человек  с   Гансом   выволокли
упирающегося и орущего Костыля за дверь.
    - Я Говард Буковски, - представился  седой,  -  Крежень,  вам  эти
имена ни о чем не говорят, знаю.  Буйный  последний  раз  передал  нам
кое-что из камеры суда, он наговорил целую иглоскету. Свое  завещание!
Так он сам назвал все это... Там было и про вас, Иван. Но он почти  не
верил в ваше возвращение. Один шанс из миллиона, даже меньше.  Он  вас
считал смертником. И все же он предусмотрел невозможное.
    Седой протянул руку. И Иван ощутил, что  такой  можно  сворачивать
скобы. Рука тоже вся была в шрамах.
    - Гадра, - пояснил седой Говард Буковски, он же Крежень.
    Иван не стал доискиваться подробностей.
    - Он сказал что-то прямо мне?
    - Да.
    - Можно послушать?
    - Можно, - седой подошел к стене, нажал на пластину.  -  Подождите
минутку, сейчас отыщется.
    Отыскалось раньше, почти сразу. Из стены пробасил  Гуг,  будто  он
сидел под ней, живой и невредимый.
    - Ваня, ежели ты надумал меня спасать,  брось  эту  глупую  затею,
тебя всегда заносило! Простота,  Ваня,  хуже  воровства.  Смертники  с
Гиргеи никогда не возвращаются не нами это заведено, не нам  и  ломать
традицию эту. Тебе дадут  все,  что  ты  просишь.  Но  не  губи  себя,
подумай! Я тебе говорю с того света, меня уже нет, Ваня. Прощай!
    - И это все? - Иван даже опешил немного.
    - Все.
    - Не слишком много для лучшего друга.
    - Это обращение не остудило вас?
    - Нет.
    - Тогда перейдем к  делу.  -  Говард  набрал  комбинацию  цифр  на
выдвижном пультике, и стена встала на свое место. - Вы  получите  все,
что просили. Но я вынужден вас предупредить, что в случае  неудачи  мы
не будем рады видеть вас на Земле. Понимаете? Не будем!


                                * * *


    Больше всего Ивану хотелось бы повидаться с Первозургом.  Но  того
словно корова языком слизнула. Может еще там, подо льдами  Антарктиды,
они раскусили пришельца, разоблачили  его  в  теле  удавленного  шефа,
убили или держат в темнице? Тут можно гадать сколько угодно широчайшее
поле для фантазий. Но одно  очевидно,  без  феноменального  старца  не
обойтись, Иван понимал это все отчетливее с каждым часом.
    Итак,  Гуг  Хлодрик  и  остальные,  раз!  логово   "серьезных"   в
Антарктике, концы, таятся  там,  точно,  это  два!  хлипая  ниточка  -
Умберто, три!... что же еще? ах, да! секты сатаиистов и им подобных  -
агентура Пристанища на Земле, это четыре! Пока хватит. Одному ему  все
равно не  совладать,  надо  срочно  проворачивать  "операцию"...  надо
только начать, надо ввязаться в дело, в драку. А там разберемся!
    Что-то  неосознанное  несло  Ивана  в  Париж,  в  незримый   центр
Сообщества,  неофициальную  столицу  все  тех  же  незримых  сил,  что
управляли по меньшей мере половиной мира. Он еще сам не знал, что  ему
там нужно, но чутье  не  могло  обмануть  его.  До  отлета  оставалось
два-три часа, так он сам наметил, так и надо  было  держаться.  Локоть
оттягиваема внушительная  торба.  Иван  еще  не  успел  разобраться  с
Гуговым наследством: ни инструкций, ни перечней-скисков не было. Седой
Говард по кличке Крежень очень коротко рассказал о каждой штуковине  -
в два-три слова. Иван видел, что седому страшно  жаль  расставаться  с
этим добром - на старушке Земле нет таких сокровищ, за которые все это
можно приобрести, но Крежень не решался нарушить волю босса, он  знал,
что Буйный оставил и еще коекому кое-какие инструкции. И он знал,  что
раздумывать исполнители не будут. Ивану не надо было  обладать  особой
проницательностью, чтобы понять это. Кроме того Крежекь уважал  босса.
Ну да ладно. Хуже было с координатами... или осведомители дали в банду
неточные, неполные сведения, или Гуга и впрямь запихнули в  самый  ад,
на самое дно, не определив ему там конкретного места. Иван  знал,  что
такое Гиргея и что такое "дно". Но лучше  всего  он  знал,  что  любая
массовка, любая "операция", планируемая бандой, неминуемо провалится -
на гиргейскую каторгу нельзя идти скопом, нельзя идти в налет, это  не
нью-йоркская центральная тюрьма, это не гренландский концбокс.  Гиргею
на гоп-стоп, с пушками, гиканьем, ором, пальбой,  лихими  виражами  не
возьмешь. На Гиргею можно войти тихо. И уйти тихо. Иначе - труба!
    Иван выпрыгнул из дисколета  над  пляс  Эгалите.  Антигравы  мягко
опустили  его  возле   старого   накренившегося   каштана,   рядом   с
чугунно-деревянной лавочкой четырехвековой давности,  явно  вытащенной
городскими чудаками  из  музейных  запасников.  На  такую  лавку  было
страшно садиться - антиквариат, ага, вот и  табличка:  "Изготовлена  в
1914 году... простояла до 1998 года... на этом самом месте..." Чудеса!
Иван остановился. Надо прислушаться к себе, надо  услышать.  Он  стоял
долго, минут десять. Прохожие оглядывались на  него,  какой-то  болван
обозвал наркоманом паршивым. Иван не слышал. Он определял  направление
- прямо, не менее восьмисот шагов,  нет,  шестьсот  пятьдесят  -  там,
что-то нужное ему происходит  там.  Он  встряхнул  головой,  перекинул
Гугову торбу на другую руку. И пошел.
    На огромной резной желтой деревянной двери красовался черный грубо
выпиленный из куска металла квадрат. Черный квадрат! И  ничего  более.
Его влекло туда, за дверь. Но  одновременно  чутье  подсказывало,  что
туда  идти  не  следует,  там  опасность!  еще  неизвестно  какая,  но
опасность! не  ходи!  не  надо  рисковать  перед  отлетом!  можно  все
испортить!
    Иван рванул на себя дверь. Вошел в мрачное парадное.
    - Вход с другой стороны, - прошипело ему в ухо из-за спины.  -  Вы
ошиблись дверью, месье.
    - Нет, мне надо сюда, - решительно заявил Иван.
    - Ваш знак?
    Иван промолчал.
    - Вы не приобщены, как я вижу?
    - Я жажду приобщения, - произнес Иван с нажимом.
    - И за вас некому поручиться? Вы оттуда? -  бледное  испитое  лицо
вопрошавшего поднялось кверху.
    - Да,  я  оттуда.  И  у  меня  никого  нет  на   Земле,   -   Иван
импровизировал, он не мог уйти, не солоно хлебавши, у него  оставалось
слишком мало времени. - Перед смертью, на Агаде, мой напарник  говорил
мне про вас...
    - Что он говорил вам про нас?
    - Он сказал только одно - там приют для ищущих. И дал адрес.
    - Он вас обманул, месье. Уходите. Здесь частное владение.
    Иван понял, что дальнейший разговор не принесет успеха.  Он  резко
выбросил  руку  к  бледному  испитому  лицу  стража  дверей  -  что-то
хрустнуло под нижней челюстью, там, где череп крепится к шее. Все!  Он
будет  спать  не  меньше  часа.  Эх,  надо  было  оставить   торбу   в
какой-нибудь камере хранения! Поздно.
    Иван машинально выставил кулак  -  и  почувствовал,  что  на  него
кто-то напоролся. Следующее движение было молниеносным - нападавший из
тьмы рухнул на ворсистый ковер под завешенное черной вуалью  настенное
зеркало. С охраной у них плоховато, подумал  Иван,  взбегая  вверх  по
мраморной лестнице - он шел на мерный, ритмичный гул. Где-то в глубине
здания что-то происходило. И голос подсказывал  ему  -  он  на  верном
пути, это опасно, очень опасно, но это именно то, что нужно!
    Двери в полутемный зал были приотворены. Смутные фигуры, мерцающие
огоньки виднелись за ними. Дворцовые,  старинные  двери  в  три  роста
человека,  высоченные  своды...  здесь   была   церковь,   кирха   или
католический костел! Но почему темень, почему эта гнетущая музыка? Что
тут происходит? Иван тихонько подошел  к  дверям,  скользнул  за  них.
Месса! Черная месса! Они никого не боятся, они служат почти в открытую
- те, что у дверей, не охрана, это  формальность.  Иван  пожалел,  что
пришел на этот спектакль. Не время, совсем не время!
    Огромный,  перевернутый  крест.  Пылающие  рубиновые  пятиконечные
звезды рогами вверх. Одуряющий дух наркотических зелий, горящие фитили
над шестигранными, рогатыми лампадами дьявола.  И  сам  он  -  черный,
изломанный, неестественно огромный, восседающий на  черном,  устланном
крепом пьедестале. И сверкающий узкий меч,  вонзенный  в  подножие,  в
наложенные  одна  на  другую   желтую   гексаграмму   и   кроваво-алую
пентограмму... Надо  уходить  немедленно,  с  дьяволопоклонниками  еще
успеется, ну их! У Ивана душа выворачивалась наизнанку, его тошнило от
самого духа черной мессы. Он даже не вникал  в  слова,  они  монотонно
протекали через его уши, лились глухо  и  ровно,  ложась  на  гнетущие
аккорды невесть где таящегося органа.
    В мрачном зале стояло, сидело, лежало не меньше трех сотен  людей.
Все они были в черных накидках-плащах.  Маскарад!  Ивану  было  не  до
маскарадов.
    - ...властитель миров Вельзевул  уже  снами,  только  незрячие  не
видят этого, только глухие не слышат. Близится эра  освобождения  мира
от света, эра всепроникающей и всевластной Тьмы. И  вы  -  лучи  этого
Черного Света, вы посланцы Вельзевула, приобщенные к  его  свите.  Вам
откроется истина. И вы понесете ее по всей земле.
    Нет!  Хватит!  Надо  выбираться!  Иван  потихоньку,  спипой   стал
отступать к дверям. Он знал, сейчас будет  много  всякого:  и  вой,  и
крики, и черные клятвы,  и  кровавые  жертвоприношения,  и  поклонения
чучелу этого черта рогатого, и дичайшая оргия, и полное  наркотическое
одурение - до утра они будут тешить себя всеми мыслимыми и немыслимыми
способами. Ему некогда, он не праздный бездельник.
    Пора на Гиргею!
    Он уже был за дверью, когда в  спину  ударили  тихие,  заглушаемые
сатанинской музыкой слова:
    - Черное Благо грядет в мир наш. Сорок миллионов лет носившие  его
бродили в пределах потусторонних, храня веру  и  силу  нашего  Черного
Господа! Сорок миллионов лет в безводных пустынях Мироздания  блуждали
посланцы истины. Тяжел и непостижим был путь их. Пронеся в себе Черное
Благо, стали они, как исчисленно, Хозяевами  Предначертаний,  несущими
Вселенной  и  миру  Всевоплощение  во  Отце  нашем  я  в  цепи  вечных
воплощений. Сорок миллионов лет длился  Велцкпн  Исход  -  пришел  час
торжества и мщения.  Близится  его  начало.  Слушьте  слышащие,  зрите
зрящие - идет эра наша, и отдает наш Господь в руки наши для  большого
мщения жертвы наши, коим  несть  ни  числа  ни  счета,  кои  порождены
предсуществами и уйдут в ничто  таковыми,  напояя  нас  кровью  своей.
Услышьте сердцами  своими  -  час  наступит,  и  отверзнутся  Врата  в
Мироздание. И приидет время наше!


                             Часть первая

                              ОБРЕЧЕННЫЙ


    Неприкаян есть человек, утративший дом свой, гол, бос и сир - даже
если живет в достатке и богатстве. Вдвойне неприкаян  и  обречен  тот,
кого изгнали из дома его. Но хуже всех извлеченному из  норы  своей  и
брошенному вопреки воле его и смыслу в нору чужую. Рожденный при свете
падает в темень, и окружает его зло, и нет ему  друга  и  брата,  есть
лишь одни мучители и терзатели его.  Достойны  жалости  и  сострадания
прошедшие лагерями  и  тюрьмами  земными,  каторгами  и  острогами.  И
достойны зависти они - черной, слепой, ненасытной зависти, ибо  дышали
они земным воздухом, ходили по земле, ели пусть и  скудные,  но  плоды
земные. Счастливцы! Избранники Божий! Участь их легка  и  светла,  ибо
каторга их в доме их земном, и сами себе они мучители и палачи, жертвы
и истязуемые.
    Каторга!
    Страшное и непонятное слово, пришедшее из глубин и  далей.  Каждым
слогом своим ты бьешь в виски. Не  избыть  тебя  во  веки  веков  роду
людскому, не  пройти  сквозь  тебя,  не  перейти  поверху,  не  обойти
стороною. Стоны и плачи, слезы и  вой.  Но  хуже  всего  исступленное,
безутешное молчание. Молчание обреченных, утративших веру и надежду. В
молчании кандалы звенят громче и безумней стучит плененное сердце..
    Подводная Гиргейская каторга!
    Пристанище  обреченных  на  смерть.  Сотни  тысяч  истерзанных   и
замученных, задавленных непосильной работой в подводных рудниках. Один
Господь и мучители ваши знают, о чем  молили  вы  слезно,  валяясь  по
полу, биясь головами о стены - там, еще на Земле,  -  а  молили  вы  о
смерти: о расстреле, повешении, сожжении на костре  или  электрическом
стуле, четвертовании... молили о любой земной казни!
    Но не дали вам спокойной и быстрой  смерти.  А  дали  вам  смерть,
растянутую на годы. На десяти планетах-каторгах  держала  Земля  своих
непослушных сыновей. И одной из них была планета  Гиргея  в  созвездии
Белого Удава - левой спиральной ветви галактики Уга-ХН.
    Семь лет геизировали Гиргею. Семь лет бились  десантники-смертники
с чуждым миром. Семь лет  пожирали  лучших  из  лучших  псевдоразумные
гиргейские оборотни.
    Черный, бездонный, свинцовый океан. Ни островка, ни  клочка  суши,
ни льдинки на черной мертвенистой поверхности. Лишь  угрюмые  ядовитые
волны да черные смертные валы, бушующие фонтаны-извержения да  белесые
искрящиеся водовороты-пропасти...  и  страшнее  всего  -  таящая  ужас
гладь. Сколько доверчивых  и  любопытных  нашли  себе  в  ней  могилу!
Гиргея. Планета, не предназначавшаяся Господом Богом  для  чад  своих,
для слабых и мятущихся духом, беззащитных пред Пространством  людишек.
Тайна за семью печатями. Первые поисковики  не  верили  глазам  своим,
сходили  с  ума,  погружаясь  в  многокилометровые  глубины,  это  был
непомерный  сказочный,  колдовской  океан  без  дна.  Это  было  нечто
непостижимое: переплетения изъеденных дырявых стен,  лабиринты,  норы,
переходы, залы,  гроты,  подводные  города  в  скалах,  выеденных  или
вырубленных - и так до бесконечности,  на  многие  километры,  десятки
километров, сотни километров вниз - уже было непонятно, где  низ,  где
верх, где лево, где право - переходы,  провалы,  лабиринты,  пропасти,
пики... и так везде и всюду. Много позже стало известно,  что  планета
чудовищно стара,  что  ей  четыреста  шестьдесят  миллардов  лет,  что
когда-то  она  была  обычной  планетой,  плотной,  круглой,   тяжелой,
каменистой, с раскаленным  жидким  ядром.  Но  потом  кто-то,  добывая
неизвестно что, изрыл ее за сотни тысяч  лет  миллионами,  миллиардами
ходов, продырявил шахтами, стволами, лазами, изъел все  ее  тело.  Что
это была за цивилизация, что за мир - никто не знал. Никто не  знал  и
откуда взялась вода, точнее,  ядовитая  черная  жидкость,  триллионами
кубокилометров залившая все изъеденные внутренности планеты, покрывшая
ее  непроницаемой,  бушующей   гладью   сверху.   Загадка   оставалась
неразрешимой.
    Поначалу  думали  на  жутких   обитателей   Тиргеи   -   подводных
чудовищ-оборотней. Но выяснилось, что это тупиковая  псевдоцивилизация
свирепейших негуманоидов, не способных к длительному и упорному труду.
А потом на Гиргее нашли ридориум. Его было мало. Совсем  мало,  крохи.
Но это был настоящий ридориум -  бесценнейшее  сокровище,  наполнитель
гипертороидов-переходников. Геизацию сразу же прервали.  В  мире,  где
есть ридориум,  не  должны  жить  люди.  Никто!  Кроме  тех,  кто  его
добывает. А по  законам  Федерации  ридориум  должны  добывать  только
смертники, исключительно смертники. Гиргея стала каторгой -  адом  для
тех  несчастных,  что  не  успели  наложить  на  себя  руки  в  земных
следственных изоляторах.  Были  каторги  и  пожестче,  и  покруче,  но
гиргейская каторга была самой гиблой каторгой во Вселенной.


                                * * *


    Ивану снилось, что эти ублюдки догнали его. Ах, как хорошо, просто
здорово! ему давно поднадоало уходить от них, заметать  следы.  Сейчас
потолкуем! Он развернулся и, преодолевая сопротивление  воды,  прыгнул
вперед. Левый взмыл на доннике  вверх  -  черное  брюхо  проплыло  над
головой. Но Иван успел ухватить его за ногу,  сдернуть  с  управляемой
торпеды. Правого он осадил в лоб, сбил его хорошим прямым  ударом.  От
тишины ломило в  ушах,  удары  были  беззвучны,  движения  замедленны.
Сфероиды ушли далеко вперед и теперь возвращались к цели - к нему, они
должны были пропороть его скафандр, убить его. Как  бы  не  так.  Иван
выдрал из ила приземистую фигуру без плечей, заслонился  ею...  пузыри
воздуха рванули вверх, разваливающийся скафандр стал похож  на  жалкие
обломки скорлупы, выскользнула  черная  тень  -  маленькая,  горбатая,
уродливая. Этого не могло быть. Иван еде  успел  пригнуться  -  второй
сфероид рассек  кремниевостеклотановуго  заглушку  над  виском,  чудом
броня уцелела. Тень!  Иван  бросился  вслед...  его  остановили  глаза
обернувшейся  горбатой  фигурки  -  непостижимо-живой  под  чудовищным
гнетом воды - глаза  черные,  прожигающие.  Это  были  глаза  Авварона
Зурр-бан Турга... Сон! Проклятый сон! Он мучил его много ночей подряд,
все всегда было по-разному, все менялось, но глаза оставались теми же,
глазами колдуна-оборотня из Пристанища. Надо догнать... Иван  рванулся
вслед за тенью. И проснулся.
    Гуг Хлодрик стоял над ним и укоризненно улыбался.
    - Ты кричал во сне, Ваня. Вот я и пришел.
    Иван приподиялся в кресле, и  оно  тут  же  приняло  новую  форму,
подлаживаясь под сидящего. Голова была ясной. Он спал ровно два часа -
преступно долго. Времени оставалось в обрез.  Но  Иван  не  знал,  что
делать, с чего начать. Он действовал по четкому, продуманному плану  -
он тихо, осторожно внедрился на планету, преодолевая преграды,  достиг
ее дна. Он мог бы так же тихо и  незаметно  выдаться  наружу.  Но  Гуг
спутал  ему  все   карты   -   вместо   того,   чтобы   как   положено
добропорядочному каторжнику, махать своим виброкайлом  под  присмотром
биоандроида-надзирателя, он устроил дикую бучу, перебаломутил половину
Гиргеи,  подставил  себя,  всю  свою  банду,  сколоченную  здесь   же,
подставил всех, в том числе и его, Ивана. Безумец! Воистину - Буйный!
    - Можешь не говорить, Ваня, я все понял, -  пробасил  Гуг  Хлодрик
ворчливо, - грех так глядеть на лучшего друга и старого  собутыльника.
Ты думаешь, я сам в петлю  башку  сунул?  Как  бы  не  так!  Они  меня
вынудили, Ваня!
    - Вынудили?! - в голосе  Ивана  было  столько  сарказма,  что  Гуг
побагровел.
    - Вот именно! - взревел он. - Я ушел из-под ножа. Ты ведь  знаешь,
до чего додумались эти падлы, эти гнусные подонки! Каторжан  поступает
все меньше, а рук не хватает. Наш брат недолговечен. Вот и смекай.
    Иван ничего не понял. Гуг нес какую-то ахинею.
    - Эти сволочи пересаживают наши мозги в своих многолапых киберов с
повышенной устойчивостью. Ты понимаешь, Ванюша, что это?
    - Что? - спросил  Иван,  начиная  потихоньку  доходить  до  смысла
сказанного.
    - Смертник мотает в этом аду срок два-три года, кому повезет,  тот
загинается за год! Я не хочу быть вечным смертником, Ваня! И никто  не
хочет! Я видал этих парней. Им не позавидуешь. Почему моя башка должна
быть в двенадцатиногом крабе. Да, он лучше  вкалывает,  выдает  больше
ридориума! Да, он почти вечен, он будет колупать эту  планетенку  пока
не проколупает  насквозь.  Но  я,  Ваня,  не  подписывался  на  вечную
каторгу, понял?!
    - Все это не имеет никакого  значения,  -  проговорил  вдруг  Иван
обреченно и тихо.
    - Почему? - Гуг вытер со лба холодную испарину.
    - Вторжение может начаться со дня на день. Счет идет на часы!
    - Это клиника, Ваня! По тебе плачет сумасшедший  дом.  Но  меня  в
него никто не пустят, понял? Меня даже не  казнят  за  все  грехи  мои
смертные! Меня впихнут в этого монстра...
    - Сколько у тебя человек? - оборвал Гуга Иван.
    - Тридцать семь здесь плюс два андроида и три киборга, да  еще  на
Земле три сотни, - Гуг отвечал прилежно, как школьник на  уроке,  весь
пыл его куда-то пропал сразу.
    - Они погибнут, Буйный! - тихо сказал Иван. - Ты что, не  знал,  с
кем имеешь дело? Зачем ты впутал других... тридцать семь душ.
    - Тридцать семь каторжников-смертников,  готовых  идти  грудью  на
таран, готовых сдохнуть, Ваня! Тут тебе не детский  сад  и  не  земная
зона!
    Иван все не решался спросить о главном. Он поглядывал на крохотную
сиреневую  звездочку,  украшавшую  лоб  Хлодрика,  -  шрам  был  почти
незаметен. Еще три таких же должны были быть на затылке. Под  черепную
коробку каждого смертника вживляли четыре серебристых  микрокапсулы  -
можно было бы обойтись и двумя,  но  на  всякий  случай  приемодатчики
дублировались. Каторжника могли убить мгновенно, одним сигналом, могли
помучить,  могли  довести  до  исступления,  умопомешательства   -   с
непокорными не церемонились.
    - Почему они не вырубили вас?
    Гуг расхохотался, похлопывая себя  обеими  ручищами  по  огромному
животу. Он был явно доволен вопросу.
    - Рубильник у них еще не вырос, Ваня! Шучу! - Гуг ударил кунаком в
черную настенную панель. - Сейчас, Ваня, я  тебя  познакомлю  с  одним
человечком. Ты только не упади в обморок. Пока он с нами, ни хрена  не
случится. Эти болваны додумались  запихнуть  в  нашу  зону  мастерюгу,
который ее работал.
    - Исключено! - отрезал Иван. - Ни один "мозг" не пропустит.
    - Нет, не здесь! Он писал программу  на  Земле,  понимаешь.  И  он
закладывал еще там всякие, знаешь, тупички и ходики, прямо говоря,  не
предусмотренные проектом. Он получил от Синдиката мешок денег.  И  еще
мешок ему должны были дать потом. Но он сгорел, Ваня...  Синдикат  уже
присылал сюда двоих - непостижимо, их трупы  валяются  в  тупиках,  их
даже не ищут, про них даже не знают, Ваня! Вот он идет.
    Панель  въехала  в  переборку,  и  в  комнату  через  круглый  лаз
протиснулся кособокий, криворукий, весь какой-то перекореженный карлик
в термопластиконовом ребристом гидрокостюме.
    - Он его никогда не снимает! - коротко бросил Гуг. И тут же махнул
в  сторону   Ивана   ручищей.   -   Гляди,   -   давний   мой   кореш,
асс-звездопроходчик,  сейчас  такие  повывелись.  Ну  чего   притихли,
знакомьтесь!
    Карлик протянул Ивану  трехпалую  уродливую  руку,  поморщился  от
осторожного пожатия, представился:
    - Цай ван Дау, потомок императорской фамилии  в  тридцать  восьмом
колене, имею честь!
    - Очень приятно, - ответил Иван машинально.  Он  не  мог  оторвать
глаз от чудовищного лица карлика, едва  достигавшего  огромной  бритой
головой его груди. - Иван...
    - Мне о вас много рассказывал Гуг-Игунфельд. Вы мне представлялись
значительно старше. И когда вы только успели покорить столько звездных
миров? - карлик Цай ван Дау  приветливо  улыбнулся,  отчего  лицо  его
стало  еще  уродливее:  ощерились  мелкие  острые  зубы,   выпученные,
закрытые наполовину белесыми  бельмами  глаза  подернулись  кровью,  в
ноздрях  -  совершенно  нечеловеческих,  рваных,  открытых  -   что-то
затрепетало, из огромной гниющей раны на лбу  вытекла  капелька  почти
черной крови.
    Иван не мог понять - человек это или обитатель одной из населенных
планет,  прижившийся  в  земных  колониях,  пообтершийся,   овладевший
человечьей речью... и о какой-такой императорской фамилии он говорил?
    - Язык проглотил, Ваня? - Гуг обхватил обоих за плечи,  улыбнулся.
Ему явно хотелось разрядить  обстановку.  -  Цай  отличный  малый!  Он
покруче нас с тобой! Я жалею, что не встретил его  раньше,  гиргейская
каторга свела нас.
    Иван широко улыбнулся, заглянул  в  бельмастые  глаза.  Теперь  он
понял - карлик плод любви землянина и инопланетянки, или  наоборот,  в
нем все действительно круто замешено. Но его лоб! С такой раной - и на
ногах!
    - Что вы меня так разглядываете? - вежливо поинтересовался Цай ван
Дау. - Думаете, я сбежал  из  тюремного  лазарета?  Ошибаетесь.  Здесь
таковых нет! - он провел  трехпалой  рукой  по  голому  высокому  лбу,
запустил палец с черным ноготочком в кровоточащую рану. - Не  заживает
проклятая! Да вы не обращайте внимания.
    Гуг усадил обоих на огромный мягкий диван.
    - Ты знаешь, чего он учудил?
    Иван качнул головой.
    - У него был только старый, ржавый, кривой  гвоздь.  Но  он,  этот
крутой малый, до которого нам, черт побери, никогда не  дотянуть,  две
недели ковырял этим гвоздем свой лоб, дырявил черепную коробку.  Ваня,
он собственными руками,  обливаясь  кровью,  выдрал  из  своего  мозга
приемодатчики! И пошел в центральную. Ты себе представляешь,  чего  он
там натворил?!
    - Не надо об этом, - тихо попросил карлик Цай.
    - Надо! Мир должен знать своих  героев.  Он  вырубил  всю  внешнюю
связь, отрезал зону от других зон, ото всей Гиргеи. Не поверишь, Ваня,
я не мог вырвать из этих ручек плазмомет! Еще немного и он погубил  бы
всех. Понимаешь, о чем я говорю?
    - Надо были оставить заложников, - предположил Иван.
    - Да! - обрадованно взревел Гуг, будто его уже вывезли с  каторги.
- Но он сделал самое главное и  с  самого  начала  -  он  вырубил  эту
дьявольскую штуковину, наши приемодатчики  превратились  в  безобидные
бусинки, а потом он подал на них сигнал дельта - саморазрушение, усек?
Это была фантастическая операция!  Через  семь  минут  автоматика  все
восстановила - но мы были  уже  свободны,  заложники  в  наших  руках,
андроиды-надсмотрщики перебиты, все оружие наше... и четыре трупа.
    - Трупы на моей совести. Гуг, успокойся,  -  прервал  восторженный
рассказ карлик Цай. - И хватит уже о  прошлом.  Если  мы  не  уйдем  в
ближайшее время, мы не уйдем никогда.
    Иван стиснул  голову  руками.  Ну  почему  он  всегда  попадает  в
идиотские переплеты?! Почему  он  вместо  одного  Гуга  должен  теперь
вызволять тридцать семь каторжных рыл, не считая киборгов и андроидов!
Все это нереально, глупо, немыслимо! Нет, надо начистоту!
    - Гуг я пришел за тобой! Понимаешь, за тобой одним! - начал он,  -
Я не смогу вытащить всех. За мной по пятам идут...
    - Я знаю!
    - Это не власти, Гуг. Это другие!
    - Плевать!
    Иван  не  стал  вдаваться  в  подробности.  Он  приподнял   рукав,
отстегнул ремешок возвратника.
    - Возьми, - он протянул возвратник Гугу. - Через секунду ты будешь
у старины Дила Бронкса, на станции Дубль-Биг-4. А я  выберусь  отсюда,
можешь не сомневаться... если  получится,  -  Иван  снова  заглянул  в
белесые глаза карлика Цая,  -  мы  выберемся  вместе.  Но  вытащить  с
каторги тридцать семь человек - это гиблое дело, Гуг! Я говорю  прямо,
ты меня знаешь!
    Гуг отвернулся, надул губы.
    - Убери свою игрушку, Ваня, -  просипел  он  через  плечо,  -  ты,
небось,  забыл,  как  мы  вместе  хаживали  на  Гадру  и  Урепаг,   ты
предлагаешь мне драпать отсюда, бросить всех корешей и  отвалить?!  Не
обижай меня, Ваня.
    Карлик Цай встал с дивана, прихрамывая, на кривеньких тонких  даже
в ребристом гидрокостюме  ножках  подковылял  к  столу,  отхлебнул  из
плоской бутылки фаргадонского рома. Опустился прямо на пол у  выгнутой
резной ножки, скрючился, сморщил уродливое лицо. И сказал:
    - Будем пробиваться.
    - Но как?! - Иван вскочил на ноги.
    - С уровня на уровень, с боями!  Огнем  дорогу  проложим.  Мы  все
равно смертники. Может, так умереть достойней! Будем идти открыто, кто
выйдет, тот выйдет, кто нет - останется здесь!  Ничего  не  изменится,
Иван, ничего! Мы можем только выиграть, проиграть мы не можем.
    Гуг положил ему руку на плечо, ткнулся лбом в  лоб.  Он  плакал  -
тихо, беззвучно, горько.
    - Уходи, Иван! Ты не  имеешь  права  погибнуть  с  нами,  -  голос
железного, неунывающего Гуга-Игунфельда Хлодрика Буйного дрожал, -  мы
все сдохнем тут! Но мы не пойдем  в  обход.  Это  уже  решено,  решено
всеми, бесповоротно, Иван. Ты можешь  считать  нас  злыми,  жестокими,
кровожадными, но мы будем идти по трупам, мы будем  их  жечь,  резать,
убивать. Заложников мы убьем последними. Если они дадут нам вырваться,
мы отпустим этих ребят.
    - Глупо! Все это глупо, Гуг! -  Иван  задыхался  от  невозможности
объяснить очевидное, объяснить то, что и без него прекрасно  понимали.
- Они будут вас держать под  колпаком  всегда  и  везде  -  на  каждом
уровне, на каждой зоне, на орбите, в созвездии,  в  галактике...  рано
или поздно они настигнут вас, обезоружат, а  если  заложники  погибнут
раньше, они просто уничтожат вас - понимаешь, уничтожат в любой  точке
Вселенной! И пусть твой друг Цай ван Дау  знает  все  ходы  и  выходы,
тупики и камеры - вы все равно везде будете  под  колпаком,  везде  на
экране.
    Гуг вытер слезинку на небритой седой щеке.
    - Чего ты предлагаешь, сдаваться?
    - Ты должен уйти на станцию! Я выберусь отсюда,  Гуг,  я  ведь  не
меченный, я смогу запутать следы,  сам  знаешь,  через  неделю,  самое
большее, две я буду у Бронкса.
    - А они?!
    Иван промолчал. Что он мог ответить. И так потеряно слишком  много
времени. В его голове один за другим рождались и тут же умирали  ввиду
явной невыполнимости  десятки  планов.  Все  бесполезно.  Каждый  знал
прекрасно - с Гиргеи  выхода  нет.  Они  все  погибнут.  Они  и  хотят
погибнуть  -  красиво,  с  помпой,  с  треском  и  пальбой,  с  шумом,
погибнуть, стоя на ногах, а не на коленях. Но все проклятье в том, что
ему - да, ему! - никак нельзя погибнуть. И ему нельзя  бросить  друга.
Это еще хуже, чем погибнуть.
    - Гуг, у меня твое колдовское яйцо-превращатель...
    - Не поможет. Я уже думал о нем. Ничего не поможет, Ваня.  Ты  зря
тащил сюда мою торбу - эти штучки хороши на Земле, здесь от  них  мало
толку.
    - Поглядим еще, - двусмысленно проговорил Иван. И добавил  бодрее:
- Вот что, Гуг, я пойду с вами!
    - Ой, Ваня, подумай, семь раз отмерь!
    - Я иду с вами!
    Гуг обнял его и тихо засмеялся, его трясло мелко,  неостановимо  -
это была явная истерика.
    - Ну, ну, успокойся, - приговаривал Иван. - Ты вот чего,  дружище,
познакомил бы меня со своими ребятками, вместе на  дело  пойдем,  надо
всех в лица знать.
    - Это можно, - согласился Гуг.
    Через десять минут в его комнате-камере собралось двадцать  восемь
отпетых головорезов, с которыми Иван в иной обстановке не  пожелал  бы
встречаться - на Гиргее не держали пай-мальчиков.
    - Остальные на постах, так, на всякий случай, - пояснил Гуг.  -  Я
не доверяю автоматике!
    Карлик Цай ван Дау криво улыбнулся, кровь струйкой полилась со лба
в бельмастый глаз. Отпрыск императорской фамилии был бледен и хмур.
    Гуг представлял одного за другим:
    - Коротышка Ку, насильник и убийца, пять лет  на  зоне,  старожил.
Барон - этот парится за босса, в Синдикате так  принято,  Ваня.  Белый
Фриц - мочил только легавых, псих, по нему  дурдом  плачет,  взяли  на
Октаподе, здесь полгода.
    Кипа Дерьмо -  отчаянный  малый,  темнила,  двоих  кончил  уже  на
каторге...
    Иван смотрел на эти измученные и одновременно сияющие рожы и думал
- торчать бы вам, ребятки, здесь за грехи ваши, ну  вот  вырветесь  на
свет Божий, а дальше что? Снова убивать,  расиловать?  что  ты  будешь
делать на Земле, а, Кипа Дерьмо? а ты, Бон Наркота, колоться?  глотать
колеса? резать всех подвернувшихся под руку?!
    - Народ надежный, проверенный - с такими  парнями  можно  идти  на
край света, -  нахваливал  головорезов  Гуг  Хлодрик,  -  вот,  гляди,
рекомендую  -  ветеран  тридцатилетней  аранайской  войны   Иннокентий
Булыгин, в поосторечии Кеша Мочила, твой землячок, промежду прочим.
    Седой изможденный  мужик  с  впалыми  щеками  и  изломанным  носом
протянул Ивану костлявую руку с десятком тусклых  металлических  колец
на пальцах.
    - Полегче,  приятель!  -  вскрикнул  Иван.  Он  не   ожидал   этой
нечеловеческой хватки, аж кости захрустели.
    - Пардону просим, - тихо сказал мужик - нагловато, совсем без вины
в голосе, - протез разладился, старый он, разболтанный, менять пора да
сперва отсюда бы слинять. Слыхал, ты с нами пойдешь?
    Иван криво усмехнулся, поглядел в серые выцветшие глаза каторжника
- куда только не забросит судьба-злодейка русского скитальца-горемыку!
Сколько их  таких,  рассеянных  по  Вселенной,  по  крохотным  миркам,
падающим в бездонную черную пропасть Пространства!
    - Пойду, коли не искалечат до поры до времени.
    - Своих не калечим, - серьезно ответил мужик и добавил  сурово:  -
Ты вот чего, держись ко мне ближе, авось не сразу пришибут, понял?
    - Он дело говорит, Иван, - подтвердил Гуг. - Кремень мужик!
    У Ивана уже голова кружилась от всех эти "кремней".
    Цепкая память  намертво  впечатала  в  мозг  каждое  лицо,  каждую
фигуру, каждую кличку - больше ничего не надо, хватит. Пора!
    - Гуг, - сказал Иван, придержав приятеля за локоть, - мне  надо  с
тобой поговорить с глазу на глаз. Потом, видно, не придется.
    - Понял.
    Через  три  минуты  они   остались   одни   в   этой   мрачной   и
респектабельной камере. Одни в  ловушке  для  обреченных,  на  глубине
восьмидесяти  километров,  под  свинцовой  толщей  ядовитой  жижи,   в
изрезанной подводными ходами и туннелями проклятой Гиргее.
    - Неплохо устроился, - сказал Иван.
    - Не для нас хоромы строили, Ванюша!
    Камера и впрямь была просторной, добротно  обставленной  -  мебель
последнего поколения с психодатчиками, и тут же  старинная  резьба  по
натуральному дереву.  Откуда  на  Гиргее  натуральное  земное  дерево?
Витражи, застекленные подки, аквариумы  в  стенах...  Иван  вздрогнул.
Показалось  -  вот-вот  высверкнут  из  водной  черной  толщи  злобные
кровавые глаза. Он давно здесь, но еще не видал  ни  одной  гиргейской
клыкастой рыбины. Наверное, всех повывезли любители.
    - Слушай, Гуг... - начал было Иван.
    Но Буйный прервал его, потряс рукой перед самым носом.
    - Нет, Ваня, это ты меня послушай немножко, а потом я тебя. Есть и
еще одна причина, по  которой  мне  бежать  нельзя!  -  Он  подошел  к
стеллажу с огромными фолиантами, сдвинул его,  почти  без  напряжения,
нажал на кнопку.
    - Ливочка, ты меня слышишь?
    - Я давно вас подслушиваю, - прозвучал  невесть  откуда  томный  и
капризный женский голос, - ну и скушный же вы народ,  мужчины,  все  о
делах да о делах, фу!
    - Мы зайдем к тебе с Ванечкой, ладно? - спросил Гуг вкрадчиво.
    - Нет уж, лучше я к вам! - Голос был низкий, бархатистый.
    И  сразу  же  за  стеллажом  открылась  дверца.  И  из   полумрака
высунулась наружу женская нога - стройная, темная, в белом  сапожке  с
золотой пряжечкой. Негритянка. Нет, мулатка. Иван  не  ожидал  увидеть
здесь женщину. Не место  женщинам  на  подводной  каторге,  за  тысячу
световых  лет  от  Земли.  Но  мулатка   была   живой,   настоящей   и
необыкновенно красивой. Таких  синих  глаз  просто  не  могло  быть  в
природе. Иван залюбовался... и забыл поклониться.
    - Ты его заколдовала, Ливочка.
    - Да? А я подумала, он немой.
    - Вы столь прекрасны, что любые слова излишни. Позвольте?  -  Иван
приподнял невесомую узкую кисть и коснулся губами темной кожи.
    - Лива отсидела три года, -  пояснил  Гуг,  прижимая  красавицу  к
своему необъятному животу,  поигрывая  с  длинным  сиреневым  локоном,
который будто  бы  случайно  выбился  из  тщательно  уложенной  пышной
прически. Пухленькие губки, вздернутый носик и безумная синева глаз  -
ангел во плоти. Нежной кошечкой мулатка льнула  к  великану  Гугу,  не
стесняясь Ивана. Очаровательница, да и только.
    - Она в своем притоне на Двадцать  первой  авеню  одним  дождливым
вечерком решила свести счеты с прежним любовником. А  тот,  понимаешь,
пришел с пятью фараонами. Пришлось замочить всех шестерых. Две  недели
она пилила их на куски  и  скармливала  дворовым  псам.  А  на  третью
соседушка настучала. Ваня, ее  приехал  брать  целый  взвод  пурпурных
касок - с пушками и лучеметами, в бронежилетах, с гранатами  и  прочей
мурой.  А  она  лежала  на  своем  плюшевом   диванчике,   свернувшись
калачиком. И жевала изюм. Дитё! Ваня, разве можно эдакое дите совать в
каторгу, на зону?!
    Гуг нежно поцеловал мулатку в мочку уха.  Она  ответила  страстным
горячим поцелуем, прижалась еще сильнее.
    - Ну как ее оставишь? - вопросил Гуг извиняющимся  тоном.  У  меня
было много женщин, ты знаешь. Но я только думал, что я их любил,  нет,
Ваня, я, старый трухлявый пень, влюбился в эту девочку  и  понял,  что
ничего прежде и не было! У  меня  нехорошие  предчувствия,  Ваня,  так
бывает перед концом, я знаю...
    - Типун тебе на язык! - мулатка шлепнула Гуга по толстым  синюшным
губам. И тут же снова прижалась к животу, мурлыча и потираясь бедром о
ногу великана.
    - Дай Бог вам счастья!
    Иван становился все  мрачнее.  Надо  было  действовать  сразу,  не
разбираясь ни в чем, теперь он все больше и  глубже  влезает  в  нечто
неуловимо-иллюзорное, опутывающее по рукам и ногам. Чувства-с! Каприз!
Прочь! Немедленно прочь! Нельзя идти на дела  и  распускать  нюни!  Он
уговаривал сам себя, но ничего не мог поделать.
    - Ладно, Ливочка иди! А то мы все сейчас расплачемся здесь, хором,
- Гуг чмокнул мулатку в щеку, подпихнул ее рукой под круглую  попку  к
дверце.
    Но красавица вырвалась. Уселась в кресло, закинула ногу на ногу.
    - Нетушки! - заявила она совсем томно. - Я должна  знать,  что  вы
замышляете. Я  еще  подумаю,  может,  пойду  да  и  сдамся  вертухаям.
Простят! Я еще года три протяну здесь, они меня не  шибко  давят.  Три
года - целая вечность!
    Иван ухватился за соломинку. Он встал перед красавицей  на  колени
будто в шутку, но вместе с тем и всерьез, снова коснулся ее руки - той
самой ручки, что отправила в мирой иной шесть черных душ, а потом день
за днем пилила оставленные душами в ее хибаре тела. Нет, Гуг или врал,
или это и впрямь необыкновенная женщина. Надо заставить ее,  упросить,
убедить.
    - Вам надо идти к ним, - начал он с горячностью, - надо!  Они  все
вам простят. Нельзя губить такую красоту  и  так-то  молодость!  Через
год-другой вас переведут на мягкую  зону,  вы  все  позабудете,  время
вдет, законы меняются, вас выпустят, обязательно выпустят, вы заживете
новой жизнью, на Земле рай, вас ждут в этом раю, надо  только  сделать
первый шаг, маленький шажочек!
    Она резко отпихнула его руку. Пнула белым сапожком в грудь -  Иван
качнулся назад, но не встал с колен.
    - Мент! - она чуть ли не визжала. - Поганый  мент!  Ты  чего  сюда
пришел, а?! Ты пришел, чтобы оставить Гуга одного,  чтобы  взять  его,
да?! Гуг! Это стукач, они подослали его специально, они подсадили  его
к нам!
    Гуг обхватил красавицу руками сзади,  из-за  кресла,  прижал  свою
стриженную седую голову к ее точеному виску. Гуг был мрачен.
    - Нет, Ливочка, он не стукач. Он просто дурак! Он  не  знает,  что
такое любовь. Ты уж прости его, несчастного.
    Иван встал. Плюхнулся на диван.
    - Ну, как знаешь!
    Гуг перебрался к основанию кресла, обнял  рукой  шоколадные  ноги,
привалился щекой к колену - округлому и  гладкому.  Вид  у  него  стал
умиротворенным и счастливым - хоть немного счастья, но оно  ведь  есть
пока, зачем думать о том, что будет завтра, через час, через два?!
    - Ты хочешь меня спросить, Иван. Давай!
    - Да, я давно хотел тебя спросить.  Гуг.  Все  откладывал,  как-то
неловко было, неудобно. А теперь понял - скоро нам всем конец,  так  и
не узнаю... Короче, как ты вляпался во все это дерьмо?!  Ведь  ты  был
десантником экстра-класса?! Чего тебя дернуло  связаться  с  ворами  и
бандитами. Не понимаю, Гуг,  не  понимаю!  Здесь  есть  хоть  какая-то
логика? Или ты просто спился, опустился,  дошел...  нет,  все  не  то,
ерунда какая-то! Я все время думаю -  почему  наши  лучшие  парни  или
спиваются или гибнут. Ну почему?
    Мулатка прикрыла глаза. Но она не спала, слушала.
    - Эх, Ваня. Бередишь ты мне старые раны! -  Гуг  покраснел,  кровь
прилила к голове, видно, и впрямь ему было нелгко вспоминать  прежнее.
- Ладно, слушай. И ты, детка, тоже послушай, наука будет. Столько  лет
прошло. А ведь ты, Ванюша, совсем от Земли оторвался, давно не был  на
ней. Хотя вы там,  в  России,  все  малость  трахнутые  и  оторванные,
идеалисты вы, все Бога ищете.  Нету  Бога,  Ваня,  нету!  Мы  с  тобой
последний раз вместе на Сельме были, так?
    Иван кивнул. Целая эпоха прошла-прокатилась с тех пор.
    - А на Параданге меня подставили, Ванюша. Да так  подставили,  что
лучше б в петлю сразу. Нас бросили на прорыв -  восемнадцать  лбов,  я
главный. Атака с ходу, десант с боем  -  ты  знаешь,  что  это  такое.
Приказ - взять заставу,  разнести  форпост  в  пыль.  Тройная  защита,
уровень ваш,  вооружение  наше  -  сказали,  дескать,  десять  лет  им
поставляли, обучали персонал,  а  они,  дескать,  всех  вырезали,  две
колонии  выбили  -  отдыхающих  с  Земли,  детишек  да   старичков   с
бабусями... И еще приказ - заглушки  по  всей  форме,  никакой  связи,
будут давать слуховую дезу, сбивать  с  толку.  Ну,  ты  меня  знаешь,
приказ есть, надо работу работать. Перед стартом у Билла Аскина  сидел
- пригласил, по душам толковали, всех знакомых-друзей перебрали,  тебя
тоже, Ванюша, слезу пускали, подпили малость, по  плечам  друг  дружку
хлопали, кореша! кровные братки! Ты, Ваня, представляешь, как он  меня
подставил! Я ведь всегда как думал  -  Космофлот,  Два  Океана  -  оба
вместе, сам знаешь. Отряд Дальнего Поиска, гранит,  мрамор,  водой  не
разольешь, я ведь, Ваня, розовым был  и  зеленым,  хотя  и  через  сто
смертей прошел. Короче, броней прикрылись, пушки выставили -  и  прямо
из туннеля вниз, на планету, на Параданг трижды  проклятый.  В  тишине
идем, только друг друга слышим. Нас уж тыщу раз  засечь  должны  были,
угостить. А ни хрена нету! Хитрят, думаю. Ваня, ты меня сейчас пошлешь
к дьяволу и никогда руки не подать, а может и  прибьешь  здесь  прямо?
Бей, Ваня, я и прикрываться не стану, меня давно прибить пора.
    Иван поморщился.
    - Кончай юродствовать. Гуг. Я ни черта еще  не  понял,  а  ты  уже
предлагаешь тебя прибить. Хорош гусь - приперся ва эту поганую каторгу
за   тридевять   миров   и   пространств,   что   прибить   каторжника
Гуга-Игунфельда?
    - Ладно, потом сам решишь,  -  Гуг  говорил  быстро,  нервно,  его
трясло от страшных воспоминаний. - Ваня, я вышиб заглушку  и  чуть  не
оглох. Какой-то тип орал мне прямо в уши по прямой связи голосом  Кира
Смирнова, ты ведь помнишь его?!
    Еще  бы  не  помнить,  Кир  дважды  выручал  Ивана  -   вытаскивал
изтральгарского болотного ада, отбивал от тупых  зарогов-черепогрызов.
Кир был славным парнем... Был? Иван поймал себя на неожиданной мысли.
    - Кого ты еще слышал? - спросил он, резко подавшись вперед.
    - Погоди! - Гуг отмахнулся. - Он орал: "Гуг!  старина!  ты  ослеп,
что ли?! или это твои новые фокусы?! Гуг! мы ждем тебя в гости! но  ты
же сейчас протаранишь нашу  старушку!  Стой,  Гуг-Игуйфельд  Хлодрик!"
Деза! Я сразу просек, что это деза, что зеленорожие убийцы  давят  мне
на психику, дурят! Они орали беспередыху, все! И Кир, и Чарли  Сай,  и
Пер Винсент, и братья Поиски на три голоса, и Ева Хитроу, рыжая Ева...
Они орали, молили, просили, а мы били - залп  за  залпом,  шестнадцать
десантных боевых шлюпов, двойной боезаряд. Это была  преисподняя!  Они
стонали, плакали, выли.. но они не выпустили ни одной  ракеты,  только
защита, только поля. Мы пробили все, Ваня, мы все уничтожили там...  Я
верил, что крушу базу сволочей. Я сам вопил: "Вот вам за бабушек!  вот
вам за деток! вот вам за старичков несчастных! твари! убийцы!  зуб  за
зуб! око за око! аз отмщение  -  и  аз  воздам!!!"  Приказ  был  после
операции сразу сниматься - штурм прошел,  придут  ребятки,  наше  дело
отдыхать. Но я нарушил приказ, какой-то черт  дернул  меня,  Ваня..  Я
спустился на  заставу.  Она  была  разбита  вдребезги.  В  центральном
бункере  в  месиве  из  костей,  мяса,  крови   лежали   герметические
феррологовые очки Кира Смирнова, понимаешь, они оказались прочнее  его
самого, прочнее всех, ты ведь помнишь, он их никогда не снимал - после
Гуганга, после операции на глазах, он без них  не  мог.  У  меня  ноги
подогнулись, Ваня я упал на пол. Я не мог встать.
    - Ты ошибся. Гуг!
    - Нет, я не ошибся. Они все погибли в этом бункере. Это я их убил.
Я один - парни из моей команды ничего не знали, а я слышал! Я проверял
потом - их имена никогда и нигде не упоминали, на них  наложили  табу,
их забыли, будто их не было. Я выполнил приказ.
    Ивана тоже начинало трясти. Гуг рассказывал невозможные вещи.  Так
не шутят, так не врут. Но верить было нельзя. Билл Аскин не мог отдать
приказа уничтожить своих... но ведь он и не отдавал приказа уничтожать
своих.
    Бред! Просто Гуг допился,  ему  это  все  примерещилось  в  пьяном
бреду.
    - Что было дальше?
    Мулатка сидела ни жива ни мертва, белыми пальцами она вцепилась  в
Гугово плечо, по нежному личику пробегал нервный тик.
    - Эх, что было, Ваня. Это  длинная  история,  -  Гуг  вздохнул,  -
говорил, лучше прибей меня, гада ползучего, сразу! Я пошел к  Биллу...
если б ты видел, как он обрадовался моему приходу, как он  разулыбался
- рот до ушей!
    - А ты?
    - А я врезал ему в морду - он  чуть  не  пробил  башкой  стену.  А
потом, пока он еще не прочухался, я взял его за ноги, Ваня, и разодрал
на две половины. Пришлось уложить  трех  его  секретарей  -  не  знаю,
может, и неповинны ни в чем, подвернулись под руку. А потом я пошел  к
штабным...
    - Бокс 14-14X?
    - Он самый. Я точно знал, что именно эти парнишечки  разрабатывали
операцию. Не буду описывать, как я их молотил - такие суки  не  должны
жить, Ваня. И они не живут... - Гуг выдохся, голова его опустилась  на
грудь, нижняя губа отвисла.
    - На глотни, милый! -  мулатка  поднесла  к  самому  рту  Хлодрика
бутылочку с фаргадонским ромом.
    - Нет, не хочу!
    Гуг глухо, беззвучно рыдал, спина его сотрясалась  огромным  живым
айсбергом.
    - Это все ошибка, - сказал Иван. Он не мог  поверить  рассказу.  С
какой стати штабным уничтожать Парадангский форпост, своих  же  ребят?
Гуг просто  спятил.  Возможно,  прямо  сейчас,  на  каторге  немудрено
спятить.  Иван  знал  Билла  Аскина  как   отличного   парня,   своего
брата-десантника,  прыгнувшего  с  годами  чуть  повыше  в   мягонькое
креслице. Нет, не могло быть такого.
    - Это все правда, Ваня, - пробурчал Гуг, словно угадав мысли. - Ты
много не знаешь. Я тоже много не знал, пока не попал в Синдикат.
    - Ты - в Синдикат? - удивился Иван.
    - Да, я два года варился в этой каше,  ни  хрена  не  понимая,  но
работая на них.  Они  уже  давно  почти  всюду  пробрались,  везде  их
щупальца. Я даже не знаю, сколько их - Синдикат настоящий, основной, и
Синдикат  левый,  Новый  Порядок,  Строители  Храма,   Восьмое   Небо,
Черное...
    - Что - черное? - встрепенулся Иван.
    - Нет, я ничего не говорил, это слухи. Их не так уж  и  много,  но
они все время делят  мир.  Наверху  эти  горлапаны  из  правительства,
парламентов,  выборные  всякие,  министры  хреновы  и  прочая  мишура,
марионетки на ниточках, а внизу, в темноте  они  -  подлинные  хозяева
мира. Они все время что-то делят, Ваня. Они не  поделили  Параданг,  а
потом поделили, а я им помог, понимаешь?
    - С трудом, - Иван слыхал, что  где-то  вдет  какая-то  закулисная
возня, грязная, подлая, гнусная. Но ему некогда было заниматься всякой
ерундой, у него всегда было настоящее дело, по крайней  мере,  он  сам
так всегда считал. - Как тебе удалось уйти из Штаба?
    - Это они меня вытащили. У них везде свои  люди.  Синдикат  сводил
счеты с Восьмым Небом, понимаешь. И они решили, что крутой парень  Гуг
Хлодрик им не помешает. Грязь, Ваня, гнусь, мерзость.  Сколько  планет
мы с тобой геизировали, вспомнишь?
    - Двадцать девять - ответил Иван, - это с тобой. Но ты и без  меня
работал. А я - без тебя.
    - Двадцать девять миров,  Ваня!  -  Гуг  схватился  за  голову.  -
Семнадцать населенных. Ты знаешь, что теперь на четырех из них?
    Иван скрестил руки на груди.
    - Что на них  может  быть?  Базы.  Дома  отдыха.  Охотничьи  зоны.
Заводишки и комбинатики... много чего.
    - Вот  ты   и   дурак,   самый   настоящий,   Ваня!   Розовый   ты
карась-идеалист, а не десантник-смертник. На четырех  планетах  сейчас
каторги похлеще гиргейской. Только парятся на них не зэки с  Земли,  а
местная, туземная братия. Черный Шар забетонировали полностью,  выхода
наверх местным нет, они горбятся на подземных фабриках, гнут спину  на
Синдикат.
    - Врешь!
    - Нет, Ваня,  не  вру.  Синдикат  взял  Черный  Шар  в  аренду  на
девятьсот девяносто девять лет, вместе со всем, что там есть, вместе с
сорока семью миллиардами туземцев. На Шаре сутки - тридцать два  часа,
а рабочий день - двадцать шесть. Из этих  бедолаг  выжимают  все,  они
лепят процессоры с утра до ночи и с ночи до утра, они даже  не  знают,
что они делают, для чего, их просто выдрессировали, обучили... - и все
с нашей легкой руки, Ваня!
    - Неправда!
    В голове у Ивана помутилось от слов Гуга, он не хотел  верить,  не
хотел! Великая Россия контролирует населенные миры, она бы никогда  не
допустила...
    - Это рабство. Настоящее рабство. Но бывает хуже, Ваня,  Илонян  и
огазейцев продают с их геизированных планет по всей  Вселенной,  всем,
кто хочет получить дармовые рабочие руки или  наложниц.  И  Сообщество
знает об этом, несчастные проходят по статье "псевдоразумные  тягловые
животные", понял?! А  мы-то  с  тобой  старались,  несли  свет  бедным
аборигенам, пребывающим во мраке и сырости родных планетенок!
    - Ложь!
    В мозгу у Ивана вдруг  пронеслось  полузабытое:  "Человеку  нечего
делать в Пространстве, его дом - Земля, на  Земле  и  искать  он  себе
должен применение, ищущий чуждого  несет  зло  всем..."  Отец  Алексий
умер, а вот голос его жил, звучал в ушах.  Иван  покачал  головой.  Не
время, сейчас не время погружаться во все эти дрязги.
    Он  встал,  подошел  ближе  к  черному,  пустому  и  безжизненному
аквариуму. Провел рукой по холодному стеклу.
    - Гуг, - спросил он неожиданно, - а твой Цай хорошо  знает  дорогу
наверх?
    - Если он не знает, значит, никто не знает, - философически  изрек
Гуг.
    Два красных глаза мигнули ив глубин, вперились в  раскрытую  душу,
обожгли. Иван вздрогнул, прильнул к стеклу - ничего за  ним  не  было.
Пустота холод, мрак.
    - Мне надо поговорить с тобой, давай выйдем.
    Мулатка вскочила на ноги. Вспыхнула.
    - Я и сама могу уйти. Прощайте, грубые и глупые мужланы!
    - Ой-ей-ей! - пропел тонюсенько Гуг.
    - Простите  меня,  -  бросил   Иван   вдогонку   красавице   Ливе,
ускользавшей в дверцу, - но дело есть дело. - Он был сух и скуп. Не до
деликатностей. Ближайшие три-че" тыре часа решат все.
    - Гуг!
    - Чего?
    - Узнаешь? - Иван держал у горла серенькое гладенькое яичко.
    - И не надоело тебе играться? - рассердился Гуг.
    - Надо проверить!
    Иван нажимал все сильнее и на глазах терял свою стройность, жирел,
расплывался, рос. Он превращался в Туга-Игунфельда Хлодрика Буйного  -
в  его  абсолютную  копию,  а  точнее,  в  него  самого,  раздвоенного
сказочным образом.
    - Погляди на меня!
    - Грех смеяться над старыми  больными  людьми!  -  Гуг  подошел  и
ударил здоровой ногой по протезу своего двойника.
    Иван чуть не упал.
    - Ну и шутки у тебя!
    - Привыкай! Я ведь привык. А вообще, Ваня, зря ты меня не  прибил,
- Гуг смотрел на самого себя с презрением и враждой.
    - Успеется еще. Я оставлю за собой это право, согласен?
    - Согласен. Прибьешь, когда все до конца поймешь!
    Гуг повернулся к нему спиной, уперся ручищами в резную  столешницу
массивного  деревянного  письменного  стола,  совсем  неуместного   на
глубине восемьдесят километров.
    - Обязательно прибью.
    Иван быстро  вытащил  из-под  мышки  возвратник,  накинул  его  на
предплечье Гуга Хлодрика, с силой сдавил контактные пластины.  Прежде,
чем раздался полуслышный щелчок, Иван сказал:
    - Привет Бронксу!
    Гуг обернулся разинул рот... и пропал.
    В эту минуту, с разинутым ртом и выпученными глазами он уже  стоял
на борту Дубль-Бига-4, в приемной камере, обшитой мягкой оленьей кожей
вперемешку с пластинами угазавра с планеты У.


                                * * *


    Лива не выдержала и получаса. Когда она вошла,  Иван,  он  же  Гуг
Хлодрик Буйный, главарь гиргейской освобожденной банды, сидел в мягком
черном кресле, забросив голову на спинку.
    - А где это фраер, где твой карась? - спросила  мулатка  томно  на
немецком. - Сбежал?
    - Я его отпустил, Ливочка, - произнес Иван, гуговым голосом, -  он
нам только помехой будет, все испортит, да забудь ты про него.
    - А то, что ты лепил давеча - неужто правда?
    - Туфта, Ливочка, туфта. Психа из себя  давил,  понимаешь?  Ну  ты
иди, ладненько? Чертовски устал, буду спать тут,  на  диванчике,  иди,
лапушка.
    - Фу-у! Как был ты мужланом, так и остался  им.  И  за  что  таких
любят!
    Ивану не пришлось спать в  эту  ночь.  В  теле  Гуга  Хлодрика  он
почувствовал себя  неважно  -  погрузневшим,  постаревшим,  необычайно
могучим, но вместе с тем неповоротливым. Досаждала искусственная  нога
- будь прокляты звероноиды, отгрызшие живую Гугову ногу!  Причина  его
бессоницы была, конечно, иной. Иван напряженно продумывал все  ходы  -
шансов на успех прорыва не было. Сейчас они находились самое меньшее в
трех кольцах блокады. Как только они начнут дергаться, их обложат  еще
сильнее - обложат, а потом начнут сжимать  кольца.  Щадить  не  будут,
каторжников-смертников не щадят. Могут и  заложниками  пожертвовать...
Кстати, о заложниках.
    Иван-Гуг подошел к черной панели. Постучал.
    Карлик Цай тоже не спал.
    На порожке отпрыск  инопланетной  императорской  фамилии  замер  и
пристально установился на  Ивана-Гуга  -  даже  белесые  бельма  вдруг
прояснились, высветились. Неужели догадался?  -  подумал  Иван.  Любое
недоразумение сейчас могло испортить все дело. Нет!  Карлик  прошел  к
столу, выложил на него лист белого объемного пластикона.
    И языком жестов показал - прослушивают.
    Иван-Гуг подошел  ближе.  И  подумал  -  их  наверняка  не  только
прослушивают,  но  и  просматривают,  уровневая  камера  не  могла  не
находиться под видеоконтролем.
    "Видеосистемы уничтожены, - языком жестов,  безмолвно  сказал  Цай
ван Дау, - я все проверил!"
    Пластиконовая объемная карта напомнила Ивану чтото, но что  именно
он так и не вспомнил, не смог. Это была даже не карта, а скорее  схема
- переплетения лабиринтов, камеры, ходы,  тахты,  стволы:  заполненные
ядовитой водой были окрашены в голубой цвет, жилые, с воздуходувами  -
в розовый, последних было меньше, намного меньше.  Но  было  еще  семь
извивистых черных ниточек, уходивших  за  пределы  карты.  Иван  сразу
понял, что это такое.
    "Да! - подтвердил карлик Цай, он будто мысли читал, - это те самые
ходы и тупики Синдиката. О них охрана не знает, их,  попросту  говоря,
нет. Мы с Гугом решили идти вот этим!" - Он ткнул  корявым  пальцем  в
черную ниточку, спиралью спускавшуюся вниз, в глубины планеты.
    Иван внутренне содрогнулся, но не показал вида  -  "Мы  с  Гугом"!
Значит, он раскусил его? Но это невозможно! Неужели он телепат, нежели
он способен проникать даже сквозь психозащитные барьеры?! Но почему он
так спокоен?
    "Я понял сразу, что вы не Гуг, - безмолвно сказал Цай ван Дау, - я
не читаю мыслей, но я это умею определять, мы все умеем это  делать...
вы отправили Гуга к  себе.  Он  вас  не  простит  никогда,  плохо  вам
придется, если вы выберетесь отсюда и встретитесь с Буйным! Но это все
неважно  сейчас.  Дело  сделано,  надо  приступать   к   другому.   Не
беспокойтесь, я никому не скажу. Даже эта киска, Ливочка, ни за что не
догадается".
    "Хорошо! - ответил Иван. - Оставим  эту  тему.  Почему  мы  должны
уходить вниз? Мы сами себя зароем в проклятой Гиргее!".
    Карлик скривил губы - желтый клык выступил наружу,  придавая  лицу
хищное выражение. Цай ван Дау смотрел на Гуга-Ивана с явным  сомнением
в его умственных способностях.
    "Пробиваться наверх глупо - восемьдесят километров, сто  семьдесят
два охранных яруса, десятки тысяч вооруженных  андроидов,  дублирующие
системы многоканального подавления, поверхностная защита,  орбитальные
фильтры... я вам называю  только  главное,  в  промежутках  понапихано
столько всякой всячины, что черт ноту сломит!".
    "Но вниз идти еще глупее, что мы будем делать  на  стокилометровой
глубине,  на  двухсоткилометровой?  Я  не  собираюсь  вечно  сидеть  в
засекреченном тупике!"- Иван  умело  вел  разговор  на  пальцах,  хотя
последний раз практиковался лет восемь назад -  навыки,  заложенные  в
Школе, из памяти не выветривались, их забивали намертво.
    "Нам не дано вечной жизни, - глубокомысленно заметил карлик Цай. И
тут же перешел на деловую нотку: - В двух пазухах на  разных  глубинах
Синдикат установил Д-статоры...".
    У Ивана сердце забилось учащенно. Они спасены! Д-статоры - это то,
что нужно! Если заряда хватит, он перебросит всех за  пределы  Гиргеи.
Но тут же ледяной змейкой скользнуло сомнение.
    "С какой стати Синдикату  заботиться  о  гиблых  людишках?  Каждый
статор стоит безумных денег! Зачем Синдикату беглые каторжане?".
    "Синдикату нужен ридориум!".
    Иван оторопел.
    "Они что, решили прибрать к своим рукам всю планету?".
    "Не будем отвлекаться. Глядите. И запоминайте!".
    Ивану не надо был указывать - планы, карты  и  прочее  подобное  с
первого взгляда отпечатывалось в его мозгу, он был поисковиком и  если
бы не мог держать в своей голове  нужные  сведения,  уже  сто  раз  бы
погиб. Была б карта верной!
    - Я хотел взглянуть на  заложников,  -  сказал  он  вслух,  пускай
наблюдатели знают, что их не боятся, что беглые уверены в своих силах.
    - Пойдемте, - карлик Цай учтиво вывернул уродливую руку.
    Они  пролезли  в  узкий  лаз  через  две  многослойные  переборки,
очутились в темном коридоре с мигающими,  пульсационными  датчиками  и
рядом овальных гермолюков. В коридоре явно попахивало  метаном.  Стены
поблескивали  от  наледи  -  глубина,  холод,  об  этом  не  следовало
забывать.
    Лифт спустил их на шестнадцать этажей вниз, вывалил прямо на общую
площадку.
    - Рабочая зона, тут не стоит задерживаться.
    Мимо  них  прошел  человек  в  огромном   скафандре   с   силовыми
установками,  шаромагнитной   гидравликой   -   трехметровый   гигант.
Виброкайло  висело  за  спиной  в  титановом  чехле.  Ребристые  следы
оставались в наледи. В руках у гиганта был плазменный резак.
    - Кого меняешь? - спросил карлик Цай.
    - Джила  Бешенного,  чтоб  он  околел  на  стреме!   -   прозвучал
скрежещущий голос, усиленный динамиками скафа.
    - Ты, гляди, без эмоций! - зло проговорил Цай ван Дау. - Иди!
    Гигант   отвернулся,   тяжелые   шаги   гулом    прокатились    по
металлическому полу. Иван покачал головой - все эти  посты,  дежурства
никого не спасут, этих несчастных сожгут, не вынимая их из скафандров.
Их не трогают только из-за заложников, вот лучшая защита.
    - Камеры каторжников вырезаны прямо в базальте.
    Смотрите, вот тут они и спали по четыре часа в  сутки,  больше  не
полагалось.
    Иван заглянул в открывшийся люк - будто он извне  пробил  скорлупу
большого яйца - два метра на метр - можно только лечь, не  встать,  ни
сесть толком, кусок черного  пенорола,  кран  в  стене,  в  ногах  под
подстилкой черная округлая дыра. И все!
    - Мы бы все издыхали в первый год. Но эти нелюди  каждого  второго
уже через полгода начинают накачивать наркотиками, инъекторы торчат  у
изголовий - плохо себя чувствуешь, нажимай, получай дозу.  А  чего  со
смертниками церемониться! - карлик махнул рукой. - Когда  сюда  придет
Синдикат,  условия   будут   получше   -   Синдикат   умеет   повышать
производительность труда, ему очень нужен ридориум.
    - Зачем? - спросил Иван,  вылезая  из  камеры-яйца.  Он  оглядывал
стену с множеством люков - соты, самые настоящие соты. Одна только эта
зона-рассчитана на десятки, сотни тысяч зэков. А вся Гиргея?! Они что,
с ума посходили?! Для кого они все это готовят?! Иван ошалел,  он  был
на Гиргее черт-те сколько раз, но не был на зонах... раньше тут  и  не
было этих зон, они начали появляться лет семь-восемь назад.  А  теперь
они везде и повсюду - многомиллиардные затраты. Зачем? Кому это нужно?
Откуда такие средства?!
    - Продают, - тихо ответил карлик Цай, - все это кудато  уходит,  и
никто не знает, куда, никто в Федерации. Не надо лезть в их игры,  это
опасная затея.
    - Они торгуют с неземлянами?
    - Они много чего делают... но они и сдерживают кое-кого.  Если  бы
не  Синдикат,  на  Земле  и  в  Федерации  могла  быть  совсем  другая
раскладка. Они мешают кому-то придти  к  нам,  понимаете?  Они  держат
земные владения как свою сферу влияния... пока держат.
    Ивану стало совсем нехорошо. Неужели это и есть  та  самая  нить?!
Неужели он случайно уцепился  за  ее  кончик.  Система?!  Пристанище?!
Синдикат имеет выход туда, немудрено. А почему, он  собственно  думал,
что только ему открылась истина, что только он побывал там, где  никто
не бывал, и узнал то, что никому неведомо? Или все не так? Мало  ли  с
кем Синдикат может быть связан. Черное Благо!
    Откуда на Земле знают о Черном Благе?! На Ивана пахнуло холодом  и
сыростью парижской черной мессы. Он был просто ошарашен тогда. Он  был
потрясен. Он ушел на негнущихся  ногах  с  полным  туманом  в  голове.
Авварон не врал - на Земле были агенты Пристанища,  они  готовились  к
приходу своего мессии, они ждали Вторжения. Они еще ничего  толком  не
знали сами, они не имели понятия ни о Системе, ни о Пристанище, но они
ждали". Иван прямо от Бронкса по закрытым каналам сделал запрос. Ответ
пришел неполным, но и его хватало: только зафиксированных на Земле и в
Солнечной системе - сто тринадцать тысяч черных  приходов,  количество
прихожан не поддается исчислению. Это  могло  означать  одно  -  Земля
ждала Вторжения, она уже была подвластна преисподней, оаа готовилась к
Приходу! Он должен выйти на главарей  Синдиката,  обязательно!  Земные
власти ничего не хотят слышать, они пребывают в счастливом  неведении,
им хорошо, им радостно и сладостно, это пена, а пена не защитит  Землю
и земную цивилизацию. Значит, Синдикат?! Цай ван Дау  прав,  мафия  не
захочет ни с кем делить сферы своего влияния, ни  с  землянами,  ни  с
выходцами из иных вселенных. Синдикат будет драться за свои  владения.
А  владеет  он  почти  половиной  освоенного  мира,  почти   половиной
Вселенной - если Гуг и вся эта кодла не врут! Синдакат. Россия. Россию
поднять трудно, Россия испокон веков  не  желает  верить  ни  в  какие
вторжения, чтобы ее раскачать, нужны годы! С Синдикатом проще! Эти  за
свое будут  драться  до  последнего...  драться  одной  рукой,  другой
продавать врагу ридориум?! Ну, ну, Иван осадил себя, еще ничего толком
неизвестно, а он уже целую цепочку связал. Надо  разобраться.  Спешить
не стоит... тем  более,  что  завтрашний  день  может  быть  для  него
последним днем.
    - Идите сюда! - карлик Цай махнул ручкой.
    Гермолюк был точно такой, как и тысячи прочих. Но на нем фасовался
черный шершавый квадрат -  общага,  камера  общественно-воспитательных
пыток. Эффективней всего истязания групповые, это еще Гуг  рассказывал
Ивану. Истязания проводились  по  субботам.  Но  каторжан  никогда  не
доводили до смерти, их успевали откачивать - рабочие  руки  на  Гиргее
ценились.
    - Прошу вас!
    Иван протиснулся в люк. В полумраке  посреди  достаточно  большого
овального  помещения,  прямо  на  затоптанном  базальте   сидели   три
человека. Четвертый валялся в углу в неестественной, скрюченной позе с
вывернутой ладонью вверх рукой.
    - Сдох, ублюдок! - неожиданно грубо заметил карлик Цай.
    Он подошел к ближайшему заложнику и с размаху ударил его  кованным
сапогом в лицо. Несчастный упал вазад, закрылся ладонями - из под  них
струйками засочилась кровь.
    - Что вы делаете? - возмутился Иван. Он совсем  не  ожидал  такого
поведения от вежливого и тихого карлика. - Прекратите!
    - Им воздается лишь малая толика от их  же  даров.  Пусть  немного
поживут в шкуре заключенных, ничего кроме пользы от этого не будет,  а
раны земные заживают, мой друг.
    Он с силой опустил  кулак  на  макушку  другого  заложника  -  тот
ткнулся лицом в пол, застыл, ожидая продолжения. Иван уже сделал шаг в
сторону карлика, но скрипнувший протез напомнил ему,  что  он  в  теле
Гуга, и это почему-то сразу лишило его сил, отвлекло.
    Заложники были в просторных серебристых балахонах - своей  рабочей
униформе стражников-надзирателей. Но у каждого на  рукаве  красовалось
по три больших шестиугольных звезды - бугры! их жизни кое-чего  стоят!
Гуг все верно рассчитал.
    - И что они вот так, без присмотра,  без  охраны  тут?  -  спросил
Иван-Гуг, покачивая головой.
    - Все в порядке, - карлик Цай ван Дау ухватил одного из сидящих за
длинные-лиловые - по последней моде волосы, запрокинул  голову  назад.
На  обнажившейся  шее  тускло   сверкнул   металлический   ошейник   с
кристаллическими вкраплениями. - Тройная  программа,  восемь  кодов  -
один у меня, второй у вас, третий у Кеши и еще у  пятерых.  Достаточно
нажать на кнопочку - и ошейник начнет сжиматься, он  будет  сдавливать
горло  до  тех  пор,  пока  не  сломает   хребет.   Если   понадобится
парализовать - другая кнопочка: на час, на два, на день и так далее. А
третья программа - управление, их можно заставить бежать со  скоростью
гепардов,  можно  сбросить   в   пропасть,   заставить   плясать   или
подпрыгивать, много чего  еще  думаю,  нам  это  не  понадобится.  Они
полностью в наших руках.  Если  один  из  нас  оплошает  -  другой  не
промахнется.
    - Как-то это... э-э, нехорошо, - промямлил Иван.
    - Мы их бьем их же оружием, - сказал карлик твердо, - так  что  не
беспокойтесь, все хорошо!
    Иван-Гуг нащупал в грудном кармане-клапане микропередатчик, карлик
не врал. Может, он не врет и про истязания. Но все равно не верилось -
правосудие, исправительное учреждение, законность, порядок... кому тут
нужны эти пытки?
    - И Лива сидела как все? - спросил он неожиданно.
    - Как все, - отаетил  карлик,  -  правда,  время  от  времени  она
оказывала маленькие услуги этим ублюдкам, -  он  пнул  в  челюсть  еще
одного из заложников, - но ведь это жизнь, Иван, не надо ее  осуждать.
Иначе бы она не протянула три года.
    Неожиданно сверху прогремел раскатистый бесстрастный голос:
    - Предлагаем вам сдаться! Повторяем  -  никто  не  будет  наказан,
каждый  вернется  на  свой  участок.  Администрация  зоны   идет   вам
навстречу. Повторяем -  в  случае  отказа  от  сдачи  будут  применены
крайние меры.
    Уродливое лицо карлика внезапно исказилось  совсем  нечеловеческой
гримасой, заскрипели  острые  зубы,  потекла  кровь  из  раны,  карлик
истерически завизжал:
    - Суки! Сучары поганые!!! Убь-ю-ю-ю!!! Падлы-ы-ыи-и-и!!!
    Иван глазам своим не верил, казалось, Цай ван Дау сейчас упадет  и
начнет биться в эпилептическом припадке, белая пена  срывалась  с  его
губ,  он  весь  трясся.  Голос  наверху  затих.  Наверное  этот  текст
передавали периодически, он никого  уже  не  волновал,  никого,  кроме
карлика Цая.
    - Простите, - Цай ван Дау пришел в себя столь же неожиданно, -  не
могу слышать их голосов. Они истерзали все мое тело. Вы видите?  -  он
вытянул трехпалые руки, кривые и жалкие. - Это все протезы, и  ноги  -
биопротезы, и внутри все перерезано... и в  башке!  Они  пытали  меня,
хотели узнать про тайные ходы, они отжигали мне лучеметом сантиметр за
сантиметром тела, они дырявили меня скальпелями  и  ковыряли  зондами,
они провели две трепанации черепа, чтобы снять точнейшие  мнемограммы.
Но они забыли, с кем имеют дела. Ни черта у них не получилось.
    - Еще получится, - вдруг  буркнул  один  из  сидящих  на  базальте
заложников.
    Карлик подскочил к нему, но неожиданно  опустил  занесенную  ногу.
Вытащил микропередатчик, нажал что-то.
    - А-а!
    Заложник резиновым мячиком подпрыгнул вверх и тут же упал прямо на
грудь, даже не сделав попытки смягчить падение руками  и  ногами,  его
начало сильно трясти, голова забилась но камню, кровь потекла из носа.
    - Немедленно прекратите!
    Иван-Гуг подскочил к карлику Цаю, вырвал микропередатчик. И тут же
упал отброшенный неожиданно сильным ударом в подбородок.
    - Извините, - карлик стоял над ним, смущенно улыбался, -  не  надо
меня трогать руками, у  меня  в  последние  годы  появилась  нехорошая
реакция, я не владею собой, еще раз простите!
    - Да чего уж там, - проворчал Иван-Гуг, вставая на ноги и  потирая
ушибленную челюсть, - но заложников надо беречь! Вы их  угробите  -  и
нам всем крышка, как можно этого не понимать?!
    - Они крепкие ребята. Верно я говорю? -  карлик  Цай  поглядел  на
лежащего с разбитым носом. Тот оскалил зубы.
    - Надо их увести туда, повыше.
    - Не надо, - Цай ван Дау покачал головой, - пора!
    В люк просунулась рука с парализатором, потом и весь  белый  Фриц,
долговязый, тощий малый с большим горбатым носом.
    - Гуг! Они выкрали троих! Прямо с постов - парни все видели своими
глазами.
    - Кого?! - рявкнул карлик.
    - Бешенного     Джила,     Коротышку     и     Чугу      Дармоеда!
Сетями-парализаторами. Те и очухаться не успели -  три  водохода,  три
сети,  тихо  и  быстро!  Кранты  нам  всем  скоро,  разбегаться  надо,
поодиночке драпать!
    - Сколько наших осталось, значит? - зловеще спросил Цай.
    - Стало быть, тридцать четыре и два андроида...
    Вспышка блеснула неожиданно. Иван не успел  глазом  моргнуть,  как
Белый Фриц завалился на перемычку, пополз вниз.
    - Ошибся, Фриц! Нас осталось не тридцать четыре, а  тридцать  три,
трусы  и  паникеры  нам  не  нужны!  -  карлик  Цай  убрал  за   спину
гамма-пистолет.
    - Знаете, что, любезный ван Дау, если  бы  не  мое  обещание  Гугу
Хлодрику, я бы немедленно ушел от вас! Это бесчеловечно, черт  побери!
- сорвался Иван.
    - Это необходимо, - мрачно заявил карлик. И добавил:  -  Нам  пора
возвращаться. Я уже дал команду ребятам.
    - Предлагаем вам сдаться! - прогремело сверху. -  Никто  не  будет
наказан...
    Путь наверх занял вдвое меньше времени.  Иван  пропустил  отпрыска
инопланетной династии  императоров  вперед,  затворил  черную  панель.
Сборы! Самое нудное дело.
    Всегда чего-нибудь да забудешь. Он бросил Гугову торбу  на  диван,
присел рядом, щелкнул сервозамочком. Но не успел ничего достать.
    Из-за  стеллажа  бесшумной  черной   кошкой   в   белых   сапожках
выскользнула Лива.
    - Скоро утро, - томно протянула она и выгнулась.
    Иван-Гуг растерялся. Красавица-мулатка была совершенно голой, если
не считать ее сапожек с золотыми  пряжечками.  Тяжелые  налитые  груди
мерно вздымались над осиной талией, переходящей в довольно-таки пышные
бедра. Истомой и негой веяло от этой чудной фигуры.  И  еще  чем-то...
Иван залюбовался. Как она поднимает плечики вверх, как выгибает бедро,
как  поводит  темно-синими  в  полумраке  глазищами!   Кошка,   черная
просыпающаяся после дивного сна пантера.
    - Ты не рад мне, старый развратник?
    - Рад,  Ливочка,  -  с  некоторым  опозданием  выдавил   Иван-Гуг,
одновременно отмечая про себя, что мулатка не заметила подмены.
    Она подошла  ближе,  почти  вплотную,  качнула  призывно  грудями,
закатила глаза и поставила ногу на диван, уперев руки в бока.
    - А ты и не ложился, Гуг?
    - Надо готовиться, сама понимаешь! - Женщина  была  прекрасна,  не
оторвать глаз, она сулила блаженство и счастье, но Иван и  так  считал
себя  в  отношении  Гуга  подлецом,  не  хватало  еще  и  уводить  его
любовницу... нет! не любовницу, а любимую! Гуг  сам  говорил,  что  он
впервые понастоящему влюбился. Это еще хуже! - Я устал, Ливочка.  Дай,
я тебя поцелую в щечку - и иди досыпай,  у  нас  завтра  будет  тяжкий
денек!
    - Вот как?!
    Она прыгнула Гугу-Ивану на колени,  обхватила  за  шею,  прижалась
своей грудью, обжигая его даже сквозь плотный  комбинезон.  Впилась  в
губы  с  необъяснимой  страстью,  будто  намеревалась   приступить   к
канибальской трапезе.
    Иван сжимал чужими, гуговыми руками ее трепетное, податливое  тело
и  не  знал,  что   делать.   Он   попал   в   чрезвычайно   дурацкую,
непредусмотренную ситуацию. В мозгу сверлила подленькая мыслишка,  что
если  даже,  в  конце  концов,   он   и   предастся   любви   с   этой
кисочкой-красавицей, - ведь это же не он, а сам Гуг,  тело-то  Гугово,
он только в голове сидит, в мозгу, а его собственное тело, разложенное
хитрым прибором на клеточки и атомы, рассредоточено  в  этом  огромном
Гуговом теле. Любить-то  ее  будет  Гуг,  и  целовать,  и  гладить,  и
упиваться ее нежными горячими  грудями,  упругими  бедрами,  стройными
ногами, этой тонкой шеей... Он уже целовал ее, оглаживал, обжигаясь от
пробуждающегося делания, вытягивая из нее  пламень  страсти,  любовный
жар.
    - Ты сегодня несмел, как мальчик, - шептала она ему в ухо, - но  я
тебя расшевелю, старый обманщик, хитрец. Неужели ты думал,  что  я  не
приду к тебе в эту последнюю нашу ночь?
    - Почему последнюю? - растерянно спросил Иван-Гуг.
    Она долго не отвечала, жалась к нему губами,  телом.  Потом  будто
выдохнула:
    - У меня предчувствие.
    - Ерунда! - отрезал Иван-Гуг.
    - Нет, - голос ее был грустен, совсем в нем не было  ни  томности,
ни каприза, - ты наверное выберешься, а я - И нет, я  не  осилю  этого
прорыва. Все! Хватит! Люби меня! В последний раз!
    Он не стал ей ничего объяснять, не  стал  разубеждать.  Он  припал
своими губами к ее губам. Он не мог ее оттолкнуть  от  себя,  не  имел
права. Он уже не думал о настоящем Гуге.
    Он думал только о ней, красавице Ливе,  которой  суждено  навсегда
остаться в гиблых подводных рудниках треклятой Гиргеи.  Он  любил  ее,
как можно любить на последнем  издыхании,  как  перед  смертью,  перед
казнью, не оставляя сил на завтра, на потом. И она  отвечала  ему  тем
же.
    Разбудил его рев осатанелых динамиков:
    - Сдавайтесь! Предлагаем вас сдаваться немедленно...
    Иван-Гуг вскочил на  ноги.  Взглянул  на  часы  -  он  спал  всего
тридцать четыре минуты. Но он был свеж, могуч, силен. Карлик Цай сидел
в огромном кресле. Он был во внутреннем подскафандре. Сам  скаф,  пока
не заваренный, громоздкий и неуклюжий  стоял  у  стеллажей.  Прямо  на
столе  примостился  Кеша  Мочила,  он  сидел  на  корточках  и   чесал
подбородок. Рядом с ним стояли два андроида - сплошные  горы  и  бугры
мышц. Они не считали нужным носить лишнюю одежду, только  оружие.  Как
Цай умудрился перепрограммировать их, один Бог  ведает.  Неважно!  Все
это неважно!
    - Фу! Он как всегда не готов, старый  лентяй!  -  в  камеру  вошла
Лива. Она была в черном подскафандре с двумя плазмометами в  руках.  -
Давай живей, там снаружи группа захвата. Гуг! Они вот-вот ворвутся.
    Лива была свежа и чиста, будто и не  провела  только  что  бурную,
бессонную ночь.
    - Где заложники? - чуть не закричал Иван-Гуг.
    - Здесь. И все ребята здесь. Самое время нас брать тепленькими..
    - Ладно, не надо трястись, - успокоил  Иван-Гуг,  -  я  знаю,  как
работают группы захвата. Пойду последним. На этом круге ада они нас не
возьмут. Где мой скаф?
    Он потянулся к торбе. Досада, так  и  не  успел  испытать  вещицы!
Ладно, еще не вечер.
    Вся банда головорезов толпилась за перемычкой - Иван сразу увидал,
что даже на постах никого не оставили. Ну и  сброд!  С  такими  лихими
ребятками только на мирные планетки набеги совершать! Но вооружены  до
зубов. Всю зону обчистили, всех вертухаев и их ружларки вымели!
    - Уходить надо тихо, - предупредил  Цай.  -  Если  кто  пискнет  -
пристрелю сразу.
    Карлик, судя по всему, ходил в авторитетах, никто  не  посмел  ему
возразить. Только Лива снисходительно выгнула губки.
    Скафы были средние, не такие громоздкие, как тот, в  котором  Иван
пробирался сюда, на зону. В таком долго под водой не  выдержишь  -  от
перемычки к перемычке, от хода к ходу.
    - Все запомнили? - спросил еле слышно карлик Цай.
    Десять головорезов вышли из общей толпы,  закивали,  пряча  хмурые
улыбки за толстыми стеклами щитков.
    Заложников впихнули между Иваном-Гугом и Кешей Мочилой.
    Иван притянул Кешу к себе:
    - На группу захвата семь пробойных взрывзарядов. Во все  лифты  по
два - до самого верха. В боковые - по одному, в наклонные - по одному,
запомнил? В каждый ствол - и до упора!
    - Ван Дау уже  все  сделал.  Заряды  шарахнут  одновременно.  Надо
андроидов тут оставить.  Киборгов  на  прорыв,  вокруг  заложников,  -
Иннокентий Булыгин, ветеран Аргадонской войны,  матерый  рецидивист  и
убийца, был спокоен. Иван с таким пошел бы в поиск.
    - Пусть идут! - Иван махнул рукой карлику Цаю. И снова обернулся к
Кеше.  -  Газы  и  сети-парализаторы  будут  пускать  через  шахты   и
воздуховоды. Блокировку шлюзов долой!
    - Их же расшибет в лепешку, тут восемь десятков миль над  головой.
И нас вместе с ними!
    - Сдавайтесь! Сдавайтесь немедленно! -  гремело  под  сводами,  по
всем коридорам, из каждой переборки. - Сдавайтесь!!!
    Иван смотрел в спину уходящим. Они уйдут далеко. Их нащупать будет
невозможно, только потом, через час или два преследователи  выйдут  на
них. А пока... Надо быстрей, можно опоздать, можно загубить все  дело.
Взрыв-заряды  уже  пошли   во   все   стороны   вместе   с   кабинами,
гидровагонетками, шахтовыми карами - уходить, так с музыкой!
    Иван взглянул на датчик, вмонтированый в наруч скафа - пошли газы,
они начали! Они опоздали на три минуты, от силы на две!  Тяжело  гудел
выплавляемый резаком металл - гудел далеко, натужно. Это резали зонные
заслоны, шлюзовые ставни.
    - В верхний ствол, живо!
    Андроиды  послушно  скользнули  вверх.  Им  газы  нипочем,  им   и
сети-парализаторы - тьфу!
    - Как блокировка?
    - Порядок, - прошипел Кеша. Он держал в руке взрыватель.
    - Уходим вверх, через ствол А7 - сразу в горизонтальную шахту, под
нами шесть заглушек - все чтоб намертво! наглухо!
    - Лады, Гуг!
    Подъемник взметнул их вверх, к титанобазальтовым сводам.
    - Давай!
    - Есть!
    Они застыли на трехметровой металлокерамической  заглушке  -  если
механизмы полетят, смерть. Но надо увидеть все своими глазами, надо!
    Взрыв был раскатист и глух. Он потонул  в  убийственном  свисте  -
тысячи  струй  воды,  твердых  как   корунд   в   мгновение   пронзили
пространство. Десятки  изуродованных,  искореженных  скафов  бились  о
стены, разваливались, расплющивались, паром  застило  все  внизу.  Это
было ужасающее зрелище. Тройные заслоны были уничтожены за  минуту  до
готовности  шлюзовых   камер   -   вещь   невозможная,   недопустимая.
Ворвавшаяся в зону вода разметала  группу  захвата,  превратила  ее  в
месиво. Боевики-каратели были готовы ко всему, но они не готовились  к
сражению с неуправляемой гиргейской стихией. Пенный вал вскинул  вверх
чью-то оторванную голову - голова скалила зубы, будто улыбалась.
    - Надо уматывать, Гуг - просипел Кеша.
    Заглушка поехала в паз. Теперь все зависело от работы подъемника -
если они не  успеют  -  смерть,  вода  будет  взламывать  заглушку  за
заглушкой,  пока  не  догонит  их,  пока  не  расплющит  своей  тупой,
свинцовой тяжестью.
    Вторая заглушка легла следом за ними. Третья. Они уходили. Уходили
все время вверх. Туда, где их не ждали.
    Андроиды проверяли путь, они были  готовы  сжечь  любое  существо,
преграждающее им дорогу, Четвертая. Глухие взрывы сотрясли базальтовые
стены. Сверху вниз пробежала рваная изломанная трещина.
    - Сработали, порядок! - улыбнулся немногословный Кеша.
    Иван представил, какой сейчас кавардак в Центральной.  Там  с  ума
посходят от их сюрпризов - зона на многие  километры  вверх,  вниз,  в
стороны превратилась в грохочущий и пылающий ад. Взрывзаряды, которыми
пробивали породу в дальних штольнях,  не  должны  были  применяться  в
рабочих и жилых отсеках, стволах, каналах, ни одному безумцу не пришло
бы в голову запустить заряд в шахту сквозных  лифтов.  Ничего,  пускай
привыкают к веселой жизни. Ивану не было жалко тех, кто сейчас погибал
в огне и дыме. Он просто не думал о них, он рвался наверх.
    Горизонтальный ствол-шахта возник перед  ними  мрачным  призраком.
Андроиды молчаливо сидели в гонд-каре, двигатели  тихо  жужжали.  Кеша
лихо запрыгнул на борт, свесил ноги. Плазмомет висел у него  на  груди
черным неуместным бревном. Иван-Гуг пока не включал гидравлику  скафа,
берег аккумулятор, пригодится. И потому он не  запрыгнул,  а  залез  в
кар. Махнул рукой.
    Шестая заглушка снарядом ударила в верхнюю переборку,  разлетелась
на  куски.  Следом,  одновременно  ударила   черная   струя   ядовитой
гиргейской жижи.
    Но гонд-кар был уже далеко - за четырьмя заслонами.
    Гнет неволи - черная глыба на сердце, не  спихнуть,  не  сбросить.
Мотай срок - глотай слезы. Горе горькое, похмелье в  чужом  пиру.  Кто
первый на Земле испытал этот гнет на себе? Десятки  тясячелетий  назад
удачливое племя охотников-людоедов - да, это правда, наши  первобытные
предки двадцать  тысяч  лет  назад,  сорок,  сто  восемьдесят...  были
людоедами,  пожиравшими  себе  подобных,   об   этом   свидетельствуют
археологические находки, целые кладбища  забитых  и  съеденных  людей,
обглоданных и высосанных человечьих косточек  -  так  вот,  это  племя
загоняло пленников  из  племени  другого  в  пещеру,  заваливало  вход
камнями, ставило стражей с дубинами, копьями или каменными топорами...
и томились обреченные во тьме и  холоде.  О  чем  думали  они  в  свои
предсмертные  подневольные  дни?  Что   творилось   под   их   низкими
приплюснутыми черепами? Черная глыба неволи.  Страх  ожидания.  Стражи
племени зорко стерегли  пленников  -  живое  мясо,  живой  жир,  живой
костный мозг".  За  тысячелетия  становления  человечества  в  животах
людских нашло свой последний приют гораздо большее число двуногих, чем
их умерло естественной смертью или было  погублено  стихиями,  хищными
зверями и собственным легкомыслием. Но  ели  уже  убитых,  мертвых,  а
мертвые тоски и боли не имут. Томились же  в  пещерах-темницах  живые,
страдающие безмерно. Томились и позже - при  фараонах  и  императорах,
при деспотах и демократорах, при всех режимах и всех властях. Нет,  не
было на земле "золотого  века",  не  было.  Томились  воры  и  убийцы,
совратители  и  пророки,  политические  противники  и   инакомыслящие,
томились бесы-революционеры,  одержимые  паталогической  страстью  все
разрушать   до    основания,    перестраивать,    всех    переучивать,
перевоспитывать и переобразовывать до  полного  истребления,  томились
грабители и насильники, томились мужчины и женщины,  дети  и  старики,
томились белые, черные, желтые, светло-коричневые и голубые,  томились
виновные и безвинные. И у каждого на сердце  лежала  черная  глыба,  и
каждый в мыслях своих мстил предержащим его  в  неволе,  терзал  их  и
мучил, отмщая, и каждый думал о побеге и боялся его больше, чем самого
заточения. В каждом жила надежда, ибо только надеждой  жив  человек  -
даже сидящий  в  неволе.  Надежды  питают  смертников,  обреченных  до
последнего мига земного - не выведут во двор,  не  накинут  петлю,  не
поднимут ружья, не выбьют из-под ног табурета, не  спустят  курок,  не
упадет гильотина на  шею,  порвется  веревка...  вот-вот  выдернут  из
петли, спасут!!! Нет,  не  выдернули,  не  вынули  -  не  для  того  и
вешали-то, чтобы вынимать. Повесили - так виси! Повешенному не  больно
и не  тяжко.  Прошитому  пулями  насквозь  не  горько  и  не  муторно.
Безголовому телу не  тоскливо...  Обречен  только  сидящий  в  неволе.
Казненный - свободен. И лишь Господь Бог над ним, больше никого  нету.
Узнику же-любой бог и хозяин.
    Кто проникал в душу смертному, сидящему в  одиночестве  и  ужасе?!
Кто пытался услышать стук его измученного  страхом  сердца?!  Ждать  и
надеяться? Биться головой о стену? Бежать на штыки? Тысячи  смертников
погибли на земных шахтах, выковыривая из чрева планеты-матери урановые
руды. Тысячи сгнили в свинцовых рудниках и  на  оловянных  приисках...
Куда бежать затравленному, обложенному, больному, умирающему?!  Только
в пасть смерти? А она и так перед ним  распахнута,  ждет  его...  Горе
попавшему в лапы врагов своих и истязателей, даже если истязают его по
законам, писанным  людьми.  Телами  гасили  ураганный  огонь  штрафные
батальоны каторжников-смертников -  погибать,  так  с  музыкой,  после
стакана спирта, а лучше сжимая пальцы на  горле  вражины.  Смертник  -
зомби, он идет туда,  куда  путь  укажут.  Смертник  -  волен  в  свой
последний миг, ибо может поднять руку и на палача своего,  хватило  бы
только духа!
    Сколько было побегов на Земле -  из  тюрем,  зиндонов,  равелинов,
цитаделей, лагерей, колоний. Побегов лихих и бесшабашных,  продуманных
до  деталей,  спланированных,  удачных   и   неудачных,   кровавых   и
бескровных. Земля-махушка!  Даже  в  пустыню  можно  бежать,  даже  на
льдину, в осеннюю голую степь, во мрак, в темень, в стужу  и  жар.  Но
куда бежать с астероида, висящего в черной пропасти?  Куда  бежать  из
забетонированного шара?!  Куда  бежать  из  океана?  В  воздух  -  нет
крыльев, в землю зарыться - не червь,  ты  не  крот  -  человек.  Куда
бежать с подводных гиргейских рудников?! Куда  бежать  обреченному  на
смерть? Только на тот свет, ибо этот уже не приемлет его.
    Лива стояла на коленях перед распростертым ниц телом Руперта Вога,
Пришибленного. Целый год он таскал ей кайло туда и обратно, в забой  и
наверх. А теперь вот лежал  бездыханным  с  простреленной  спиной.  Он
впихнул ее в трубу, дернул рубильник, сунулся  сам  -  да  вот  так  и
вывалился с другого конца, прошитый очередью. Ее спас, а сам погиб.  И
скаф не защитил, стреляли "иглами".
    - Пойдем, - прошипел карлик Цай. - Гуг уже наверняка  нас  ждет  9
боксе на развилке. Пойдем!.
    - Да погоди ты! - Лива посмотрела на карлика с  ненавистью.  Потом
ее синие глазища побелели, она вскочила на ноги. - Сначала  я  придушу
одну из этих сволочей! А потом пойдем!
    - Не трожь заложников, дура! -  остановил  мулатку  Хьюго  Халдей,
большелобый, бритый наголо парень с тяжелой челюстью и косящим глазом.
Этот глаз зло высверкивал из-за прозрачного щитка.
    - Заткнись, придурок! Они  ухлопали  уже  двенадцать  наших!  Пора
счеты свести! Око за око, зуб  за  зуб!  Я  придушу  его  собственными
руками, к черту ваши колечки! Пусти меня! - Она вырвалась  из  объятий
Халдея, набросилась на сгорбившегося вертухая, сшибла с ног.
    - А ну без истерик!
    Карлик Цай ван Дау оттолкнул  мулатку  к  стене,  поднял  железную
руку. Они вполне могли помериться силами  -  гидравлика  в  скафавдрах
была одинаковой, сейчас все могли считать себя  силачами,  каждый  мог
поднять другого и бросить на десять метров. Стоило только начать.
    - Ладно,  Цай.  Я  погорячилась.  Пошли.  -  Лива  всплакнула.   -
Пришибленный  всегда  смотрел  на  меня  так...   так   грустно,   так
пришибленно. И вот его нет!
    Халдей не смог удержаться.
    - Чего ты болтаешь, - влез он, -  Пришибленный  с  тобой  на  зоне
встречался?! Может, ты свою ячейку на ночь оставляла открытой, ха-ха!
    Кипа Дерьмо опустил тяжеленный кулак  на  спину  Халдей  -  и  тот
полетел под ноги карлику, гремя всеми сочленениями скафандра.
    - Еще вякнешь, шею сверну! - предупредил Кипа.
    Халдей понял, что лучше не связываться, лучше помалкивать. Он пнул
простреленный труп Руперта и побрел за всеми, волоча ушибленную ногу.
    ...Иван оторвался от экрана. В узловой было темно, вырубили  свет.
Но видеослежка работала на самообеспечении.
    - Все как на ладони, - сказал  с  усмешечкой  Кеша.  -  Вона,  как
видно, каждую царапину на скафе. Пока этот ублюдок Халдей  свою  пасть
раззявливал, я у него все гнилые дупла в зубах пересчитал!
    - Делать тебе больше нечего! - буркнул Иван. У него перед  глазами
стояла объемная карта зоны. Он хотел убедиться сам, без дураков.
    Где-то далеко-далеко бушевало пламя - его гул  почти  не  достигал
ушей, зато чувстовалось, как убывает кислород - Иван пока  не  включал
внутренние системы скафа, беречь,  надо  беречь  силу,  мощь,  воздух,
воду, все! Люди на экране шли медленно, может, это только казалось так
со стороны, Ивану хотелось подстегауть их, поторопить.
    Вмонтированные  в  стены  и  переборки  камеры  вели  беглецов  из
помещения в помещение, из трубы в трубу. Иван несколько раз пересчитал
их - двадцать два. А где остальные?
    Пришибленного убили у него на виду. Значит, до этого  погибли  еще
девять? Прошло совсем немного времени, а уже десять  трупов  -  десять
освободившихся навсегда душ, взирающих на мучения  беглецов  свыше,  а
может, из адской пропасти? Или их захватили преследователи?
    Андроиды охраняли узловую. Все ходы-выходы,  кроме  вентиляционной
шахты были заварены намертво.  Два  мускулистых  гиганта  держали  под
прицелом четырехствольных  сигма-бомбометов  оба  конца.  Гул  пламени
становился сильнее. Кеша Мочила щурил глаза, его клонило в сон.
    А Иван ждал. Черная  ниточка,  тоненький  спиралевидный  червячок,
уходящий в глубины,  где  же  ты?!  Неужго  карлик  ошибся...  Вот  он
загоняет их в кабину - битком, там же негде  стоять,  они  лезут  друг
другу на головы, нижние садятся, ложатся, битком! Цай ван Дау орет  на
них. Лива - ее чуть не придавили, хотя как можно  придавить  в  скафе.
Куда они  пойдут  -  вверх,  вниз?  Цай  молчит.  Он  знает,  что  все
прослушивается, просматривается.
    Иван, если б мог, влез бы в экран. Он весь дрожал... неужели?
    - Ухряли! - донеслось из-за плеча. Кеша был немногословен и точен.
    Кабина пошла вниз... и напрочь пропала из зоны  видимости.  Карлик
не ошибся,  да  и  как  он  мог  ошибиться,  ведь  он  закладывал  эти
лабиринты. Но там тоже не дураки сидят, они нащупают кончик - рано или
позно они проникнут в тайные лазы Синдиката.
    - Пора, Гуг!
    Кеша похлопал Ивана-Гуга по  плечу.  Вся  сонливость  его  куда-то
сразу подевалась. Нюх! У Кеши явно был превосходный нюх,  иначе  и  не
могло быть.
    - Да, пора. Нам тут  больше  нечего  делать.  Этот  вход  Цай  уже
раздолбал  вдрызг,  в  него  больше  никто  и  никогда  не  войдет,  -
проговорил Иван, не отрываясь от экрана, - мы  будем  идти  к  другому
входу, через семь перемычек.
    Скрытые  камеры  упорно  выщупывали  мрак  и  темень,   автоматика
пыталась уцепиться  хоть  за  что-то  живое,  движущееся.  Иван  зримо
представлял, как сейчас в  зоне  перехода  включаются  и  отключаются,
одновременно тысячи следящих мертвых глаз-бусинок, вживленных везде  и
повсюду. Вода... нет, это ядовитая гиргейская жижа,  откуда  она  там,
неужели прорвало? Иван придвинулся к экрану.
    Что это?! Он почувствовал, что его тянет туда, тянет с неимоверной
силой - в глубину, в черную безмолвную толщу. Два  крохотных  огонька,
два уголька. Откуда они  там?  Кровавые  глазища  вспыхнули  внезапно,
будто открылись незримые черные веки. Неописуемая  злоба  светилась  в
этих глазах. Нечеловеческая и необъяснимая.
    Гиргейские рыбины!
    Безмолвные тени глубин Пристанища!
    Иван не мог оторваться от  сияющих  рубиновым  огнем  глаз.  Сразу
пропало все - толщи преград, экраны, перемычки,  переборки,  километры
изъеденного норами и ходами базальта... во всем мире оставались только
он сам и эти  прожигающие  душу  глаза.  Безмозглые  твари.  Обитатели
глубоководных впадин и черных  пещер.  Из  какого  дьявольского  омута
выплыли вы? И почему Иван ничего не видел.  Он  был  там,  под  толщей
свинцового мрака, наедине с выматывающим,  высасывающим  взглядом,  он
шел  вперед,  раздвигая   руками   полупрозрачные   толщи,   разгребая
вздымающуюся муть, он  шея  прямо  на  кровавые  глаза.  Он  не  видел
ощеренной пасти, жутких изогнутых клыков,  острых  крючьев  на  концах
шевелящихся   черных   плавников.   Глаза    становились    огромными,
исполинскими - два громадных  полыхающих  шара  висели  во  мраке,  не
освещая ничего вокруг. Он не понимал, кто  он,  что  он,  где,  зачем,
откуда взялся и куда идет, он уже не знал, как его  зовут,  о  чем  он
думал минуту назад - два жутких живых магнита влекли его к себе, и все
в голове плыло, все исчезало куда-то, пропадало" он знал только  одно:
надо  пройти  еще  немного,   разблокировать   скаф,   сбросить   его,
освободиться от титанопластиконовой оболочки, сжимающей тело, войти  в
эту жидкость, в эти пылающие манящие шары, раствориться в них - и  все
будет! все сразу разрешится и станет  ясным,  понятным,  кончатся  все
муки, тревоги, терзания!
    Ничего не будет нужно.  Ничего!  Он  шел  в  полыхающее  рубиновое
марево, шел без сомнений  и  страха,  безогледно,  как  шел  на  своих
десантных ботах в Малиновый барьер - в Осевое, в  безумный  засветовой
огонь. Идти, идти, надо идти.
    Что-то  непонятное,  стороннее  пыталось  его  удержать,   мешало,
хватало, тащило назад, вопило в уши: "Гуг! Остановись!  Что  с  тобой,
Гуг?!" Но он шел, отбивался и шел.
    Причем здесь какой-то Гуг, причем здесь нечто  внешнее,  мешающее,
досаждающее, причем, если ему надо идти вперед, в этот рубиновый огонь
притягивающих глаз. Вперед!
    Еще немного! Вперед! Волшебный, сказочный огонь  огромных  глаз...
еще немного!


    Два мощных встречных удара затмили  все,  погасили  огонь,  лишили
зрения. Он почти сразу же, через мгновение очнулся. Но уже  ничего  не
было: ни рыбины, ни горящих глаз, ни экрана.  Два  блестящих  от  пота
андроида, вздувая горы мышц, держали его с двух  сторон  на  вытянутых
руках, не давали коснуться шаромагнитными  ступнями  пола.  Иннокентий
Булыгин, он же Кеша Мочила орал прямо в лицо:
    - Гуг! Мать твою гидрокайлом в бога-душу... Гуг, ты слышишь меня?!
Ты прочухался?!
    - Прочухался, - спокойно и вяло ответил Иван-Гуг. - Чего ты  орешь
как резанный, чего случилось? Отпустите живо! - последнее относилось к
андроидам.
    Но те почему-то не выполнили приказа. Лишь когда Кеша моргнул  им,
они поставили Ивана на землю.
    - Ты вдруг пошел в шахту, как трехнутый пошел, четыре монитора  по
пути  сшиб,  переборку  раскроил,  кресло  опрокинул  -  Кеша  говорил
спокойно, без прежнего крика, но голос у него был  нервный,  дерганный
голос: - Тебя будто на веревке кто-то  тащил.  Я  тебя.  Гуг,  хватал,
держал, уговаривал, отталкивал, а ты как черт слепоглухонемой! Если  б
не эти ребятки, я не знаю, чего б было!
    - Щиты, - выдавил из себя Иван-Гуг.
    - Чего еще за щиты?
    - Я не успел поставить щиты Вритры, защитное психополе, - Иван-Гуг
окончательно пришел в себя, ноне все ему было ясно. -  Кто-то  пытался
завладеть моим мозгом.
    - Хе-хе, пыта-ался! - Кеша скривил губы в  улыбке.  -  Ты  был  на
веревочке, Гуг! Ты был абсолютно безмозглым, хуже червяка на удочке!
    Иван не стал спорить. Он говорил вслух.
    - Это был психозондаж глубинного подсознания с  подавлением  воли,
памяти, мыслительных процессов да плюс ко всему мощнейший  зомбирующий
импульс. Я не ждал... как я мог ожидать? Там никого не было кроме этой
рыбины, безмозглой тупой твари, да их на  Земле  у  любого  богатея  в
гидрариуме найдешь, мода сейчас на этих клыкастых  гиргейских  тварей!
Глаза! Чего-то тут не так, это были страшные глаза...
    Кеша прервал его, махнул плазмометом в сторону выхода:
    - Гуг, надо  сматываться!  Сучары  идут  по  следам.  После  будем
разбираться!
    - Ты прав. Мочила. Пойдем!
    В вентиляционной шахте пришлись включать инфравизоры - темень была
глухая.  Андронды  и  так  все  прекрасно  видели,  они  шли   позади,
прикрывали  отход  -  бомбометы,  трехпудовые  махины  они  несли  как
соломинки.
    Гул пламени ревел уже совсем рядом. Иван прикинул - если они будут
прохлаждаться, самым страшным их преследователем останет огонь.
    Движки кара в наклонном стволе долго не  включались.  Но  Кеша  не
нервничал, он туго знал свое дело. Кар  сорвался  с  места,  когда  за
спиной, в трехстах  метрах,  разрывая  занавес  тьмы,  из-за  поворота
полыхнуло стеной пламени. Иван-Гуг прикрыл щиток шлема, включил подачу
дыхательной смеси, иначе легкие просто полопались  бы,  он  терпел  до
последнего.
    Гонд-кар молнией несся по сверкающей рельсине и не было ничего  на
свете мягче электромагнитной подушки, которая удерживала его на весу.
    - Интересно, видят ли они нас сейчас? - раздумывал вслух Кеша.
    Ивана этот вопрос не интересовал - мало видеть, надо  достать.  Ни
один из боевиков-карателей не станет рисковать впустую, не  полезет  в
пламя. Они просто выведут -  и  пойдут  все  прочесывать.  Или  по  их
сигналу выйдут навстречу с соседней, кольцевой зоны. Ловушка будет все
время сжиматься. И надо просто успеть почерней  ниточке  выбраться  из
нее, выйти из-под "флажков". Черт побери, надо еще добраться  до  этой
черной ниточки!
    Над ухом глухо долбарул сигма-бомбомет. Иван скосил глаз - андроид
сидел с самым  невозмутимым  видом,  глядел  вверх.  Откуда-то  из-под
высоченных   сводов,   цепляясь   многосуставчатыми    перешибленными,
искалеченными лапами, падал изуродованный до невоможности  стеноход  -
надежная и  вместительная  машина,  предназначавшаяся  не  только  для
внутренних шахтовых работ, но и для боевых действий.
    - Два человека и шесть киборгов уничтожены, - доложил андроид.
    - Они держали нас на мушке?
    - Выстрел упрежден в  последнюю  секунду,  -  ответил  андроид,  -
сигмазаряд попал в гранату, выходящую из раструба.
    - Молодец, малыш, - похвалил андроида Кеша, - медаль  бы  тебе  за
геройство, да, сам знаешь, ни хрена нету!
    Андроид промолчал.
    Больше  нападений  не  было.  К   развилке   подошли   тихо,   все
перепроверив дважды. Ошибиться никак нельзя было.
    - Опять кабина? - поинтеросовался Кеша, наглухо задраивая шлем.
    - Нет, - ответил Иван-Гуг, - здесь тупик, люк сброса...
    - Мусорка, короче, отстойник?
    - Вроде того.
    Они быстрым шагом двинулись к решетке, закрывавшей провал.
    - Бей! - приказал Иван-Гуг андроиду.
    Тот с недоверием поглазел на  вожака.  Потом  шарахнул  из  своего
бомбомета самой малой. Восемнадцать  перекрещивающихся  слоев  решетки
прожгло насквозь. Путь был открыт.
    - Наверху поставь заряд, пускай привалит маленько,  -  велел  Кеша
другому андроиду. - Живей!
    Андроид поглядел  на  каторжника  с  явным  презрением.  Но  заряд
поставил. Вернулся.
    - Трос, лебедку. Кеша первым. Вы, ребятки, прикрываете тылы. Ясно?
- Иван проверил крепление микролебедки.
    Трос - тончайшая нить, выдержит хомозавра, локтевое  кольцо-захват
скафа, чего еще надо... у андроидов - шаромагнитные пряжки на  поясах,
руки с оружием свободны.
    Пора. - Пошел!
    Кеша мелко перекрестился и сиганул в черную дыру.
    Иван выждал пять секунд и спрыгнул за ним  -  тросом  его  немного
развернуло, не беда. Он отсчитывал:  один,  два,  три,  четыре...  сто
метров, двести, восемьсот,  полторы  тысячи,  две  триста...  троса  в
лебедке было всего на десять миль, лебедка обычная, не десантная, семь
сто... наверху шарахнуло, заряды обрушили свод на решетки, на  провал,
завалили грудой базальтовых плит все... андроиды  ползут  в  вышине...
девять восемьсот... внизу матерится Кеша... дернуло! еще раз! это Кеша
отцепился... Иван ослабил захват, упал,  ударился  коленями  так,  что
лязгнули зубы.
    - Эй, Гуг, ты жив там? - просипело слева. И тут же Кеша разразился
отборным земным матом - это сверзившийся сверху андроид чуть  не  сбил
его с ног. - Получай, падла! - Он долбанул кулаком в широченную грудь.
Андроид упал. Но тут же поднялся. Отвечать не стал,  ему  не  положено
было отвечать на  тумаки  и  подзатыльники  человеческие,  допускалось
временами  подгонять  поднадзорных-каторжан,  но  карлик  всем  урезал
программу, и теперь биокадавр не мог ответить даже  на  самую  обидную
зуботычину - а обижаться андроиды умели, и зло держать они умели. Иван
поглядел на Кешу укоризненно, если только  инфрафизор  мог  передавать
столь тонкие оттенки человеческих чувств.
    - Тихо! - предупредил Иван. - С этой минуты ни слова.
    - Все ясно, Гуг, -  согласился  Кеша,  ему  ничего  не  надо  было
объяснять.
    Они шли бесконечно долго, проваливаясь в грудах  мусора,  отходов,
всевозможной гниющей и разлагающейся дряни - ведь в каждой второй зоне
помимо ридориума добывали и океанскую  живность:  моллюсков-гнилоедов,
панцирных червей, трубчатых скорпионов, светящихся циклопоидов  -  все
шло в пищу заключенным, андроидам и киборгам, добывали  змееводоросли,
убей-траву,  хрящеглавые  цветы-рыбоеды  и  все  прочее,  что  шло  на
сильнодействующие  препараты.  Работа  шла  полным  ходом,  из  Гиргеи
высасывали все соки, почти все.
    - Проклятье! - не выдержал Кеша. Он прошептал это еле  слышно,  но
Ивану будто ударило молотом в шлемофоны. - Я, понимаешь, думал на зоне
хреново, не-е-ет, тута хреновитее!
    Он хотел еще чего-то добавить, но не успел. Провалился.
    Иван облегченно вздохнул, ему уже казалось, что они  прошли  мимо.
Нет! Полный порядок! Он направился к  тому  самому  месту,  где  исчез
Кеша. Кольцо! Это именно кольцо - место входа, лазейка.  Надо  уйти  в
эту гниль с головой.  Ему  неожиданно  вспомнилась  Система,  а  потом
Пристанище - фильтры, везде были  фильтры!  И  они  всегда  напоминали
поганое вязкое болото. Все во Вселенной повторяется,  но  вечно  одно:
нормальные,  обычные  люди  всегда  ходят  по  гладенькой  проверенной
поверхности, а всякие сумасброды, ищущие для нормальных новые мир, все
время вязнут  в  каком-то  дерьме,  бродят  по  кошмарным  лабиринтам,
перебираясь из одной трубы в другую, из большего чрева  в  меньшее,  и
наоборот. Стоки, шахты, каналы, уровни, ярусы, шлюзы, переходы, трубы,
лазы,  люки,  дыры-без  конца  и  края,  дьявольское  подповерхностное
нагромождение  непонятных  и  неизвестно  кем,   для   чего   прорытых
бесконечных нор. Кеша прав, именно - проклятье!!!
    Стоит только сойти с "поверхности", углубиться под нее,  подняться
над ней - и все: начинаются странные вещи, все не так, все иначе,  все
страшнее и непонятнее.  Так  зачем  уходить?!  Зачем?!  Лицо  батюшки,
сельского священника, убиенного неизвестными отца Алексия встало перед
внутренним Ивановым взором. Человеку не надо уходить с поверхности!  У
него своя экологическая полочка, своя ниша обитания, зачем ему лезть в
чужие миры, не для него созданные, не ему предназначенные  -  незачем!
Горе горькое по свету шлялося... горе  горькое  -  удел  шляющихся  по
миру, блуждающих по Пространству, странствующих во Вселенной. Но  и  к
нему привыкают.
    Иван встал в кольцо. И его повлекло  вниз.  Да  он  не  падал,  он
спускался, какая-то площадочка удерживала скаф.
    Внизу  было  светло  -  еле   мерцающий   свет   после   мрака   и
инфропризраков во мраке казался чуть ли не слепящим. Кеша Мочила сидел
на металлическом полу, глядел вверх, как спускаются андроиды. Верх был
таким же металлическим как и низ. Труба.  Три  метра  диаметром.  Дыра
затянулась на глазах - металлопокрытие  обладало  памятью  по  крайней
мере, в зоне кольца. Это хорошо. Никаких следов. Но ежели их вели,  то
ничто не поможет - преследователи выйдут на черную ниточку, на лазейку
Синдиката. И Синдикат не будет связываться с администрацией гиргейской
промзоны из-за таких мелочей. Синдикат проложит новую  "ниточку".  Эх,
Кеша, Кеша! Была ж команда помалкивать!
    Иван не стал никого упрекать.
    - Пошли, - сказал он тихо.
    Где здесь искать Д-статор он не имея ни  малейшего  представления.
Могло быть и так, что группа карлика Цая подойдет  к  статору  раньше,
поочередно каждый из  головорезов  сиганет  куда-подальше  от  Гиргеи,
угробят заряд... а они уткнутся носом в  бесполезный  гипертороид,  на
этом вся эпопея и закончится, придется  сесть  и  ждать,  пока  придут
каратели. Нет! Лива не допустит этого, она будет ожидать  его...  Иван
оборвал себя, поежился, вовсе не его она будет ждать, а Гуга  Хлодрика
Буйного, своего пылкого возлюбленного. Ну и пусть, суть не меняется.
    - Чего это? - спросил вдруг Кеша.
    Он замедлил шаг, подогнул колени.
    Вдалеке что-то позвякивало, пощелкивало, гудело.
    - Прикрой сзади! - скомандовал Иван-Гуг.
    И быстро пошел вперед.
    Однако  далеко  ему  продвинуться  не  удалось.  Труба  оборвалась
металлокерамической заглушкой. Этого еще не хватало! Но не успел  Иван
расстроиться, как заглушка уползла вверх, открывая вход в шарообразное
помещение с покатым дном. В помещении никого не было,  мерцал  тусклый
свет - но он явно включился на  подходе,  сработала  автоматика.  Зато
гул, грохот, шаги или какие-то удары становились  все  громче.  Кто-то
шел им навстречу. Боевики?  Каратели?!  Отряд  из  соседней  кольцевой
зоны?!
    - К  бою!  -  приказал  Иван-Гуг.   И   вывернул   из   заплечного
клапана-колчана боевой десантный лучемет - оружие легкое,  надежное  и
всесокрушающее.
    Андроиды вскинули свои четырехствольные пушки. Но Кеша их  тут  же
осек.
    - Вы,  ребятки,  нас   всех   подорвете,   убрать,   матерь   вашу
протоплазму! Ну чего, повторить?!
    Бежать назад не было смысла. Настигнут, расстреляют в спины. Лучше
уж с музыкой, в лицо! Лучше сразу! Кеша все понял.
    Иван поймал себя на мысли: грохота ведь нет никакого,  это  нервы!
ведь там, за переборками топот, шаги - явные шаги, но тихие, это страх
и напряжение усиливают их, у страха глаза велики, да и уши огромны!
    Реакция не подведет. Первых он положит с ходу.  Знать  бы  только,
откуда воявятся каратели, где соскользнет  заглушка?  Иван  осматривап
сферическую  серую  поверхность  сантиметр  за   сантиметром...   Шаги
приближались.
    - У-у-у, суки! Всех кончу! - шипел себе под нос Кеша.
    Огромный бревнообразный плазмомет подрагивал в его  руках.  -  Ну,
давай! Иди на меня, давай! Задешево не возьмете, гады! Всех положу!
    Андроиды помалкивали. Но и  они  были  живыми,  и  они  не  хотели
умирать.
    Все произошло неожиданно, в мгновение  ока.  Стена  напротив  ушла
вниз.  Ударил  вверх  сиреневый  луч,  прошил  металл,  дым   заполнил
помещение...  ствол  лучемета,  смотревший  Ивану  в  лицо,   медленно
опускался. У карлика Цая была отменная реакция, он успел сделать шаг в
сторону, иначе бы лежать ему оплавленным куском металла.
    - Вот... - Кеша грязно и витиевато выругался, - чуть  друг  дружку
не перебили!
    В проеме  стояли  шестеро:  карлик  Цай,  Кипа  Дерьмо,  киборг  с
задранным вверх стволом лучемета -  он  успел  вскинуть  его,  признав
Гуга, стояла  Лива  в  сверкающем  серебристом  скафе,  стоял  Халдей,
державший за черный пояс заложника в полускафе внутренней  охраны.  За
этими шестерыми толпились и остальные - семь каторжников  и  еще  один
несчастный заложник.
    - Это все? - спросил Иван-Гуг.
    - Все, - коротко ответил карлик Цай.
    - Гуг, любимый мой! - Лива не выдержала и бросилась Ивану на шею -
лязгнули два соприкоснувшихся скафа, ударился щиток о щиток.
    - Не время, - выговорил через силу Иван-Гуг, отстранил  мулатку  и
шепнул еле слышно: - Ливочка, это же пошло  -  объятия  двух  железных
кукол. Погоди, выберемся, сбросим доспехи...
    - Ты веришь в это?
    - Верю! - Иван был тверд как никогда. Но сейчас он больше надеялся
на карлика Цая, отпрыска императорской фамилии с  преступным  прошлым,
темным будущим и неопределенным настоящим. - Они нас видят? -  спросил
он, полуобернувшись к ван Дау.
    - Нет! - ответил тот без промедления. - Они потеряли нас... и вас.
Нам надо спускаться. И как можно быстрее!
    - Куда? - робко вставил Кеша.
    - Туда! - карлик Цай опустил глаза долу. - Этот шарик,  в  котором
мы находимся - капсула. Он уже ползет по трубе вниз.
    Хьюго Халдей расхохотался в полный голос.
    - А на хрена нам тогда эти ублюдки? - спросил он сквозь смех. - Мы
ушли! Ушли от гадов! Теперь надо придавить этих красавчиков... Уж  они
из меня кровушки попили, уж я им за слезки свои сотворю щя-я!
    - Заткнись! - оборвал его  Кеша.  -  Опосля  придавишь.  А  будешь
возникать, я тебя сам придавлю.
    Иван ощутил, что капсула и впрямь движется - она чуть подрагивала,
стенки гудели тихо, натужно.
    - Где киборги? Где люди? - спросил Иван-Гуг, заранее зная ответ.
    - Ясно дело, где! - выдохнул Кеша.
    Карлик Цай  поглядел  выразительно,  промолчал.  Лива  всхлипнула.
Двенадцать заключенных,  три  заложника,  два  андроида...  нет,  Иван
поправил себя, четырнадцать с Кешей, а с ним - пятнадцать. Выбивают по
одному, на переходах. На перемычках. Они обречены.  Все!  Будь  он  на
месте преследователей, давно бы дал  отбой  -  к  чему  тратить  силы,
энергию, рисковать людьми и роботами,  все  равно  банда  беглецов  не
выживет в этих подземно-подводных дебрях.
    Рано ли поздно все перемрут - от голода, жажды,  страха.  В  любом
тупике, в любой лазейке  им  смерть.  Выход  был  один  -  наверх,  на
поверхность, потом на орбиту - капсула, болтающаяся сейчас на  сложной
кодированной орбите,  по  его  сигналу  подобрала  бы  всех,  сняла  с
поверхности угрюмого океана... Да уж, так и жди, сняла бы. Ее разнесет
в щепки поверхностная защита как и любой другой, не откликнувшийся  на
запрос корабль. Ловушка. Они сидят в стеклянной банке,  под  колпаком.
Никакие толщи базальта их не спасут. Только Д-статор!
    А чтобы случилось, узнай сейчас эта  банда  про  своего  вожака  и
главаря всю правду? - пронеслось в голове у Ивана.  -  Подняли  бы  на
ножи? Нет! Ведь обличием-то он натуральный Гуг Хлодрик, авторитет, вор
в законе и тому подобное... Ну, а все же? Он  пристально  взглянул  на
карлика Цая. Тот отвернулся. В глазах у Цая стояла обреченность.
    Удар  был  неожиданным  и  сильным  -  двое  упали  на  пол,  Лива
взвизгнула, Кипа Дерьмо выронил свою железяку. Приехали!
    - Ну и где же мы теперича? - поинтересовался Кеша, сверля стальным
взглядом Цая ван Дау.  Кеша  явно  не  доверял  отпрыску  инопланетной
царственной фамилии.
    - Сто  девяносто  семь  миль  под  уровнем  океана,  седьмой  слой
внутренней  мантии...  хотя  какая  к  дьяволу  на   этой   изъеденной
планетенке мантия! - Цай начинал нервничать. Он что-то предчувствовал,
но пока молчал.
    - Что здесь есть? - хрипло спросил Иван-Гуг.
    - Сбросовая зона, отстойники, два централа,  хранилища  руды,  три
отделения дисбата...
    - Вертухаи и сидят отдельно, суки! - вставил Хьюго Халдей.
    И тут же получил короткую, сильную затрещину от Кеши.
    - Заткнись, падаль! - прошипел Мочила.
    Халдей все сразу понял, поднял  щиток,  утер  из-под  носа  кровь,
сгорбился.
    - ...а еще  на  этом  уровне  сорок  четыре  турбопроходчика,  два
гровера и два ската в нижние лабиринты.
    Иван-Гуг не выдержал. Так дела не делаются!
    - Где статор, черт побери! - взревел он носорогом.
    Цай посмотрел на него как на умалишенного..
    - Статоры не ставят где попало. Это  секрет,  понимаете?  Их  надо
искать.
    - Нас здесь всех перебьют, пока искать будем! - зарычал Кипа.
    - Вперед с голодухи сдохнем! - влез Соня Обелбаум,  убийца-тихоня,
не привыкший высовываться из-за чужих спин, но все же не  выдержавший.
- Надо разбегаться! По одному!
    - Он дело говорит, - робко вставил Халдей. - Всех  не  возьмут.  А
тут, в подземельях можно жить, с голодухи не сдохнешь,  в  отстойниках
полно жратвы...
    - Не жратвы, а падали и гнидья! - сказала Лива, она поглядывала на
спорящих мужланов свысока. Но вот не выдержала.
    - Кому падаль, а кому конфетка, - ухмыльнулся Кипа Дерьмо. И вдруг
решительно заявил: - Мы с Халдеем уходим!
    Все молчали, уходить пока было некуда. Шаровая капсула-кабина была
наглухо задраена. И открыть люки никто кроме умного карлика не мог.
    - Я вам, сукам, всем пасти порву вот этими руками! -  начал  тихо,
но очень выразительно Кета Мочила. - Я вам ваши поганые помела выдерну
и в задницы вобью, усекли?! Я щас мочить начну шустрых...
    Карлик Цай поднял руку  -  три  скрюченных  подагрических  пальца,
будто прирощенных к узкой морщинистой ладони,  даже  в  полупрозрачной
гермоперчатке они оставались высохшими, карликовыми.
    - Не надо никого мочить, - попросил с плаксивостью в голосе, почти
не разжимая безгубого рта, - пускай идут.
    - И пойдем! - заявил решительно  Халдей,  со  злобой  взглянув  на
Кешу.
    Карлик подошел  к  стене.  Никто  ничего  не  понял,  но  заслонка
сдвинулась ровно  настолько,  чтобы  можно  было  протиснуться  одному
человеку в скафе.
    - Идите!
    Иван увидел, как у Кипы Дерьма затряслись коленки.  Он  уже  хотел
остановить головореза, осадить. Но карлик Цай обжег бельмастым  резким
взглядом.
    - Ну, чего встал, куча дерьмовая?! - Халдей подтолкнул Кипу. Потом
вдруг обернулся  к  остальным,  прогнусавил:  -  Гуг,  старина,  давай
по-честному, а?
    - Чего надо? - грубо выдавил Иван-Гуг.
    - Пускай киборг с нами топает.
    - Андроид, ты хочешь сказать?
    - Один хрен!
    Иван-Гуг качнул головой - и гора мышц, стоявшая слева  от  него  с
бомбометом в руках, сдвинулась, пошла к дыре.
    - Стоять! - скомандовал карлик Цай. - Ко мне!
    Андроид послушно повернулся, сделал шаг  к  карлику,  замер.  Кипа
Дерьмо и Халдей выжидали. Они не решались вылезать из шара. Но  терять
ради этих подонков робота-защитника... Иван оборвал мысль,  они  такие
же подонки, как и все прочие, не лучше и не хуже, они тоже  имеют  кое
на что право. Тем  временем  карлик  Цай  безотрывно  глядел  в  глаза
андроиду. Дает  установку,  психокоманду,  Иван  сразу  понял.  Крутой
орешек этот ван Дау!
    - Иди! - процедил карлик.
    Андроид первым высунул в дыру свое  оружие,  потом  голову,  потом
исчез и сам. За ним, выждав полминуты, вылез Кипа. Последним  из  шара
вышел Хьюго Халдей.
    Иван ничего не понимал, он поймал взгляд  андроида,  выбиравшегося
из капсулы, это был взгляд идущего на смерть, но не имеющего  ни  сил,
ни воли свернуть. Что была за установка? Откуда  такой  ужас  в  почти
человеческих глазах?!


    Заслонка вернулась на свое место, осталась крохотная щель.
    - Им надо пройти двенадцать метров по  шлюзу.  Они  не  спешат  по
понятной причине, - комментирвал карлик Цай. - В случае чего...
    Истерический визг  ударил  одновременно  во  все  шлемофоны,  орал
Халдей, орал по-звериному, дико. Только после, мгновение спустя грохот
разрывов, треск динамегов и гулкое уханье сигма-бомбомета ворвались  в
шар-капсулу.
    - Суки-и,  продали-и...   -   предсмертным   сипом   просипело   в
шлемофонах. Это где-то  там,  снаружи,  издыхал  убийца  и  насильник,
каторжник-смертник Кипа Дерьмо.
    Но  бомбомет  не  стихал.  Андроид  продолжал  битву  с   засадой.
Продолжал, обреченный на  гибель,  теперь  было  все  ясно.  Иван  еле
сдерживался, его тянуло туда, наружу, он должен был ввязаться  в  бой,
он обязан..
    - Всем стоять на месте! - прорычал карлик Цай. - Это  западня!  Мы
можем уйти только наверх, чуть выше, а пока стоять!
    Он медленно, невероятно медленно подошел к  заложнику  с  длинными
волосами,  содрал  с  него  шлем-маску  полускафа.  Трехпалая  лапа  в
перчатке вцепилась в нижнюю  челюсть,  два  пальца  втиснулись  в  рот
несчастному, кровь заструилась меж ними. В выпученных глазах заложника
застыло безумие, это были глаза жертвы, обреченной на заклание.
    - Не надо! - рявкнул Иван-Гуг.
    Но карлик Цай уже рванул на себя -  он  вырвал  челюсть  с  мясом,
хрящами, жилами, вырвал и выбросил ее в отверстие. Только после  этого
заложник упал, ударился лбом  о  железный  пол.  Он  бился  в  агонии,
хрипел, обливался кровью.
    - Не сметь... - Ивана начало трясти.  Он  опоздал,  теперь  поздно
кулаками размахивать. Он просто шептал: - Не сметь... нельзя... что ты
делаешь?!
    - Мы не будем жалеть их. Гуг! - резко ответил карлик  Цай.  -  Они
нас никогда не жалели. И мы их не будем! Если  у  тебя  слабые  нервы,
отвернись к стеночке.
    Двое других заложников  бились  в  руках  у  головорезов,  готовых
разодрать их на куски, ждавших только команды. Но  Гуг,  их  вожак,  и
карлик Цай, его заместитель, молчали, не давали такой  команды.  Лива,
укрыв лицо, а точнее, щиток скафа, в ладонях,  тихо  хохотала,  ей  не
было  жаль  заложника.   Лишь   один   андроид   оставался   абсолютно
бесстрастным зрителем, его, похоже, даже  не  взволновала  трагическая
судьба собрата, погибшего снаружи.
    Да, оттуда не доносилось ни звука, битва закончилась. И,  судя  по
всему, готовился штурм шара-капсулы. Карлик  согнулся  над  умирающим,
дернул за молнию-автомат - полускаф съехал, обнажая мускулистое  тело,
грудь вздымалась тяжело, порывисто.
    - Остановись! - Иван понял, что карлик замышляет нечто  нехорошее.
Но он чувствовал себя не в своей тарелке.
    Он был чужим в этом мире, он не был Гугом, вожаком  банды,  он  не
имел права...
    Цай резким ударом пробил грудную клетку, выломал ребра, разворотил
все  внутри,  дернул  раз,  другой,  третий...  и  с  натугой   выдрал
окровавленное сердце - алый бьющийся в трехпалой руке комок.
    - Мы их не будем жалеть, - повторил он тихо. А потом заорал во всю
глотку: - Получайте, паскудины! Держите!!!
    Он вышвырнул сердце в щель. Рявкнул на каторжников:
    - Живо!
    Щель расширилась, заслонка отъехала. Двое самых понятливых, Соня и
Рик Чумазый, выбросили труп наружу.
    - Пошли!
    Карлик не успел выкрикнуть последнего слова, как шар-капсула взмыл
вверх, все без исключения повалились на залитый кровью пол. Лива упала
прямо на Ивана. Она все еще беззвучно хохотала.
    А карлик Цай кричал в передающее внутреннее устройство  скафа.  Он
знал, что его слышат.
    - Ну что?! Получили, сучары?! Получили?! Давай еще,  давай!  Здесь
еще двое! Я их тут скушаю живьем, буду жрать по куску  и  выплевывать!
Давай, бей наших!
    Он орал долго. Шар шел вверх. Но карателям, судя  по  всему,  было
наплевать на судьбу несчастных заложников, вертухаев верхней зоны.
    Иван,  наблюдая  за  карликом  Цаем,  убеждался,  что  тот,  будто
какой-нибудь полусказочный Юлий Цезарь, мог делать по два и  три  дела
сразу. Вот  и  сейчас  ван  Дау  вопил  на  зависть  любому  тюремному
психопату, багровея от натуги, визжа и разбрызгивая  пену  с  губ,  но
одновременно совершенно  спокойно  и  размеренно  говорил  ему  языком
жестов:
    "Они не дадут пройти к Д-статору. Они перекрыли  все  выходы.  Они
еще не нащупали черную нить. Но засады стоят на всех уровнях  во  всех
возможных местах нашего появления. Долго болтаться в нити нельзя. Если
они ее нащупают - конец! Надо идти на прорыв."  Ивану  не  нужно  было
разжевывать того, что имел ввиду  Цай.  Время  играло  против  них.  С
большим трудом он разжал стальные объятия Ливочки. Поднялся, кряхтя  и
поскрипывая недоделанным Гуговым протезом.
    - Вот чего, мастера, - завел он без нажима, но довольно-таки круто
над притихшей братией, - легавых на понт этими лохами не  возьмешь!  -
Он небрежно кивнул в сторону оставшихся двух белых как мел заложников.
- Суки их списали уже.  Так  что  резон  один  -  рогом  переть!  Чего
примолкли?!
    Встал Соня Обелбаум, носатый, губастый и грустный.
    - Кореша, - начал он подрагивающим голосом, - рогом  переть  не  в
масть, сами видали - глухо! Надо назад топать. Лучше на киче париться!
Лучше под вышак! Да хоть в краба!
    - Опозиция, едрена матерь, - с ехидцей проворчал Кеша.  И  тут  же
сменил тон. - Эй, Сонечка, чегой-то у тебя, а ну,  нагнися-ка.  Щиток,
что ли поехал?
    Соня недоверчиво отпрянул к стене, потянул руку к щитку. Но Мочила
его опередил, он успел вцепиться в край щитка, не дал его замкнуть  на
шлем. Следующим движением -  двумя  широко  раздвинутыми  пальцами  он
вышиб паникеру глаза, ткнул  еще  глубже,  подождал,  пока  подогнутся
ноги... и медленно опустил труп в засыхающую на полу кровь.
    - С оппозицией покончено, - доложил он мрачно,  -  хотел  вышак  -
получил, как заказано.
    - То,  что  доктор  прописал!  -  хихикнул  Чумазый.  Но  его   не
поддержали, сейчас каждый был на вес золота, в бою мог пригодиться.
    - Я так понял, мастера, что возражающих нету?! - спросил Иван-Гуг.
- Значит так, идем на централ.  Пушки  наперевес,  залповый  огонь  по
команде. Было б нас чуть поболе, всю каторгу бы взяли,  ну  да  ладно,
пускай живут... пока! -  Он  громко  и  нагло  рассмеялся.  Надо  было
придать парням уверенности. - Короче, почетверо, в три  ряда,  нижний,
средний, верхний - присели передние, пригнулись средние, задние стоя -
залп! залп! залп! Встали - бегом! Потом опять. Козлов этих, - он снова
кивнул на заложников, Лива  поведет  на  дистанционном  управлении,  в
случае чего - душить сразу! Цай - под прикрытием андроида, сзади,  щуп
на полную мощь, держать направление! Ну-ка, попробуем!
    Братия оказалась на редкость толковая,  никто  не  хотел  погибать
зазря. Цай гонял капсулу вверх вниз, выверял координаты централа.  Они
с Иваном-Гугом понимали друг друга с полуслова.
    Лива терлась о плечо, не отходила, ей было плевать на  заложников,
она думала  о  себе  и  своем  Гуге,  она  уже  не  хохотала,  нервное
напряжение прошло.
    - Гуг, оно сбудется!
    - Что - оно? - не понял Гуг-Иван.
    - Мое предчувствие!
    - Блажь! И бабья дурь! - сейчас надо  было  говорить  именно  так,
Иван знал. - Мы у цели, надо  набраться  терпения...  и  надо  взвести
себя, взъяриться,  мы  пробьем  любые  заслоны,  мы  их  прорежем  как
раскаленный клинок масло! - Он понизил голос, придвинулся к ней ближе.
- Любимая моя, нам с тобою отбрасывать лапки нет смысла. Все!  Хватит!
Будешь отставать, падать, хватайся за меня, все время держись  справа,
чуть позади! А ты, - он кивнул Кеше, - слева. И рукам больше  воли  не
давай, Мочила!
    Карлик Цай поднял вверх свою корявую лапку. Он призывал к тишине.
    Двенадцать отпетых головорезов, смертников,  двенадцать  вместе  с
ненастоящим, подмененным Гугом и красавицей-мулаткой. Рик Чумазый, Цай
ван Дау, Иннокентий Булыгин, Элвис Сучье Вымя, тихоня и скромник, Крис
Галицки, наемный убийца - три министра и один премьер на счету, Абдула
Сунь-Чжень, он же Бабай, толстяк Гога Сванидзе по  кличке  Мордоворот,
аферист и пройдоха Чак Гастролер, безъязыкий и одноглазый Моня Колесо,
вор-неудачник,   любитель   девочек,   и    наконец    Крон    Чикаго,
медвежатник-мокрушник, любитель-одиночка -  все  отпетые,  обреченные,
пушечное мясо. Эх, мать-каторга! Еще и не до того довести  ты  можешь!
Иван ощущал себя одним из них.
    Где ты Гугова торба? Что там в тебе! Не время!  Всегда  не  время!
Опять  в  бой,  опять  на  прорыв!  Под  пули  и  плазму,  дельта-лучи
исигмагранаты, под сенсорные капканы и сети-парализаторы.
    - Все. Централ, - сказал будничным голосом карлик Цай, - уровневый
централ.
    - Приготовиться! - взревел Гуг-Иван. И заглянул в глаза Ливы.  Она
верила ему, она была вся в надежде, в упоении на чудо. Но не время для
сантиментов. Иван-Гуг вскинул к плечу лучемет. -  Долой  заслонку,  на
всю ширь! Вперед!!! Разом!!! Огонь!!!
    Ураганной силы залп смел все и всех. Целый океан пламени  вырвался
из шара-капсулы, стремительно  пронесся  по  титановой  трубе-проходу,
выбился наружу... Иван почти не видел ничего за стеной бушующего огня.
Никакой засады не было. Им повезло! Лишь промелькнули в  дыму  и  гари
два-три искореженных скафа - дежурная охрана, андроидыивертухаи.
    - Вперед!!!
    Титанобазальтовый  пол  содрогнулся  от  мерного   топота.   Искры
полетели из-под шаромагиитных подошв, заскрежетало, загремело. Прорыв!
Бежали неторопливо,  слажено,  в  три  шерегни,  не  опуская  стволов,
готовые ко всему и на все.
    Бежали молча.
    Иван знал, сейчас за  ними  наблюдают,  операторы  по  всем  зонам
прильнули к экранам, боевикам уже дали координаты прорыва, они несутся
сюда... сколько им понадобится времени?! Вперед! Только вперед!
    - У-у, падлы-ы!!! -  Кеша  ткнул  андроида  стволом  плазмомета  в
спину. - Не спать, кукла чертова!
    Бомба  разорвалась  совсем  рядом  -  рухнувший  сверху   стеноход
перегородил туннель, только металлические лапы  скребли  по  стенам  и
полу.
    - Не остававливаться!
    На несколько секунд строй сбился, но уже за  искореженной  машиной
вновь обрел плотность и силу. Только Бабай вдруг  вскрикнул,  засипел,
остановился, качнулся - щиток изнутри залило густой  багровой  кровью.
Однорукий, издыхающий киборг с  развороченной  грудью  высовывался  из
люка стенохода, целился в следующую спину.
    Кеша опередил его на мгновение. Выматерился, споткнулся. Но  сумел
удержаться в строю - Иван-Гуг подхватил его под локоть.
    За поворотом их ожидал сюрприз.
    Бежавший впереди андроид рухнул без ног - сгусток  шаровой  плазмы
прожег его, скользнул по кремниевой пластине-хребту, ушел вверх.
    - Огонь!!! - заорал Иван-Гуг во всю глотку. Но он немного опоздал.
    - Первая шеренга приняла на себя залп засады. Все  четверо  упали.
Они уже были свободными, они умерли сразу.
    - Прими, Господи, их души! - прошипел Кеша Мочила.
    Залп! Еще залп!! Третий!!! От засады осталась куча  расплавленного
металла. Вперед! Только вперед! Иван быстро  переглянулся  с  карликом
Цаем. Тот не знал ни боли, ни страха, ни усталости.  Вид  у  него  был
нелепый  -  полутораметровый  кривобокий  и  косорукий   человечек   в
полудетском   скафандре   держал   на   ребристом    Плече    огромный
четырехствольный  сигма-бомбомет  -  тот  самый,   выпавший   из   рук
несчастного андроида. Залп!!! Это был уже иной залп, упреждающий. Надо
было жечь все - на сотни метров вперед, жечь!
    - Не останавливаться!!! Огонь!!!
    Пять трупов позади, с андроидом шесть.  Семеро,  всего  семеро  из
тридцати семи! И ни малейшей надежды. Это конец. Это труба. Где  рубка
централа? Где?! Боезапасы на исходе. На десять, от силы на  пятнадцать
залпов. Надо успеть!
    Надо добраться!
    - Заложников вперед, Лива!!!
    - Я слышу!  -  мулатка  совсем  выбилась  из  сил,  голос  ее  был
прерывист, хрипл. - Я все слышу, любимый!
    Подчиняясь команде, заложники вырвались вперед.
    Оии бежали в своих легких скафах,  надеясь  только  на  одно  лишь
чудо, на то, что свои их пощадят.
    - Еще немного, - подал голос Цай, - метров двести. Надо поднажать!
    - Вперед! - заорал совем дико, нечеловечески  Иван-Гуг.  И  ударил
стволом в спину бегущего впереди Криса Галицки. Тот даже не оглянулся.
Они рванули из последних сил, не своих - их несла  гидравлика  скафов,
но она была беспомощна и бесполезна без движений их рук, их  ног,  без
стука их сердец. - Вперед! Огонь!!
    Бущующее пламя  разметало  по  стенам  выскочивших  из-за  укрытия
стражников. Нет, это еще не каратели. Это простая охрана! Иван знал, с
карателями-боевиками им так запросто не совладать.
    А вот это уже они!
    Восемь  черных  фигур  стояли  на  пути,  укрываясь  щитами.   Они
преграждали путь в рубку. Сети-парализаторы  шли  верхом.  Еще  миг...
Иван вскинул лучемет, дал на полную. Жечь! Их надо жечь!!!
    - Не останавливаться! Вперед!! Огонь!!!
    Две стены зримого и незримого пламени  налетели  одна  на  другую,
схестнулись в исполинском, чудовищном единоборстве,  взмыли  огненными
бущующими языками к черным  сводам.  Ад,  кромешный  ад  бесновался  в
титанобазальтовых подземных лабиринтах.
    - Вперед!!!
    Иван видел, как  рухнули  Чак  Гастролер,  Гога  Мордоворот,  Моня
Колесо... Четверо! Их всего четверо! От заложников остался  один  лишь
пепел. Но и от карателей остался только пепел.
    - Бей! - закричал он карлику Цаю.
    Но тому не надо было указывать. Из всех четырех стволов он  ударил
в бронированный люк-дверь. Многотонная громадина  треснула,  вдавилась
внутрь, оставляя узкий лаз.
    - Быстрей! Ну!!!
    Иван втолкнул внутрь Ливу, потом Цая. Кеша замотал головой.
    - Я прикрою. Гуг! Лезь давай! - прохрипел он.
    Иван протиснулся в щель. Огляделся - где Д-статор? Где?!
    Иннокентий Булыгин отчаянно долбил  по  какой-то  цели  из  своего
плазмомета, неужели они настигают их, неужели настигли?!
    - Живей сюда! - крикнул Иван в щель.
    Кеша влез не сразу. И был он без своего черного бревна.
    - Все заряды вышли, - смущенно оправдался он,  разводя  руками.  -
Хана нам!
    - Да, погоди ты! Давай-ка поднапрем! - Иван  навалился  плечом  на
внутреннюю заглушку. - Ну! Разом!
    Заглушка сдвинулась, поехала. Хорошая это была штуковина,  хотя  и
предназначалась на случай аварии, на случай затопления зоны...  а  вот
ведь, пригодилась. Из-за заглушки разрывы почти не были слышны. Торба!
Надо срочно... Иван отстегнул  клапан.  Но  чья-то  рука  дернула  его
вперед.
    - Скорей!
    Лива умоляющим взглядом глядела на него.
    - Куда?!
    - Вниз!
    Они  долго  спускались  по  винтовой   лестнице.   Кеша   отчаянно
матерился, хромал - ему все же крепко досталось в бою.
    Цай крутился в полумраке возле тороида средних размеров.
    - Ушли! - сказал он тоном победителя,  когда  заметил  Гуга-Ивана,
Ливу и Кешу. - Теперь им никогда нас не достать!
    - Ливу вперед! - скомандовал Иван-Гуг.
    - Нет! Без тебя я не пойду, - закричала мулатка. - Нет!
    Иван силой впихнул ее в тороид. Рявкнул, прикрывая люк.
    - На Землю! Только на Землю! Я найду тебя!
    - Не могу!!!
    - Ливочка, лапушка, - мягко проговорил в микрофоны карлик  Цай,  -
ты погубишь всех нас. Уходи!
    Вспыхнул зеленый индикатор. Вздрогнул Д-статор.
    - Порядок, - кивнул головой Цай, - она на Земле. Давай, Гуг!
    - Я уйду последним! - отрезал Иван.
    - Они сейчас вырубят энергию, понял?!
    - Уходи!
    - Как знаешь! Прощай!
    Карлик Цай протиснулся в тороид, хлопнул люк.
    - Куда? Куда?! - заволновался Кеша. - Куда он уходит?
    Карлик не ответил. Его уже не было в статоре.
    - Давай живо! - Иван подтолкнул Кешу клюку.
    - Поздно!
    Иннокентий Булыгин стоял с отвисшей челюстью, белый  как  полотно.
Сверху доносился мерный гуд. Это прожигали стену возле  заслонки.  Там
не очень спешили, там  знали,  что  статор  уже  отключен,  внутренние
запасы исчерпаны, беглецы в их руках.
    - Влипли, матерь  их  вертухайскую!  -  грустно  заметил  Кеша.  И
опустился на корточки.
    Иван и сам понимал - все, игра окончена, у них  нет  ни  малейшего
шанса. Это конец! Это конец всему! Земле! Вселенной. Человечеству.  Ну
и, разумеется, им с Кешей. Сейчас  убьют  их.  Потом  сюда  и  повсюду
придут - Система, Пристанище, носители Черного Блага... и никто ничего
не сможет поделать: ни настоящий Гуг, ни Дил Бронкс, ни  Синдикат,  ни
Сообщество, ни Великая Россия, ни Федерация. Это конец всего и  всему.
Он умрет чуть раньше. Цивилизация  чуть  позже.  Но  ее,  цивилизацию,
убьют вот  сейчас,  через  несколько  минут,  убьют  вместе  с  ним...
Первозург?
    Нет. Он не будет лезть на рожон. Он уйдет в свои уровни, спрячется
снова в чертогах, новых чертогах и  его  не  станут  трогать.  Гибель!
Конец Света!
    - Надо  молиться,  каяться,  -   предложил   погрустневший   Кеша,
перекрестился, склонил голову, - Господь милостив к  грешникам  своим,
Он простит. Ох, Гуг, не хочется из одного ада в  другой  перекинуться,
может, найдется на том свете для нас местечко посуше?
    - Погоди каяться, Кеша, - ответил Иван. - Господь всегда  с  нами.
Ему не надо льстить. Его не надо умаливать, Он видит все... Какие  тут
есть еще ходы. Не может быть, чтоб из рубки не было ходов!
    - Есть! А как же, - ехидно усмехнулся Кеша, - аварийный - прямо  в
океан. Знаешь, как это приятно - через пять-шесть минут давления  скаф
начинает сминатьсятихо-тихо, понемножку, и он так ласково тебя давит и
давит, пока в лепешечку не расплющит, нет, Гуг, выходов нету!  я  буду
каяться, я, Гуг, большой и страшный грешник, мне перед смертушкой надо
покаяние принять и прощение испросить. Попа нету, буду каяться тебе...
Душегуб я. Гуг, и сволочь последняя, продал я Россию-матушку, отцов  и
дедов, на чужбине скитался, много им, сволочам, горюшка принес!
    Иван его оборвал.
    - Так не каются, Кеша! Не будет тебе прощения,  пока  не  будет...
Пошли!
    Он вцепился  в  плечевой  клапан,  рванул  Булыгина  на  себя.  До
аварийного выхода пришлось ползти по грязной штольне, все было  тут  в
запустении, видно, пользоваться никто не собирался.
    Кеша-молил:
    - Пускай сразу убьют! Сам под огонь встану! Гуг, устал я так жить,
мука, всегда мука! Хоть сдохнуть дай сразу! Не хочу, чтоб меня  давило
в час по чайной ложке - это ж полдня в  скафе  адские  пытки  терпеть,
нет, не могу-у я-а-а!!!
    - Здесь лифт! Живей!
    - Это ж прямиком в воду!
    - Слышишь? - кричал Иван-Гуг. - Они прожгли  стену!  Они  бегут  к
нам! Уходим!
    Лифт пошел вниз. Второго нет. Они не настигнут их  сразу.  Но  они
могут дать команду  внешним,  океанским  службам.  Они  уже  дали  эту
команду, но пока есть хоть соломинка, надо за нее цепляться!
    - Скаф на полное самообеспечение! Давай!
    Тягостное ожидание в шлюзах. Тишина. Притихший, присмиревший Кеша.
Молчание перед казнью. Они сами выбрали свой удел, ну и пусть! Иван до
боли стискивал зубы. Пусть хоть  немного  поживут  Гуг,  Лива,  карлик
Цай... нет, карлику нельзя жить на Земле, в  нем  слишком  много  зла,
ненависти, ах бедный заложник! У Ивана вновь при воспоминании мороз по
спине прошел. Так нельзя, не мстителями в этот  мир  приходим  мы,  не
мстителями...
    Иди!  И  да  будь  благословен!  На  что?!  На  лютую  смерть  под
стокилометровой толщей ядовитой свинцовой жижи?! На муки мученические?
Иди! И да будь благословен!
    Заслон   поднялся   вверх   -   медленно-медленно   подступала   к
титанопластиконовым ногам, туловищу,  шлему  свинцовая  водичка,  шлюз
заполнялся. Назад пути нет. Только вперед! В мрак. В смерть!
    - Это ж надо, - сокрушался Кеша, - только двое-то и ушли из  такой
кучи! Только двое! Гуг, убей ты меня сразу! Чего мучить?!
    - Помучаемся маленько, Кеша, -  отвечал  Иван-Гуг,  -  помучаемся.
Господь терпел - и нам велел. Пошли.
    Третий заслон ушел вверх.  Дьявольский  гиргейский  океан,  жидкая
утроба сатаны! Сколько душ ты сгубил  на  своем  миллионолетнем  веку!
Сколько тел поглотил! Сколько страшных  тайн  хранишь!  Погребешь  еще
двоих мятущихся и не заметишь.
    - Пошли!
    Они медленно двинулись во мрак. Безоружные. Обреченные.
    Чудовищное давление,  стокилометровая  толща  мрака  над  головой.
Тишина. Вечная, изнуряющая тишина. И бледные тени  неведомых  существ,
не имеющих плати, но имеющих  тень.  Страх  одиночества.  Одиночества,
даже когда вдвоем, когда рядом  друг,  ибо  в  своем  скафе  ты  один,
совершенно один - как в своем  собственном  гробу.  Исхода  нет.  Пути
отрезаны. Но надо идти. Надо!
    - Ничего, Кеша! Пошли!
    Преодолевая сопротивление свинцовой  воды,  врубив  гидравлику  на
полную мощь, они двинулись вперед -  к  диким  гиргейским  пещерам,  к
логову бестелесных теней, к кладбищу безумных  беглецов  с  гиргейской
каторги.
    Жуткий подводный ад!
    Они все работали здесь. Каждый  день!  Хотя  какие  тут  дни?  Тут
всегда ночь.  Ридориум.  Кровавое  золото  XXV-го  века!  Утопающая  в
роскоши  и  развлечениях  Земля.  И  подводные  рудники  с   тысячами,
десятками тысяч каторжников. Всемогущая Федерация,  раскинувшая  крыла
на  миллионы  звездных  миров,  зажигающая  солнца,  отзывающая  новые
пути... И планеты-колонии с миллиардами рабов под  километровым  слоем
бетона. Свобода, равенство, братство!
    И   изощренные   пытки,   неисчислимые   множества   зомбированных
человекоособей,   переставших   по   чьей-то   воле   быть   людьми...
Правительства, сенаты, конгрессы, парламенты...
    И Синдикаты, Ночные Братства, Восьмое Небо.  Храмы  Господни...  И
сатанинские приходы, черные мессы. Бог. И дьявол. Свет и тьма. И  надо
идти во тьму. Надо! Чтобы пробиться сквозь нее к Свету.
    Иван видел, как теряет ребристость Кешин скаф.  До  пещер  далеко.
Погони нет. Нет смысла их догонять. За ними теперь просто наблюдают. И
наверняка показывают всем прочим каторжанам,  тем  сотням  тысяч,  что
сидят в своих норах-ячейках. И обливаются  они,  несчастные,  холодным
потом ужаса, и трясутся, и ненавидят, и завидуют.  Их  всех  ждут  эти
черные глубины.
    Еще сто шагов. Восемьдесят.
    И опять. Высветились из мрака два пылающих уголька. Два  рубиновых
глаза. Вот они! Не  за  стеной  океанариума,  не  за  семью  защитными
полями, а рядом. Клыкастые гиргейские рыбины. Жуткие твари!
    - Этих еще не хватало! - просипел Кеша, и потянул  из  набедренной
кобуры дископилу.
    - Брось! Не время! - одернул его Иван-Гуг. - Испугался,  что  скаф
прокусят, эх ты!
    Две  огромные  свирепые  рыбины  проплыли  над  самыми   головами.
Плавник,   увенчанный   черным   острейшим   когтем,   скользнул    по
титанопластиконовой броне.
    - Надо прощаться. Гуг! - выдавил Кеша.
    - Погоди малость, успеем.
    Они пошли быстрее. Сорок  шагов,  тридцать,  десять.  Рыбины,  как
черные вороны, кружили над ними, явно  предвкушая  обильную  и  сытную
трапезу.
    - А ведь это они тебя. Гуг, тогда обработали, - подал голос  Кеша,
- они, родименькие.
    - Нет! - отрезал Иван-Гуг. - У них мозгов  нету,  даже  мозжечков.
Это безмозглые мясо и кости,  чешуя  и  панцыри.  Не  обращай  на  них
внимания. Вперед!
    Вот и черная  дыра  с  рваными,  изъеденными  краями,  пещера.  Их
братская могила!
    Они вошли в этот вечный мрак. Металл скафа  уже  давил  на  плечи,
грудь. Он не выдерживал адского пресса. И в  пещерах  не  было  легче.
Смерть! Она всегда наготове. Иван втянул руку  во  внутреннюю  полость
скафа, нащупал на груди в клапане округлое, теплое... нет, не сейчас.
    - Прощай, Гуг! - простонал рядом Кеша.
    На огромном шлеме у него была вмятина - металл проседал, он уже не
мог защищать заключенного в него человека, из защитника и спасителя он
превращался в безжалостного и неумолимого убийцу. Смерть во  мраке.  И
тишине.
    - Прощай, Кеша.
    Два  кровавых  глаза  злобно  и  холодно  наблюдали  за  мучениями
беглецов, обреченных и погибающих. Два... и  еще  два.  Обе  клыкастые
гиргейские рыбины вплыли в пещеру, зависли над жертвами.
    Смерть, подступающая во мраке и тишине.
    Черная гиргейская ночь.
    Вечная Ночь!


                             Часть Вторая

                               ВО МРАКЕ


    Отправляясь  в  гибельную  и  многотрудную  дорогу,  не  думай   о
возвращении. Не помышляй об очаге родном и уютном! Ибо расслабит  тебя
эта сладкая мысль, расслабит и убьет. И напрасно будет искать  причины
во вне. Ты сам свой собственный убийца! Кори  и  вини  себя  ...  нет,
поздно уже искать виновных - по праху твоему,  рассеянному  на  дороге
испытаний и гибели, будут ступать чужие, тяжкие подошвы.  И  никто  не
вспомнит о тебе, даже сама дорога, пожравшая тебя.
    Путник, бредущий к незримой,  призрачной  цели  -  кто  ты  есть?!
Безумец, потерявший нить жизни  и  увлеченный  вдаль  мрачными  тенями
собственного  померкшего  сознания?  Самоубийца,  ищущий   скорого   и
страшного  конца?  Раб  чьей-то  неуловимой,  но   подавляющей   воли?
Одержимый неведомыми силами, рекомыми в просторечии кратко  -  бесами?
Посланец Созидателя и Вершителя? Не видишь ты конца и края дороги.  Не
зришь собственного конца. А ведь он придет,  настанет,  надвинется  на
тебя смертной лавой. И оглянешься ты в ужасе назад. И узришь  мысленно
очаг родной и теплый. И  всю  дорогу,  пройденную  узришь.  Да  только
поздно! Соляным столпом застынет твоя память вне тебя. Застынет, чтобы
уже через миг рассыпаться на  несуществующие,  растворившиеся  в  пыли
дороги осколки. Вот и нет тебя! Все было зря!  Все  было  напрасно!  И
путь, усеянный шипами и терниями. И твои боли, страдания, муки.  И  ты
сам - жалкий, бренный, смертный.
    Всякая дорога имеет свой конец.
    Но бесконечен во Вселенной один путь - Путь отринувшего  себя,  не
оглядывающегося назад. Бесконечен путь света во мраке.
    Ибо неугасим Источник Света!
    На  острие  ослепительно  сияющего  луча  идешь  ты  во  тьму.  Не
свернуть. Не остановиться. Ты избранный? Допрежь тебя  гордыня  гасила
тысячи и тысячи таких же. Много званных, да мало избранных ... Никогда
не узнать тебе Предначертанного. Твое дело - идти вперед. Вперед -  во
что бы то ни стало! Вперед - даже если все силы ада встанут  на  твоем
пути. И память твоя будет хранить все.  Но  назад  ты  не  оглянешься!
Только вперед!


                                * * *


    - Прощай, Гуг, -  простонал  сдавленно  Кеша  Мочила,  рецидивист,
убийца, негодяй, каторжник, ветеран тридцатилетней  аранайской  войны,
добрый и надежный малый. - Прощай ... Хоть сдохнем на  воле,  корешок.
За это стоило драться! Прощай!
    Черная тень огромной гиргейской гадины наползла на него, заслонила
от Иванова взора. Никогда еще кровавые  глазища  клыкастой  рыбины  не
горели столь яро и свирепо.
    Иван высвобожденной из гидравлического  рукава  ладонью  сжимал  у
груди яйцо-превращатель. Ждал единственного, нужного мига ... Нет,  он
не мог бросить Иннокентия Булыгина, пусть у того хоть десять, хоть сто
десять судимостей,  ведь  это  Кеша  спас  его  тогда.  Терпеть!  Надо
терпеть!
    Вдавливаемый чудовищным давлением металлопластик врезался в плечи,
кровянил затылок - теплая струйка текла по спине, другая, лихо  сбежав
по виску и скуле, запуталась в бороде. Терпеть!
    Он просунул руку в  блокорукав.  Яйцо  должно  действовать  сквозь
оболочку. Сейчас, немного еще - и Кеша превратится в  точно  такую  же
гадину, клыкастую и шипастую.
    Да где ж у него шея, черт возьми! Проклятый скаф! Иван  отмахнулся
от нависающей  жуткой  твари.  Руку  скрючило,  обожгло  болью  -  это
чешуи-пластины щитовой керамики впились в кожу. Еще немного!
    - Держись, Мочила! - крикнул он.
    Но крика не получилось. Только сдавленный сип вырвался  из  сухих,
растрескавшихся губ.  Он  дернулся  вперед  -  сам  погибай,  а  друга
выручай. Еще немного. Проклятущая рыбина, и что она лезет?! Все  равно
скаф ей не по зубам! Ждет. Черный ворон мрачных гиргейских глубин.
    Стервятник подводной каторги!
    Иван повалился на Кешу, вдавливая  превращатель  в  пазуху  скафа.
Только б эта гадина не отплыла! Только бы ...
    Он заглянул в прозрачную сталь щитка-забрала.  В  Кешиных  зрачках
застыли не боль, и не страх  -  в  них  зловеще  горела  тихим  черным
пламенем обреченность. Он в прострации! Нет! Иван встряхнул собрата по
несчастью, резко ткнул яйцо под самое горло ... и вздрогнул.  Скафандр
был пуст. Да, в нем не было Кеши, в нем не было ветерана и рецидивиста
Иннокентия Булыгина! Но ведь он не успел  сдавить  превращатель!  Иван
судорожно огляделся в поисках еще одной клыкастой рыбины. Нет! Их было
только две.
    Это не превращатель! Но что же это-о-о?! Он почувствовал, как  его
сознание растворяется в чем-то  огромном  и  нездешнем.  Он  не  успел
защититься. Он не ожидал ничего подобного...
    И он уже висел в мрачной и подавляюще тихой пустоте пещеры,  висел
посреди нее. И смотрел на два ненужных и огромных  скафандра,  которые
прямо  на  глазах  превращались  в  груды  искореженного,  оседающего,
расплющивающегося тусклого металла. Он оглядел  себя  -  и  ничего  не
увидел, будто его и не было в этой пещере. Безумие? Или это  его  душа
отделилась от тела. И зависла над ним? Нет, ерунда! Там, в скафе,  нет
никакого тела. Он представил, как сейчас  злорадствуют  у  экранов  их
преследователи, как затаились в  ужасе  у  своих  визоров  каторжники.
Жуткая гибель!
    Гибель?
    Его неудержимо повлекло в глубь пещеры. Он не мог остановиться. Он
только невольно созерцал рядом черную шипастую тень.
    Не было ни давления, ни сопротивления этой черной гиргейской жижи,
которую скорее по привычке  называли  водой,  не  было  ничего,  кроме
ощущения плавного полета в  пустоте  и  черноте.  Пещера!  Дьявольская
пещера   неимоверных   глубин   сумасшедшей   планеты   Гиргея!   Иван
ничегошеньки не понимал - он несся во мрак,  в  зловещий,  зев  адской
ловушки. Но он совершенно четко ощущал, что продолжает сжимать в  руке
упругое и теплое яйцо-превращатель, что на лопатки  по-прежнему  давит
проклятый Гугов мешок, ни одна из вещиц которого так и не помогла ему,
он ощущал ясно и вполне осязаемо, как продолжает биться сердце  в  его
груди... груди, которой нет, как нет и  самого  тела.  Он  вспомнил  о
жутких рассказах бывалых людей, которые уверяли, что перед смертью,  в
последние  свои  минутки  обреченные  чувствуют  себя  именно  так   -
невесомо, ясно и запредельно.  Но  страха  не  было.  Он  уже  не  мог
страшиться, бояться, пугаться, он перешел какую-то черту,  за  которой
инстинкт самосохранения переставал напоминать о себе.
    Полет! Бесконечный, невесомый  полет  в  черной  толще  свинца.  И
скользящая рядом черная тень, высверкивающая временами  ярым  кровавым
глазом. Он и сам  скользит  такой  же  тенью  ...  мысль  прожгла  его
внезапно. Да, все так!
    Эти твари вобрали его в себя! Прямо из скафа! Вернее, не твари,  а
одна тварь. Другая высосала из  трехдюймового  металлопластикона  Кешу
Мочилу, убийцу и спасителя, неисправимого преступника и верного друга,
ветерана той обидно несправедливой, изломавшей многим землянам  судьбы
аранайской войны. Это была лишь догадка. Но  Иван  знал  точно  -  она
верна!
    Он попытался разжать руку. Не вышло. Он словно бы окаменел  в  той
нелепой позе, что принял в последний миг  там,  в  скафе.  Но  она  не
мешала  ему  скользить  во  мраке,  не  тормозила   стремительного   и
величавого   движения.   Хрустальные   барьеры.   Черный   огонь.    И
кроваво-красные глазища! Везде. Повсюду! И на Земле, и в Системе, и  в
невозможном,  безумном  Пристанище.  Будто  он  и   не   выбирался   с
потусторонней планеты Навей, будто он  в  ее  цепких  лапах-щупальцах.
Иди, и да будь благословен! Боже мой праведный, где ты?  почему  обрек
на муки и скитания? почему оставил средь хаоса и ужаса?  ведь  человек
семь, по Образу и Подобию сотворенный ... Сатанинское рычание  ударило
в уши эхом: "Ты проклят навеки! Планета Навей никогда не отпустит тебя
... Черное заклятье! Во веки веков!!!" Нет!
    Сгинь, нечистая, сгинь!
    Скорость нарастала, она становилась непостижимой для этих  глубин,
для стокилометровой черной пропасти. Изъеденные  временем  и  орудиями
допотопных, жутких существ стены пещеры сливались в одну, пузырящуюся,
причудливо изгибающуюся трубу. И вела  эта  труба  вниз  -  в  глубины
планеты-каторги, в ее мрачное и таинственное чрево.
    Иван с большой натугой, преодолевая гордыню, понял -  он  пленник.
Жалкий, беспомощный, несчастный  пленник,  не  способный  постоять  за
себя, лишенный всего, даже возможности убить себя, разможжить голову о
камни, захлебнуться и утонуть, погибнуть под адским прессом  свинцовой
жижи ... Эх, из огня да в полымя! Они уже пытались увести его. Кеша не
дал. А теперь и Кешу прихватили.
    Зачем им каторжник - старый, седой,  больной,  с  рукамипротезами,
рецидивист-неудачник?  А  зачем  им  Иван,   десантник-смертник,   сам
поставивший  себя  вне  закона?  Зачем?!  Омерзительнейшие  гиргейские
рыбины!  Иван  вдруг  внутренне  похолодел  от  совершенно  очевидной,
внезапной мысли: эти твари живут здесь, в  немыслимых,  всесокрушающих
толщах, но ведь они ничуть не хуже чувствуют себя в земных и  бортовых
аквариумах, океанариумах, у самой поверхности ... почему он раньше  не
задумывался над этим?  почему  другие  об  этом  не  задумывались?!  И
почему...  Ему  стало  совсем  плохо,  его  бросило  в  жар,  затрясло
...почему все влиятельные и богатые особы  Земли  и  Мироздания  стали
вдруг содержать не  прекраснейших  и  нежнейших  алконов-жароцветов  с
Регильды, и не замысловатых синхоргов системы Роя XII ...  а  нелепых,
страшных, клыкастых и шипастых  гиргейских  рыбин?  Почему?!  С  точки
зрения земной, человеческой логики это  абсолютно  необъяснимо.  Толик
Ребров кормил гадин сырым мясом. Как-то раз они чуть  не  сожрали  его
самого. В хрустальных толщах их,  похоже,  вообще  никто  и  ничем  не
кормил. А как их перевозили, как доставляли на Землю  и  в  иные  миры
Федерации? Иван напряг память. Он никогда  не  интересовался  подобной
ерундой, мозг должен был хранить все, даже случайно проникшее  в  него
... да, их всегда перевозили  не  взрослыми  особями,  а  икринками  -
черными, полупрозрачными икринками, величиной чуть  побольше  куриного
яйца, с просвечивающимися  серебристыми  зародышами  внутри.  Зародыши
были свернуты спиралью, но они уже оттуда, из  родового  своего  мирка
высверкивали  в  мир  большой  злыми  кровавыми   глазенками.   Черные
гиргейские рыбины! Безмозглые гнусные гадины и ... одна из странвейших
загадок Вселенной. Иван внутренне усмехнулся. Время  читать  отходную,
готовиться к  смерти,  а  он  разрешением  никому  не  нужных  загадок
занялся, простофиля!
    Прав был Дил Бронкс, простота - она хуже  воровства.  И  скорость,
такая скорость, что уже ни стен, ни пещер, ни дыр, ни выступов -  лишь
черная нить во чреве, лишь узкий, змеящийся провал в бездну. Нет конца
Дороге! Есть конец лишь путникам, ступившим на Нее.
    Он попробовал закрыть глаза. Не получилось. Даже веки не слушались
его. Это не простые рыбы, не безмозглые обитатели  гиргейских  глубин.
Это разум. Чужой Разум. Это одно из воплощений жуткого  и  загадочного
Пристанища!
    Мозг  пронизало  ярчайшим  светом,  будто  молния  сверкнула   под
черепной коробкой, вот-вот должен был последовать гром ...  Но  вместо
грома в голове тихо прошипело:
    "Пристанища, рыбины, каторжники, вода ...  это  все  ваши,  земные
игры. Не ломай голову. Радуйся, что уцелел. У тебя был  один  шанс  из
миллиона, но он выпал тебе ...радуйся!"
    - Кто вы?! - выкрикнул Иван. И не услышал себя. Голос звучал  лишь
в его мозгу.
    "Мы - цивилизация, которая владела Вселенной до  Большого  Взрыва.
Мы - нынешние властелины Вселенной!"
    Черная труба превратилась в отвесный бездонный колодец. Полет стал
падением. Иван считал прежде, что он хорошо знает эту дырявую как  сыр
планету-каторгу. Теперь он убедился, что не знал главного. Или все это
призраки затравленного сознания?
    "Не мучай себя пустыми размышлениями. Тебе ни одна отгадка никогда
не пригодится. Через семь земных суток ты перестанешь быть  собой,  ты
будешь одним из нас."
    - Вас нет! - отпарировал Иван. - После Большого Взрыва  ничего  не
могло уцелеть от прежней Вселенной!
    "А живородящий астероид Ырзорг?"
    Иван задумался. Он уже готов был поверить в этот бред. Но  у  него
не было никаких семи земных суток! Он  и  так  слишком  много  времени
потерял! Хитросплетения  замысловатых  узлов  не  развязать  -  только
потянешь за кончик, и перед тобой  возникают  новые  десятки  и  сотни
узлов, узелков, переплетений ... надо рубить! Но как?!
    - Где Иннокентий Булыгин? - спросил он.
    Вместо ответа сам взор его оторвался вдруг  от  созерцания  черных
глубин колодца и уткнулся в клыкастую гиргейскую  гадину,  падавшую  в
пропасть рядышком. Все верно! Он не такой уж и дурак! Но что  все  это
означает? Воплощение?! Сколько  раз  его  пытались  воплотить  там,  в
Пристанище. Не вышло. Зато здесь эти  ублюдочные  твари  добрались  до
него! Черт бы их побрал!!!
    "Не надо нервничать.  Не  надо  искать  никаких  связей,  -  вновь
зашипело в голове. - Мы всегда в стороне, мы наблюдатели. Мы знаем про
вас все. Но о нас знают только те, кто  избран  нами.  Люди  и  нелюди
Вселенной даже не догадываются, что все они сидят на нашей ладони. Они
нас не видят, они копошатся, снуют, грызут друг друга и гадят везде  и
повсюду. Они не понимают,  что  ладонь  может  сжаться  в  кулак,  что
сильные и незримые пальцы могут раздавить их всех в любую минуту."
    - Получается, что наша жизнь бессмысленна? - спросил Иван.
    "Да, Наше существование бессмысленно. Но  и  несуществование  ваше
бессмысленно. Только поэтому ладонь не сжимается."
    - Я ничего не понял, - признался Иван.
    Черная пропасть давила отовсюду. Уже не было ни верха, ни низа. Но
падение  продолжалось.  Это  ж  надо  было  умудриться,  вырыть  такой
огромный туннель или колодец в изъеденном планетарном шаре! Перед этим
колодцем меркло  все  содеянное  человечеством  на  Гиргее.  Воистину,
невидимая цивилизация работала с огромным размахом.
    "Никто ничего не рыл, - прошипело в мозгу, - тебе пора отвыкать от
земных категорий. Мы прокладываем туннели там, где нам надо, и  именно
в то время, когда нам надо. За нами ничего нет кроме многомильных толщ
базальта, гиргенита и других пород. Мы  почти  у  ядра  Гиргеи.  Через
две-три минуты мы будем внутри него. Как видишь, ничто  не  скрывается
от тебя. Всевластным и  всемогущим  нет  нужды  играть  в  прятки.  На
уровнях абсолютного могущества и  всесилия  нет  тайн  и  секретов.  И
потому не морочь себе голову. А спрашивай. Мы ответим."
    Иван каким-то неземным чутьем ощущал, что его не  дурят,  что  все
это правда. И все же он хотел бы иметь дело с  противником  попроще  и
поскрытнее. Уж больно гадко было чувствовать  себя  безвольным  рабом,
даже  если  этому  рабу  отвечают  на  все  его  вопросы,  утоляя  его
ненасытное рабское любопытство.
    Падение прервалось неожиданно. Тело налилось тяжестью. Иван поднял
руку - и она уперлась в незримо-хрустальную преграду.  Рука  была  как
рука, и  ноги  слушались,  и  веки,  и  все  прочее.  Он  вновь  обрел
утраченное тело. И это  одно  уже  было  неплохо.  Прямо  перед  лицом
мелькнуло нечто  черное,  расплывчатое,  сверкнули  из-за  хрустальной
толщи кровавые глаза-угли, изогнулись  огромные  плавники  ...  уплыла
рыбка! Иван усмехнулся. Повернул голову.
    Метрах в четырех,  за  непрошибаемым  хрустальным  барьером  сидел
Кеша. Поза у него была нелепа и неестественна, Кеша так подвернул  под
себя ногу, что та казалась сломанной. Он проверял  свои  руки-протезы,
подкручивал какие-то винты. Ивана он не видел.
    Где-то высоко-высоко над головой была каторга. Оттуда был выход.
    "Ты проведешь здесь  всего  семь  суток.  Семь  земных  суток."  -
прошипело в мозгу напоследок.
    И тут же продолжилось, но уже извне, без шипа, чистым высоким,  но
каким-то искусственным голосом:
    - За это время ты узнаешь все. Для тебя не останется тайн. А потом
ты войдешь в нас.
    - Как это? - спросил Иван.  Он  не  собирался  больше  ни  в  кого
входить.
    - Ты  станешь  крохотной  частичкой  огромного   организма   нашей
цивилизации. Ты будешь всегда в ней. Ты будешь всегда для нее.
    - Вообще-то у меня были другие планы, - тихо заметил Иван.
    - Скоро ты поймешь, сколь ничтожны все ваши планы и замыслы.
    Надо было заходить с другой стороны. Но Иван спросил в лоб:
    - Но почему именно мы оказались избранниками?  Разве  мало  других
людей и нелюдей, как кое-кто недавно выразился?
    - Во-первых, мы забираем  лишь  тех,  кто  обречен  на  неминуемую
смерть: попавших в страшные  катастрофы,  умирающих  от  старости  или
неизлечимых болезней, мы можем вытащить смертника из-под пули, летящей
в его грудь, вырвать из-под обрушивающегося на его шею топора  ...  мы
берем только абсолютно обреченных.
    - Значит, если бы вас не оказалось в пещере, нам с Кешей пришел бы
конец?!
    - Да.
    - А почему я вам должен верить?
    - Можно и не верить.
    Иван промолчал. Он смотрел перед собой, в хрустальную толщу.
    - Во-вторых, мы берем только прошедших двенадцать барьеров смерти.
Ты их прошел. Ты много раз  был  на  самой  грани.  Обычно  мало  кому
удается преодолеть два или три барьера.
    - А Кеша?
    - Он  прошел  семнадцать  барьеров  по  нарастающей.   Это   почти
идеальный маттериал для цивилизации.
    Ивана перекорежило.  Опять  речь  шла  о  материале,  человеческом
материале. Где-то он уже слышал об этом, причем не единожды.
    - Вы - это черные гиргейские рыбины? - снова спросил он без намека
на такт.
    - Представь  себе  океан,  по  которому  плывет  утлая  лодочка  с
умирающим от жажды и палящего солнца несчастным рыбаком. Ему  грезятся
тысячи невероятных вещей, над ним распускаются ослепительными  веерами
миражи, сказочные миражи, его окружают сонмы  призраков.  Он  живет  в
этом нереальном, несуществующем мире, он верит в него, он ощущает  всю
его полноту, этот мир осязаем для него и  зрим.  И  тут  из  свинцовой
непомерной  толщи  вод  высовывается  крохотная  змеиная   голова   на
тончайшей  шее.  Она  реальна,  ничего  реальнее  ее  нет,  нигде   во
Вселенной. Он видит эту змейку, бледную и жалкую, в ярчайшем созвездии
фантомов, и он почти не верит в  нее,  ее  нет,  это  тень  водоросли,
прилипшей к мачте, это ресница в воспаленном глазе, он отмахивается не
от призраков, а от нее, он не хочет видеть ее, он отвык от реальности,
он весь в  мире  безумия.  А  реальность  такова  -  тончайшая  шейка,
скрываясь в  толщах  вод,  переходит  в  гибкую,  длинную,  могучую  и
бесконечную шею исполинского дракона, усеянного сверкающей  чешуей,  и
столь велик этот дракон, уходящий вниз, в незримость, что сама Земля с
океанами на ней - лишь трепещущая жидкая бусинка на верхней чешуйке. И
бусинок таких - мириады. И в каждой - крохотная  головка  исполинского
дракойа. Одна и повсюду - в триллионах тридлиардов  миров.  И  реальна
только она, венчающая исполинское тело. Но безумный и жалкий рыбачок в
своей жалкой лодчонке предпочитает видеть миражи, его пугает подлинная
реальность, она ему не нужна. Понимаешь? Мы не даем  тебе  выбора.  Ты
уже наш. Ты не умрешь в своей лодке. Мы тебя забрали из нее.
    - И что дальше? - вяло поинтересовался Иван.
    - Отвыкай от миражей-призраков.
    - Постараемся, - заверил Иван не слишком искренне. - Но вы  так  и
не ответили на мой вопрос.
    - Ну подумай, как какие-то черные рыбины могут  быть  нами?  Разве
пальцы человека - это уже сам человек? Разве  волны,  сигналы  радара,
испускаемые им, это уже сам радар?
    - Понятно, - согласился Иван, - это ваши руки. И этими ручками  вы
захаяали нас с  Кешей,  не  спросив  даже  нашего  согласия.  Мне  все
понятненькб!
    Положение было  безвыходное.  Хоть  в  петлю  головой!  Все  планы
трещали по швам ... да и какие теперь планы! О  готовящемся  вторжении
знают Дил Бронкс, Гуг ... но что они  смогут  сделать?!  Еще,  правда,
Первозург остается, он где-то на Земле.  Но  этот  может  миллион  лет
выжидать или снова залезет в свой кокон, в новые "чертоги*. Да пропади
они все пропадом! И нечего удивляться - конец всегда бывает нелепым  и
неожиданным. Так проходит слава земная!
    А с ней и все прочее проходит. Вон,  Кеша,  сидит,  ковыряет  свои
протезы, и ни черта ему не нужно, радуется, что  живживехонек,  хорошо
ему. Никакой связи с Кешей не было.
    Какая связь через толщу хрусталя.
    - Это не хрусталь. Это энергетические поля.
    - Мне от вашей новости стало значительно легче, благодарю  вас,  -
съязвил Иван. И тут же вспомнил Молодцы Пристанища  -  значит,  и  там
были поля? и на Земле, под Антарктидой - тоже поля? Выходит, они,  эти
всевластные невидимки повсюду? И в Системе?
    - Мы не делим Мироздание на области, которые вы называете по вашей
прихоти разными названиями, нам это просто не нужно. Каждое  место  во
Вселенной имеет свои - координаты, и этого вполне достаточно.
    - А вам не скушно жить? - задал глуповатый вопрос Иван.
    - На уровне существования нашей Цивилизации нет понятия  "скушно".
Это ваши слабости, это болезни телесников-материальников.
    Иван начинал понимать с кем имеет  дело.  И  все  же  счел  нужным
переспросить:
    - И что ж это за уровень такой?
    - Большой Взрыв  можно  было  пережить  только  на  энергетическом
уровне.
    Ивану  стало  совсем  плохо.  Ежели   эти   властелины   Вселенных
существуют в виде силовых полей и прочих не зримых оком штуковин,  это
их личное дело, Бог им в помощь,  как  говорится.  Но  они  собираются
обратить в нечто подобное и его,  Ивана!  Хорошие  дела-а-а!  Это  еще
похлеще воплощения - там  хоть  и  в  гадине  какой-нибудь,  в  чудище
поганом, но все ж-таки в живом теле, а здесь - ничто в ничем!
    - Ты зря тратишь время, все  предрешено,  -  растолковал  ситуацию
голос.
    - Мне хотелось бы переброситься парочкой слов со своим  приятелем,
- попросил Иван.
    Сипловатый голос Кеши проник в уши сразу:
    - Ты, небось, сбрендил. Гуг? - поинтересовался Кеша с ходу. -  Или
мы оба чокнулись?!
    - Думаю, что не только мы,  -  отрезал  Иван.  И  спросил  в  свою
очередь: - Они предлагали тебе...
    Кеша скривился в уродливой беззащитно-хищной улыбке.
    - Не-е, Гуг, они не предлагают, ты это зря.  На  бойню  ведут  без
всяких там предложений. Но я ухожу от них.
    - Как это?! - воскликнул Иван.
    - Очень  простенько.  Гуг.  Ты,  небось,   слыхал   -   им   нужен
качественный материал, добротный?
    - Слыхал.
    - Я пообещал им пройти еще через три-четыре барьера, ну  чего  нам
стоит!
    - И когда?
    - Да хоть щас! - коротко ответил Кеша.
    - Я никогда ни от кого не слыхал про эти  барьеры,  я  никогда  не
видел...
    Кеша прервал его.
    - Да ладно. Гуг, чего воду в ступе толочь, все и так ясно, мы в их
лапах, нужно играть по их правилам - чего надобно,  чтоб  материальчик
был справный?! Будет сделано, господа хорошие. Нам  бежать-то  от  вас
некуда, все одно под колпаком, верно? А времени у них - хоть отбавляй,
годикдругой обождут, не сопреют. Короче, они меня, Гуг, поняли.
    - Весь остаток жизни быть на крючке?
    Кеша осклабился.
    - Мы все время на чьем-нибудь крючке  болтаемся.  Гуг.  Только  не
каждый это видит.
    - Ты уходишь?
    - Нет! Обожду пока. Мне без тебя не с руки линять отсюда.
    - Ясно.
    Иван отвернулся от Кеши. Собрался и,  не  разжимая  губ,  мысленно
обратился к незримому носителю высокого и явно искусственного голоса:
    - Вы нас слышали?
    - Да.
    - Я хотел бы уйти вместе  со  своим  другом.  Я  чувствую  в  себе
силы...
    - Ты  ошибаешься.  В  тебе  больше  нет  жизненного  запаса.  Твой
напарник еще сможет пробиться через несколько барьеров.  Но  ты  иссяк
полностью. Мы не отпустим тебя.
    Спорить было бесполезно. Иван ударил кулаком по хрустальному полу.
И вновь повернулся к Кеше.
    - Уходи! - сказал он резко. - Ты ведь можешь уйти в  любое  место,
да?
    - Ага, в окрестностях нашей Вселенной.
    - Ты ходил на боевых капсулах?
    - Доводилось, Гуг.
    - Запоминай координаты... - Иван пошел напролом. Тут  не  от  кого
скрывать секреты.
    У него еще не было никакого плана. Он понимал, что сидит в ловушке
без выхода. Но он  не  мог  сдаться  без  боя,  без  попытки  прорыва.
Титановое ядро Гиргеи! Тысячи миль базальта, гранита, свинцовой  жижи,
тысячи слоев и ярусов, охрана, силовые поля! И все  для  того  только,
чтобы вызволить на  волюшку  вольную  одного  разбойника  Гуга  с  его
прекрасной любовницей да двух затравленных, скрученных судьбой в  узел
преступников - карлика Цая и  Кешу  Мочилу?  И  все?!  Иван  заскрипел
стиснутыми зубами. Нет, и этого немало! И ради этого можно было  лезть
в свинцовый ад каторги.
    - Ну, давай, уматывай! - прохрипел он Кеше. - Чего ждешь?!
    - Боевые коды?
    Иван чуть не хлопнул себя по лбу. Растяпа! Склеротик!
    Он назвал семь трехзначных чисел ... и будто вспышка  просветления
озарила его. Это удача! Огромная удача! Именно Кеше надо идти, они  не
дадут ему погибнуть раньше  времени,  им  нужен  хороший  материал,  а
такого второго не скоро сыщешь! Ах, если бы он был на месте  Кеши,  он
бы...
    - Я все понял, Гуг, - снова осклабился ветеран аранайской войны. -
Я пошел. До скорой встречи, Ваня!
    Иван резко повернул голову. Но Кеши  уже  не  было  в  хрустальной
клетке. Он раскусил его? Или эти невидимки подсказали? Ну  и  плевать,
пускай Кеша знает, что это только оболочка  Гугова,  а  внутри  нее  -
другой. Воистину, все они в лодке посреди океана, и все -  в  безумном
угаре, не различают, где явь, где сон.
    - Тебе не стоит волноваться, - опять прозвучал голос, - всего лишь
семь земных суток, даже чуть меньше. И ты станешь выше всех  тревог  и
забот, ты позабудешь  про  тяготы  и  невзгоды.  И  не  бойся,  ты  не
растворишься в силовых линиях неизвестных тебе  полей.  Ты  войдешь  в
нашу энергетическую общность, но останешься в телесной  ободочке.  Ты,
как множество тебе подобных, как те,  кого  ты  называешь  гиргейскими
клыкастыми рыбинами, станешь нашими пальцами, нашими руками ...
    - Вашими щупальцами в чужом для вас мире?!
    - Да. Именно так. Ты пригоден для этой сложной роли.
    - Спасибо.
    Череэ семь суток, даже чуть раньше он перестанет быть  собою.  Все
земное будет для него чуждым, нелепым, жалким. Его  память  перестанет
быть его памятью. И образы тех двоих, что  были  распяты  на  поручнях
космолета в черных безднах Вселенной, на самом  ее  краю,  станут  ему
чужими, они не будут мучить его, терзать, они перестанут являться  ему
во снах и наяву. Иди, и да будь благословен!
    Золотые Купола превратятся в бессмысленные и  ненужные  полусферы,
отражающие чужой свет чужого ненужного све-" типа.  Не  будет  Великой
России, не будет Федерации, не  будет  Пристанища...  будут  объемы  и
плоскости Вселенной, объемы, имеющие свои координаты,  и  плоскости  в
этих объемах. Будут  цифры,  числа,  атомы,  молекулы,  гравитационные
уровни, напряженности полей, бесстрастие... Бесстрастие?  И  кровяные,
пышущие лютой злобой глазища?!
    Нет, здесь что-то не так. Таких глаз не может быть у  бесстрастных
созерцателей "этой жизни". Так может смотреть желающий зла или несущий
зло в своем существе. Они чего-то недоговаривают. Они лгут! А  значит,
они не столь всесильны, как пытаются это представить!  Ведь  на  самом
деле обладающему  абсолютным  всевластием  нет  нужды  кривить  душой,
скрывать что-то.  Сильный  может  раздавить  без  всяких  слов,  может
потешить свое самолюбие, потолковать о том о сем, но унижаться до  лжи
он не станет.
    Иван мог и ошибаться: Чуждый Разум - потемки.
    А тем временем карлик Цай ван Дау, потомок императорской фамилии в
тридцать восьмом колене, плод любви землянина и  инопланетянки,  вовсе
не прохлаждался на Азорских островах, и даже не изнывал  под  ласковым
гавайским солнцем. Проклиная все на свете, карлик Цай цолз б  грязи  и
пыли по восьмому спиральному витку дельта-крюкера - "черная нить" была
на редкость узкой, тесной, вонючей ... но у нее было  и  положительное
свойство, она не значилась ни на одном плане, даже секретном. Об  этой
черной ниточке в толщах гиргенита знали всего трос: сам ван Дау и  еще
двое из Синдиката. Проклятый Синдикат! От него нет спасения нигде,  от
него нет укрытия! Синдикат  не  любит  ленивых  и  нерасторопных.  Еще
больше он не любит слишком хитрых, которые норовят выскользнуть из-под
его неусыпного ока. Карлик Цай знал об этом лучше  других  -  ему  уже
приходилось иметь дело с серыми стражами из Синдиката.  Он  знал,  что
испытывает несчастный, которому  через  позвоночный  столб  пропускают
психотронные ку-разряды.
    После той лихой забавы ему трижды меняли спинной мозг.
    Серые, стражи были похлеще родного папаши имперского отпрыска  Цая
ван Дау.
    А папаша у бедолаги Цая был еще тот.
    Звездный рейнджер  Федерации,  закованный  в  девятислойную  броню
Филипп Гамогоза Жестокий - свирепый и беспощадный убийца, появился  на
Умаганге  сто  два  года  назад.   Ничего   подобного   изнеженные   и
развращенные  обитатели  дряхлеющей  планеты  созвездия  Рогедора   не
видали.
    В ослепительном сиянии  тысячи  ревущих  солнц  прямо  к  подножию
восьмисотметрового  агатового  императорского   дворца,   на   верхнюю
площадку   Сада   Наслаждений,   сокрушая   тысячелетние   древовидные
цветы-арагавы, извергая из чрева своего адский вой, визг,  сип,  клубы
черного дыма и ядовитых газов, сотрясая  недра  и  раздирая  трещинами
поверхность, из лиловых заоблачных высей опустился железный дракон. Не
успели развеяться клубы черного дыма,  как  дракон  испустил  из  себя
десять стальных птиц-убийц.
    И началось! Не  было  ни  переговоров,  ни  контактов,  ни  прочих
сантиментов - уничтожалось все движущееся: летящее, плывущее,  идущее,
прыгающее, ползущее. Истреблялось беспощадно и  безоговорочно.  Филипп
Гамогоза  посвоему  проводил  предварительный  этан   геизации   новой
планеты. Он всего лишь два месяца как вырвался из ада Лазурного Эдема,
полумыслящей планеты-садиста, и потому мстил всем подряд,  безразборно
и тупо. В первые шесть дней  было  уничтожено  две  трети  аборигенов,
превращена в пыль и руины почти половина прекраснейших ажурных дворцов
и ослепительно прекрасных хижин умаганской  нищеты.  Нищета  эта  жила
получше аравийских шейхов ... и все же в сравнении с людьми знатными и
подузнатными  имперской  планеты   Умаганги   нищета   была   нищетой.
Великолепие дворцор знати не поддавалось описанию. Равного  Имперскому
Дворцу не было во всей Вселенной. Кое-что Филипп Жестокий оставлял для
себя. Его железные слуги были  чужды  прекрасного,  но  они  выполняли
любой приказ геизатора. Сам Филипп не ведал,  что  знать  зарылась  на
километровые  глубины  в  своих  сказочных  подземельях.  Он   был   в
жесточайшем двухнедельном наркотическом запое, он видел  сам  себя  со
стороны  двенадцатикрылым   и   алмазноклювым   разъяренным   демоном,
сметающим нечисть с лица земли. Он почти ничего не соображал.  Он  был
слаб, обессилен, изнеможен. Но он был и бесконечно могуч в сравнении с
этими  несчастными.  Когда  на  седьмой  день  он,  голый,   безумный,
изможденный выполз наружу из боевой  десантной  капсулы,  его  мог  бы
придушить ребенок. Но слепой и беспощадный террор  сделал  свое  дело.
Планета была парализована. Она лежала беспомощной и жалкой в  ногах  у
жалкого и беспомощного насильника.
    Еще через трое суток  большой  мозг  капсулы,  повинуясь  главному
закону,  поставил  неудачливого  рейнджера  на  ноги  -  биореаниматор
выкачал  из  Филиппа  всю  отраву,  накачал  свежей  здоровой  кровью,
прочистил  мозги,  восстановил  сморщившуюся  печень  ."   надо   было
отлежаться денекдругой, но Гамогоза, трясущийся и похмельный  несмотря
на  все  усилия  его  верных  слуг,  вышея  в  рубку,  включил  полную
прозрачность ... и  впервые  увидал  такое  великолепие,  какое  может
только пригрезиться в волшебных грезахпутешествиях заядлому наркоману.
Он даже не поверил глазам.  Но  ведь  приборы  не  врали.  А  Гамогоза
разбирался в них, помимо Школы второй ступени у него было  три  высшие
образбвания: Стаффорд,  Беркли  и  Московский  Университет.  Он  сразу
понял, что мстил  не  тому,  кому  надо,  что  мстил  самому  себе.  В
сопровождении двух биоандроидов он обходил зал за залом  Императорский
Дворец. Там было от чего сойти с ума - шестиметровая стена, выложенная
из бриллиантов по восемьсот каратов,  не  меньше,  алмазные  водопады,
километровые новы из сапфира, причудливые и изысканные  хитросплетения
золотого и серебрянного убранства тончайшей работы, волшебные павлиньи
пуховые ковры, невесомые многоцветные шелка... это надо  было  видеть.
Короче, Филипп Гамогоза Жестокий не выдержал и двух суток. Новый запой
был короток и страшен. В преданиях умагов сохранился  образ  стального
чудовища,  ворвавшегося  в  царские  покои   в   сопровождении   самих
дьяволовслуг. Парализованная охрана пала ниц, выражая свою покорность,
накрыв свои тонкие шеи  мечами-секирами,  сотни  жен-наложниц  застыли
янтарными статуями,  сбросив  с  себя  богатые  одежды  и  представ  в
ослепительной наготе, будто уже  отдаваясь  новому  господину.  Застыл
белым изваянием  на  высоком  троне  сам  император  Агунган  ван  Дау
Бессмертный. Он уже был мертв, сердце не выдержало. Нагота миниатюрных
красавиц  взбесила  Филиппа.   Началась   кровавая   бойня.   Алмазный
меч-секира, подхваченный у трона, не знал устали -  головы  слетали  с
плеч, тела падали, кровь била фонтанами. И ни звука! Оцепенение лишило
тысячи несчастных голоса, они не могли издать даже писка, даже  хрипа.
Это было  царство  умерщвляемых  теней.  И  Гамогоза  пировал  в  этом
царстве. Императором теперь был он. И потому его вырвал из  наваждения
именно звук - дикий, отчаянный вопль. Филипп даже оторопел,  он  будто
проснулся - он с ужасом смотрел на свои обуренные кровью руки, на  эти
голые  груди,  ляжки,  бедра,  на  обезглавленных  желтых  карликов  с
большими, будто  игрушечными  головами.  Эти  существа  были  сказочно
прекрасны даже в  смерти,  в  ужасе,  в  кошмаре,  это  были  неземные
существа, именно такие и должны  были  обитать  в  волшебном  царстве.
Филипп обернулся на крик - у раскрытой  изумрудной  дверцы,  метрах  в
трехстах от него стояла крошечная,  словно  выточенная  из  сяоиовьего
бивня красавица, глаза ее  были  огромны  и  лучезарвйл.  Но  как  она
кричала* Ушло прояснение или нет, он  так  и  не  повял  -  он  вепрем
бросился к этой девочке, забыв про все на свете.  Девятислойная  броня
растворенной   раковиной   осталась   позади.    Биоандроиды    встали
непристунной стеной, ограждая своего  властелина  ...  хотя  никто  из
умагов и не пытался защитить принцессу - принцессу Умагаиги. Она  была
совсем крошкой в сравнении с ним, огромным  и  сильным  даже  в  запое
звездным рейнджером. Но он не пожалел ее. Уцелевшая знать  и  прислуга
видели всю  сцену  варварского  и  дикого  насилия,  лишь  взъяренный,
обуянный  зверской  похотью  допотопный  тиранозавр-ящер  мог  бы  так
насиловать земную женщину, пушинку в сравнении  с  ним.  В  отвращении
отвернулись   боевые    андроиды,    закололись    семеро    вернейших
телохранителей Императора, Так и был зачат обреченный на  несчастья  и
боль уродец Цай ван Дау. Филипп Гамогоза Жестокий  не  убил  принцессу
Йаху.  Неделю  он  ее   держал   на   борту   капсулы,   мучая   своим
сладострастием. Потом запой  закончился.  Еще  через  три  дня  Филипп
Гамогоза Жестокий объявил  себя  императором  Умаганги.  Большой  мозг
капсулы  выдал  ему  ультиматум  -  ни  грана   крида,   сверхсильного
наркотического пойла, иначе  лютая  смерть.  За  время  биорегенерации
большой мозг вживил в мозжечок  рейнджера  антикрид.  Так  Филипп  был
лишен того, что составляло весь смысл его жизни. Он перестал  пить.  И
на глазах у тысяч своих новых подданных в  течение  одного  месяца  из
маньяка-сокрушителя  и  беспощадного  хищника-убийцы   превратился   в
мстительного и злобного  садиста-изувера,  наслаждающегося  долгими  и
чудовищными пытками  многочисленных  жертв.  Роскошные,  покои  дворца
превратились в узилища для несчастных, стоны, сип и предсмертный  храп
звучали под их сводами. Но в самом верхнем, заоблачном покое Дворца  в
невероятной  роскоши  и  неге  он  держал   свою   императрицу   Йаху,
обезумевшую после всего случившегося и  тихо  смеющуюся  беспрестанно.
Женщины Умаганги вынашивали детей по шесть лет. Они  рождали  человек"
уже таким, каким он и оставался  на  всю  жизнь  -  чуть  более  метра
ростом,  тоненького,  изящного,  с  большой  головой  и   шелковистыми
голубыми волосами. Младенцы обретали сознание и память еще в чреве, на
третьем году, они  все  видели,  сквозь  прозрачные  телесные  покровы
матери, все слышали. Цай родился через четыре года, он был недоноском,
он был неописуемо уродлив и у него не было голубых волос.  Но  он  все
видел и слышал. Он знал, кто его отец - какое чудище его породило.  Он
был несчастен уже в утробе. Но втрое несчастнее он стал, когда  папаша
наконецто узрел его. Филипп Гамогоза, несмотря на всю свою жестокость,
был чернобровым красавцем-испанцем, вокруг него всегда вились бабенки,
и на Земле, и в других мирах. И он не мог поверить глазам своим, он не
верил, что породил этого гаденыша, которого только что взять  за  ноги
да его уродливой башкой об стену! Он ждал принца. Да, при  всей  своей
пакостной  натуре  Филипп  жаждал  красоты,  и  величавости  в   своих
наследниках. Для него Цай стаи страшным кривым зеркалом... а может,  и
не кривым, а просто зеркалом его собственной души. Филипп давно никого
не резал тысячами, не палил куда ни попадя. Остепенился даже  в  своих
пыточных изощрениях. Обзавелся гаремом, в котором были тысячи женщии -
от шести лет и до ста шестидесяти,  от  самых  крошечяых,  в  полметра
ростом, до гигантских для  Умаганги  полутораметровых.  Он  забавлялся
тем, что раскармливал одних своих наложниц так, что они превращались в
заплывшие шарики, других  доводил  до  умопомрачительной  худобы...  С
бывшей пцинцессой он давно не жил, а в тихий и прекрасный лунный день,
когда фиолетовое небо Умаганги освещали две алые луны, он  ее  повесил
на боковом трехосном шпиле.
    Цай все видел. Он знал, что его ждет нечто худшее. И вот тогда  он
ушел. Двенадцать лет в подземельях. Год полета  до  Арктура.  Он  увел
капсулу у родного папаши-изверга.
    Цай ван Дау ненавидел отца.  Но  еще  больше  он  ненавидел  серых
стражей Синдиката. Сильней ненависти к  ним  был  только  страх  перед
ними. Вот по этой причине Цай и не отправился на Землю из  статора.  У
него был должок. А Синдикат не умел прощать долги. На том он и стоял.
    Цай полз вперед. Он знал, ниточка будет расширяться.
    Приемник крюкера вывел его в нить в самом узком месте так и должно
быть, это обычная техника  безопасности  плюс  стопроцентная  гарантия
секретности, неуловимости. Дальше все зависело от него самого. Сделает
дело - будет гулять смело. Синдикат не то  что  не  тронет  его,  а  и
защитит от любого. Ну а нет - на нет и суда нет, не  будет  ему  суда,
придавят без суда и следствия и не  поглядят  на  знатность  рода,  на
тридцать восьмое колено. Вот так!
    До микролифта оставалось не более двухсот метров в пыли  и  грязи.
Цай выругался вслух, разорвал трехпалой рукой ворот,  ему  не  хватало
воздуха, а скаф валялся далеко позади. До тайника оставались считанные
метры.  Силы  были  на  исходе.  Цай  чуть  не  пропустил  кругленькую
бронированную дверцу, он проваливался  в  обморок  и  выплывал  назад,
когда скрюченный коготь на левой руке уперся в гнездо кодоприемника. В
голове сразу прояснилось. Все!
    Через полминуты дрожащий  от  нетерпения  и  слабости  карлик  Цай
запихивал в загортанный клапан биодискету - его чуть не  вырвало,  еле
сдержал жуткий приступ тошноты.
    А еще через миг он ощутил такой прилив  сил,  будто  б  мышцы  его
превратились в титаносиликон, а в артериях запульсировала не кровь,  а
кипящая ртуть.  Программа,  записанаж  биодискете,  в  первую  очередь
восстанавливала физические силы субъекта, добавляла ему новых, а потом
уже знакомила с целью и задачами. Синдикат работал профессионально.
    За тайником ниточка заметно расширялась. Последние сорок метров до
лифта Цай пробежал на четвереньках. Он еще смутно представлял, что  от
него требуют хозяева, но знал, что дело сложное  и  опасное,  что  ему
предстоит  спускаться  в  самое  ядрышко   этой   поганой   планетищи.
Биодискета выдавала информацию по крохам, каждый раз словно  прожигало
ледяным колющим огнем. Цай ван Дау поневоле припомнил  саму  операцию,
когда под гортань вшивали клапан-приемник, вводили электроды в мозг  -
все это было очень неприятно. Но у него не было другого выхода, и  его
уже никто и не спрашивал, он  был  рабом  Синдиката,  а  с  рабами  не
церемонятся.
    То, что до ядра нет никаких нитей-каналов, Цай знал точно, он  сам
проектировал все эти тайные  ходы  вселенской  мафии.  Неужели  кто-то
работал параллельно с ним?
    Всякое могло быть. Синдикат многократно дублировал каждого, он  не
допускал сбоев.
    Карлик Цай ничуть не завидовал настоящему Гугу, который  наверняка
смывал каторжную пыль со своей шкуры где-нибудь  на  пурпурных  пляжах
Езерской лагуны, не завидовал он красавице мулатке, выскользнувшей  из
каменных объятий Гиргеи. Ему было плевать на Ивана, на всех  беглецов.
Карлик Цай  устал  от  жизни.  Больше  всего  на  свете  ему  хотелось
забраться в глухую и темную нору на затерянной в  Пространстве,  Богом
забытой планетенке и дожить в этой норе  оставшиеся  годы,  никого  не
видя и не слыша. Но это были всего  лишь  мечты.  Никто  не  даст  ему
спокойной и тихой старости, слишком по крупному  он  завязан  в  таких
делах, из которых живыми не выкарабкиваются. Проклятье!
    Лифт опускал его все ниже и ниже,  пока  не  ударился  обо  что-то
невидимое и не застыл. Дверь уползла  в  паз  со  скрипом.  Надо  было
выходить. Но  карлик  Цай  медлил  -  ему  было  жаль  расставаться  с
последней защитной оболочкой, с этой хлипкой скорлупкой. Он шагнул  во
тьму на дрожащих, непослушных ногах -  те,  кто  прежде  хорошо  знали
железного карлика, не поверили бы своим глазам, настолько тог был слаб
и растерян.
    Лифт уполз наверх. Шахта заблокировалась.
    Вниз вел черный, бездонный ствол, не отмеченный ни на одном,  даже
суперсверхсекретном  плане.  Шагиуть  в  этот  ствол  означало  верную
погибель.
    И вот тут перед бельмастыми глазами потомка императорской  фамилии
в тридцать восьмом колене Цая ван  Дау  ослепительным  сиянием  засиял
прозрачный цилиндр, поднимавшийся из потаенных глубин ствола. Это  был
хрустальный лед.


                                * * *


    -... мы многое храним в себе. Именно в себе, а не в  хранилищах  и
архивах, - звенел над Ивановой головой голос, - мы храним то, чего  не
умеете хранить и ценить вы  -  мы  храним  сущности  более  или  менее
выдающихся личностей всех миров и цивилизаций.  Это  бесконечно  малые
величины в сравнении с нами, но мы и их вбираем в себя. Кто знает, что
принесет нам будущий глобальный Коллапс.
    - Это еще что такое? - выпалил из полудремы Иван.
    - Мир не вечен. И ни одно Мироздание во всех временных  измерениях
не вечно. Вашу Вселенную ждут чудовищные катастрофы и как венец  всего
- гибель! Да, вы все погибнете, все до единого во всех мирах. Но мы не
имеем права уйти из Бытия. Бытие вне  Вселенных  и  Мирозданий  -  это
высшая форма существования разума. Это почти...
    - Что - почти? - переспросил Иван, не услышав окончания фразы.
    - Не будем говорить о том, кто выше нас. Вернемся  к  прерванному.
Смотри - вот они!
    Хрустальная стена перед Иваном словно растворилась в воздухе. И он
увидел тысячи, миллионы двенадцатисферных сотовых  ячей.  И  в  каждой
что-то было, что-то темнело.
    Чудища, гадины, отвратительные уродцы ... и вдруг человек с узкими
прорезями глаз, в китайском  шелковом  желтом  халате  и  с  белокурой
бородой и такими же волнистыми волосами. Рваное ухо с  кроваво-красной
серьгой, высохшая рука, неровный шрам на шее. Нукер Тенгиз, Чему-чжин,
великий хан. Откуда он здесь? Щелки гдаз растворились, и Ивана обожгло
синим пламенем - взгляд хана был пронизывающ.
    - Биокадавр?!
    - Нет, это он сам.
    - Бред! Чушь!! Галлюцинации!!!
    - Смотри дальше.
    И вновь соты-ячеи приблизились к Ивану.  Вновь  перед  его  взором
потекла  вереница  инопланетян,  скорчившихся  в  своих  послесмертных
утробах. И вновь кто-то знакомый - совсем юный, с  полуседой-полурусой
бородкой, в княжей шапке с красным верхом и куньим околышем.  Иван  не
успел понять кто - Борис, Глеб, Александр? А ячея уже уплыла и в новой
ежился хмурый, усатый грузин,  рыжеволосый,  весь  в  оспимах,  глядел
мрачно, полусонно, не замечая  ничего  внешнего.  Все  вперемешку!  Но
почему так?!
    - Для нас это не имеет значения. Мы знаем, кто где, нам нет  нужды
составлять картотеки. Объемное, проникающее зрение и целевой  поиск  -
вот  мгновенное  разрешение  любого  вопроса.  Вы  это   очень   скоро
осознаете, точнее,  просто  почувствуете  и  увидите.  Вы  перестанете
мыслить как человек - убого и плоско.  Вы  будете  не  предполагать  и
догадываться, а видеть.
    Иван не стал отвечать. Он вглядывался в лица эпох и  времен.  Кого
только ни было в ячеях: цари, вожди, генсеки, президенты, гуманисты  и
отравители,  полководцы  и  монахи,  тираны  и   благодетели,   поэты,
писатели,  художники,   убийцы,   воры,   растлители,   кинозвезды   и
генеральные конструктора, фюреры, святые,  великие  магистры,  великие
шарлатаны, дипломаты, купцы, политиканы, разрушители и созидатели... У
него закружилась голова, заболели глаза.
    - Стоп! - закричал он. И чуть выждав добавил: - Вы просто морочите
меня, вы извлекаете весь этот пантеон и весь этот паноптикум  из  моей
памяти и мне же показываете! Хватит! Я не верю вам!
    - И не надо, -  спокойно  отозвался  голос.  -  Вера  -  категория
несуществующая. А мы занимаемся только реальным.
    - Вот как?! - Ивана покоробило это  заявление.  Откудато  издалека
полыхнуло  небесным  Золотым  Сиянием,   загудели   колокола.   Земля!
Несокрушимая Твердыня Храма!
    Он приложил руку к груди. И сквозь  ткань  и  пластик  комбинезона
ощутил - ничего нету. Еще через миг его ослепила  догадка  -  еще  бы,
ведь он же в теле Гуга Хлодрика Буйного, а тот не  носил  креста,  тот
был огьяйленным безбожником и грешником, каких  свет  не  видывал.  Но
Иван с верой расставаться не желал, он помнил  все,  он  не  мог  быть
неблагодарным, как не мог быть подлецом и негодяем. Он уже не сидел  в
хрустальной темнице, он стоял на ступенях, ведущих к Храму - и  золото
Куполов не слепило его, напротив, просветляло, давало видеть  вдаль  и
вглубь, и овевал волосы легкий,  теплый,  земной  ветерок,  и  звучали
слова: ...все бывшее с  тобой,  все,  что  ты  вынес  и  превозмоглишь
прозрачная, легчайшая тень того, что ожидает тебя впереди.  Только  ты
сам должен решить, с кем будешь в схватке Вселенских Сил... Взвесь все
перед последним словом, прочувствуй, обоими умом и  духан,  не  спеши,
ибо грядущее дышит тебе в лицо Неземным Смертным  Дыханием!  Он  вновь
вернулся в хрустальное уэшмцце.  Но  напоследок  в  ушах  прошелестело
тихо: "Иди и будь благословен!"
    - Я не верю вам! - тихо выдавил он  спсмвимйся  губами.  -  Вы  не
Божьи создания. Вы - исчадия ада!
    - Твои речи  недостойны  тебя,  человек,  -  голос  извне  утратил
звонкость, засипел, стал глуше и тверже, - твой разум молчит сейчас, а
говорит в тебе болезнь и страх перед неведомым. Ты  должен  довериться
нам!
    - Нет! Сгиньте, создания Тьмы!
    - Ты никуда не уйдешь от нас. Опомнись!
    - Силою Честнаго и Животворящего Креста  Господня  проклинаю  вас!
Сгиньте! -"-Иван поднялся на ноги и  трижды  перекрестил  пространство
широким, размашистым движением руки. Он сомневался прежде,  он  думал,
размышлял ранее, но в этот миг он верил, и его сущностью была Вера.  -
Сгиньте!!!
    Захрипело, застонало наверху, захохотало жуткой болотной выпью ...
или это только в ушах звучало. Иван упал  плашмя,  навзничь,  во  весь
рост. И хрустальный лед под ним треснул,  стал  расплываться  вонючей,
слизистой жижей.
    Темно. Чертовски темно. И тошно. Выворачивает наизнанку.  Ну  куда
его тащат? Зачем?! Оставьте в покое, ради Бога! Все тело адски болело;
в голове трещало, выло, гремело. Но почему он снова в  скафандре?  Что
случилось? Зачем на него снова напялили эти покореженные брони?!  Иван
стонал. И потихоньку начинал видеть  во  тьме,  глаза  прояснялись.  И
вовсе не кромешная  тьма.  Вон,  по  мшелым  стенам  светятся  лиловым
потусторонним  пламенем   грибоводоросли-трупоеды,   распускают   свои
светящиеся  щупальца,  им  плевать  на  любое  давление,  им   подавай
мертвечинку, они чуют чужую смерть за версты ... и оживают. Где же он?
    Иван сделал попытку повернуть голову. Не получилось.
    Тогда он скосил глаза - совсем рядом, по скользкому от гнилостного
мха и раздирающему от острых выступов  ходу  какие-то  гадины  волокли
ветерана аранайской войны Кешу Мочилу. Вот так! Все пригрезилось!  Нет
никаких довзрывников, нет никакой сверхцивилизации  на  энергетическом
уровне, а есть обычные, мерзкие и  поганые  гиргейские  псевдоразумные
оборотни.
    Да, это именно они, оборотни, волокли их с Кешей во  тьму  и  мрак
потаенных  глубин  Гиргеи.  Шестипалые  твари  с  безумными   зелеными
глазами, раздувающиеся и опаляющие, почти бесформенные  и  оттого  еще
более  жуткие,  нервно  дергали  рваными   крыльями-плавниками...   но
передвигались вовсе не при их  помощи.  Оборотни  обладали  непонятной
везможностью стремительно перемещаться в свинцых толщах без  малейшего
усилия, внезапно исчезать и появлятся совсем в других местах. Оборотни
были гадки и противны. С ними давно никто  не  связывался.  Да  и  они
последние годы почти не проявляли интереса к людям.
    Грешили, правда, на них, когда пропадали бесследно каторжники.  Но
всем было плевать на смертников,  их  списывали  походя,  без  слез  и
словоговореиий. Гиргейские оборотни. Тупиковая псевдоцивилизация. Гады
подводные.
    Иван ощутил, что рука его по-прежнему  сжимает  яйцо-превращатель.
Он уже прикоснулся упругим концом к горлу, оставалось  только  сдавить
его - и превращение начнется, через минуту он  сам  станет  оборотнем,
ускользнет  ото  всех,  растворится  в  глубинах  гиргейского  ада   -
ищи-свищи тогда! И все же он медлил. Надо выждать. Эти  гадины  спасли
их, они  уволокли  их  из  зоны  сверхвысокого  давления,  уволокли  в
какие-то  лабиринты  -  то  ли  поверхностные,  то  ли  глубинные,  но
закрытые. Если бы они хотели убить землян,  они  бы  просто  подождали
там, в пещере еще немного, совсем капельку. Но  они  не  стали  ждать!
Иван вдруг вспомнил про рыбин, клыкастых и кровянистоглазых. А  они-то
куда подевались?! Неужели испугались оборотней? Нет! Тут сам черт ногу
сломит,  надо  проваливать  с  этой   гиблой   планеты-каторги!   Ведь
примерещится  же  эдакое!  Энергетическая  цивилизация,   ячейки-соты,
полная власть над Мирозданием ... Бредятина!  И  Кеша  вон  на  месте,
никуда  они  его  не  отпускали,  потому  что  их  нет  вовсе,  а  еще
четырнадцать барьеров, семнадцать барьеров  ...  воспаленное,  больное
воображение!
    Он смотрел на изуродованный Кешин скафандр и думал, что  внутри-то
может быть  уже  форменный  труп,  покойничек,  раздавленный  и  почти
нетленный во внутрискафной газовой среде. Нет! Им нужен не труп, и  не
скафандр. Этим тварюгам нужно содержимое скафа. Но зачем?
    Вместе со всеми этими вопросами пришло неожиданное облегчение. Как
хорошо, что сверхцивилизация довзрывников всего лишь игра подсознания!
От оборотней он уйдет. А вот от тех, будь они на самом деле, никуда не
делся бы. И прощай тогда все на свете.
    По внутренней связи Иван  трижды  вызывал  Кешу.  Наконец  ветеран
отозвался:
    - Где это мы? На том свете,  что  ль?!  Ой,  ну  до  чего  же  тут
хреново!
    - Не ной! - оборвал Мочилу Иван. - Оборотни нас  волокут  куда-то.
Недо думать, как от них избавиться ...
    - Чего думать-то, у меня есть  нательный  парализатор,  ща  мы  им
врежем по первое число!
    - Не сметь! - Иван чуть не задохнулся от возмущения. Кеша мог  все
испортить. - Не трогай их, болван!
    Кеша обиделся.
    - Ты бы меня. Гуг, не оскорбляй, - процедил он, - я человек хоть и
тертый, но нервный.
    - Перебьешься, - грубо ответил Иван-Гуг. - Сейчас  надо  о  другом
думать, а не былую масть держать.
    - У кого былая, а  кого  и  нонешняя,  -  не  согласился  Кеша.  -
Ладненько, забудем. Чего еще делить двум мертвякам. Ой, хреново! А  ты
знаешь. Гуг, мне  ведь  такой  четкий  сон  приснился,  что  они  меня
отпустили, такой четкий ...
    Иван замер внутри своего скафа, обомлел.
    - Кто это они?
    - Да эти самые, которые до нас были.
    - Не может быть! -  сорвался  Иван.  -  Двоим  одинаковые  сны  не
снятся.
    - Во тебе и может, - философически изрек беглый каторжник.
    - Код?! - сурово вопросил Иван, цепенея от страшной мысли.
    - Какой еще код?
    - Код боевой капсулы!
    Кеша помедлил, покряхтел, а потом назвал четыре трехзначных числа.
    - Дальше запамятовал. Гуг.  И  координаты  позабыл.  Небось  мозги
отшибло, гляди, как волокут, у-у, гадюки!
    Иван заскрежетал зубами. Но тут же его бросило  в  холод.  Ерунда!
Просто он бредил, связь была включена, Кеша  в  полубреду  слышал  его
бред, все сложилось, наложилось, все перемешалось... иного  объяснения
нет и быть не может. Да плюс ко всему оборотни - известные  гипногены,
они на любой плетень тень наведут, любой фантом  внедрят  в  сознание.
Все! Хватит! Надо дело делать!
    Их вволокли в огромную пещеру и бросили прямо  посередине  ее,  на
бугристой и заросшей алыми водорослями  площадке.  Площадка  эта  была
освещена. Все остальное, в том числе и  уходящие  далеко  ввысь  своды
пещеры покрывал мрак.
    - Вот это да-а! - прохрипел изумленно Кеша.
    У него, видно, зрение было получше, чем  у  Ивана.  Тот  не  сразу
заметил,  что  во   мраке   висели,   лениво   перебирая   щупальцами,
конечностями  и  плавниками,  десятки,  сотни,  тысячи  псевдоразумных
гиргейских оборотней.
    Первым встал  Кеша.  Его  шатало  из  стороны  в  сторону.  Но  он
держался.  Ивану  стоило  огромных  трудов  сначала  сесть,  а  потом,
опираясь на руки, встать  на  колени.  Их  рассматривали  с  холодным,
переходящим в безумие любопытством.
    Иван не понял, откуда стала возникать полусфера  над  ними  -  она
словно из самой воды материализовываиась,  медленно,  слой  за  слоем.
Потом из-под сферы стала уходить вода. Все это совсем  не  вязалось  с
диким видом псевдоразумных оборотней,  они  просто  не  могли  владеть
подобной техникой. Иван смотрел на Кешу. Кеша на Ивана. Оба ничего  не
могли понять. Когда площадка вместе со сферой и двумя землянами  стала
погружаться вниз, опускаться прямо в толщу породы, до  Ивана  дошло  -
все, теперь не сбежишь, раньше надо было!
    - Труба дело, - подтвердил его сомнения Кеша.


                                * * *


    Огромный негр с крашенными  в  яркожелтый  цвет  волосами  подошел
медленными, усталыми шагами, оттопырил синюшную губу и процедил:
    - На этом пляже нельзя находиться без купальника. Запрещено!
    Под головой у Ливочки лежал свернутый в комок комбинезон. Полускаф
она утопила в лагуне. Ее там и выбросило  -  в  пятидесяти  метрах  от
золотистой песчанной косы.
    Сапожки она так и не сняла, и потому выглядела сейчас  чрезвычайно
экстравагантно. Единственным, что прикрывало  ее  смуглую  бархатистую
кожу, была цветная наколка на левом бедре - две бабочки, голубенькая и
розовенькая,  занимались  любовью  под  сенью  неестественно   желтого
колокольчика. Лива знала, что на этом пляже атолла Милоа нельзя лежать
голышом, это семейный пляж. Но было бы  неизмеримо  глупее  и  пошлее,
если бы она лежала здесь в каторжной серебристой робе.
    - Пошел вон, болван, - сказала она ласково и даже игриво.
    Негр был тупой, он не понял.
    - Здесь тебе не публичный дом! - прорычал  он  угрожающе.  -  Если
через полминуты ты не оденешься или не испаришься отсюда,  я  отволоку
тебя за ноги в участок и собственноручно  высеку  розгами!  -  Губа  у
блюстителя нравственности тряслась.
    Лива перевернулась на живот. Ей не во что было переодеваться,  она
ждала  сумерек.  Она  вообще  не  знала,  что  теперь  делать.  Время,
проведенное на гиргейской каторге, сказывалось, ах как быстра  человек
отвыкает от свободы! как быстро он забывает волю  и  становится  рабом
навязанного ему образа полужизни-полусмерти! И пусть.
    - Ну ты, сука, даешь.
    Черная лапища негра-блюстителя вцепилась в роскошную Ливину гриву,
оторвала щеку от нежного и теплого песочка. Это было слишком.  Ливочка
выгнулась кошкой, ее пальцы вцепились в черную кисть, брызнула  кровь.
Ошарашенный, обезумивший от неожиданности и  боли  негр  плюхнулся  на
задницу, ухватил изувеченную руку  другой,  здоровой,  Огромные  белые
зубы скрипели, но горло свело судорогой и из  него  не  вырывалось  ни
звука. Сухожилия перерезаны напрочь, это  было  видно  по  безвольной,
скрюченной кисти, по обмякшим, словно ватным пальцам.
    - Какие еще будут вопросы? - поинтересовалась Лива с  неуверенной,
смущенной улыбкой. Ей  было  жаль  бестолкового  негра,  но  цедь  сам
напросился.
    Она демонстративно повела перед собственным  носиком  указательным
пальцем правой руки,  будто  проверяя  сложную,  пилообразную  заточку
вставного феррокорундового ноготка - он выдвигался  всего  на  полтора
сантиметра, но этого хватало, лезвие резало не только сухожилия, но  и
кость. Ноготок Лива вставила на каторге. Это была метка зоны. С  такой
меткой на Земле могли и замести.
    - Ну ладно, я пошла!
    Она встала, обмотала бедра робой и побрела к белым, полупрозрачным
домикам. У нее не было ни гроша в кармане. Но она твердо знала, что со
своей красотой не пропадет. Ну, а этот болван не  посмеет  заявить  на
нее, не настучит, он уже понял, на кого напоролся.
    Вечером того же дня она сидела в баре "Пьяный Попугай" и думала  о
Гуге Хлодрике. На ней  была  беленькая  юбчонка  и  цветастая  накидка
сверху - эти  две  безделицы  стоили  уйму  монет.  Но  того  богатого
парнишечки,  что  не  устоял  перед  ее  лукавыми  глазами  и  малость
разорился на красавицу, рядом не  было.  Получив  необходимое  шмотье,
Лива быстрехонько отвадила сердцееда.  И  совесть  ее  не  мучила.  Ее
мучило другое. Выбрался ли милый друг? Или его уж  и  в  живых  нету?!
Скотская каторга! Она готова была вернуться хоть сейчас, только  бы  в
одной руке был плазмомет, а в  другой  что-нибудь  посущественней.  Ей
хотелось крушить все подряд ... Но надо  было  ждать.  Ее  найдут,  ее
разыщут. А если их всех поубивали? Кто ее тогда  разыщет?!  И  сколько
тогда ждать - до старости, до гроба?! Как в  дешевом  сентиментальном,
романе! Нет, Гуг жив! Он найдет ее, сдохнет, но найдет! Она знала, что
ее Буйный на пару с этим русским что-то замышляют, причем замышляют по
большому счету. А таких парней,  если  дни  чего-то  вдолбили  себе  в
голову и прут к своей цели, остановить ой как  трудно!  Сама  злодейка
Судьба таким помогает. Лива все знала, она понимала кое-что  в  жизни.
Но ей хотелось напиться сейчас до безумия. Напиться и устроить  пьяный
скандал в этом кабаке, драку. Она еле сдерживала себя ... и все же  не
сдержала - рука сама нервно дернулась, и хрустальный бокал с  кровавым
и пьянящим соком хохоа полетел на изумрудный с прожилками пол.
    - Это к счастью, - тихо и вкрадчиво произнес кто-то из-за спины.
    - Не ваше дело! - грубо отрезала  Лива,  даже  не  обернуршись.  И
крикнула в пустоту: - Эй, официант!
    Кучерявый малый прибежал  через  пять  секунд.  Но  тот  же  голос
опередил мулатку.
    - Убери этот мусор, малыш. И принеси нам с дамой  штофчик  хорошей
русской водки, черной икорочки и два  кофе  по-аргедонски,  с  кипящим
льдом.
    - Слушаюсь, сэр! - малый был вымуштрован на славу.
    И не возможно было разобрать, человек это или андроид.
    - Прошу вас!
    Тяжелая мужская рука, покрытая шрамами, но  холеная  и  ухоженная,
вытянулась к подплывающему черному столику. Только  после  этого  Лива
подняла глаза. Раздражение почти прошло, и ее разбирало любопытство  -
откуда еще взялся этот наглец, да и  кто  он,  собственно,  такой.  Ее
взгляд  уперся  в  полноватое  мужское  лицо   со   странными,   будто
отсутствующими глазами. Длинный шрам почти не уродовал этого лица,  он
лишь кривил нижнюю губу, выгибал ее капризно-надменной волною. Человек
был совершенно сед, но возраст имел неопределенный - ему могло быть  и
сорок, и девяносто, и сто двадцать.
    - Присядем?
    Лива покорно опустилась на черное мягкое креслице, даже улыбнулась
какой-то еле уловимой снисходительной улыбкой. Она  уже  догадалась  -
это не  очередной  искатель  любовных  приключений,  это  нечто  более
серьезное.
    - Меня зовут Говард Буковски, - представился незнакомец.
    Он хотел сказать еще что-то, но ему помешали - входной створ  бара
уплыл вверх, и на фоне звездного ночного неба  выросли  три  массивные
фигуры.
    - Вон она! - завопила истерически средняя. - Хватайте эту  гадину!
Это она порезала меня, она-а!!!
    Искалеченный негр визжал словно боров.
    Двое  полицейских  в  коротких   зеленых   шортах   и   облегающих
пуленепробиваемых сетках держали навскидку по шестиствольному  боевому
пулемету. Было видно, что все трое сильно нервничают, скорее всего, на
атолле давненько  не  происходило  ничего  интересного  и  они  просто
отвыкли от работы.
    - Попа-а-алась!  -  вожделенно  застонал  негр.  И  первым  шагнул
вперед.
    Но полисмены небрежно отпихнули его  назад  и  вразвалку  пошли  к
столику. Лица их были тупы и решительны.
    Лива поняла, тут ноготок не поможет. Тут надо  на  обаяние  брать.
Выставила  свою  точеную  ножку  в  сапожке   -   таком   странном   и
подозрительном в этом жарком раю, подвела поблескивающим  в  полумраке
плечиком и раздвинула губы в ослепительнейшей улыбке.
    Ни тупости, ни решительности на лицах полисменов не убавилось. Они
были готовы исполнить свой долг. На седого они даже не  смотрели,  его
для них не существовало.
    - Встать? - рыкнул тот, что подошел первым. - Тебе придется пройти
с нами, детка. И без шуток!
    Лива не шелохнулась.
    Зато встал человек со шрамом, представившийся  Говардом  Буковски.
Он мягко и вкрадчиво улыбнулся, ни на кого не глядя, и молча  протянул
ближайшему копу черную пластиночку, невесть откуда появившуюся у  него
в руке.
    Полицейский мотнул головой.
    - Отвали, папаша! - процедил другой.
    Седой де отвалил. Улыбка сошла с его губ.
    - Исполняйте обязанности, сержант, -  проговорил  очень  тихо,  но
жестко. Теперь он смотрел прямо в глаза полицейскому.
    Тот вяло,  будто  нехотя,  взял  пластиночку,  пихнул  ее  в  щель
анализатора-декодера на бронзовой  пряжке,  что  украшала  его  грубый
форменный ремень, поддерживающий столь  же  форменные  зеленые  шорты.
Серьга в левом ухе у него слабенько мигнула зеленым светлячком,  глаза
расширились, остекленели. Тупость и решительность мгновенно исчезли  с
лиц у обоих стражей порядка  и  они  превратились  в  совсем  обычных,
немного смущенных молодых парней с пухлыми губами и простодушными, еще
не выцветшими серыми глазенками.
    - Виноват, сэр,  -  пробубнил  ближний.  И  совсем  уж  растерянно
поинтересовался: - Мы ... можем идти?
    Седой кивнул, добросклоино, по-отечески.
    - И крикуна прихватите, - посоветовал он.
    Все это время с широченного лица желтоволосого  негра  не  сходило
идиотское выражение рекламного боя,  выигравшего  в  лотерею  миллион.
Лишь после того, как оба полицейских повернулись к нему, негр  выдавил
гнусаво, побабьи:
    - Это чего же?! Это куда же вы?!
    Ему ничего разъяснять не стали. Один малый ухватил его  за  плечо,
дернул, развернул рожей к выходу. А другой пнул под зад - вроде  бы  и
не сильно, но как-то ловко и умело, негр вылетел  под  звездное  небо,
рухнул в песок, и  только  после  этого  заверещал  резанной  свиньей.
Опустившийся створ оградил обитателей бара от омерзительных звуков.
    - Спасибо. Вы  меня  спасли,  -  сказала  Лива.  И  отхлебнула  из
крохотной рюмочки. Водка обожгла язык, до горла не дошла - от волнения
во рту все пересохло. Она глотнула еще раз.
    - Икорочкой, икорочкой, - услужливо подсказал седой.
    Но Лива предпочла запить кипящим аргедонским льдом. В шестислойном
кофеййом  фужере  черный,  непроницаемый  кофе  слоями  чередовался  с
пузырящимся льдом, это было адское  сочетание  горячего  и  холодного,
бодрящего и усыпляющего. До каторги Лива пробовала эту смесь лишь один
раз, в притоне Сары Черной. Ей тогда адское пойло  очень  понравилось.
Сейчас она почти не ощутила вкуса.
    - Мне вас что, теперь весь свой век благодарить?  -  спросила  она
совершенно бестактно. - То, что вы, Говард Буковски, большой авторитет
среди ваших фараонов, еще  ничего  не  значит  для  меня.  Я  привыкла
вращаться в иных сферах...
    - Меня зовут Крежень, - оборвал ее лепет седой. - Вам ни о чем  не
говорит это?
    Лива вздрогнула.  Она  слышала  эту  кличку.  Точно,  Гуг  говорил
что-то. Но что именно? Неужели это он прислал седого? Он  спасся?!  Он
на Земле?! Это фантастика, сказка!!! Слезинка выскочила из  ее  глаза.
Лива чуть не выронила причудливый фужер из зангезейского стекла.
    - Ты пришел от Буйного?! - молящим шепотом выдавила она.
    - Да! - коротко ответил Крежень.


                                * * *


    Своды над головой сомкнулись,  и  Иван  убедился  -  они  снова  в
ловушке. Он опять опоздал!  Надо  было  воспользоваться  превращателем
раньше, в ходах-переходах! Сейчас они были  бы  неотличимы  от  прочих
оборотней, затерялись бы среди них, а там ...  там  -  наверх!  вон  с
проклятущей, чертовой Гиргеи! Вон!!!
    - Ни хрена не поделаешь, -  изрек  Иннокентий  Булыгин,  будто  бы
читал Ивановы мысли. - С Гиргеи возврата нету!
    - Не психуй, - сорвался Иван, - не на  зоне!  Не  перед  кем  пену
пускать!
    Кеша только головой покачал.
    - Меня на Аранайе двенадцать лет в лагерях  держали.  Семь  раз  я
сбегал, Гуг, - начал он свою горькую повесть, - семь раз меня  ловили.
А на восьмой я ушел от этих сучар, понял?! А мы с тобой еще и пару раз
по-настоящему когти рвать не пытались, мы пока  в  бирюльки  играемся,
Гуг. Мне-то все ничего, да надоедать начинает. Ты еще не  видал,  Гуг,
как я пену пускаю.
    - Ладно, не плачься. Надо разобраться сперва, где мы.
    Разобраться было трудновато.  Из,:огромней  подводной  пещеры  они
спустились вместе с площадкой в пещерку  крохотную  -  до  сводов  три
метра, куда ни плюнь. Под ногами выеденная порода. Поди-ка  разберись!
Иван закусил губу. Время шло. Неумолимо и неостановимо.  Время  играло
против него, против Кеши, Ливы, Гуга, Дила Бронкса, против всех землян
на Земле, против всех землян, рассеянных по Вселенной, против неземлян
... Черное Благо расползалось по  свету,  въедалось  в  Мироздание  по
незримым порам. Они уже были рядом,  они  дышали  в  затылок  смертным
дыханием. Как он был наивен, когда  полагал,  что  Система  бесконечно
далека от Земли, что еще есть океан времени - год, а то и два,  три...
Он вырвался в этот  подводный  ад  максимум  на  неделю,  так  и  Дилу
сказано. Но, похоже, он застрял туг навечио! Нет, он сказал Дилу,  что
за веделю может не обернуться, он еще тогда предчувствовал, он знал  -
с Гиргеей не шутят. Но без Гуга Хлодрика  Буйного  он  не  мог  начать
главного дела* Он не мог быть везде и всегда один! Он и так  вединочку
напорол много глупостей, много зла содеял.  Он  ощущал  себя  поганым,
гнусным дикарем-язычником, негодяем. Где-то в дебрях Осевого измерения
его  Светик  -  измученная  и  истерзанная,  ждущая.   В   многомерных
лабиринтах Системы он бросил  светловолосую,  такую  доверчивую  Лану.
Сколько прошло времени по тамошним часам? жива ли она?! она не  умрет,
пока он не вернется за  ней!  А  в  Пристанище,  в  хрустальном  гробу
потаенной, закодированной биоячейки его ждет Аленка, ждет не  одна,  с
сыном, с его сыном. Это ведь бред! это наваждение  какоето!  Троеженец
несчастный! Шейх аравийский! Нет, они погибли! Это их призраки  мучают
его, их печальные, вездесущие тени. И все равно он нужен им, нужен  их
теням. Он всем нужен! Он нужен везде! Его мучительно и долго ждут.
    А он сидит в этой гнусной пещере, в этой норе  без  выхода.  Сидит
сиднем! Иван  готов  был  зубами  грызть  породу,  рвать  ее  ногтями,
пробиваться наверх сквозь толщи Гиргеи. Сколько на это уйдет  времени?
век? тысячелетие?! Нет, лучше смерть, чем позорная и  никчемная  жизнь
комара, бьющегося о стекло!
    - Да  ты  не  печалься.  Гуг,  -  посочувствовал  Кеша  Мочила,  -
объявится кто ни на есть, скажут, чего им от нас надобно.
    - Откуда ты знаешь, - отозвался Иван, успокаиваясь, -  вон  возьми
какую-нибудь белку земную, она собирает орешки-ягодки, да прячет их по
щелям да дырочкам, пусть  полежат,  авось,  потоми  пригодятся,  когда
голодные  дни  настанут.  Так  и  нас  эти  твари   запрятали,   через
годик-другой достанут  чего  останется  и  слопают.  Вот  тебе  и  вся
арифметика!
    - Хреновая арифметика, - согласился Кеша.  -  Только  неправильная
она. Гляди! - Он указал рукой вверх.
    Вода медленно отступала от сводов.
    - Это шлюз! - выпалил Иван.
    - То-то и оно. В шлюзовую камеру просто так,  прозапас  пихать  не
станут. Пора нам железо скидывать.
    Иван усмехнулся. Но ему было не до смеха.  Стало  вдруг  отчетливо
ясно, что в этой игре главные фишки вовсе  не  полубезумные  подводные
оборотни, и скоро в этом придется убедиться воочию.
    Вода ушла в невидимые щели-капилляры, пещерка  стала  на  вид  еще
теснее и гаже. Камера  тюремная.  Темница.  Не  хватает  зарешеченного
оконца... Только успел Иван подумать об этом, как оконце  появилось  -
изъеденная стена по  левую  руку  бесшумно  уплыла  в  незримую  нишу,
открывая не просто оконце, а окнище, огромный и плоский матово  черный
экран.
    - Щас нам кино покажут, - объявил  Кеша  и  демонстративно  уселся
вполоборота к экрану. У него были железные нервы.
    - Покажут - поглядим! - ответил Иван. Он стоял столбом, вперившись
в черную гладкую поверхность. Нехорошие предчувствия бередили душу.  И
они не оказались ложными.
    Экран вспыхнул загробным зеленым  свечением.  Выпучилось  объемное
бледное лицо, старческое, полумертвецкое. Но взор у старика был ясным.
На тонких губах змеилось довольная и немного высокомерная улыбка.
    - Не надоело бегать? - с ехидцей спросил старик.
    Серьезные! Это был худший из вариантов. У Ивана ноги  подкосились.
Кеша ничего не понимал, он смотрел то на Гуга-Ивана, то  на  экран,  и
глаза его были круглы и бессмысленны.
    - Молчишь? А мне кажется, надоело. Ведь ты ушел, не  попрощавшись,
верно?
    - Конечно, - процедил Иван сквозь зубы, - я мог бы и  попрощаться,
и дверью хлопнуть напоследок. Но я пожалел твою старость, ублюдок!
    - Через часик-другой ты будешь на Земле - и мы разберемся, кто  из
нас ублюдок, А заодно немножко поковыряемся в твоих тупых мозгах.  Это
будет очень неприятно, но мы не брезгливы. Ты все понял?!
    Ивана вдруг словно прожгло насквозь. Как же так, ведь он в обличии
этого старого викинга-разбойника Гуга?! Как же старик узнал  его?!  Не
может быть! Тайну яйца-превращателя знают считанные единицы!
    - Чего вызверился, пень трухлявый?! - грубо спросил Кеша.  Ему  не
нравилось, когда оскорбляли друзей.
    - Ты, подонок, сдохнешь в этой вонючей дыре,  -  снова  заулыбался
старик с ясным взором, - ты нам не нужен.
    Кеша был человеком простым, он  встал  на  ноги  и  со  всей  силы
долбанул кулачищем в бронеперчатке по экрану.
    Экрана он не пробил и даже не поцарапал, но  зато  душу  облегчил.
Иван от  этого  неожиданного  Кешиного  поступка  тоже  немного  отмяк
сердцем. Не так страшен черт, как его малюют! Еще поглядим - кто кого.
Он снова  высвободил  руку  из  пневморукава,  поднес  яйцо  к  губам,
выдохнул гулко, с силой. Его прошибло  холодным,  гадким  потом,  зубы
выбили дробь, кольнуло в затылке ... все! он снова был в  своем  теле.
Умирать надо в своем теле, уж коли встречать костлявую,  так  глаза  в
глаза, без масок!
    - Ну не хрена себе! - удивился Кеша. И тут же  осклабился.  -  Гуг
тебе, Ванюша, за такие дела еще всыпет по первое число. То-то я гляжу,
пахан у нас чудным каким-то стал, будто его качучей накачали, то-то  я
гляжу, у Буйного крыша прохудилась... А тут вон оно что!
    - Не  паясничай,  Кеша!  -  оборвал  его  Иван.  -  А  то  ты   не
догадывался, что Гуг уже на Земле.


                                * * *


    Дил Бронкс ничуть не удивился, когда дубовая дверь в  его  конюшне
дрогнула, загудела и, срывая древний  деревянный  засов,  распахнулась
настежь.
    - Ты мне только лошадок не напугай! - сердито сказал он и  выпучил
свои базедовые глазища. - Ты думаешь, им тут сладко, ты  думаешь,  они
не тоскуют по зеленым лугам Земли?!
    Гуг Хлодрик остолбенел. Весь раж с него схлынул  мигом.  Он  замер
полуголым, пышущим жаром исполином.
    - Да-да, - как ни в чем ни  бывало  продолжил  Бронкс,  похлопывая
текинского жеребца по холке своей черной лапой в перстнях, - им не так
уж и сладко болтаться в этой звездной пропасти, Гуг! Они все понимают.
Но на какой еще станции ты бы увидал таких красавцев?! - Бронкс  одним
махом вскочил жеребцу на спину, стиснул крутые бока  голыми  ногами  -
так и казалось, что он сей  же  миг  сорвется  с  места  и  ускачет  в
неведомую даль лихим галопом.
    Но никаких особых далей на Дубль-Биге-4 не было. Дил Бронкс  гонял
своих двух лошадок обычно по искусственной  травушке-муравушке  вокруг
русской баньки с прорубью да водил их за собой  по  узким  станционным
коридорам-переходам, когда  в  них  не  было  Таеки.  Верная  половина
Бронкса недолюбливала его причуд вообще, а лошадок  просто  боялась  -
они ей представлялись огромными и страшными ископаемыми  чудищами,  от
которых плюс ко всему прочему еще и попахивает. Дил Бронкс любил всех,
кто ему дорого обходился. Он любил Таеку,  любил  баньку,  любил  этих
двух  тонконогих  красавцев,  любил  до  безумия  свой  сверкающий   и
сказочный Дубль-Биг.
    Текинец   взвился   на   дыбы,   закинул   голову.   Но   сбросить
десантника-пенсионера не смог. Бронкс захохотал, скаля огромные  зубы,
хлопая в ладоши и поощряя любимую лошадку к новым фокусам.  Потолки  в
конюшне были высоченные, метров под семь,  зато  сама  она  была  явно
маловата - пятнадцать шагов, что вдоль, что поперек. От охапок свежего
сена, разбросанных тут и там, несло остро и едко.
    Гуг подошел ближе и, чуть не тыча в зубы весельчаку, заявил:
    - Только законченный болван может запихать себе в рот стекдяшку  и
после этого скалиться! Отвечай, старый  ловчила,  ты  замешан  в  этом
деле?! - Он ударил себя в грудь кулаком.
    - Ничего себе стекляшка! - обиделся Бронкс, спрыгнул с  текинца  и
упер руки в бока. - Я заплатил за этот бриллиант больше монет, чем  ты
их заработал за всю  жизнь!  Погляди,  олух,  какая  чистота!  сколько
карат! Не-ет, ты ничего не понимаешь, Гуг! - Ослепительный  камешек  в
его переднем зубе отражал всю Вселенную, горел  всеми  гранями.  -  Ты
лучше ответь, куда подевал Ивана?!
    Гуг Хлодрик как-то сразу обмяк. Он вяло стащил с руки  возвратник,
бросил его в сено. Он понял, что орать на Бронкса дело  бесполезное  и
пустое, что вообще поздно кулаками  размахивать  -  назад  пути  нету!
Сейчас за тысячи световых лет отсюда, в подводных  рудниках  проклятой
Гиргеи убивают его корешей, там Ливочка, там Ваня, там карлик Цай, там
Кеша Мочила, там тысячи вооруженных до зубов  охранников-карателей.  А
он здесь, в гостях у этого пенсионера, на конюшне, в самом  безопасном
местечке во всей огромной Вселенной. Гуг готов был убить Ивана за  его
проделку - это надо же так подставить! Что теперь скажут  ребята,  что
скажет  Лива!!!  Он  навсегда  останется  для  них  трусом,  беглецом,
шкурником! Позор! Только пришел в себя после  Параданга,  и  на  тебе,
получай подарочек!
    Дил Бронкс перестал кричать и возмущаться, подошел к Гугу, хлопнул
его по плечу, обнял.
    - Радуйся,  что  выбрался  из  этого  ада,  -  сказал  он  тихо  и
прочувственно, - а за упокой души Ванюшиной мы Богу  свечку  поставим.
Он искал смерти. Он ее нашел. Господь ему судья!


                                * * *


    Кеша ходил по кругу и прощупывал стены пещерки, простукивал. Затея
была безнадежная. Иван сидел перед  потухшим  экраном  и  ковырялся  в
Гуговом  мешке.  Он  его  вывел  наружу  через  заспинный   фильтратор
скафандра - чего прятать, все равно отнимут. Никто  из  них  не  знал,
сколько им отведено времени. Кеша  нервничал,  ему  хотелось  поскорее
увидеть воочию обидчиков-недругов. А Иван  ощущал,  что  с  напарником
что-то случилось, какой-то он стал не такой, чего-то в нем не  хватает
... Нервы. Все проклятые нервы!
    - Это  нам  не  понадобится,   -   приговаривал   он,   откладывая
шнур-поисковик, свившийся в мешке змеей.
    Шнур был полуживой,  самопрограммирующийся,  в  обычных  десантных
комплектах  таких  не  водилось.  И  вообще,  Иван   привык   доверять
проверенным вещам. А в Гуговом мешке все  было  каким-то  несерьезным.
Шарики-врачеватели? Ну и поди, доверься  им  -  может,  они  тебя  так
вылечат, что доктора уже никогда не понадобятся. Лучше бы Гуг  засунул
в свой мешок пару лучеметов усиленного  боя!  А  это  что?  Это  штуки
непонятные - гранулы-зародыши, с ними лучше не связываться, кто знает,
что  может  вылупиться  из  такой  вот  черненькой  гранулки?   Может,
стеноход, который по размерам  вдвое  больше  этой  пещеры,  а  может,
какой-нибудь птеродактиль, которые тебя же и сожрет вместе со  скафом!
Иван  рассовал  мелочь  по  клапанам-фильтрам.  Подползший  было  шнур
отпихнул ногой - нечего мешаться! Достал гипносферу. Вещь отменная. Но
на шлем  ее  не  натянешь,  под  шлем  не  пропихнешь.  Да  и  объекта
подавления нет. Сейчас хоть одну бы сигма-пушку, тогда  можно  б  было
поглядеть, что у них за экранчиком. - Да не мешайся ты!
    Кеша присел на корточки, протянул свой протез к  шнуру-поисковику.
Пощупал недоверчиво.
    - Забавная штуковина. Будто живой!
    - Он и есть живой.  Ему  б  только  по  щелям  лазить.  Выбрось  к
чертовой матери!
    - Некуда выбрасывать, Иван, - сказал Кеша. И намотал шнур на руку.
    Тот быстрой змейкой скользнул по скафандру, упал на землю,  пополз
в противоположную от экрана сторону. И Кеша  неожиданно  опустился  на
колени, потом лег на живот прижался щитком к изъеденной породе.
    - Чуешь?
    - Что?
    - Она дрожит!
    - Да кто дрожит-то?!
    - Земля.
    Иван покачал головой. Земля, видите ли, дрожит у них  под  ногами.
Какая тут, к дьяволу, земля, тут порода - на сотни миль  одна  местами
дырявая, местами спрессованная до огромной плотности порода.  Чего  ей
дрожать?!
    - Мы движемся, - заявил Кеша, - то ли падаем, то  ли  поднимаемся.
Это не пещера, Иван, это навроде кабины лифта, точняк!
    - А экран?
    - Экран в стеночке.  И  камеры  в  стеночке.  Они  нас  видят,  не
сумлевайся, дорогой. Они нас теперь не упустят.
    - А шнур где? - по инерции спросил Иван.
    - Шнура нету, уполз, - доложил  Кеша.  -  Вон  там  щелка  была  в
мизинец, даже меньше. Да не горюй ты  о  шнурке  этом,  было  бы  чего
жалеть!
    - Плевать мне на него, - согласился Иван. - Значит, поднимаемся?
    - Ага. Или спускаемся, - голос у Кеши стал еще сипатей,  будто  он
последние сутки беспробудно, по-черному пил. - Тебе ведь все одно, что
вверх, что вниз - на Землю попадешь. Это меня они тут положат, эхе-хе!
    Иван пристально поглядел Кеше в глаза.
    - Сдается мне, что тебя так запросто не положишь, - проговорил  он
с расстановкой, - и вообще, у тебя, милый друг, вид какой-то странный,
отсутствующий, будто ты и здесь, и еще где-то... Ты сам-то как?
    - Нормально,  -  ответил  Кеша.  -   Мозги   отшибло   и   силенок
поубавилось, но это бывает. Ты чего это, меня подозреваешь  в  чем-то?
Тогда говори, не темни. Я темниловку не люблю, Ваня, я человек прямой!
    Иван смутился. Тень на плетень наводит. Человека обидел. Нехорошо.
    - Наверное, у меня у самого мозги отшибло, - примирительно  сказал
он, отвернулся и вдруг ткнул пальцем в  стенку:  -  Гляди-ка,  выполз,
голубчик!
    Из крохотной, почти невидимой дырочки в  стене,  в  совсем  другом
месте,   в   полуметре   от   нижнего   края   экрана   свисал   конец
шнура-поисковика.
    - Шустрый! - удивился Кеша.
    - Он прополз с той стороны, понял? - скороговоркой выпалил Иван. -
Значит, там есть пустоты, значит ...
    - Значит, надо обождать. Не суетись.
    Ветеран тридцатилетней  аранайской  войны  и  по  совместительству
рецидивист-каторжник Иннокентий Булыгин медленно, с опаской подошел  к
торчащему из стены концу поблескивающей змейки,  потянул  за  хвостик.
Его дернуло, отбросило.
    - Едрена тварь! - выругался Кеша. - С характером!
    - Он что-то нащупал! - шепотом произнес Иван. - Не мешай!
    - Нам в эдакую дырочку не пролезть.
    - Будем долбить,  резать!  -  Иван  врубил  локтевую  пилу  скафа,
подошел к стене,  феррокорундовое  острое  жало  вонзилось  в  породу,
взвизгнуло. И Ивана отбросило назад.
    Будто током ударило. Но ведь через защитный слой  скафа  не  могло
так ударить! Это была ерунда какая-то.
    - Гляди-ка!
    На  конце  змейки-шнура  надувался  крохотный  зеленый  шарик.  Он
становился все больше и больше, он рос на глазах.  Все  это  не  могло
быть  случайностью.  Шнур-поисковик  работал  в  каком-то   непонятном
режиме. Вот уже весь конец  раздулся  в  шар,  вот  он  стал  медленно
вжиматься,   вдавливаться   в   стену    ...    Следующее    произошло
мгновенновспыхнуло,  полыхнуло  молнией  в   глаза,   опала   какая-то
серебристая пыльца, унеслись легкие клубы  дыма,  ударил  в  шлемофоны
странный шип.
    - Дыра! - гулко выдохнул Кеша.
    Но он ошибся, это была не дыра, это была труба диаметром  почти  в
метр и длиной  метров  в  шесть-семь,  именно  труба  -  металлическая
поблескивающая  знакомым  блеском.  Это  был  сам   шнур,   веожиданно
раздувшийся, расширившийся, пробивший им выход  наружу,  в  темень,  в
мерцание смутных теней.
    Теперь все зависело только от них.
    Кеша сунулся в трубу. Но тут же застрял,  отпрянул.  В  скафандрах
там делать было нечего. Труба рассчитывалась на человека,  облаченного
в лучшем случае в десантный скаф-комбинезон. Анализаторы не  работали.
Оставалось одно - рискнуть.
    И Кеша рискнул.
    - Была - не была! - сказал он уже с поднятым щитком-забралом.
    Иван положил ему руку на плечо.
    - Дышать можно?
    - Хреновато, - ответил Кеша.
    - Значит, можно, - заключил Иван. - Но  мы  останемся  совсем  без
защиты. Мы будем голые как слизняки.
    - У меня там два  парализатора,  -  не  согласился  Кеша.  -  Надо
уматывать. Мы на крючке, Иван!
    - Ерунда! Скаф - это наша жизнь!
    - Оставайся!
    Кеша уже разваривал свой  скаф  внутренней  микроиглой.  Для  него
вопроса не было - лучше голым, беззащитным в  чужих  подземельях,  чем
защищенным, но в клетке.
    Иван не мог решиться сразу, он не  Кеша,  он  отвечает  сейчас  не
только за себя. Можно запороть все! Можно погубить настолько важное  и
большое дело, что... лучше и не думать о последствиях. Эта пещера-лифт
движется, видны перемычки, видны трещины, пазы, ходы, слои породы.  Ну
выскочишь в ход, выпрыгнешь в щель, а дальше?! В этих  глубинах  можно
сдохнуть и за всю жизнь никуда не выбраться.
    Кто закачал в эти шахты  кислород  и  зачем?!  Кеша  дышит,  ровно
дышит. Иван поднял щиток. Воздух! Вонючий, разреженный, холодный, но -
воздух! Надо решиться. Он еще думал, а руки уже сами действовали..
    Через минуту на земле  лежали  два  огромных  и  уродливых  скафа,
совсем не напоминавшие о гармонии человеческого тела.
    - Не промахнуться бы, - прошептал Кеша.
    Иван рассовывал содержимое мешка по клапанам. Не отрываясь смотрел
в трубу. Если уходить, так надо уходить - им не дадут много времени на
раздумья.
    Экран был темен, черен. Из каменной глубины,  служившей  спусковой
кабиной выхода  не  было  -  ни  для  кого.  Может  быть,  именно  это
притупляло бдительность охраны. Но автоматика?! Но системы слежения?!
    - Ты играешь со смертью!  -  прохрипело  вдруг  громко,  надрывно,
старческим голосом. Только потом на экране вспыхнуло  дряблое  лицо  с
ясными глазами.
    - Мы всю жизнь с кем-то играем, - ответил за Ивана Кеша Мочила.  -
Сейчас козыри наши. Прощай, пень трухлявый!
    Он влез в трубу,  ужом  протиснулся  вперед.  Иван  последовал  за
первопроходцем.  Несколько  секунд  они  лежали  молча.   Затем   Кеша
выкрикнул нечто неопределенное, сжался,  выпрямился  -  и  сиганул  во
мрак. Иван прыгнул за ним - головой вниз, собрался в комок, извернулся
... Прежде, чем он коснулся ногами скользкой, сырой почвы, ощутил  как
обвил руку холодный металлический шнур -  молниеносной  гибкой  змеей.
Это было  невозможно,  но  шнур-поисковик  не  оставил  своего  нового
владельца.
    - Ива-ан! - замогильным шепотом просипел откуда-то издалека  Кеша.
- Ива-а-н, ты фонарика не прихватил?!
    Отвечать было нечего, все, кроме содержимого Гугова мешка,  прочей
нужной мелочи, рассованной по  карманамклапанам  и  нательным  поясам,
осталось в скафандрах. Слава Богу, сами успели уйти!
    Мрак был кромешный. Нечего было даже надеяться, что  глаза  смогут
привыкнуть к такому. Это был мрак не просто подземный, это  был  мрак,
рожденный многокилометровыми толщами свинцовой жижи и  гиргенита.  Шаг
влево или вправо - и прощай  жизнь,  полетит  тело  ледяным  камнем  в
шахту. Но это было не самым страшным. Любые толщи сейчас лучше обжитых
ходов-переходов, лучше туннелей, оснащенных видеокамерами.
    Иван поднял руку, пытаясь нащупать хоть что-нибудь. И ощутил,  как
конец шнура выпрямился, застыл.  А  еще  через  миг  прямо  перед  ним
высветилось изможденное, морщинистое лицо аранайского ветерана - слезы
текли из воспаленных глаз, на лбу красовалась багровая ссадина.
    - Не слепи! - попросил Кеша. И отвернулся. Он даже не  понял,  что
это не фонарь, не десантный прожектор.
    Хороший шнурочек! С таким не пропадешь, спасибо запасливому  Гугу!
Иван отвел источник света от Кешиного лица, посветил вниз,  в  провал,
потом по сторонам - ничего радующего душу и вызывающего надежду он  не
увидел.


                                * * *


    - Не беспокойтесь, меня не  интересуют  ваши  прелести,  -  сказал
Крежень, - я вовсе не собираюсь  покушаться  на  них.  Вы  мне  можете
довериться.
    Лива ухмыльнулась, пожала плечами.
    - Я больше доверяю тому,  -  тоненько  пропела  она,  -  кого  мои
прелести не оставляют равнодушным. Куда вы меня ведете?
    Крежень махнул в  сторону  океана  -  огромного  черного  зеркала,
усеянного искрящимися отражениями тропических звезд.  Штиль!  В  такую
ночь все замирает и ждет первого дуновения ветерка, чтобы ожить.
    - Вы не ответили на мой вопрос!
    - В безопасное место, - тихо сказал Крежень, - советую вам  забыть
про все волнения и  тревоги.  Теперь  мы  будем  заботиться  о  вас  и
оберегать вас.
    Лива фыркнула. Хорошие дела! Они будут заботиться о ней!  Если  бы
это были не люди Гуга, она и разговаривать попусту не стала, не то что
... С другой стороны, почему они должны  ей  с  ходу  выкладывать  всю
правду-матку, раскрываться? Мало ли что может случиться. Лива  наконец
решилась.
    - Ладно, Крежень, - проговорила она внятно и четко, -  мне  просто
некому больше доверять  на  Земле.  Но  все  время  помните  -  Буйный
вернется!
    Седой как-то странно посмотрел на мулатку, еще больше скривил свою
кривую губу.
    - Не беспокойтесь, мы подготовим хорошую встречу.
    Глаза его утратили отсутствующее выражение и хищно сверкнули. Лива
остановилась, ее вновь охватили сомнения.  Здесь  Что-то  не  так.  Ее
дурят. Ее водят за нос и хотят использовать в какой-то темной игре!
    - Не надо нервничать! - прошептал Крежень, приблизив свое  лицо  к
ее уху. - Через час мы будем в Европе.
    Бесшумно  и  неожиданно  из-за  бело-проэрачнюй  стены  ближайшего
домика  с  ажурной  изгородью  подкатил  приземистый  черный  антиграв
"Форд-Лаки", неприметная модель позапрошлого сезона. Крыша  сдвинулась
назад, освобождая проход.
    - Прошу вас, - вежливо произнес Говард Буковски. И заломил мулатке
руку за спиду. - Живо! И без шуток!


                                * * *


    Цай ван Дау не кривил душой, когда говорил о связях Синдиката. Его
не смущало, что Гуг Хлодрик глядел с прищуром, недоверчиво, а  Лива  с
этим свалившимся им всем на головы русским Иваном вообще  воспринимали
его поведанья как небылицы. Он знал многое, чего не знали они,  Но  он
знал и одну очень простую  вещь  -  свою  голову  к  чужим  плечам  не
пришьешь. Человек начинает понимать что-то, когда его  прижмет,  когда
ему необходимо это понять и вобрать в себя, а до того - он глух и нем.
Не мечите бисера перед... не рассказывайте о красотах земных  слепому,
и не тщитесь поведать жестами о журчании ручья глухому.  Все  суета  в
этом мире. Суета сует и всяческая суета.
    Карлик Цай знал очень многое.  Но  большего  он  знать  не  желал.
Всякое знание добавляло новых страданий. А несчастный Цай  настрадался
за десятерых.
    И почему сейчас он должен  лезть  в  это  лргово  чужих.  Они  там
пригрелись, у них там свой форпост в этой Вселенной, они могущественны
и непобедимы, у них какие-то дела, свои  дела  с  Синдикатом...  а  он
причем?!
    Цай еще надеялся, что его минует чаша сия, когда полз по  ниточке,
когда падал в ядро на  микролифте.  Но  хрустальный  лед  развеял  его
сомнения, точнее, прогнал призрачные  надежды.  Синдикат  безжалостен.
Ему плевать, что один всю  жизнь  сидит  в  роскошных  апартаментах  с
девочками и выпивкой, а другого гоняют из  огня  в  полымя,  не  давая
передышки. Синдикат - это тупая, бездушная машина.  Это  чудище  обло,
огромно, озорно, стозевно и лайяй!
    Это монстр XXV-го века! И при всем том никто толком не знает,  что
же  такое  Синдикат.  Панический  ужас,  страх  -  перед  кем?   Перед
невидимкой?! Ну их всех к дьяволу!!!
    Он безропотно ступил кривой искалеченвой,  полумеханической  ногой
на хрустально-ледяную толщу. Закрыл глаза.  И  почувствовал,  как  его
обволокивает чем-то вязким, пронизывающим, жгучим.
    Значит, судьба! Значит, надо идти к ним! А что он  им  скажет?  Он
ничего не может им сказать, чего бы они  не  знали.  Зачем  все  это?!
Почему именно он должен спускаться к ним? И почему к ним  вообще  надо
спускаться, если они везде  и  повсюду?!  Биодискета  помалкивает,  не
вдавливает в его мозг очередную порцию информации.  Может,  он  просто
жертва. Может, Синдикат отдал им его тело, его мозг, его  душу,  чтобы
они, там у себя, внизу могли спокойно  и  неторопливо  поковыряться  в
них?! Глупость! Может, это вообще не они? Может, это Восьмое Небо. Или
Система? Нет, упаси Боже, Система - это иная  Вселенная,  это  гроб  с
крышкой. Туда надо идти с эскадрой боевых звездолетов. Сотрудничать  с
Системой - значит, работать против себя,  заниматься  саморазрушением.
Синдикат не  станет  себя  убивать  сам.  Наоборот,  Цай  слышал,  что
Синдикат не дает Системе войти  во  Вселенную,  он  стоит  на  внешних
рубежах. Синдикат жадный и прожорливый,  он  не  отдаст  своих  зон  и
территорий другим. Значит, Система отпадает.
    Значит, это они!
    - Зачем я вам нужен? - спросил он мысленно.
    Ответ прозвучал внутри головы мгновенно.
    - Ты нам не нужен.
    - Значит, я могу уйти?
    - Нет!
    - Тогда я ничего не понимаю, - признался Цай.
    - Человеческое  понимание  или  непонимание  не  есть  объективная
категория.
    - Тогда почему вы отвечаете на мои вопросы? - быстро  спросил  Цай
ван Дау.
    Промежутка между окончанием вопроса  и  началом  ответа  не  было.
Внутренний голос реагировал мгновенно:
    - Тебе никто не отвечает. Ты вошел в Общность.
    - Ну и что?
    - Ничего.
    Цай  понял,  что  надо  задавать  конкретные  вопросы.   Невидимая
Общность не  очень-то  реагирует  на  образы  и  недомолвки,  понятные
землянам и неземлянам Вселенной.
    - Что Общность получает от меня?
    - Ничего.
    - Что я получаю от Общности?
    - То, что тебя и тех, кто в тебе, интересует.
    - Кто во мне?
    - Ты канал и ретранслятор.
    - Через меня считывают какую-то информацию?
    - Да.
    - Я могу ее знать?
    - Да.
    Голову чуть не разорвало на куски. Будто мощнейший  ядерный  взрыв
осветил мозги тысячами солнц. Это было невыносимо. Цай закричал вслух,
истерически, по-звериному:
    - Не-е-е-ет!!!
    - Ты не готов к восприятию этой информации.
    Все пропало. И  мозги  вновь  стали  привычными,  своими,  и  свет
пропал. Но он не перестал быть каналом. Они считывали через него нечто
такое, о чем  человечество  и  иные  цивилизации  Вселенной  не  имели
понятия. Вот тебе и Общность! Цаю ван Дау представилась  эта  незримая
Общность  какой-то  фантастической,  небывалой  многоголовой   гидрой,
неокомпьютерной суперсистемой со сказочным банком данных, системой,  к
которой можно подключиться - и узнать тако-о-ое, чего не знает  никто!
Ай да Синдикат! Ай да сукины дети!  Прямо  перед  изуродованным  лицом
карлика, чуть не задевая его хищными  плавниками,  будто  не  в  толще
хрустального  льда,  а  в  светленькой  пузырящейся  водице   проплыла
клыкастая гиргейская рыбина.
    Проплыла, оглянулась, обожгла кровяными глазищами и облизнулась  -
широко,  смачно  обмахнула  черные  набухшие  губы  мясистым   языком.
Дьявольщина! Цай чувствовал, что жжение становится слабее. Но его  все
равно опускало вниз. Зачем?! Чего они еще от него хотят?!
    - Я могу узнать что-то для себя, а не  для  тех,  кто  во  мне?  -
спросил он с недельным трепетом.
    - Да.
    - Это не повредит им?
    - Кому им?
    - Синдикату?
    - Нет. Канал работает вне зависимости от  субъективных  восприятий
транслятора.
    Как  все  гнусно!  Карлик  давно  привык  к  гнусности,   низости,
подлости, мерзости и гадости этой жизни. И  все  же  временами  сердце
сжималось в комок. Хотелось закрыть глаза, схватиться руками за голову
- и бежать, бежать, бежать подальше ото всех, бежать из этого мира зла
и боли, мира несправедливостей  и  горестей.  Но  убежать  можно  было
только из жими. Совсем. Цай ван Дау не был тряпкой, своими  трехпалыми
скрюченными лапками, своей головой,  своей  железной  волей  он  цепко
держался за кромку бытия.
    - Я хочу знать  и  видеть,  где  сейчас  находится  и  что  делает
Гуг-Игунфеяьд Хлодрик Буйный!
    Жжение усилилось.  Стало  непереносимым,  адским  ...  и  пропало.
Отпрыск императорской фамилии Цай ван Дау уже  не  висел  замороженным
трупиком  в  большой   хрустальной   льдине,   опускающейся   в   саму
преисподнюю. Он  стоял  посреди  добротной,  усыпанной  охапками  сена
конюшни, сработанной из натуральнейшего земного душистого кедра.


    И был он в этой конюшне не один.
    - Помянем горемыку, - мрачно  сказал  какой-то  большой  и  черный
человек с проседью в коротких волосах.
    Он держал в одной  руке  бутылку  водаси  с  колоритной  бородатой
личностью на сверкающей наклейке, а в другой стакан -  простой,  почти
антикварный стакан мутного стекла. В руке у Гуга  Хлодрика  был  зажат
такой же стакан, наполненный до  краев.  Оба  сидели  прямо  на  сене,
поджав ноги и уныло глядя в пол. Оба не обращали ни малейшего внимания
на двух прекрасных, но нервничающих текинцев без збруи.
    - Пусть земля ему будет пухом, -  просипел  Гуг.  И  залпом  выпил
водку. Поморщился. Утерся волосатой лапой. - Хотя  какая  там  земля!.
Какой там пух! На этой проклятой Гиргее нет ни земли, Дил, ни пуха! Но
ежели он вернется живехоньким, я его  разорву  пополам,  как  разорвал
Била Аскина! Я ему башку-то отшибу!
    - Да  брось  ты,  -  прервал  Гуга  негр.  -  С  того   света   не
возвращаются.
    Цай ван Дау подошел вплотную, поднял руку.
    - Гуг, - закричал он, - ты настолько пьян, что не замечаешь  своих
лучших, преданных друзей?! А ну, протри зенки!
    - Наливай еще! - Гуг протянул стакан.
    - Хватит ему! Не наливай! - закричал громче Цай. -  Он  и  так  ни
черта не видит и не слышит! Хватит пить!
    Негр Дил наполнил стакан до краев, не обращая внимания на карлика.
И это взбесило Цая. Он подскочил еще ближе и саданул ногой по стакану,
зажатому в руке Буйного. Взыграла болезненная кровь папаши  -  Филиппа
Гамогозы, полубезумного звездного рейнджера.  Но  нога  прошла  сквозь
стакан, сквозь руку. Цай еле удержал равновесие. И все понял. Эти двое
не видят его. И не слышат.
    - Надо что-то делать, Дил, - сквозь пьяные рыдания просипел  вдруг
Буйный, - надо идти на выручку! Мы же не свиньи с тобой, чтоб  торчать
в этом хлеву!
    - Ничего не поделаешь, Гуг! Я говорил Ване, не лезь на  рожон.  Он
не послушал. Он никогда и никого не слушал.
    - А моя Ливочка, лапушка, ягодка, а она-а-а..?
    - Будем искать. Ежели куда ее Иван и отправил, так на Землю. Давай
данные, я заложу в машину. Мы ее из-под гранита достанем. У  нее  есть
вживленный биодатчик?
    - Номерной выковыряли. Каторжные нейтрализовали, - Гуг  сркивился,
но совсем не протрезвел, слезы ручьями текли по его красной и  опухшей
реже. - Наш должен работать.
    - Какой еще ваш?
    - Общак ставил.
    - Давай! - Негр встал, подошел к кедровому столбу-стойке,  сдвинул
чего-то,  нажал  на  выступ,  набрал  код.  Конюшня,  несмотря  на  ее
допотопный вид, была оснащена недурно.
    - Ливадия  Бэкфайер-Лонг,  2435-ый,  АА-00-7117-Х,  шесть  седьмых
унции, частота 900015, спектр третья четверть ХН. Хватит?
    Негр рпервые за все время улыбнулся.
    - Уже передано, - сказал он бодро, - я не связываюсь  с  поисковой
геосетью. У меня свой крошеный, но  очень  надежный  дружок  висит  на
орбите, понял?
    - Чего уж тут не понять, - совсем уныло  выдавил  из  себя  пьяный
Гуг. Он явно не верил в удачу.
    Цай ван Дау понял, что в конюшне ему делать нечего, тут и без него
разберутся. Но не было и желания вернуться назад, в глыбу льда.  "Хочу
домой, во дворец. Хочу увидеть, как там стало!"


    Его дважды обожгло - он на долю мига  застыл  в  хрустале,  а  еще
через долю мгновения  оказался  на  Умаганге.  Лучше  бы  он  туда  не
отправлялся.


    Наследник императорской фамилии, последний продолжатель рода стоял
на развалинах некогда прекраснейшего во Вселенной дворца. Под кривыми,
подагрическими ногами его лежали груды  камней  и  черепов.  Обе  луны
сияли в сиреневом полуденном небе. Но они не радовали как встарь  глаз
умагов, они бросали косые лучи в пустые глазницы, в их  свете  обломки
дворца, руины и отбрасываемые ими тени казались зловещими.  Где-то  на
лиловых холмах одиноко выл зураг, шесгилапый саблезубый волк.  Ему  не
на кого было охотиться. Охотник, пришедший сюда до  него,  не  оставил
живой дичи. Трупы были пожраны - Зурага  задала  голодная  мучительяая
смерть. Цай мог бы заглянуть в подземелья. Но не стал этого делать - в
жизни должна быть  хоть  какая-то  надежда,  хоть  какая-то,  пусть  и
крохотная, еле теплящаяся вера. Иначе и жить не стоит.
    Он вернулся в глыбу хрустального льда.
    Ему еще рано было на покой. Да никто его туда и  не  отпускал.  Из
хрустальных далей на него глядели два маленьких краевых глаза. Или это
было игрой воспаленного воображения?
    - Мне нужна зона 17 дробь  восемьдесят  два  семьдесят  четвертого
уровня Гиргейской кеторги. Целевой сектор.
    Жгущая боль полосанула вдоль хребта. И зона раскрылась.  На  стене
рядами, через одного висели распятые каторжники. Они были уже  мертвы,
но в их выпученных  глазах  стоял  предсмертный  ужас.  Глоб  Душитель
свесил черный язык. Серый  Ваха  -  дуралей  и  лентяй,  неестественяо
вывернул шею, будто подглядывал  за  кем-то.  Слепень  висел  молча  и
солидно, выставив отекшее брюхо ... остальных Цай  ван  Дау  почти  не
узнавал, оии уже начали разлагаться.
    Но висели, видно, в назидание тем, кого судьба пока пощадила.  Цай
заскрипел зубами.  Нет  такого  закона,  чтобы  мстить  оставшимся  за
сбежавших с каторги! Беспредел!
    Дикий, кровавый беспредел!
    Два полуголых бронзовотелых андроида ввели упирающегося мальчугана
лет семнадцати, избитого и оборванного.  Уже  детей  стали  упекать  в
каторгу! Цай готов был зубами рвать гадов. Но он  был  бесплотен,  его
даже не видели.
    Парнишку растянули за руки и с маху ударили об стену.
    - Сучары-ы-и-и!!! - завопил несчастный. Он знал, что его  ожидает.
Наверняка  он  видел  подобные  процедуры  по  визору,  встроенному  в
камеру-капсулу.  Воспитательные  передачи  транслировали  регулярно  и
смотреть их заставляли тут от начала  до  конца  -  закрывавший  глаза
получал электрический разряд в пах.
    Да, парень знал, что его собираются распять. В  назидание  другим.
Не за собственные провинности. А за вину тех, что погибли при  побеге.
За кровь вертухаев-заложников. За бессилие и трусость охраны.  Сильные
всегда отыгрывались на слабых по вековечному закону  каторги,  закону,
которому  подвластны  и  мучимые,  и  мучители,   и   заключенные,   и
надзиратели. Зло неволи рождает только лишь зло.
    Парень вырывался и орал, матерился, проклинал палачей.
    Но он испросил пощады. Карлик Цай вспомнил о  вырванном  из  груди
вертухая сердце. И пожалел, что прикончил гада так быстро,  надо  было
помучить его хорошенько. Ничего, в следующий раз он так и  сделает!  В
следующий раз?
    Страшная мысль кольнула, обдала холодом. Нет уж,  следующего  раза
не будет, он больше не попадется, лучше смерть!
    Парня  распяли  -   безжалостно,   с   отработанной   механической
жестокостью, с привычным до мелочей садизмом.
    И ушли.
    - Будьте вы прокляты все ... -  щипел  распятый.  Глаза  его  были
безумны. Из носа ручейком текла кровь.
    Цай по опыту знал, этот мальчуган не протянет больше суток. Может,
это последняя жертва. Ведь на каторге нужны рабочие руки. Есть  предел
и беспределу. Есть!
    Среди распятых висело семь женщин - в чем мать родила,  измученных
и изнасилованных перед казнью. На них было  страшно  смотреть.  И  это
правосудие?! И это закон?!
    Каторги  давно   уже   не   назывались   всерьез   исправительными
учреждениями. Но и статуса фабрик смерти им никто не давал!  Беспредел
и ложь! Ложь и равнодушие тех, кто вне зоны! Все виноваты, все!
    Лишь одна мысль не пришла в голову карлику - что виноват и он.  Не
надо было бежать. Не надо было захватывать заложников.  Не  надо  было
прорываться с боем. Надо было тихо  сдохнуть  под  плетьми  и  розгами
андроидов-надзирателей. Тогда бы всем было хорошо. Но Цай не сам решил
бежать. И не огромный и бесстрашный викинг Гуг-Игунфельд заставил  его
бежать. Нет. Цаю ван Дау приказал бежать Синдикат. И об этом  не  знал
никто.
    Цай подошел ближе  к  распятому,  встал  перед  ним  на  колени  и
прошептал полузабытую умагангскую молитву. Прямо перед ним была  целая
лужа  крови.  Он  наклонился  над  ней  -  и  увидел  свое  искаженное
отражение:  страшное,  злобное  лицо   беспощадного,   ожесточившегося
сердцем убийцы. Ну и пусть! Он тот, кто он есть. И не надо лгать  себе
самому!
    Надо уходить отсюда. Надо  разыскать  этого  непонятного,  сующего
везде свой нос землянина, Ивана. И если он мертв, пора  ставить  точку
на всей этой истории. Пора.
    Цая вновь прожгло адским огнем. Швырнуло куда-то во мрак и темень.
Не сработало. Видать, и у них бывают сбои. В такой темнотище не  может
быть никого. Скорее всего, он просто ослеп.


    Но не оглох. Сырой и вялый сквознячок донес до ушей  Цая  ван  Дау
тяжелые шаги. Шли двое, это можно было определить  сразу.  Оба  тяжело
дышали.
    - Давай передохшем, - предложил Кеша. И уселся на  корточки  возле
сырой стены.
    - Давай, - согласился с ним Иван. Он  был  раздражен  и  зол.  Ему
впервые за многие годы хотелось выговориться. - Знаешь,  Кеша  -  друг
любезный, мне вот сейчас стало ясно, что  жизнь  вся  моя  состояла  и
состоит из двух половинок. В первой  я  жил  как  нормальный  человек,
учился, любил, дружил, покорял к геизировалаовые планеты, сражался  со
злом на них и насаждал добро, отдыхая на  родимой  земелюшке,  короче,
все как у людей.  А  во  второй  -  я  все  время  брожу  по  каким-то
лабиринтам, ходам, норам, ползаю по подэемельям,  сигаю  с  уровня  на
уровень, чтобы вновь попасть в норы-лабиринты, чтобы вновь блуждать до
бесконечности - и конца края этим мытарствам не предвидится.
    А в Системе меня все время подвешивали за ноги на  какихто  ржавых
цепях, от этих процедур можно было  сойти  с  ума  ...  Слушай,  Кеша,
может, я и сошел  с  ума  в  харханских  подземельях,  а?  Может,  все
остальное это уже один бред?!
    - Не берусь судить насчет всего остального, но что я не бред и  не
твоя,  Иван,  галлюцинация,  могу  поручиться  твердо,  -  Кеша  жевал
какую-то корку и говорил невнятно, с набитым ртом.
    Уродливый карлик возник перед ними неожиданно.
    - Вот  она  -  галлюцинация!  -  ткнул  в  Цая  железным   пальцем
рецидивист и беглый каторжник Кеша Мочила. - Натуральная.
    - Это точно, - машинально согласился Иван, -  подлинник  сейчас  в
Калифорнии солнечные ванны принимает. -  Сказав  это.  Иван  встряхнул
головой. Перед ним стояла  никакая  не  галлюцинация,  а  сам  отпрыск
императорской фамилии.
    Но  этот  отпрыск  вел  себя  странно.  Он  не  поздоровался,   не
обрадовался, не удивился, не изменился в лице. Казалось, он  полностью
погружен сам в себя. Иван вытянул  руку,  обвитую  шнуром-поисковиком,
прибавил света - он научился это делать, все было  просто,  достаточно
лишь пожелать света и чуть напрячь мышцы на  руке  -  и  Цай  ван  Дау
расстаял, будто его и не было.
    - Выруби прожектор! - сыронизировал Кеша.
    Иван убрал свет. И почти сразу в  темени  ясно  и  зримо  выступил
карлик Цай.
    - Не обращайте внимания, - прошепелявил он, -  я  тут  кое  с  кем
говорил ... э-э, по внутренней связи. Вы меня четко видите?
    - Ага! - ответил Кеша.
    - И я вас вижу! Попробуйте дотронуться до меня!
    Кеша заулыбался, наигранно отпрянул назад.
    - Еще долбанет вдруг, - проговорил он с ехидцей, - ты случайно  не
с того свету, милый друг?
    Иван дотронулся до карлика. Тот был вполне осязаем.
    - Ну вот и прекрасно! - выдохнул Цай ван  Дау.  -  Это  восходящая
струя.
    - Мы думали, ты из Д-статора сиганул на Землю, - сказал Иван.
    - Нет. Я сейчас  нахожусь  внизу  -  в  самом  ядре  Гиргеи.  Меня
вморозило в  огромный  кусище  льда,  который  выглядит  лучше  самого
высокосортного хрусталя...
    - Хрустальный лед?! - чуть не выкрикнул Иван.
    - Да.
    - Это силовые поля, Цай. Это не простой лед.
    - Догадываюсь.
    - А кто ж тогда вот тут торчит, перед нами? - вклинился Кеша.
    - Двойник, - спокойно ответил карлик. - Почему вы не ушли?
    - Заряда не хватило, - сокрушенно ответил Кеша, - статор заглох.
    - Понятно. - Карлик Цай не особо расстроился.
    - Значит, они все-таки есть? - спросил Иван.
    - Кто это они? - уточнил Цай.
    - Довзрывники.
    - Первый раз слышу, - сознался Цай. И добавил: -  Не  в  названиях
суть. В нашей Вселенной сейчас присутствует какая-то всемогущественная
сила. Она пришла Извне. Она ни во что не вмешивается. Понимаете? Я  не
берусь  судить  обо  всем.  Но,  по-моему,  каждая  из  наших   земных
группировок пытается заставить эту силу работать на себя...  и  против
своих соперников. Больше я ни черта не знаю!
    - Этого достаточно! - заключил Иван. Теперь он был убежден -  если
в этом мире действует несколько соперничающих сторон,  он  обязательно
вырвется  наружу,  он  будет  пользоваться  их  враждой,   он   сумеет
проскользнуть между свивающимися щупальцами затаившихся  перед  битвой
монстров.  Итак,  каким-то  непонятным   образом   здесь   на   Гиргее
столкнулись интересы Синдиката, "серьезных" - кто же они  такие,  черт
побери! - официально существующей Федерации или, как чаще  ее  принято
называть, "мирового сообщества".  Системы  и  ...  довзрывников?  Нет,
последние в стороне ото всех, если они есть на самом деле.
    Черт ногу сломит! Ну что такое  для  этих  сверхгигантов  какие-то
микроскопические мошки: Иван, Кеша, каторжник  Цай?!  Ничто!  У  Ивана
внезапно пересохло в горле, сердце комком подкатило к  гортани,  будто
задумало совершить отчаянную попытку и выпрыгнуть из  тепа.  Кристалл!
Это надо же быть таким круглым идиотом! Это надо же - самому вырваться
из треклятого Пристанища, а Кристалл, в котором записано ВСЕ, посеять!
Ивану стало нехорошо. Нет, он  не  мошка.  Он  стал  тем  узелком,  не
разрубив которого могущественнейшие силы всех Мирозданий непостижимого
конгломерата Бытия, никогда  не  смогут  достичь  своих  целей.  Он  и
Кристалл! В этом единственная отгадка вопроса вопросов - почему он  до
сих пор жив! Иди, и будь благословен! Нет, он нужен  не  только  силам
зла. Значит, Кто-то и Что-то есть и за ним?  Господи  милосердный,  не
дай сгинуть, не пройдя пути своего! Как больно!  Как  страшно!  Голова
готова лопнуть. Она не вмещает вселенской жути, она слишком мала чтобы
вместить в себя этот ужас! Ну да ничего, ну да ладно ... Иван  пытался
вернуть внутреннее равновесие.  Глаза  боятся,  а  руки  делают.  Надо
просто делать  свое  дело  -  по  крупице,  по  частичкам,  по  крохам
складываются  исполинские  пирамиды.  Есть  дорога,   которою   нельзя
перепрыгнуть, пролететь, по этой Дороге надо пройти -  шаг  за  шагом,
метр за  метром,  версту  за  верстой,  пройти  самому,  глотая  пыль,
обливаясь потом, падая от усталости и безнадежности, не видя ни конца,
ни края пути. Идти вперед ... Иди,  и  да  будь  благословен!  В  этом
разгадка. Его крест, его схима - эта  Дорога!  Чтобы  когда-нибудь,  в
бесконечном далеке пробиться к Свету, он должен пройти,  проползти  на
брюхе все эти черные лабиринты отчуждения.
    Он уже прожил в этих блужданиях  и  странствиях  целые  жизни,  он
страдал, изнывал в черных темницах, "дозревая" по чьей-то черной  воле
до бесконечности,  до  безумия.  Но  он  всегда  находил  силы,  чтобы
отдышаться, зализать  раны,  прогнать  страхи  и  немочи...  и  ползти
вперед. Иди, и да будь благословен! И он шел, шел, шел.  И  стучало  в
ушах: "Животворящий Крест Господень хранит тебя в муках и  испытаниях,
ты падал в адские бездны, но ты и поднимался вверх, твой  дух  побывал
везде ... и он не ослаб. Это тело твое устало!" Тело  лишь  вместилище
Духа, его покров и одеяние.
    Одеяния изнашиваются. Нет вечных покровов.
    - Ну, Ваня, это  не  дело,  -  прервал  вдруг  его  мысли  ветеран
аранайской войны, - мы ежели нюни будем распускать,  никогда  из  этой
задницы не выберемся, понял, браток?
    Иван провел ладонью по щеке - ладонь намокла. Неужели  он  плакал?
Предательская слеза сама выкатила из  глаза.  Нет,  не  годится,  Кеша
прав, не время слезы лить и себя жалеть.
    - Здесь поблизости есть черная нить? - спросил Иван у Цая.
    Карлик замялся.
    - Я не знаю, где вы точно находитесь.
    - Зато _о_н_и_ знают, - вкрадчиво вставил Кеша.
    Из незаживающей раны  на  лбу  у  бедолаги  Цая  выкатилась  капля
мутной, почти черной крови, лицо сморщилось грецким орехом.
    - Все верно, - согласился он. - Сейчас я запрошу координаты.  -  И
тут же ответил: - Здесь нет черной нити.
    - Это точно?! - Кеша готов был схватить карлика за грудки.
    - Точно. До ближайшего крюкера семьдесят четыре мили.
    - День ходу! - обрадовался ветеран.
    - Это если есть ход!
    - Запроси!
    - Шнур и без запросов найдет дорогу, - предположил Иван.
    - Пока он найдет, мы сдохнем в этих лабиринтах.
    Кеша вцепился в рукояти парализаторов, висящих у  него  на  поясе.
Ему явно не терпелось пустить в ход оружие,  он  жаждал  действия.  Но
врага не было. Были мрак, пустотам и неизвестность.
    - Проход есть, - мрачно изрек карлик Цай, - но там чья-то база. Ее
не обойти.
    - Чья?!
    - Это не Синдикат, точно. И не административный пост каторги.
    Кеша не выдержал.
    - Вы все охренели! - завопил он. - Откуда в этой дыре базы?! Я вот
щас пойду и разберуся там! Я их там разбазирую, Гадов! Они мне уже все
нервы повымотали!
    Иван подождал, пока  измученный  каторгами  и  застенками  ветеран
выдохнется. А потом сказал по-деловому:
    - Это хорошо, что база. Разживемся оружием,  скафами,  провиантом.
Нам, друг мой Булыгин, сопутствует удача и надо это ценить.
    С Цаем ван Дау что-то происходило -  он  начал  светиться  жутким,
загробным свечением, потом свечение это перешло в мерцание. Глаза  его
потухли, а бельма наоборот, стали полупрозрачными.
    - Мне тяжело здесь оставаться, - прохрипел карлик, - огонь, огонь,
я весь в огне, ох, как жжет!!! Идите.  Главное  -  направление!  -  Он
махнул во тьму  скрюченным  пальцем.  -  Это  настоящий  ад!  Погасите
ого-онь...
    Цай ван Дау исчез, словно его и не было.


                                * * *


    Когда с головы сияли черную повязку, Лива невольно зажмурилась  от
ослепительного света. И лишь спустя немного времеии поняла, что  горят
всего лишь два семисвечных шандала по бокам от нее.
    Ей было хорошо. Истома и нега переполняли молодое  красивое  тело.
Оиа  не  могла  припомнить,  чтобы  когда-нибудь  в  жизни  испытывала
подобное наслаждение. Прямо  нирвана  какая-то!  Лива  млела  и  томно
закатывала большие синие глаза. И если бы ее спросили, сколько времени
прошлое тех пор, как она визжала, кусалась, ругалась  похлеще  пьяного
матросами пиналась своими прекрасными, но очень сильными ножками, Лива
не смогла бы ответить.
    А прошло лишь около часа.
    Говард Буковски, этот холеный джентльмен в  дорогом  костюме,  вел
себя словно последвий мерзавец. Мало того, что он чуть  не  сломал  ей
руку, так еще и общупал всю  с  ног  до  головы  в  полутемной  утробе
"Форда-Лаки", только что не изнасиловал! Лива  все  выжидала  момента,
чтобы врезать  седому  хорошенечко.  И  когда  такой  миг  настал,  не
оплошала.
    - Получай, сволочь! - выкрикнула она, лягая обидчика в пах.
    Лива не промахнулась. Зато всю  дорогу  от  машины  до  крохотного
палисадничка Крежень тащил ее за ногу, волочил словно старую  ненужную
куклу. Европа! Она давненько мечтала о путешествии в Европу. Но  не  о
таком путешествии.
    Потом ее били сразу трое: Крежень, какой-то  скелет  в  джинсах  и
пижон в юбчонке.  Били  с  любовью,  по-родственному,  не  калеча,  не
оставляя видимых следов, но причиняя дикую,  невыносимую  боль.  Били,
оглаживали, ощупывали, хохотали и снова били.
    Потом она потеряла сознание.
    А очнулась в комнатушке, задрапированной черным  бархатом.  Сидела
она в большом кресле с резными деревянными подлокотниками. И колдовала
над ней  какая-то  старуха-уродина:  вытворяла  что-то  непотребное  с
волосами. У старухи было мертвецки белое лицо. Оно ничего не выражало.
Холодными тонкими пальцами старуха втирала  в  кожу  мулатки  тягучие,
неприятно пахнущие мази. Потом вдруг начинала сдавливать ей виски -  и
ледяные руки сразу становились обжигающе  горячими.  Ливадия  Бэкфайер
Лонг, в просторечии Лива. Стрекоза, не могла ни встать,  ни  повернуть
головы, ни шевельнуться. Она была в полной власти странного  существа.
Ощущение блаженства стало приходить постепенно, по  капельке  -  после
того, как старуха влила ей в рот горькое снадобье  из  трех  крохотных
пузырьков. И  тогда  Ливе  открылось,  что  сидит  она  перед  высоким
старинным зеркалом, а за спиной ее ворожит и колдует совсем не старая,
а напротив, молодая, но безглазая красавица с высоким оголенным  лбом.
Глазницы ворожеи не были пусты, в них стояла  чернота,  в  них  застыл
мрак - слевно в провалы черепа плеснули остывающей, утрачивающей блеск
смолой.
    Лива совершенно четко осознавала, что этого не  должно  быть,  что
все это страшно и невозможно. Но она уже плыла в теплых и убаюкивающих
волнах чужих  грез,  она  растворяясь  в  огромном  и  недоступном  ее
пониманию. И это не было наркотическим сном. Она много чего  испытала,
могла сравнивать. Нет, это было иное, совсем иное! Она подняла глаза -
и не увидела потолка комнаты, черные бархатные стены уходили ввысь,  в
ночь, в темень. А пальцы колдуньи продолжали то леденить, то обжигать.
Безглазая вонзала крохотные иголочки в каждый ноготок на  руках  и  на
ногах мулатки, ввинчивала что-то  колючее,  распирающее,  пришептывала
... лишь один ноготок ей не поддался, и она вонзила иголочку в  мяготь
пальца. Лива увидела капельку  собственной  крови  -  живой,  дрожащий
шарик. Но это была не ее кровь. У нее не могло быть изумрудной зеленой
крови!  Она  хотела  спросить,  потребовать  объяснений.  Но  язык  не
послушался ее. И желание тут же угасло. Снова ее подхватили  волны.  И
понесли,  понесли,  понесли  ...  Она  ощущала  легкое   прикосновение
тончайших одежд к коже, слышала их шелест. Но она уплывала все  дальше
из комнаты, обитой черным бархатом - и зеркало, струящейся и осыпающей
брызгами рекой уносило ее в свои глубины.
    Сколько она была вне себя, Лива не помнила.
    Свет свечей пробудил ее.
    И не так уж ярок и ослепителен был этот свет. Два семисвечника еле
разрывали беспросветный мрак, заставляя его отползти лишь на несколько
шагов от основания высокой  и  ажурной  стойки,  увенчанной  крохотным
сиденьицем без спинки и подлокотников. Матово поблескивающим изваянием
застыло тело мулатки под уходящими в ночь сводами. Лива видела себя со
стороны, будто некая незримая сила даровала ей второе зрение. И ей  не
было страшно за себя - столь хрупкую и одинокую во мраке. Юна не знала
страха, ибо  она  все  еще  плыла  ...  Тело  казалось  невесомым,  не
требовалось ни малейших  усилий,  чтобы  держать  спину  прямой.  Руки
застыли двумя тонкими крылами,  раскинутыми  словно  для  предстоящего
оолета. Полета в никуда.
    Она  была  беззащитна  и  открыта  в  свете  колеблющихся  язычков
пламени. И она не сразу поняла, что свечи освещают именно ее и  только
ее. Когда-то в Бич-Дайке она выступала на сцене-вертушке в прожигающих
насквозь   лучах   голографического   кольцевого   спектратора,    она
раздевалась на глазах у сотен и тысяч  полупьяных  юнцов-дебилов.  Она
была одной из лучших шок-стриптизерок Побережья.  Но  она  не  ощущала
себя до такой степени выставленной напоказ, как сейчас. Внизу, во тьме
кто-то  был.  Она  слышала  сдерживаемое   дыхание,   перекатывающееся
волнами, разбегающееся, затихающее и  вновь  накатывающее  -  так  мог
дышать исполинский зрительный зал, подчиненный чьей-то воле,  замерший
в предвкушении небывалого зрелища.
    Сколько их было, невидимых глаз, поднятых на  нее  из  тьмы  и  не
отражающих света свечей?! Она не знала. Она плыла. И уже - полулетела,
не делая ни единого взмаха руками. Шесть шандалов вспыхнули  внезапно,
будто не свечи загорелись, а включили ток и шесть шестиламповых  люстр
одновременно дали свет - спереди, сбоков, сзади. И тут же зажглись еще
тринадцать семисвечников, удаленных от нее на сто  шагов  -  кольцами,
световыми, мерцающими кольцами вырвали они из  мрака  тысячи  голов  в
черных островерхих капюшонах. Да, они все собрались смотреть  на  нее,
Лива в упоении закинула голову назад, потрясая тяжелыми, скрученными в
спирали волосами, и расхохоталась. Ей было приятно, что столь огромное
множество людей собралось поглазеть на нее  -  красивую,  бесподобную,
сверкающую в вышине, над их головами, над свечами, надо всем миром.
    Голос прогрохотал неожиданно - из-под самых сводов.
    Да и не голос это  был,  а  получеловеческий-полузвериный  рык,  в
котором   сплелись   неожиданным   переплетеньем   грохочущие    слова
старонемецкого и иврита, латяни и тайного языка египетских фараонов...
Рык рокотал под сводами, а в голове  у  Ливадии  Бэкфайер-Лонг  звучал
сладчайший баритон, растекающийся патокой по полусонным полушариям.
    И она уже не знала, кого слышит.
    - Во имя Отца Мрака, порождающего  Черное  Благо,  и  Сына  его  -
низринутого ввысь, и Духа отмщения, воамите, посвященные, и падите ниц
пред шевестом непроизвесенного имени Владыки вашего!
    Десятки тысяч  застывших  черных  фигур  одновременно  с  грохотом
опустились на колени, отбрасывая  назад  капюшоны  и  устремляя  глаза
вверх.
    - Ибо сказано в Черном Писании, что не в земле царствие низринутых
и отвергнутых, а  в  небесных  сферах,  сокрывающих  Землю.  И  оттуда
приидет к нам Черное Благо!
    И оттуда вопиет Дух мщения! А в глубинах подземных - лишь двери  в
Преисподнюю, и не всякий в них  допущен  будет,  а  лишь  обагрившийся
кровью семижды семи жертв ваших и ввергший в путь истинный  тринадцать
прочих, рекомых при нем сатаноапостолами! Посвящение есть спасение  во
Черном Благе!
    Лива ничего не понимала. Но ее  возносило  в  выси  неведомые,  ее
кружило и влекло. Она уже летела...
    - Вздымите руци своя!!!
    С гулким громовым выдохом десятки тысяч рук взмыли вверх. Они были
черны от запекшейся крови: Они были алчны и неистовы.
    - Семижды семь жертв принял ныне от нас Отец наш.  И  возрадовался
аки видящий чад своих, насыщающихся мраком истинного знания и  истиной
мертвящей любви.
    - Семижды семь непосвященных искупительными  пытками  и  молениями
введены в путь истинный и готовятся к принятию посвящения.  Умножается
Черное Благо, непришедшее еще на Землю, но воплощающее в  ней  сыновей
своих и дочерей. И осталась одна жертва - жертва  венчающая  подлунную
панихиду, жертва избавления от страданий во имя Страдания тысячеликого
и неизбывного, изомщающегося истинными на  неистинных,  подлиииыми  на
неподлинных,  блуждающими  в  свете  Мрака  сорок  миллионов  лет   на
застывших под лучами тленного мира сего!
    - Вознесем ли ее к стопам Отца нашего и тринадцати апостолов его?!
    Гробовое молчание взорвалось еще более  устрашающим,  многоголосым
рыком:
    - Воз-знес-се-мм!!!
    Эхо шесть раз прокатилось под гигантскими сводами, отталкиваясь от
незримых стен. Лива летела, парила. Снова тысячи вожделенных,  сияющих
глаз  были  устремлены  к   ней.   Она   купалась   в   этом   сиянии,
блаженствовала.
    Она не заметила, как из мрака выступили тринадцать черных  высоких
фигур в балахонах,  как  они  подошли  ближе,  к  самому  подножию  ее
высоченного одноногого трона, как полыхнули синим  мертвящим  ппаменем
кривые зазубренные ножи.
    - Ибо  причащающиеся  кровью  жертвы   своей   вбирают   силы   ее
тысячекратно, и отдают их Отцу своему! Так вознесем же?!
    - Воз-знес-се-е-е-ем!! - прогрохотало еще сильнее и грознее.
    - И  приятно  будет  отринутым  от  нас  в  глубинах  Пустоты,  но
присутствующим с нами всегда и повсюду!  И  возрадуются  они  радостям
нащим и радостям Отца своего,  и  воспылает  в  них  Дух  отмщения,  и
приидут они до ухода нашего, и  воцарится  во  мраке  сокрушения  наша
праведность!
    - Так вознесём же?!
    Экстаз собравшихся достиг степени самоотрешения.
    Они  зарычали,  заорапи,  завопили  в   чудовищном   остервенении,
граничащем с буйным и неудержимым безумием:
    - Воз-зне-е-ес-се-ё-ём!!! Воз-знессе-ё-ём!! Крови-ии! Крови-и-и!!!
Крови-ии!!!
    - И падете  жертвами  сами!  -  возвестил  рыкающий  глас.  -  Ибо
возжелали пожрать избранницу Отца вашего! Не смогли  побороть  в  себе
алчнсисти  и  смрада  греховного!!!  Ибо  не  узрели  ту,  что  готова
споспешествовать приходу странников наших в  мир  наш!!!  И  да  пусть
свершится должное! Пусть искупят за  вас  грехи  ваши  собратья  ваши!
Крови!!!
    Тринадцать  жрецов  скинули  свои  черные  балахоны   и   остались
совершенно нагими. И сверкнули в  их  левых  руках  петли  железные  -
полетели на тончайших  цепочках  в  толпы  поклоняющихся,  захлестнули
тринадцать шей. И взмыли вверх тринадцать иззубренных ножей.
    Лива все видела - как волокли несчастных на помост, ей  под  ноги,
как ломали им руки, ноги, ребра, как  перешибали  хребты,  выдавливали
глаза, раздирали рты, как рвали их на  куски  пилообразными  ножами  и
расшвыривали кровоточащее мясо алчущим крови и жертв. Она видела  весь
этот ужас. Но она и на долю мига не пожалела истязаемых  и  убиваемых.
Она хохотала - беспрерывно, страшно,  громко,  заражая  всех  безумным
сатанинским хохотом-воем.
    Смеялись дико, злобно и оглушительно все тысячи участников  черной
мессы, тысячи посвященных. Не  смеялся  лишь  рыкающий  из-под  сводов
глас. Его не было слышно.
    Расправа продолжалась  долго,  не  принося  страждущим  насыщения,
алчущим успокоения. И не смолкал бесовский хохот, ни на миг не стихал.
    И она ощущала себя огромной черной птицей,  парящей  над  мелкими,
вертлявыми людишками, то падающей на них  камнем,  убивающей  железным
клювом очередную жертву, то взмывающей, вверх и уносящей  к  неведомым
пределам еще горячее мясо жертв. Не было в этой птице ни  жалости,  ни
усталости,  ни  сострадания.  Было  лишь  упоение  силой  и   властью,
дарованными на малое мгновение жизни, но дарованньпми и  потому  столь
прекрасными.  И   вместе   с   тем   Ливадия   Бэкфайер-Лонг,   бывшая
стриптизерка,  мокрушница,  наводчица,  содержанка  черного   притона,
каторжница,  беглянка,  ощущала  себя  собой  -   красавицей-мулаткой,
прошедшей сквозь огни и воды, любимой  и  любящей,  доброй  и  нежной,
нетерпимой и верящей.
    Рычание прекратило кровавый пир сразу. Будто по мановению властной
невидимой руки истерически-ритуальный хохот стих. Оцепенение  охватило
всех.
    - Время начинать и  время  класть  пределы  началам!  -  прорычало
сверху. - Взгляните же на нее, избранницу свершения, взгляните,  чтобы
забыть навсегда и никогда не вспоминать!
    И  вот  тут  Лива  словно  проснулась.   Она   застыла   в   таком
непреходящем, сатанинском ужасе, что ощутила  в  груди  вместо  сердца
лед, обжигающий,  колючий,  страшный.  Она  хотела  закричать.  Но  не
смогла. Судороги сдавили горло.
    Тело оцепенело и налилось  свинцовой  тяжестью:  Она  увидела  все
таким,  каким  оно  и  было  на  самом  деле.  Увидела   свои   черные
полупрозрачные одеяния,  забрызганные  чужой  кровью.  Увидела  тысячи
злобных, остервенелых от жажды зла безумцев. Увидела брошенные жрецами
страшные  ножи  ...  Она  увидела  все!  Но  она  не   успела   ничего
предпринять.
    Сверху, без какой-либо поддержки опускалась  серебристая  сфера  -
совсем маленькая, чуть больше ее головы. Она опускалась и медленно,  и
быстро. И от нее некуда было деться. Лива хотела спрыгнуть вниз, но не
смогла даже сдвинуться с крохотного сиденьица - тело  не  принадлежало
ей.
    - Возблагодарим же приявшего нас под свой черный Покров! - гремело
из-под сводов. - Принесем ему наши мольбы о процветании его!  И  пусть
пропитается она волей его, и пусть идет по  пути,  намеченному  им,  и
пусть свершит то, что угодно  ему,  ибо  нет  ничего  выше  воли  Отца
нашего, Отца Мрака, и Духа его отмщения, и Сына его, низринутого ввысь
и отмщающего за нас!!!
    Сфера обхватила голову, лишила света, звуков. Но  Лива  уже  после
первого соприкосновения с ней перестала быть  Ливадией  Бэкфайер-Лонг.
Она перестала вообще ощущать  себя.  Но  она  с  животной  ясностью  и
остротой почувствовала, как вытекают из глазниц черепа  ее  прекрасные
синие глаза и как заполняются опустевшие провалы  тягучим,  всевидящим
мраком.


                                * * *


    - Больше всего на свете я  люблю  брать  штурмом  всякие  базы,  -
совершенно серьезно, поводя выцветшим глазом, проговорил  Кеша,  -  на
Аранайе я брал двадцать восемь баз этих ублюдков, понял?!
    Кеша явно сам себя заводил, ему претило бездействие.
    Ох как хорошо понимал  его  Иван.  Броситься,  очертя  голову,  на
врага! Смять! Разбить! Или  погибнуть...  Но  почему,  собственно,  на
врага? Может, там и не враг вовсе. Тут ломай - не ломай голову, а надо
топать вперед. И потому Иван сказал:
    - Пошли!
    Шнур-поисковик сдавил запястье, вытянулся вперед, весь  подрагивая
словно собака-ищейка, замерцал тускло. Он явно уловил направление.
    Иван вытащил из Гугова мешка полушлем-гипноусилитель, водрузил его
на голову - шлем угрожающе завибрировал и... пропал  из  виду.  Теперь
его можно было только нащупать. Иван не собирался никому давать щупать
свою голову.  Он  снова  сунул  руку  в  мешок,  наугад  вытащил  чуть
теплящийся шарик "зародыша". Будь что будет! Пальцы сжались, из кулака
потекла желеобразная масса, на ходу  превращаясь  в  нечто  вытянутое,
широкое, длинное, поблескивающее, с удобной витой рукоятью.
    Кеша не выдержал и громко выругался.
    - Да это ж меч! - выдохнул он с удивлением.
    Иван и сам видел, что это меч. Он вскинул  руку  и  рассек  воздух
"тройным веером" -  меч  пропал  из  виду  и  снова  появился,  стоило
Ивановой руке  застыть.  Пристанище!  Он  сразу  вспомнил  Пристанище,
именно там пригодился бы  такой  помощничек  -  послушный,  полуживой,
сверкающий ослепительными алмазными гранями, меч -  чудо  XXV-го  века
...а может, и не XXV-го!
    Иван разжал руку, поднес ладонь к глазам -  на  ней  лежала  витая
теплая рукоять, и ничего более. Тогда он снова сжал пальцы  -  широкое
лезвие вырвалось из кулака лазерным лучом и застыло.
    Кеша облизнул пересохшие губы.
    - А ну, поищи-ка там еще чего, - тихо попросил он.
    - В дороге поищем, нечего время терять, - ответил Иван, - сам ведь
спешил. Пошли!
    И они пошли. Быстрым шагом, похожим скорее на бег.  Теперь  у  них
была цель. База. Семьдесят миль одним махом не перемахнешь. Да  и  сил
надо оставить немного. Ни один, ни другой не верили, что  на  базе  их
будут дожидаться друзья-товарищи.
    Шнур освещал путь узким, почти не рассеивающимся лучиком. Главное,
что под ногами была почва, что спертым и холодным воздухом  подземелья
можно было дышать. Все остальное  приложится.  Иван  не  сомневался  в
своих силах.
    Несколько  раз  он  внезапно  останавливался,  подходил  к  стенам
туннеля,  осматривал  их,  прощупывал  -  ему  мерещились  следы   рук
человеческих, следы проходчиков. Но каждый раз  он  ошибался  -  стены
были изъедены временем и вполне естественны, скорее всего здесь  текла
когда-то подземная река, она-то и проложила ход, текла  по  трещине  в
породах, век от века расширяя свое русло. Может, так, а может, и  нет.
Какая разница! Кеша каждый раз нервничал, ему было  плевать  на  такие
мелочи. Его больше интересовало содержимое заплечного  мешка.  Он  все
время напоминал Ивану. И тот дважды, перебарывая самого себя, доставал
"зародыши". Первый, раздавленный в кулаке, в один  миг  превратился  в
несуразную черную большую  птицу  без  головы  и  лап,  напугал  обоих
гортанным истерическим клекотом, скрежетом  ...  и  исчез  в  Темноте.
Второй, выпал из ладони сгустком живой посверкивающей ртути,  упал  на
шершавый  гиргенит,  прожег  его,  проел,  ушел  вниз  -  в  неведомые
внутренности Гиргеи.
    - Хватит экспериментировать, - сказал Иван.
    Он понимал - с мечом просто повезло,  случайность.  Витая  рукоять
была со странностями, она уползла с ладони вверх по  руке,  до  локтя,
там и прилепилась рыбой-прилипалой. Как она держалась, было непонятно,
но когда Иван пытался отодрать рукоять от  металлопластиконовой  ткани
комбинезона, у него ничего не получилось. Зато стоило только  подумать
о  мече  -   и   рукоять   соскальзывала   в   ладонь.   Невродатчики?
Психопроцессоры? Иван уже не сомневался, что эта штуковина оттуда  же,
откуда и яйцо-превращатеяь.
    Само волшебное "яичко" лежало у него  за  пазухой,  грело  дущу  и
вселяло надежду, несмотря на то, что пока на Гиргее так и не  выручило
не разу.  Все!  Хватит  психовать!  Надо  преодолевать  этот  комплекс
"голого беззащитного человека", он вооружен, он оснащен,  он  силен  и
искусен в рукопашном бою, у него седьмая  степень  боевого  гиперсенса
плюс  уникальная  школа  рос-веда,  у  него,  в  конце  концов,   меч,
гипноусилитель ... да еще два  Кешиных  парализатора.  Да  они  просто
непобедимы!  А  тревоги  и  неуверенность,  так   это   всегда   после
длительного ношения скафандра,  это  проходит  на  вторые  или  третьи
сутки. А сейчас надо  идти  вперед  и  не  растекаться  чувствительиым
слизнем по гиргениту.
    - Погоди ты малость, - просил задыхающийся Киша.
    Дыхалка, видно, у ветерана тридцатилетней аракайской  войны,  была
основательно подпорчена каторгами и рудниками, - погоди!
    - Две минуты  отдыха,  -  сказал  Иван.  И  сел  прямо  на  камень
поблескивающего пола.
    - Я тебе вот чего хотел сказать, - начал Кеша с  ходу,  будто  для
того и просил передышки, - помнишь, ты говорил, что у  меня,  дескать,
чего-то не так, не такой какой-то?!
    - Не помню, - солгал Иван.
    Кеша поглядел на него недоверчиво и продолжил.
    - Точняк, чего-то случилось со мной, - выговорил он проникновенно,
- то ли не хватает во мне чего-то, толи отмерло внутри - было, а потом
взяло и отмерло, и я не чувствую.
    - Ветеран войны, а рассуждаешь как баба сентиментальная, -  сделал
вывод Иван.
    - Я ведь не жалуюсь, - зло прохрипел Кеша, вставая, - я понять  не
могу. Слушай, Иван, а может, тогда в пещере, помнишь, когда нас давило
вусмерть?  Может,  тогда  мне  башку  придавило?  Или,  может,   я   в
клинической смерти был? После нее иногда,  говорят,  мозги  набекрень,
отмирает, говорят, часть мозговых клеток, и человеку кажется,  что  от
него половинка осталась, а  то  еще  меньше?!  Я  не  плачусь  тебе  в
жилетку, мне разобраться надо! Ведь сон-то был?
    - Был, - согласился Иван.
    - Значит, и  случилось  что-то,  -  Кеша  вдруг  замолк.  А  после
некоторого замешательства произнес как-то значительно и отрешенно: - А
вдруг они меня на самом деле отпустили?!
    Иван понял, еще немного и железный ветеран,  неустрашимый  боец  и
видавший виды  каторжник-рецидивист  скиснет,  тогда  пиши  пропало  -
бросить его не бросишь, а возиться с ним, значит, самому погибнуть.  И
он поднялся на ноги.
    - Пошли. Нечего нюни распускать, это не ты, что ли, грозился  базу
с налету взять, а?
    - Я, - сознался Кеша. Решимость и воля возвращалась к нему.
    - Осталось миль пятнадцать. Это последний бросок, понял?
    Иннокентий Булыгин угрюмо покосился на Ивана. Он  все  понимал.  И
был готов ко всему. И несмотря на это ему казалось вполне определенно,
что он не весь здесь, в проклятом гиргейском подземелье, что он и  еще
где-то. Кеша видел на войне и в Космосе множество  всяких  психов,  не
выдерживавших боев, прорывов, тягот "окопной"  жизни.  Насмотрелся!  А
теперь что-то происходило с ним самим,  неужели  заклинило  в  мозгах?
неужели он, заматеревший  в  испытаниях  и  лишениях  сошел  с  ума  -
по-тихому сверзился?  Опыт  и  знание  жизни  говорили  -  а  чем  он,
собственно, лучше других.


                                * * *


    Карлик Цай вернулся в толщу хрусталя с  такими  адскими  болями  и
жжением во всем теле, что поклялся, если выживет -  никуда  больше  не
отправится, хватит с него, он здесь  по  заданию  Синдиката,  Синдикат
знает, чего  делает,  его  серые  стражи  всегда  на  страже,  а  дело
исполнителей - помалкивать и терпеливо тянуть свою  лямку,  не  убили,
жилы не повыдергивали, на квазитронный пыточный стул не посадили  -  и
слава Богу! все остальное мелочи. Он еле отошел,  и  теперь  ему  было
холодно.  Встреча  с  Иваном,  вернувшим  свой  собственный  облик   и
рецидивистом Кешей, представлялась  ему  полуреальной,  сном  каким-то
странным - был он или нет?! черт ногу сломит. Когда он немного  пришел
в себя, сразу задал вопрос:
    - Долго ли мне пребывать здесь?
    Ответа не последовало.
    - Связь прервана? - поинтересовался он.
    - Связь есть, - немедленно прозвучал ответ.
    Цай ван Дау вздохнул с облегчением. Хуже всего остаться совершенно
одному в этом хрустальном  льде,  тогда  пиши  пропало,  тогда  он  не
выдержит больше суток, голова его  не  шар  свинцовый  и  не  булыжник
каменный. Они забыли, что он тоже человек! что и ему есть предел!  что
и ему надо давать хоть немного отдыха!.
    - Поступает ли информация о моих вопросах и  моих  перемещениях  к
тем, кто использует меня в качестве ретравслятора? - спросил он то,  о
чем давно хотел спросить.
    Ответ был обезнадеживающ:
    - Да.
    Ну и плевать, пусть все знают. Им и так все известно. Ведь  помимо
серых стражей существуют информаторы и инфодатчики, вживляемые в  тела
всех членов Синдиката.
    Где в нем сидит этот доносчик: в  мозгу,  в  левом  пальце  правой
ноги, в нижней челюсти?! Если бы Цай знал ответ на этот вопрос, он  бы
выковырял инфостукача безжалостно, как выковырял из  собственного  лба
каторжные приемодатчики, выковырял, по выражению Гуга Хлодрика, ржавым
кривым гвоздем. Прежде чем ковырять, надо знать - где  ковырять!  Хоть
бы они все сдохли! И пусть они знают, что он о  них  думает!  Плевать!
Вот сейчас они выуживают с его помощью из сверхъестественной  кладовой
информацию, которая стоит баснословные, невообразимые деньги, что  там
деньги, эта информация  стоит  большего  -  она  дает  власть  над  не
знающими ее, надо всеми смертными! А  что  получит  он?  Передышку  на
очередной каторге? Жизнь в искалеченном, страдающем, полузамененном на
биопротезы теле?! Цай ван Дау знал, что он не получит ни черта,  кроме
обязанности и дальше вкалывать на Синдикат.
    - Я хочу уйти от них! - простонал он.
    - Вопроса нет. Принимаются только конкретные вопросы, - прозвучало
в мозгу.
    - Могу ли я выйти из-под власти приславших меня?! - заорал  он.  -
Можете ли вы мне помочь в этом, спасти меня?!
    - Нет. Мы не вмешиваемся  в  ход  событий  Вселенского  бытия.  Мы
наблюдатели.
    - Тогда будьте и вы прокляты! - сорвался Цай.
    Ответа не последовало. Скорее всего проклятия карлика не имели для
"наблюдателей" абсолютно никакого значения.
    Трижды мимо него в незримо-хрустальных  силовых  полях  проплывали
хищные, клыкастые рыбы. Они смотрели на Цая жутко и  кроваво  -  будто
был он им не посторонний уродец, а враг.  И  это  казалось  совершенно
непонятным.
    Бесстрастие ...и вдруг лютая злоба. Почему?
    - Я снова хочу видеть то, что идет через меня! - потребовал Цай.
    И опять ему никто не ответил, опять мозг пронизал  ярчайший  свет.
Но на этот раз он почти сразу погас, не причинив больших страданий.  И
Цай ван Дау очутился  в  кромешной  мгле.  Далеко-далеко  впереди,  за
десятки тысяч миль помигивала красная, нет, он разглядел, не  красная,
а ярко-малиновая точка. И больше ничего.
    Прошло достаточно времени, прежде чем  Цай  понял  -  точка  очень
медленно, но с завидным постоянством увеличивается в размерах, это уже
неточка, а маленький малиновый кружочек, кружок. И мгла вркруг  -  это
не мгла вовсе, а полутемная  бездна,  бешенный  водоворот  космической
Тьмы из миллиардов звездных миров, вращающихся в ней.
    Возникло  ощущение  сначала   полета,   а   потом   непостижимого,
противоестественного  парения   в   Пустоте,   посреди   всего   этого
гигантского водоворота, исполинской  космической  спирали,  в  которой
завертелись-закружились сонмы звезд, туманностей, созвездий, галактик,
пульсаров, коллапсаров, квазаров и прочих порождений Мироздания. И  он
уже не висел, он падал в  эту  Пропасть.  Падал  аавстречу  малиновому
кругу, и он видел множество языков малинового пламени, вырывающихся из
круга - Круга, который  превратился  в  пылающую  чудовищную  воронку,
пожирающую пространство. И в голове вдруг вспыхнуло  -  Барьер!  Какой
барьер? почему? зачем?! Никто не отвечал на его вопросы,  связь,  судя
по всему, прервалась... Уже не было вокруг  ничего:  ни  галактик,  ни
коллапсаров,  ни  межзвездной  тьмы,  был  только   бескрайний   океан
ревущего, гудящего, беснующегося малинового пламени. Цай  приготовился
к смерти. Она должна была когда-то придти. И вот она пришла! Он закрыл
глаза. Но малиновый огненный океан не пропал - он полыхал и бесновался
все так же яро и безумно. Барьер! Но почему языки пламени  не  сжигают
его?! Почему тело бьется в ледяных судорогах?! Почему  огонь  полыхает
только в голове и глазах, не обжигая и не превращая в пепел?!  Барьер!
Потому что это Барьер! Ответ не пришел Извне, он  был  в  самом  мозге
Цая. Но какой Барьер?!
    Все погасло в один миг. И ничего не было.
    Цай сидел, скрючившись и обхватив трехпалыми руками колени,  сидел
на замшелом пурпурном йалуне, сидел с закрытыми глазами,  все  видя  и
все понимая. Он уже  знал,  где  он.  Это  могла  быть  только  родная
Умаганга. Он открыл глаза - валун был и вправду пурпурным. И две  луны
висели в дневном небе. Но не это было важным сейчас.
    Цая ван Дау сковал смертельный страх. Он  ощутил  себя  младенцем,
обреченным на жуткую смерть - голым, беззащитным, ничтожным, жалким. И
все потому...
    Потому что в сорока метрах от него возле сломанного желтого ствола
агубаба стоял огромный и могучий, заросший  почти  до  глаз  черной  с
проседью  бородой  его  отец  -  Филипп  Гамогоза  Жестокий,  звездный
рейнджер и последний властелин Умаганги. Глаза Филиппа  были  холодны,
но его верхняя губа подёргивалась в нервической улыбке, обнажая желтые
прокуренные зубы. Отец был гол до пояса, и от этого выглядел еще более
устрашающим. Набухшие красные шрамы  бороздили  кожу,  будто  кровавые
реки, текущие по бугристым горам гипертрофированных мускулов.  Руки  у
Филиппа  дрожали.  Он  опять  был  пьян,  смертельно  пьян  от   своей
нарколпеской, дьявольской отравы. Всклокоченные седые космы выбивались
из-под алмазного двурогого венца, придавали лицу  страниое,  нехорошее
выражение.
    Да, это был именно он - отец, убийца,  мучитель,  садист,  изверг,
чудовище. Имевно таким запомнил его маленький Цай в тот страшный  год.
Неужели время его не берет? Неужели он  совсем  ве  изменялся  за  эти
годы?! Непостижимо. Цай ван Дау не мог стряхнуть с себя оцепенения. Он
сидел сиднем, безводьиой жертвой, сидел на пурпурном валуне под  двумя
дневными лунами.
    - Вот мы и  встретились,  малыш!  -  злобно  оскалился  властитель
умагов.  И  из  угояка  рта,  схривившегося  в   дьявольской   улыбке,
выкатилась капелька  крови.  -  А  у  меня  есть  для  тебя  маленький
сюрпризик, совсем маленький.
    Филипп Гамогоза медленно завел руку за спину и столь  же  неспешно
вытащил оттуда чёрный трезубец величиной с детскую  ладошку.  Трезубец
был усеян искрящимися острыми шипами - легкое свечение расходилось  от
него, будто лучилось маленькое черненькое солнышко. Видя, какой эффект
произвел "сюрприз" на сына-выродка, Филипп расхохотался во все  горло,
до судорожного, нечеловечьего  лая,  до  хрипатой  волчьей  икоты.  Он
предвкушал славную охоту и редкостную потеху, и это было  написано  на
его глумливо-сладострастном лице.
    - Не-е-ет!!! - истерически завопил Цай.  Он  не  мог  совладать  с
собой. Ужас тех лет вонзился острой стрелой в его изболевшееся сердце.
- Я не хочу-у-у!.
    Цай сорвался  с  валуна  и  бросился  бежать.  Он  бежал  обхватив
скрюченными руками  свою  уродливую,  огромную  голову,  бежал  долго,
бежал, спотыкаясь, дадая  и  снова  поднимаясь,  бежал  от  неминуемой
смерти. Он уже не помнил про Малиновый Барьер,  про  хрустальный  лед,
про Синдикат. Страх, безумный и слепящий страх гнал его вперед.
    Он рухнул под желтой, пеноянтарной стеной  дворца,  уходящего  под
облака. Он уже  не  мог  бежать,  силы  покинули  его,  сердце  билось
судорожно и неровно, в легких сидела тупая игла.
    - Ты хорошо бегаешь, сынок! - прогремело совсем  рядом,  метрах  в
пяти. - Но ты бежал-ко мне, малыш!
    Преодолевая ужас, Цай оглянулся. Филипп Гамбгоза Жестокий стоял  у
того же желтого ствола  высохшего  агубаба,  все  было  тем  же,  лишь
расстояние методу отцом и сыном сократилось во  много  раз.  Это  было
непостижимо!
    - Иди ко мне, мой дружочек, - ласково поманил Цая его  свирепый  и
безжалостный папаша, - иди скорее, я верю,  ты  меня  любишь,  ты  сам
подползешь ко мне, малыш, чтобы я  мог  выковырять  тебе  глазик  этим
стебельком, верно я говорю, ха-ха?
    Убийца поигрывал трезубцем, будто примериваясь, как бы его бросить
поточное, как бы не промахнуться. На широком кожанном поясе у  Филиппа
в здоровущей позвякивающей связке висели пыточяые  инструменты:  иглы,
ножи, щипцы, сверла, электровибраторы, клещи ... Палач  забавлялся  со
своею жертвою, он  оттягивал  начало  пыток,  он  играл  с  несчастным
сыном-уродцем будто кошка с обреченной мышью.
    Цай ван Дау понял - бежать нехуда, он в лапах садиста.  Он  убежал
тогда, много лет назад,  тогда  ему  посчастливилось.  Он  думал,  что
убежал раз и навсегда, бесповоротно и окончательно.  Но  вышло  иначе.
Проклятый Синдикат!
    Проклятый хрустальный лед!
    Он вскочил на ноги, чтобы встретить смерть лицом в лицо.
    И тотчас его огромный отец  оказался  рядом.  Он  был  втрое  выше
карлика, он был в стократ сильнее. Безумным, хохочущим циклопом  навис
издевающийся изверг над несчастным Цаем. Трезубец опустился,  раздирая
левое ухо, вырывая его ошметками, клочьями, причиняя острую боль.
    Нет!  Он  не  умрет  овечкой,  не  отдастся  в  волю  палача!  Цай
стремительно  выкинул  вперед  правую  руку   -   металлопластиконовая
трехпалая кисть-протез вонзилась в нависающий живот, прорвала мышцы  и
ушла в глубь тела.
    - А-а-а!!!
    Дикий вой лишил слуха.  Цай  выдернул  руку  -  следом  вывалились
окровавленные кишки. Он еле успел отскочить.
    Но трезубец уже вонзился ему в плечо, раздирая мясо, ломая  кости.
Огромная, дико орущая и извергающая хмельной смрад  рожа  оказалась  у
его лица, забрызгала слюной.
    Одним ударом левой Цай перешиб древко трезубца.  Отпрыгнул  назад.
Упал. Ноги не слушались его.
    А кровоточащий, рычащий получеловек-полузверь, не обращая внимания
на вываливающиеся кишки, полз на него. И не было уже ни боли, ни ужаса
в заросшем щетиной лице. Лишь сладострастие и безумие. Лишь вожделение
и жаяэда кром! Это был монстр. Издыхающий адский монстр. Но  он  тянул
руки к живому - искалеченному, обессиленному карлику, тянул, зная, что
жертва не уйдет, не денется никуда. И Цай тоже это понимал. Он не  мог
убежать. И куда тут убежишь, если позади желтая стена, а впереди он  -
отец-убийца! И тогда Цай, собрав  остатки  сил,  бросился  вперед.  Он
вцепился  своими  железными  руками-кручьями  в  это  зверское   лицо,
вцепился, чувствуя, как уже ломают его тело огромные  волосатые  лапы,
как трещит хребет, как лопаются глаза  и  хлещет  из  них  кровь,  его
кровь. И все же  он  рвал  дикую  и  злобную  плоть,  раздирал  мышцы,
пробивал кости, выдирая жилы, он добирался до мозга,  чтобы  отключить
это туловище, навеки сокрушить его, навсегда, умереть, и его убить!
    Но в какое-то миг чудовище поднялось, встало на колени, а затем  и
в полный рост. И отшвырнуло Цая от себя,  бросило  его  со  всей  силы
наземь. И он снова видел этого зверя,  он  видел  занесенную  над  ним
огромную когтистую лапищу, всю в чёрных волосах  и  рыжих  пятнах.  Он
извернулся, уклоняясь от удара. Но лапа вновь нависла над ним, окатило
кровавой  слюной,  желтой  пеной.  Еще  миг...  когти,  какие  большие
нечеловеческие когти! разве это руки его отца?! разве это человеческие
руки? В долю мгновения в голове Цая промелькнуло множество мыслей.  Он
уже не чувствовал, как вонзаются в его грудь дьявольские острия он уже
ощутил конец своего бытия на этом жутком и омерзительном свете.
    И вот тогда, сквозь оплывшие,  уродливые  бельма  он  узрел  взмах
алмазного лезвия, взлет ослепительного луча света.  И  увидел  падение
взлетевшего. И увидел голову  зверя,  отделившуюся  от  туловища  и  с
грохотом покатившуюся вниз, к подножию холма. Голова  скалила  зубы  и
безудержно хохотала ...  Цай  не  смог  выдержать  подобного  зрелища,
сознание покинуло его.


                                * * *


    - Они нас засекли!  -  с  остервенением  прошептал  Кеша.  -  Все,
крышка!
    Пулеметная очередь  стальным  веером  прошла  над  головами.  Иван
вжался в землю, если можно землею назвать смесь глубоководного  ила  и
крошева из гиргенита. Вторая очередь  прошила  воздух  двумя  вершками
выше.
    - Автоматика, - шепнул он Кеше. - Обычное пугало от диких зверей и
всякой незванной живности -  работает  по  движущейся  цели,  человека
поражает только после рубежной черты. Мы сейчас можем  идти  в  полный
рост - ни одна пуля не коснется нас.
    Кеша ухмыльнулся с сомнением.
    - Не шибко верится, - просипел он. - И где ж эта рубежная черта?!
    - Сейчас проверим!
    Иван встал и сделал два шага вперед, потом еще два. Пули не  брали
его, словно он был заговоренным, они свистели над  головой,  справа  и
слева, но ни одна не зацепила даже краешка его одежды.
    - Ложись! - кричал  хриплым,  приглушенным  шепотом  Кеша  Мочила,
только он умел так кричать. - Доиграешься, ложись!
    Иван продвинулся вперед еще на семь шагов - и вот тут первая  пуля
зацепила плечевой манжет комбинезона, взвизгнула почти как  живая.  Он
добрался до этой  самой  черты,  после  которой  автострелки  начинают
поражать любую цель, в том числе и двуногую, разумную. Иван прижался к
стене,  распластался  за  небольшим  неровным   выступом.   Автоматика
допотопная, во лишняя дырка в теле  ему  не  нужна.  Если  они  пойдут
дальше, будет срабатывать система за системой, сигнал оповещения уйдет
в центр базы - вот тогда ими могут заняться всерьез. Они специально не
поставили силовых полей, не преградили напрочь дороги.
    Комплекс последовательно включаемых защитных систем - вот  ловушка
для самонадеянного путника! Он все сразу понял. Упал наземь, попытался
отползти назад, к Кеше - и уперся в  непреодолимую  преграду.  Силовое
поле!
    - Не ползи ко мне! - закричал он - Лежи! Не дергайся!
    - Ты меня чего, за падлу держишь? -  спокойно  просипел  Кеша.  Он
подползал все ближе.
    - Да стой же ты! - сорвался Иван. - Тут ловушка!
    Кеша оставался невозмутимым.
    - Вся наша жизнь ловушка, - назидательно изрек он, -  я  уж  скоро
сорок лет из ловушки в ловушку переползаю  да  перепрыгиваю.  Надоело,
браток. Да только куда ж деваться?! И в ловушках люди живут.
    Иван давно подметил, что в обычных, спокойненьких  обстоятельствах
Кеша психовал, нервничал, нудил и зудил, но надвигалась  опасность,  и
ветеран  становился  совсем  другим,  превращался   в   кусок   стали,
изрекающий  всякие  житейские  мудрости  и  обладающий   феноменальной
реакцией. Вот и сейчас - Кеша уже лежал рядом, в его дыхании  не  было
заметно ни малейшей одышки, он был  готов  к  бою,  осаде,  засаде,  к
пыткам, казням, к черту с рогами!
    - Влипли? - вопросил  он  с  какой-то  необоснованной  радостью  и
предвкушением серьезной драки.
    - Влипли, - понуро ответил Иван. - Что делать-то будем. Ни вперед,
ни назад. Сухой воды осталось на пять суток, а автоматика работает без
проверок столетиями, иногда и дольше.
    - Не мы первые, не мы последние. - сказал Кеша, поднимая  с  земли
высохший, почти окостеневший плавник.
    Иван огляделся -  ил  с  крошевом  были  усеяны  чьими-то  давними
останками,  чего  только  небыло  тут:  и   полуистлевшие   непонятные
скелетики,  то  ли  рыбьи,  то  ли  принадлежавшие  ящерицам   средних
размеров, кости, раздробленные, переломанные, наверное, пулями, хрящи,
ребра... метрах в двенадцати  узкий  лучик  шнура-поисковика  высветил
человеческий череп с характерной черной  отметицой  во  лбу  -  беглый
каторжник, и каким дьяволом его  сюда  занесло,  за  тысячу  верст  от
ближайшей зоны?! Положение было несладким. Иван даже невольно погрешил
на карлика Цая - а не специально ли послал он их на смерть, не захотел
ли избавиться от свидетелей своих  преступлений?  Каких  преступлений,
собственно говоря? Они все, по определенным меркам,  преступники,  они
все преступили какуюто черту, потому что не преступить ее было бы  еще
большим преступлением. Вот и сейчас, перед ними черта!
    - Так и будем лежать? - спросил он у Кеши.
    Тот  сунулся  вперед,  вытянул  руку  -   пуля   ударила   ему   в
металлическую кисть,  высекла  искру,  отскочила.  Он  сразу  отдернул
протез.
    - Метко бьют, собаки! - сказал он,  осматривая  руку.  На  среднем
пальце осталась чуть приметная тускленькая вмятина. - Щас  бы  парочку
гранат. Может, поищем, поскребем по сусекам, а?!
    Иван понял, на что намекает Кеша. Это  было  наивно.  Но  это  был
выход. Он сунул руку  в  мешок  -  в  левом,  потайном  отсеке  Гугова
супермешка-скраденя было еще не меньше полуторы  дюжины  биозародышей,
тепленьких и чуть влажных. Сейчас можно загубить их всех  -  и  ничего
абсолютно  не  добиться!  Но  с   другой   стороны,   ежели   они   их
сохранят-сберегут, а сами тут  костьми  полягут  в  назидание  будущим
пришлецам, это лучше, что ли?!
    Иван вытащил черный  шарик.  Сдавил  его,  швырнул  вперед.  Шарик
полежал, пошипел,  потом  выпустил  из  себя  облачко  белого  пара  и
сморщился, ссохся.
    Сдох, - вынес заключение Кеша. - Давай еще!
    - Погоди! Надо приготовиться, если из  зародыша  вылупится  что-то
путное, раздумывать будет некогда.
    - Я готов, - ответил без размышлений Кеша.  -  Хоть  бы  вылупился
бронеход! И два спаренных плазмомета! И еще...
    - Кончай болтать! -  Ивану  вдруг  пришла  в  голову  простая,  но
хорошая мысль. - А может, выпустим поисковика, пускай ищет щель?!
    Кеша поглядел на Ивана почти со злостью.
    - Ну нет, - сказал он, - я больше по щелям  лазить  не  согласный.
Надо на прорыв!
    - Черт с тобой!
    Иван сунул руку в меток. Зародыш растекся в кулаке слизью, но  тут
же улетел во тьму - Иван бросил его со всей силы, прижался к земле.  И
не напрасно - вдалеке ухнуло, загрохотало, повалили  клубы  зловонного
дыма, что-то засвистело пронзительно и лихо.
    - Вперед! - завопил как резанный Кеша. И рванул во тьму.
    Иван бросился за ним. Он слышал треск очередей, шум  разрывов.  Но
ни одна пуля не попадала в  него-значит,  есть  заслон,  значит,  этот
зародыш сработал, из  него  вылупилось  нечто  большое,  прикрывающее.
Вперед! Они пронеслись сотню метров живыми торпедами. И снова  вжались
в землю. Луч прожектора шарил по гиргениту, по  илу,  по  крошеву,  по
человеческим и нечеловеческим останкам, костям, черепам, ребрам.  Этот
луч выискивал их. Откуда он взялся!
    Кеша лупил вперед из обоих парализаторов. Но, видно, ничего живого
впереди не было, а для металла, пластика и камня лучи парализатора  не
страшнее солнечного зайчика.
    - Вот суки! - хрипел он и норовил подняться, прыгнуть вперед.
    - Не спеши, - шипел ему Иван. - Не дергайся!
    Луч нащупал их. И в тот же миг нечто серое, прежде невидимое стало
надвигаться, не оставляя ни прохода,  ни  лазейки.  За  этим  серым  и
неопределенным по-прежнему визжали пули, гремели разрывы.
    - Сами напросились! - лихо и обреченно выдохнул Кеша.
    Будто в подтверждение его слов из серой массы, открывая светящиеся
внутренности, высунулся плоский, шевелящийся "язык",  подполз  к  ним,
загреб обоих, затащил  внутрь  ...  Все  это  произошло  не  столь  уж
молниеносно,  было  время,  чтобы  сделать  хоть  что-то,   отскочить,
уползти, извернуться, но обоих будто парализовало.
    Внутри было светло и удобно. Кабина! Как они не поняли сразу - это
же кабина! Вот три креслица, будто три живых полипа выросли из  живого
пола. Вот пульт - непонятный, полужидкий, медузообразный,  но  все  же
пульт!
    - Это зародыш!!! - закричал опомнившийся Кеша.
    - Похоже, нам повезло, - не веря своим глазам,  заключил  Иван.  -
Сейчас поглядим. - И, положив обе руки на пульт, точнее, погрузив их в
желеобразную подставку, сказал: - Полный обзор!
    Ничего не изменилось.
    - Надо сесть в кресло, - посоветовал Кеша, озирающийся  в  поисках
оружия.
    Иван послушно сел на полип, и тот содрогнулся под ним, потек живым
стволом по  хребту,  выгнулся  мягким  изголовьем,  обтекая  невидимый
гипношлем.
    - Полный обзор! - повторил Иван резче.
    И опять ничего не изменилось.
    - Сломанный попался зародыш, - заключил Кеша с досадой.  -  Теперь
из него и не вылезешь!
    Иван сорвал шлем,  сунул  в  мешок.  Изголовье  шевелящимся  живым
языком облепило затылок.
    - Полный обзор!
    И тут они все увидели. Будто рухнула передняя  стенапанель.  Будто
высветилось все вперед на километр. Не менее тысячи стволов вели огонь
по ним - ураганный огонь, это была просто стена смертоносного  железа,
огненный ад.
    Допотопная автоматика!
    - Вперед! - скомандовал Иван.
    Они не видели себя со стороны. Они могли только  представить,  как
"серая масса" поползла вперед. У нее не было ни колес, ни  суставчатых
механических лап, ни  гусениц.  Она  не  вздымалась  над  поверхностью
подобно антиграву - она ползла,  перемещалась,  но  делала  это  очень
быстро. Палящие стволы, изрыгающие смерть, приближались.
    Иван напрягся. Сейчас самым важным было понять принцип действия  и
систему вызова команд. Это штука непроста, ох, как непроста!  Он  знал
все новинки биотехники XXV-го столетия, он видел и кое-что из  ХХХ-го,
там, на планете Навей. Но подобного он не видал.
    Надо  было  сосредоточиться.  Слишком  мало  времени.  И   никаких
рычагов,  кнопок,  никаких  "гашеток"  и  спусковых  крюков,   никакой
видимости боевого вооружения. Но оно должно быть!
    - Какие средства защиты есть на борту? - вопросил он.
    И не  получил  ответа.  Нет,  тут  должна  быть  команда,  никаких
вопросов. Этот живоход рассчитан на управление и  действие,  а  не  на
проведение дискуссий.
    - Меню боевых средств! - резко выкрикнул Иван.
    Перед его глазами четко и  зримо  возникли  двенадцать  строк.  Ни
одного слова, ни одного знака, ни одной строки он понять не  мог,  это
была абракадабра. Наугад! Надо наугад! Он  сосредоточился  на  третьей
сверху. И она сразу высветилась.
    - Пуск! - скомандовал Иван.
    Будто смерч пронесся в  туннеле,  сворачивая  стволы,  сметая  их,
разбрасывая, превращая в жалкое и никчемное железо. Огонь  стих  почти
сразу. Лишь откуда-то  издалека,  отрывисто  и  нервно  бил  последний
пулемет.
    - В  стену  лупит,  -  пояснил  глазастый  Кеша,  -  вот  тебе   и
автоматика.
    - Вперед! - выкрикнул Иван. Сейчас нельзя было останавливаться.  -
Вперед!
    И они уперлись в каменную, гиргенитовую стену.
    - Вот тебе и вперед! - Кеша сокрушенно ударил себя  по  колену.  -
Может это тупик, ложная база, подманка для дураков?
    Иван покачал головой.
    - Непохоже.
    Живоход сам пополз вверх, видно, действовала команда  "вперед,"  и
он ее понимал как движение без остановки.  Вверх!  Значит,  там  ход?!
Иван заорал:
    - Полный  обзор  с  постепенным  увеличением  во  все  стороны   -
выполнять!
    Но со всех сторон был мрак. Высветился лишь верхний  ствол  шахты.
Это была именно  шахта  -  скобы,  крепления,  округлые,  обработанные
проходческой техникой стены.
    Чьи шахты?! И чья база?! Может, они сейчас лезут головой в пекло?!
К черту на рога?! Если это правительственная база, почему ее нет ни на
одной из  схем-карт  Гиргеи?!  Если  тут  логово  Синдиката,  одно  из
бесчисленного множества, разбросанных по Вселенной, почему  допотопная
автоматика и эта пальба. Синдикат не любит шума,  он  любого  придавит
тихо и спокойненько. Довзрывники ... с земной автоматикой?  Исключено!
"Серьезные"? Навряд ли! Обманка!
    Это ложная база! Но ведь значит, где-то должна быть настоящая.
    Иван не успел додумать - живоход вздрогнул от сильнейшего внешнего
удара. Взрыва не было, вспышки не было. Это  включили  защитное  поле!
Что делать?! Решение родилось мгновенно!
    - Приказываю! - закричал Иван, понимая,  что  нет  нужды  кричать,
достаточно  просто  четко  поставить  задачу  мысленно,   и   все!   -
Приказываю!    Переключиться    на    полное    самообеспечение,    на
саморегулирование и нанесение боевых ударов всеми силами, всей  мощью!
Вперед! На прорыв! Вперед!  -  Он  командовал  бессвязно.  Он  сам  не
понимал, какая команда выполняется сразу, а какая проскальзывает  мимо
"ушей" внутреннего мозга  живохода.  Но  он  попал  в  точку.  Живоход
содрогнулся ... и уверенно попер вперед и  вверх  по  стволу.  Впереди
бушевало  пламя,  и   потому   разобрать   что-то   было   невозможно.
Расплавленный металл ручьями лился сверху, не причиняя вреда  живоходу
и сидящим в нем, металл не  успевал  застывать  на  стенах,  светился,
ручьи сливались в реки, в водопады, пока совсем не заслонили породу  и
крепления.
    - В этой штуковине я чувствую себя как  у  Христа  за  пазухой,  -
признался Кеша  с  самодовольной  улыбкой.  -  По-моему,  пора  давать
команду наверх, на поверхность! Как ты считаешь?!
    - Не богохульствуй! - ответил Иван. Он ничего  не  считал.  Он  не
знал, какой боезапас  в  этом  живоходе,  вылупившемся  из  крохотного
зародыша. Сколько в нем сил?! Надолго ли  его  хватит?!  Может,  через
минуту они все сварятся живьем в этом аду?! А до поверхности Гиргеи ох
как далече!
    Их вынесло в огромный  сферический  зал  с  серебристыми  стенами.
Посреди зала стоял огромный, непривычного вида гиперторроид и натужно,
тяжело гудел. Ни огня, ни пальбы в зале не было. Значит, они  прорвали
силовой заслон? Значит, пробились? Рано еще делать выводы.
    - Ваня, да это ж статор! - обомлел Кеша. - Безуха! Земля!  Майями!
Пляжи! Девочки! Ваня, я так давно не лежал на горячем песочке! -  Кеша
вел себя как курсант-первогодок, но Иван видел его ледяные серые глаза
и понимал, это все слова, слова, слова - сам Кеша не верит в  них,  он
заклинает себя и его.
    - На статор не очень-то похоже, и кабины нет, - мрачно изрек Иван.
- В любом случае выходить из живохода опасно, понял?!
    - Наша все-все понимай! - дурашливо ответил Кеша. - Наша умная!
    Иван сидел и крутил головой. Ни души. Ни человека, ни андроида, ни
подвижных систем. Может,  это  брошенная  база,  может,  они  воюют  с
призраками и оставленными ими стражами?! И почему, дьявол  их  побери,
повсюду разбросаны эти торроиды?! Ему вспомнилось Пристанище, все  эти
предварительные миры и сферы, все эти "тамбуры". Кто понапихал везде и
повсюду статоры?! И  почему  они  срабатывали  даже  по  непроложенным
путям?! Ивана просто обожгла эта простенькая мысль, которая  почему-то
не пришла к нему  тогда,  на  планете  Навей.  Да,  ведь  он  запросто
переместился в подземелье к Лане, к жертве, которую готовили  тамошние
вурдалаки для  приношения  своим  сатанинским  божествам,  к  любимой,
брошенной им. Почему?!
    Ни один земной Д-статор не работал в подобном режиме. Значит,  все
врали,   значит,   эти   кабины   вовсе   не    предназначались    для
путешественников будущего, которым надоела "большая  игра"  и  которые
решили убраться восвояси или еще куда-нибудь подальше от жути безумных
миров?!  Кто  тут  замешан?!  Слишком  много  игроков!  Слишком  много
непонятного! Но почему он тогда  не  удивляется  живоходу,  в  котором
сидит?! А кто его создал, запрограммировал и свернул в биозародыш?  Он
всегда верил Гугу. Но Гуг сам толком не мог объяснить. Весь  его  треп
насчет сверхсекретных  лабораторий  на  каких-то  там  судах,  треп  о
прорыве во времени и прочем, это еще  не  основание  для  того,  чтобы
верить  на  все  сто!  Где  факты?!  Где  хоть   что-то   объективное,
доказуемое... И почему живоход вдруг застыл столбом, ведь ему был  дан
приказ все время вперед?! Значит, здесь уже  нет  "переда"  и  "зада",
значит, здесь начало, точка отсчета?
    Или он просто выработался? Сломался?! Гадать некогда.
    - Открыть выход! - приказал он.
    Что-то хлюпнуло, чавкнуло - и образовалась маленькая дыра-клапан -
только-только пролезть. Кеша сунулся было к дыре,  но  Иван  остановил
его.
    - Шнур!  -  сказал  он.  -  Ищи,  дружок!  -  И  выбросил   наружу
шнур-поисковик. Тот моментально скрылся из виду, принялся за работу.
    - Вверх! - скомандовал Иван. Он не очень-то надеялся.
    И потому даже немного удивился, когда живоход взмыл вверх,  застыл
над полом на высоте десяти метров.
    Они медленно проплыли над гиперторроидом, зависли над ним.  Теперь
Ивану стало ясно -  это  неземная  вещь.  И  потому  с  ней  лучше  не
связываться. Отгадка базы проста, как просто все на белом свете -  это
база переброса. Она работает и на вход, и на выход. Вот только  вопрос
- кто оставил тут эту базу ... круг замыкался, ответов на  вопросы  не
было. В сердцевине гиперторроида  проглядывалось  почти  непроницаемое
черное пятно - это и есть "дверь". Нет, не "дверь", а целые "ворота" -
огромные, широченные. Ворота из иного, наверняка чуждого мира.  Голова
болела от множества догадок. Но ни одна из них не поддавалась  анализу
и проверке. Почему он, собственно,  решил,  что  все  делалось  одними
руками? Ведь могло быть и так: нашли земляне,  Синдикат,  или  Восьмое
Небо, заброшенную инопланетную базу,  наложили  лапу,  поставили  свои
защитные системы, закодировали? А могло быть и прямое  сотрудничество,
все могло быть! Не фантазировать надо, а действовать!
    - Меня так и подмывает выбраться наружу, -  приговаривал  Кеша,  -
теряем золотое времечко! Провороним миг удачи, Иван. Сбежится  охрана,
припрыгают вертухаинам и живоход не поможет.
    - Не придут и не припрыгают! - уверенно ответил Иван.  Он  сам  не
знал, почему так думает, но интуиция подсказывала  -  не  тот  случай,
здесь не на силу все рассчитано, а на потаенность, никто  и  нигде  не
знает про базу, это лучше любой  охраны...  а  "наблюдателям"  все  до
лампочки, на то они и наблюдатели. - Никто сюда не сбежится!
    Через полчаса живоход опустился на серебристый пол.
    И почти сразу же в фильтровый клапан-дыру вполз шнурпоисковик.  Он
еле доползло Иванова запястья, вяло обвил его и замер мертвой холодной
змейкой.
    - Ни щелочки, ни дырочки! - доложил за него Кеша.
    - Точно, - согласился с  ним  Иван,  -  даже  ту,  из  которой  мы
выбрались затянуло ... может, дать команду на прорыв?
    - А толку? - засомневался ветеран, - для чего мы сюда прорывались,
чтоб потом обратно в подземелье, не-ет, надо туда! -  Он  выразительно
посмотрел в черноту сердцевины торроида.
    - Иди! - коротко  отрезал  Иван.  -  Ежели  попадешь  на  песочек,
погрейся и за меня!
    - Вдвоем надо.
    - Не можем мы рисковать, Кеша, не можем, понимаешь?
    Иннокентий Булыгин удивился.
    - Мы с тобой, что это, только-только рисковать начали?! - вопросил
он. - А дотоле в игрушки играли?
    - Хорошо! Ты остаешься, а я иду!
    Кеша не успел возмутиться. Иван усадил его на креслополип,  вдавил
в изголовье.
    - В случае чего ты знаешь, как обращаться  с  этой  штукой.  И  не
суетись. Жди меня!
    Он выскользнул в клапан-дыру. Опробовал пол под ногами, притопнул,
присел зачем-то, встал, развернул плечи - и быстро  пошел  к  гудящему
гиперторроиду. Только вблизи он сумел разобрать, что сам статор ни  на
чем не держится, он не закреплен, он висит над серебристым полом.  Это
было странно - в нерабочем положении, и столько энергозатрат  на  одни
антигравы?! А кто сказал, что он не работает, что он не  включен,  что
он не перекачивает сейчас чего-то такого из одного места в другое,  из
одного созвездия в другое созвездие, из одной Вселенной ... И все же в
сердцевину должен быть особый  проход.  Иван  пошел  вдоль  ребристого
влажного, гудящего бока гиперторроида.
    Он шел до черной отметины на  полу  -  от  этого  пятна  начинался
желоб, ведущий в черноту сердцевины. Надо идти туда.
    Иван обернулся и помахал Кеше рукой. Самого Кешу он  не  видел.  А
живоход выглядел со стороны малопривлекательно - серый,  подрагивающий
ком с одноэтажный сельский домик, даже поменьше - ни колес,  ни  ламп,
ни рук, ни дверей, ни глаз, ни окошек, ни дырочки,  ни  хвостика  -  у
создателей этой полуживой машины было странное представление о красоте
и гармонии.
    Пора!
    Он скользнул в желоб. И  понял,  что  не  ошибся  -  поверхностные
антигравы  подхватили  его,  приподняли  и  повлекли   в   черноту   и
неизвестность. Иван знал, что в  любой  системе  существует  "сторож",
который никогда не пропустит разумное, живое существо  туда,  где  ему
грозит опасность.
    Но это в земных системах. А здешняя? Она почему-то не казалась ему
земной. Но и не казалась инородной. Она  была  каким-то  невообразимым
гибридом своего и чужого.  А  потому  могла  и  не  иметь  "сторожей".
Поздно. Его втянуло в черноту - фильтр! опять эти фильтры! они  везде!
Ему настолько надоело тонуть и вязнуть во всевозможных  фильтрационных
"болотах",  что  сама  мысль  о  просачивании  через  фильтр  вызывала
тошноту. Ну до каких пор! Горло сдавило, дышать стало тяжелее. Месиво,
вязкое месиво! А  вдруг  на  этот  раз  оно  не  отпустит  его?!  Ведь
существуют же и поглощающие фильтры. Они не церемонятся с  чужеродными
телами, проникшими в них. Нет! Его уже выбросило ...  тьма  кромешная,
но болота нет, он просочился, он в сердцевине.
    Прежде,  чем  он  встал  и  выпрямился,  перед  глазами  замаячила
ускользающая, мерцающая красная точка. Иван  тряхнул  головой.  Сейчас
надо сосредоточиться, надо прогнать видения ... и  представить  вполне
определенное место, если не сработает, значит, это не перебросчик,  не
Д-статор, а что-то другое, похожее, но  другое.  Точка  не  пропадала.
Наоборот, она становилась все больше, превращаясь в малиновый кружок.
    - Не может быть... - невольно прошептал Иван.
    Он глазам  своим  не  верил.  Все  Мироздание  бешенным  хороводом
кружилось вокруг малинового круга. Он  сходит  с  ума!  Ему  мерещится
старое, десятки раз виденное, но невозможное здесь.  Невозможное!  Вся
Вселенная  сошла  с  ума  в  своем  бешенном   круговом   танце.   Это
сумасшествие! Малиновый Барьер! Но он же стоит на месте! Он не несется
в межзвездном пространстве со  световой  скоростью!  Почему  же  вдруг
Малиновый Барьер?! Галактики и  метагалактики  посходили  с  ума,  они
вращаются обезумевшим волчком. И океан малинового пламени!  Боже!  Дай
силы! Сохрани и направь! Ивана трясло, и он не  мог  унять  дрожи.  На
долю мига из тьмы выплыли двое, прикованные к поручням корабля. Почему
они здесь?! Корчащиеся фигуры пропали.  Это  все  галлюцинации!  Опять
память выкидывает свои штучки. Опять! Сто океанов малинового  пламени!
Это конец ... или начало? Дальше только  Осевое.  Он  абсолютно  точно
знал, что за Малиновым Барьером нет ничего, даже пустоты, вакуума, там
только столбовая дорога Вселенной - Осевое измерение!
    Океан пламени поглотил его. И пропал.


                                * * *


    Иван  лежал  на  каменистой  поверхности.  Он  видел  свои   руки,
изъеденный камень. Чуть выше, над головой полз низкий, давящий белесый
туман. Он именно полз, словно гонимый ветром. Но никакого ветра,  даже
малейшего дуновения не было.
    Неподалеку кто-то тяжело дышал, сопел, всхлипывал.
    Женщина? Здесь?! Иван не шевелился. Он знал, что в  Осевом  нельзя
привлекать к  себе  внимания.  Он  знал,  что  чем  больше  ты  будешь
дергаться и суетиться, тем больше тебе же и достанется. И вообще  -  в
Осевом нет ничего реального,  там  лишь  призраки,  фантомы  твоей  же
памяти. Последний раз он был в Осевом, когда шел на  капсуле-развалюхе
в Систему. Да! Он почти ничего не помнил. Да  что  там  почти!  Он  ни
черта не помнил. Лишь ощущение своей страшной вины. Лишь оставшиеся на
коленях, прилипшие к пластику комбинезона длинные женские  волосы  ...
волоски, три или четыре. Она хотела, чтобы он забрал ее из Осевого  Но
разве там есть жизнь? Осевое - это  сквозная  дорога,  это  измерение,
гипертрофирующее память, рождающее фантомов, и ничего  более!  Светка!
Она погибла при входе в Осевое. Она навсегда осталась в нем.  Это  она
приходила к нему, она мучила его, терзала в образе жуткого, кошмарного
упыря. Это она сидела у него на коленях и просила, чтобы он Прижал  ее
к себе крепко-крепко, чтобы он не отдавал ее никому ... Он начинал все
вспоминать. "Спаси меня, я умоляю тебя, мне больше некого просить,  не
оставляй, спаси меня!
    Забери с собой! Прижми к себе, сильно-сильно, накрепко прижми... и
я вырвусь отсюда с тобой! Я верю, что  вырвусь,  только  бы  ты  этого
хотел!" Она растаяла. А он вышел из Осевого. И все забыл. Он  не  смог
ее вытащить оттуда, не смог.
    Всхлипывания стали отчетливее. И громче; Иван зажал уши  ладонями.
Нет!  Только  не  это!  Самый  настоящий   бред!   Он   же   вошел   в
приемо-передающий  сектор  гиперторроида.  Он  все  сделал  правильно.
Почему он оказался в Осевом?!  И  как  теперь  выбираться  отсюда?  Из
белесого тумана выплыла маленькая дрожащая рука. Он узнал бы эту  руку
среди тысяч женских рук. Это была ее рука.
    - Уходи! - прошептал он бессильно. - Уходи, призрак!
    Он знал, что нельзя смотреть на  эту  руку,  что  нельзя  затевать
беседы и вообще говорить чего-либо, он притягивал к себе призрака сам.
Но он не был полностью в своей власти.
    - Ты пришел за мной, - еле пробился через  плач  ее  голос.  -  Ты
пришел за мной, но почему ты не хочешь взять меня за руку?  Почему  ты
отталкиваешь меня?!
    Иван заскрипел зубами. Он уткнулся лицом в камень, сжал  веки.  Но
было поздно. Рука, нежная и легкая, опустилась на его плечо.
    - Я знала, что ты вернешься.
    Горячая слезинка прожгла комбинезон, растеклась по коже. Нет,  это
была сущая пытка, это было чудовищное, невыносимое наваждение.
    - Тебя нет! Ты погибла! - стонал Иван. - Не мучь меня, уходи!
    - Как же я уйду, если ты пришел ко мне, если ты ради нашей встречи
преодолел столько препятствий, если ты не  жалел  жизни  своей,  чтобы
придти ко мне, мой любимый?! Ты просто устал. Твой путь тяжек и долог.
Ты безмерно устал, я все понимаю. Но не гони меня. Это ведь я.  Света.
Не верь своему рассудку, не верь себе и тем, кто тебе рассказывал  про
Осевое. Это я. А это - ты. И мы оба живы.  Ты  пришел,  чтобы  забрать
меня. Но ты не знаешь, как это сделать. И я не знаю.
    - И потому ты хочешь, чтобы я остался в царстве теней в Осевом?! -
просипел Иван. - Да, ты этого хочешь?!
    - Нет! Здесь страшно, Иван. Это не место для людей.  Я  бесконечно
измучилась здесь. Я хочу выбраться отсюда ... Тут были  ваши,  но  они
ничего не могут, они заняты только своим.
    - Кто это наши? И почему ты так говоришь?!
    Иван перевернулся на спину, открыл глаза.
    Страшный и мерзкий упырь-оборотень сидел перед ним  на  корточках,
прожигал ледяным русалочьим взглядом и поглаживал  слизистой  дрожащей
лапкой рукав комбинезона.
    Терпеть. Все перетерпеть! Не подать виду! Не смотреть в глаза!
    - Ваши - это те, кто пытается отгадать  тайны  Осевого  измерения.
Семьдесят восемь из них остались  тут,  -  продолжил  упырь  Светкиным
голосом. Скользкая, гадкая гадина - фантом, порожденный его же памятью
и материализованный Осевым  измерением.  -  Больше  сотни  ушли  через
Осевое...
    - Куда?!
    - Этому нет названия на земных языках, Иван. Они  ушли  сами,  они
ощутили возможность стать большим, чем просто люди,  они  не  захотели
оставаться среди смертных ... и они ушли!
    - Секретный проект в Осевом?! - вскрикнул Иван.
    - Я не знаю, как это у вас там называется.  Просто  они  пришли  с
Земли, они пришли с белого света к нам. Пришли не  так,  как  приходил
ты. Но в этот раз и ты пришел не так. Дай мне руку.
    Перед Иваном сидела его Света - Светик,  лапушка,  любимая,  жена.
Никакой это не фантом, это она! Она и тогда была с ним. Это она сидела
у него на коленях, прижималась, просила не отпускать, забрать с собою.
Что же происходит?! С проклятущей планеты-каторги он прямиком попал  в
Осевое?! Этого не может быть - потому что этого не может быть никогда!
    - Я заберу тебя отсюда, - прошептал Иван, сам веря своим словам. -
Я заберу тебя!
    Он обнял ее и прижал к себе. Он знал, что  в  любую  минуту  может
произойти  превращение  и  в  его  объятиях   окажется   омерзительный
упырь-кровосос, мокрый, гадкий, зудящий, прилипчивый и очень  опасный,
именно такие губят людей во сне, высасывая  из  них...  не  кровь,  но
душу. Он не понимал в чем симбиоз двух совершенно разных  существ.  Но
так было в  этом  гнусном  и  подлом,  жестоком  и  обманчивом  Осевом
измерении.
    - Расскажи мне  все,  что  с  тобой  было  после  моей  смерти,  -
попросила вдруг она.
    Иван вздрогнул.
    - После твоей смерти?
    - Да, ведь я погибла  -  погибла,  по  вашим  понятиям.  Что  было
потом?!
    Иван обнял ее еще крепче, уткнулся носом в  русые  волосы.  Он  те
хотел ничего рассказывать. Да и что он мог рассказать - сейчас все его
злоключения казались пустыми и ненужными, ведь  он  так  ничего  и  не
добился, ведь  пока  еще  ничего  толком  и  не  сделал  для  спасения
человечества,  обреченного  и  уже  погибающего.   Ему   нечего   было
рассказывать. И потому он ответил:
    - Ничего особенного, Светик. Ничего! Я долго тосковал без тебя.  А
потом я смирился. Есть вещи, с которыми надо смиряться.
    - Я слышала от ваших, что из Осевого есть выход.
    - Ты разговаривала с ними?
    - Нет. Я их слышала. Но они меня  не  могли  слышать.  Меня  могут
слышать и видеть только те, кто знал и любил меня. Или не любил!
    Иван оторвался от волос. Заглянул в большие, теплые глаза.
    - Вот поэтому ты и  есть  призрак,  ты  появляешься  лишь  в  моей
памяти. Тебя нет!
    Она улыбнулась странно и невесело.
    - Меня нет в вашем мире. Но здесь я есть. Ты же обнимаешь меня, ты
можешь поцеловать меня ...
    Ивану вспомнился привкус крови на губах, острые клыки, впивающиеся
в рот, в язык, в шею и щеки. Упырь! Это  было  страшно.  Он  не  хотел
повторения тех ужасов.
    - Я сама уйду от тебя, если ты не веришь мне.
    Иван гладил ее плечи, спину, пытался  утешить  ее,  шептал  что-то
нежное на ухо. А метрах в восьми от них сидел дрожащий  унырь,  глядел
на него алчными русалочьими глазами, потел, всхлипывал и мелко трясся.
Они всегда порознь! Всегда!  Почему  он  внушил  себе,  что  это  она,
меняющая свое обличие?! Как он обманывался!
    - Я поцелую тебя. Ты моя любимая!
    Он припал к ее губам, теплым и нежным, живым губам.
    И они не превратились в липкие губы вампира. Это была она, Светик,
любимая, самая дорогая на свете, единственная ... живая.
    - Вот видишь, ты поверил мне, -  шепнула  она  на  ухо,  когда  их
поцелуй оборвался. - А теперь ты должен придумать,  как  забрать  меня
отсюда, ты все знаешь, ты обязательно найдешь  дверцу  из  этого  мира
теней! Мне нужно уйти с тобой! Мне нужна эта дверь!!!
    Иван  невольно   отпрянул.   Дверь?!   Авварон   Зурр   бан-Тург?!
Пристанище?! Система?! Им всем нужна дверь в его мир! И ей тоже?! Нет,
он слишком мнительный, слишком подозрительный, так  нельзя!  Они  ищут
какую-то дверь? Но у Авварона уже был  в  руках  Кристалл  с  кодом  и
дешифровкой координат - записанный блок памяти,  закрытый  сектор?  Он
потерял его. Но он знает - где. Или не знает?!  Уже  невозможно  далее
терпеть эту путаницу, он все смешал в одну кучу, заподозрил ее, Свету!
Иван сжал ее виски ладонями и отодвинул от своего лица.
    Лучше бы он этого не делал - прямо в глаза ему алчно и дико взирал
трясущийся, скользкий упырь.
    - Не-е-ет!!! - закричал Иван во всю глотку.
    Отпихнул от себя чудовище. Вскочил на ноги ...  и,  пробив  пелену
белесого ползучего тумана, вырвался  куда-то  в  непонятное,  под  две
ущербные луны в лиловых небесах.
    Пристанище? Сонный мир? Нет! Он никогда не бывал здесь, так почему
же он оказался в этом мире?
    Вдогонку неслось: "Не бросай меня!  Не  уходи!  Я  не  могу  здесь
оставаться, Иван, не уходи-и-и!" Он не слышал ничего. Он бежал,  сломя
голову, не чуя ног под собой. Он знал, что потом будет проклинать себя
за слабость и трусость, но ничего не мог поделать - бежал, не разбирая
пути. Лишь высоченная желтая стена маячила впереди. Если это Осевое  -
так почему здесь луны, которых он  никогда  не  видел,  почему  желтые
стены в лиловых небесах? Эх, лучше бы он остался с  Кешей!  Живоход  -
это единственное их спасение!
    Туман  под  ногами  рассеялся,  обрывки  его  словно  клочья  ваты
цеплялись за сапоги, отставали. Иван бежал во всю прыть. И двигало  им
в эти минуты нечто большее чем страх. Дверца?  Канал?!  Они  поразному
называли проход из своих миров в мир земной.  Но  суть-то  была  ясна.
Доступ  для  всей  этой  нежити  во  Вселенную  человека  был  закрыт,
заблокирован, закодирован, заговорен - они даже не знали, как  к  нему
подступиться. И он им невольно помогал. Он всегда нес добро, но по его
следам ползло зло. Он прокладывал путь этому злу, пусть не сам,  пусть
по чьей-то недоброй воле - но  ведь  он,  а  не  кто-то  другой!  Нет!
Слишком круто! Если бы он сидел и  ничего  не  делал,  было  бы  хуже,
неизмеримо хуже. И все же он виноват! И все же это  Осевое  измерение,
это не просто  бунт  его  подсознания,  выверты  памяти.  Это  реально
существующая область Бытия. Нечего внушать себе, что все происходит  в
воспаленном мытарствами мозгу!
    С огромного пурпурного валуна на Ивана бросился шестиногий зверюга
с тремя рогами на носу и  серповидным  хвостом.  Реакция  сработала  -
рукоять скользнула в ладонь, - заискрился алмазный  меч  -  и  хищник,
огласив окрестности истерическим рыком, рухнул в высокую  алую  траву.
Иван не мог остановиться. Он бежал. Будто за ним  гнались.  А  в  ушах
стонало и выло: "Не оставляй меня-я-я!" Нет, это все самое, настоящее,
оно  есть.  Недаром  здесь  ведут  исследования  ребята  из  закрытого
сектора. Исследования  в  Осевом!  Почти  никто  о  них  и  слыхом  не
слыхивал. Загадка XXV-го века! Иван несся вперед, начиная  осознавать,
что его гонит некая сила, что он не совсем  цодвластен  себе.  Он  это
понимал и раньше ... но забыл.  Почему?  Почему?!  Он  должен  спасать
Свету, вытаскивать ее из  адского  измерения.  А  его  несет  куда-то.
Только бы самому выбраться отсюда. Он тогда  прижмет  этих  парней  из
закрытого сектора, он их возьмет за шкирку и потрясет хорошенечко,  он
выколотит из них все секреты! И он вернется тогда! Он  вытащит  отсюда
Светку!
    Пронзительный крик на миг остановил его. Но только на миг.  Причал
кто-то знакомый. У желтой, уходящей в небеса стены кого-то убивали. От
крика закладывало уши.
    Цай! Это вопил обезумевшим зверем карлик Цай ван Дау.
    Раздумывать было некогда, Иван рванулся к стене. В три  прыжка  он
подскочил к огромному уродливому монстру, заросшему черной с  проседью
щетиной, вскинул меч - хохочущая, скалящая зубы голова покатилась вниз
по склону алого холма.
    Только тогда Иван увидел истерзанного, жалкого Цая.
    - С этой тварью покончено! - сказал тихо.
    Цай всхлипнул, вытер кровь со щеки и пробурчал:
    - Эта тварь - мой родной папаша.
    - Ну извини тогда, - опечалился Иван, - не знал.
    - Спасибо тебе, - захрипел Цай, - ты меня  спас.  Он  давно  хотел
меня убить. Он преследовал меня повсюду. Правда, во снах и кошмарах. А
теперь вот добрался наяву. А ведь я думал, что он давно уже сдох.
    Вид у Цая был отвратный,  будто  его  грызла  целая  стая  гиен  и
шакалов, грызла не меньше суток. Но руки-ноги,  голова  были  целы.  У
Ивана давно глаз приметался: кто в яму глядит из раненных и увечных, а
кому еще жить да гулять.
    Но откуда он взялся в Осевом?!
    - Как ты попал на Умагангу? - спросил карлик.
    - По-моему, ты немного ошибаешься, - ответил Иван, -  это  никакая
не Умаганга.
    - Значит, я  не  могу  узнать  своей  планеты?  Значит,  я  совсем
трехнутый?! -  занервничал  Цай,  заматывая  раны  на  руке  какими-то
обрывками.
    Голова  в   овраге   продолжала   хохотать   и   скалиться.   Зато
съеживающееся тело "папаши" было похоже на выброшенную волной  медузу,
оно растекалось, превращалось в нечто бесформенное.
    - У вас бывает так? -  спросил  Иван  тихо,  но  твердо,  кивая  в
сторону головы.
    - Нет, - ответил карлик, бледнея еще больше.
    - Приглядись - все ли вокруг тебе знакомо? - настаивал Иван.
    Цай ван Дау приподнял бельмастые веки, повернул голову.
    - Я давно не был на  Умаганге,  очень  много  лет,  здесь  кое-что
изменилось, - сказал он. - Но не  могла  же  луна  Угага  стать  вдвое
меньше,  верно?  А  стена?!  -  Он  подполз  к  стене  и  ковырнул  ее
металлическим ногтем, посыпалась крошка.  -  Это  не  агайский  пенный
янтарь, а какая-то дрянь. Куда они подевали настоящую стену?! И  трава
... она же ненастоящая! - У Цая словно заново открывались глаза.
    Он ничего не мог понять. Он тер виски, озирался, бледнея  смертной
бледностью, до зелени, до синевы.
    - Здесь нет ничего настоящего, Цай, - сказал Иван.  -  Потому  что
это не Умаганга. Это Осевое измерение.
    - Неправда!
    - Ты видел Малиновый Барьер?
    - Да.
    - Мы в Осевом измерении, Цай. Сюда редко попадают живые. Но  мы  с
тобой попали.
    На минуту Цай погрузился в  мрачные  размышления,  на  него  стало
страшно смотреть. Это был самый  настоящий  труп  -  труп  маленького,
корявого, большеголового уродца; труп,  скорчившийся,  перекореженный,
жалкий. Наконец он шевельнулся, ожил.
    - Наверное, ты прав, Иван. Это  не  Умаганга.  -  Помолчал.  Завел
иное: - Вы с Кешей пробились на базу, так?
    - Пробились.
    - Ты нашел там...
    - Там ничего не надо было искать.  Гиперторроид  торчал  в  центре
огромного зала, открыто.
    Цай усмехнулся.
    - Открыто - на глубине в сотни миль, в толщах гиргенита, в  слоях,
которые  никто  и  никогда  не  исследовал,  потому  что  там  гиблое,
ненужное,  пустое  место?!  Это  перевалочная  база.  Понял?  Я  давно
догадывался, что Гиргея не просто планета-каторга, не только  ридориум
притягивает к ней словно мух всякую сволочь! Теперь я убедился в этом,
Иван.
    Иван присел на траву. Он глядел на скалящуюся голову.
    Он не хотел видеть это уродство, но  оно  приковывало  его  взгляд
словно магнитом. Сидел и слушал Цая. Тот говорил все верно.  В  недрах
проклятой Гиргеи нашли себе приют многие: и довзрывники, если  это  не
галлюцинации, и Синдикат, и чужие... планета освоенная, прочно занятая
каторгами,  рудниками,  на  нее  доступ  закрыт,  никто   не   полезет
ковыряться  в  ее  нутре,   ядро   остывшее,   сверхтвердое,   удобные
ходы-выходы, какие-то связи и инфраструктуры  еще  с  прежних  времен,
стародавних, исчисляющихся миллионолетиями. Так где же  еще  создавать
перевалочные базы?! Где ставить  статоры  и  гиперторроиды?!  Сам  Бог
велел на  Гиргее!  Или  сам  дьявол!  Значит,  эти  устроители  баз  и
перебросчиков имеют свободный доступ на Гиргею? Они не боятся  системы
заслонов, силовых полей и кодированных гипносетей на орбите?  Или  для
них эдаких мелочей просто не существует? Слишком много вопросов.
    - Мы никогда не разберемся в этом болоте! - сказал Иван Цаю.
    - У Синдиката есть свои интересы в Осевом,  -  неожиданно  выпалил
карлик. - Понимаешь?
    - Нет.
    - Я сюда попал только потому, что Осевое нужно  Синдикату!  Я  щуп
этой  гнусной  мафии!  -  Цай  ван  Дау  вскочил   на   свои   кривые,
изуродованные ножки и заорал во всю мочь: - Я не боюсь их!  Пусть  все
слышат! Пусть все видят! Не-бо-юсь!!!
    Иван догадался в чем дело, ему не надо было  разжевывать  мелочей.
Они оба здорово влипли.
    - Хватит кричать, - сказал он, - там нас Кеша ждет.
    - Кеша? - ошалело переспросил Цай ван Дау.
    - Угу.
    Цай сразу успокоился. Если кто-то и где-то их может ждать, значит,
еще не все потеряно. Вот только шли они в Осевое через разные  дверцы,
так где ж гарантия, что выберутся через одну?
    - Знаешь, когда я понял, что Осевое не мираж?  -  спросил  Иван  у
карлика Цая. И не дождавшись ответа, заявил: - Когда увидел, что ты не
признак! Если в каком-то измерении или пространстве оказались  двое  и
оба  ощущают  в  нем  присутствие  другого,   значит,   это   реальное
пространство.
    - Ну и что? - удивился карлик.
    - Для меня это был очень важный  вопрос.  Теперь  вопроса  нет,  -
пояснил Иван.
    - Для меня вопрос - как отсюда  выбраться,  -  карлик  усмехнулся.
Усмешка  на  изуродованном,  разодранном  лице   промелькнула   жуткой
гримасой.
    После ухода Ивана ветеран аранайской войны и  каторжник-рецидивист
Иннокентий Булыгин не долго предавался  унынию.  Сказано  было  ждать,
значит, надо ждать. Теперь он верил, что вертухаи  не  припрыгают,  не
прискачут и не приползут. Потому как нет  здесь  никаких  вертухаев  -
база брошенная, работает по привычке, в авторежиме. Ну и хрен  с  ней,
пускай работает.
    Он в несколько приемов овладел живоходом - поползал  по  стенам  и
потолку зала, полетал над огромным гудящим бубликом, который все звали
слишком уж торжественно и научно, гиперторроидом. Вернулся на  прежнее
место. И заснул.
    Кеша был немолод, к тому же он страшно устал  и  от  жизни,  и  от
войн, и от каторги. Последние события - побег, тряска, пытки взбодрили
его. Но  сколько  же  можно  без  сна?  Он  провалился  в  глубочайший
полусон-полуобморок.
    Сколько он спал, не  знал  никто  кроме  помалкивающего  бортового
"мозга" живохода. Перед самым пробуждением, как это  и  бывает  часто,
Кеше приснилось нечто странное.
    Ему приснилось, что он проснулся. Проснулся в удобном,  обтекающем
тело кресле. Откинутая на  большое  и  мягкое  изголовье  голова  была
Легка, невесома. Невесомым казалось и тело. Он славно  отдохнул!  Кеща
уставился вперед - прямо на пульт живохода. Больше смотреть было не на
что, обзор он вырубил перед тем, как заснуть. Он не  узнал  пульта.  И
зажмурил глаза. Потом снова открыл их. Рабочий пульт боевой  десантной
капсулы невозможно спутать с любым из других  пультов.  Кеша  чуть  не
вывалился из кресла.
    - Полный обзор! - закричал он, цепенея от догадки.
    И догадка подтвердилась.
    Он  висел  посреди  черного,  усеянного  звездами  неба,  висел  в
страшной космической пропасти, в которую падало все на свете  и  никак
не могло упасть - падение было бесконечным.  Он  вырвался  с  Гиргеи?!
Когда?! Как?! И где живоход?
    - Где мы?! - закричал он снова. - Координаты?!
    Мозг капсулы выдал на прозрачном невидимом  табло  перед  ним  два
ряда мигающих цифр и  для  понятности  одно  коротенькое  предложение:
"нестабильная орбита 1089 -  Гиргея".  Это  означало:  до  поверхности
планеты ровно одна тысяча восемьдесят девять километров, но расстояние
меняется каждую секунду, вместе с направлением и скоростью капсулы.  С
огромным трудом их можно засечь.
    Но сбить капсулу, уничтожить ее практически невозможно.
    По Кешиной небритой щеке поползла предательская слеза.
    Свобода!!! Он столько лет мечтал о свободе.  И  там,  на  чертовой
Аранайе, и здесь, на трижды проклятой гиргейской подводной каторге.  И
вот она, дорогуша! Он свободен! Он может сигануть  сейчас  на  капсуле
куда душе пожелается.
    Боевая капсула! Это предел мечтаний! Это сказка,  фантастика!  Его
ждут девочки на Гавайях, как они его ждут! Он не обманет их  ожиданий!
Он сию же минуту рванет к ним!
    Жаль, что у него нет на борту термосаллиевой бомбы в  полмиллиарда
мегатон, он с огромным удовольствием хлопнул бы  напоследок  дверью  -
разнес бы в клочья эту поганую планетенку со всеми ее вертухаями и ...
Кеша приуныл, - каторжанами. Нет, хотя среди них и было  много  всякой
сволочи, он не желал им ни погибели, ни зла.  Сразу  вспомнился  Иван.
Потом коротышка Цай. Нет, девочкам придется обождать немного.
    - Эй ты, умник! -  рявкнул  он,  обращаясь  к  бортовому  большому
мозгу. - А ну слушай меня. Боевые коды...
    Закрыв глаза, он по памяти  отбарабанил  все  ряды  цифр,  которые
выдал ему Иван, там, в хрустальной клетке. Хе-хе, они  отпустили  его!
Здорово он провел этих лохов! Ай, здорово, будет чего порассказать  на
старости внучатам. Хотя какие у него внучата - пули да  гранаты!  Кеша
сокрушенно вздохнул. На  невидимом  экране  загорелся  зеленый  нолик,
кругленькое колечко. Это хорошо, большой  мозг  признал  его  и  готов
выполнять все команды без исключения. Ну, Иван, спасибо!
    Кеша  разогнал  капсулу,  поймал  в  радарную  сеть  сразу  четыре
охранных спутника: два сверху, один снизу и один слева. Все  они  были
далеко-далеко, и не видели капсулы. Но она их видела.
    - Малый  огонь,  -  вяло  скомандовал  Кеша   и   вырубил   полную
прозрачность. Теперь он хотел видеть, что произойдет с  "шакалами"  на
экране, при большом приближении. Ничего душещипательного не  произошло
-  четыре  поблескивающие  шарика,  ощитиненные  радарами  и   боевыми
ракетами, почти одновременно будто лопнули,  разлетелись  осколочками,
ни одна из  блокированных  боеголовок  не  разорвалась.  Кеша  зевнул.
Работает! Ну и хорошо. Ей и придется поработать немного. Через сколько
он там пообещал барьеров пройти - через три или  четыре?  Да  будь  их
хоть пять! Он перепрыгнет через них, только пыль стоять будет!
    Неужели его еще не засекли? Должны  засечь  вот-вот.  Ну  что  же,
пора. Пришло время вспомнить, как он ходил в десант, как  он  бросался
вниз головой на дьявольские, кипящие смертным варевом планеты. Вперед!
    - Большая воронка. Левое горло. Кратер А2147, - затараторил  он  с
нервическим придыханием, -  траектория  14-08-422-11.  Полный  вперед!
Полный! Антигравы до отказа давай! Пошла, родимая!
    Капсулу не надо было учить, это ее большой бортовой  мозг  мог  бы
поучить многих. Но Кеша орал во всю глотку,  ему  доставляло  огромное
удовольствие все это, он шел в атаку  с  криком,  с  ором,  с  боевыми
кличами, будто пытался устрашить незримого противника.
    Тело  превратилось  в  свинцовую  болванку.  Ветеран   не   боялся
перегрузок. На полном ходу мало  кто  врезался  в  планету,  любителей
рисковать своей собственной шкурой почти не было - но когда уходили от
преследования,  годилось  все.  Капсула  черной  молнией   пробуравила
пакостную атмосферу Гиргеи, выжгла  вглубь  пятьсот  метров  воды  под
собой, обратила их в ревущий пар, рвущийся к небесам.  И  не  дав  ему
вылететь из воронки, ушла в  океан.  Первые  двенадцать  миль  капсула
опускалась  под  водой  на  крейсерской  скорости.  Дальше  надо  было
выбирать маршрут. Радар нащупал три большие подводные пещеры.  Избрать
лучшую должен был бортовой мозг. Но  Кеша  уверенно  повел  корабль  к
самой большой и глубоководной. Он был  абсолютно  уверен,  что  первый
этап лихой операции прошел на славу - зажравшиеся и  ленивые  вертухаи
остались с носом.
    Им никогда не засечь капсулы. Никогда!
    Черные, свинцовые воды Гиргеи! Безбрежный,  безмерный  океан!  Что
для  вас  семидесятитысячетонный  кораблик,  погружающийся  в  вас   -
песчинка, кроха, капелька, ничто! Исполинский, на три четверти водяной
шар - и спресованный в каплю ураган, сжатый в  песчинку  огонь  целого
созвездия, сконцентрированные в малой крохе  ум  и  воля  цивилизации.
Боевая десантная капсула! Как правило их оставляли на орбите и шли  на
штурм в десантном боте.
    Но обстоятельства бывают разные. Иногда нужно рискнуть.  Для  Кеши
риск был не только его профессией, он был для него  частью  сложной  и
неоднозначно воспринимаемой окружающими натуры. Непрост был Иннокентий
Булыгин. Может,  поэтому  и  выжил  он  там,  где  простому  смертному
надлежало трижды распрощаться с белым светом.
    Про аранайскую войну на Земле почти никто не знал.
    Это была тайная война. Добровольцев вербовали по всей Вселенной  -
кого  добром,  деньгами  и  посулами,   кого   силой.   Тридцать   лет
продолжалась одна из жесточайших в истории Мироздания  войн,  тридцать
лет лилась кровь людская и нелюдская. Аранайя была одним из нелепейших
миров: в центре  системы  висела  огромная  звезда  -  Арана,  голубой
гигант. В смутные, доисторические времена, сразу после рождения солнц,
она умудрилась каким-то  образом  урвать  в  сферу  своего  притяжения
двенадцать светил первой звездной  величины,  семь  красных  карликов,
одиннадцать желтых карликов и три псевдоквазара. Все они вращались  по
сложнейшим орбитам вокруг гиганта, увлекая за собой  в  этом  вращении
двести сорок шесть планет, три тысячи пятьсот крупных астероидов и  не
менее сорока пяти  тысяч  боевых  и  гражданских  спутников,  станций,
космолабораторий. Все это называлось Аранайей. И обитало в ней полтора
миллиарда   людей    и    восемнадцать    с    половиной    миллиардов
аборигенов-гуманоидов.  Бодяга  началась   с   того,   что   аборигены
разделились на три лагеря и по каким-то своим, необъяснимым для  людей
причинам объявили друг другу войну до полного истребления  противника.
Иной войны у них и не могло быть, потому что  три  лагеря  были  тремя
крупными родами, состоящими из множества родов более  мелких.  Кровная
месть в каждом из родов была смыслом жизни  и  чуть  ли  не  религией.
Именно поэтому аборигены никогда не воевали друг с  другом  -  слишком
сильным было кровное "оружие  устрашения",  они  разрешали  все  споры
мирно и полюбовно. Земная  Федерация  поступила  как  всегда  мудро  и
осмотрительно,  она   прислала   своих   наблюдателей   в   количестве
шестидесяти космодивизий.
    Одновременно при каждом роде был создан Центр советников. Все  три
центра  набирали  добровольцев  независимо  друг  от  друга,  стремясь
обеспечить превосходство своим подопечным и тем самым  положить  конец
Кровавой бойне.
    В аранайскую войну  были  вложены  триллиарды,  она  сжирала  уйму
энергии, предназначавшейся для иных целей, десятки тысяч  наемников  и
миллионы аборигенов гибли ежемесячно, в этой адской воронке сгорало до
четверти всех боезарядов Федерации в год ... и тем не менее,  несмотря
на глобальные по своей мощи усилия войну никак не удавалось сдержать и
остановить. Злые  языки  поговаривали,  что  кое-кому  на  Земле  и  в
Федерации  выгодна  эта  бойня  -  на  Аранайе  таких  провокаторов  и
паникеров расстреливали на месте  без  сожаления,  они  подрывали  дух
миролюбия и невмешательства. Это было явной ложью, ибо  Федерация  для
того, чтобы погасить  военный  конфликт  в  системе  голубого  гиганта
отдавала все, не  жалела  даже  сверхновейших  образцов  вооружения  и
техники, беспрестанно отправляемых на Аранайю.  Жесток  и  злобен  Дух
Войны!
    Иннокентий Булыгин испытал его прикосновение на собственной шкуре.
На этой войне он был рядовым, и потому вволю понюхал пороху. Его  семь
раз  контузило,  шрамы  от  двенадцати  ранений  украшали  тело,  руки
оторвало на семнадцатом году войны - но за последующие тринадцать Кеша
настолько свыкся с металлобиопротезами, что считал  их  своими  руками
без всяких поправок, восемь лет в общем счете он мыкался по аранайским
лагерям, в которых почти никто не выживал. Кеша был дьявольски живуч!
    Он выжил в  кромешном  аде  тридцатилетней  аранайской  войны.  Он
выживет и сейчас! Надо только не жалеть себя!
    Надо пробиваться вниз, вглубь! Прорывать десятки, сотни километров
гиргенита, базальта, черного мрамора, толщи свинцовой жижи. И капсула!
Он поставил капсулу на полную круговую оборону, на  уничтожение  любой
приближающейся  цели.  Он  знал,  что   делает.   Он   врубил   полную
Д-прозрачность, сигмапроницаемость и на  всякий  случай,  если  начнут
прощупывать по старинке - абсолютную радиопрозрачность.  Он  знал  все
тонкости ведения войны - настоящей, жестокой, беспощадной и не имеющей
правил. Он работал как андроид, как автомат,  с  застывшей  на  тонких
губах кривоватой улыбкой. Он знал, что  идет  напролом  нагло,  хитро,
мощно, бесповоротно. Он знал, что на такой прорыв никто не решился  бы
- никогда! Эх, Иван, Иван!
    Не та в тебе закваска! Хоть и крутой малый, десантник-смертник ...
но тебя никогда не били так, как били Иннокентия Булыгина, ветерана  и
рецидивиста, ты никогда не ожесточишься сердцем так. Слабо! Ты никогда
не рискнул бы вонзить в чрево гадины  Гиргеи  боевую  капсулу,  ты  ее
заботливо оставил на орбите, пожалел. А Гиргея тебя не пожалела -  вот
и гниешь в ее поганом брюхе! Кеша погасил улыбку.  С  капсулой  все  в
порядке - она разнесет в клочья всю эту  паршивую  планетенку,  только
сунься сюда! Пора!
    Пещера блокирована.  Все  шито-крыто.  Он  нырнул  в  люк  боевого
десантного шлюпа. Утонул в глубоком кресле.
    Вспомнил на миг Марию, оставшуюся навсегда на семнадцатом спутнике
Аранайи,  ее  растерзанное  гератами   прекрасное   тело.   Скривился,
скрючился. Но мозг работал в заданном режиме, сам по  себе  -  вперед!
Шлюп вырвался из мрака  глубоководной  пещеры,  ослепил  тонким  лучом
исполинского бронеголового ската, парализовал его на  время,  чтоб  не
мешался на дороге. И черным камнем пошел вниз.



                             Часть третья

                               ТРЯСИНА


    Карлик Цай старательно заматывал свои  раны  какими-то  обрывками,
при этом сопел и кряхтел.
    - Зря стараешься, - не выдержал Иван, - меня  в  Осевом  на  куски
раздирали. А  как  обратно  выныривал  -  ни  одного  шрама.  Это  все
видимость. Ведь боли нет?
    Цай подумал, покрутил головой, наморщил лоб.
    - Совсем не болит, - признался он, - но поначалу жуткая боль была,
какая там видимость!
    - Любая рана должна болеть. А если нет боли - одно  из  двух:  или
она обработана и введен препарат, или никакой раны нет.
    - Есть еще и третий вариант, - добавил Цай,  -  отключены  болевые
центры в мозгу.
    Иван усмехнулся.
    - Выходит, когда брюхо протыкали или по черепу долбили, центры  не
отключали, а потом взяли да и отключили,  чтобы  не  мучился?  Нет,  в
Осевом действуют странные законы. Нам их все равно не понять.
    Законы  в  этом  мире  и  впрямь  были  странные.  Иван  сидел  на
пригорочке и смотрел, как пытается взобраться к ним под  желтую  стену
отрубленная  голова  -  она   очень   старалась,   хватала   огромными
оскаленными зубами  траву,  перехватывалась  рывками,  рычала,  роняла
желтую пену изо рта, поднималась на  два-три  метра  выше...  и  снова
скатывалась вниз. От самого тела осталось несколько лужиц слизи.
    - Погляди на нее! - он дернул Цая за рукав.
    Но тот не обернулся.
    - Отстань! - просипел нервно. - Я  нутром  чую,  нельзя  смотреть,
хуже будет.
    Иван удивился догадливости карлика.
    - Верно, - подтвердил  он,  -  чем  ты  больше  к  этим  призракам
присматриваешься да прислушиваешься, тем реальнее они  становятся,  ты
как бы сам их притягиваешь...
    - Ну вот, дошло, - обрадовался Цай  ван  Дау,  -  а  дальше  вывод
сможешь сделать?
    - Какой еще вывод? - не понял Иван.
    - Простой.  Раз  ты  притягиваешь  призрака  исключительно   своим
вниманием, значит, его нигде нету, понял?!
    - Нигде?!
    - Нигде, кроме твоей башки! -  ответил  карлик.  -  Осевое  только
усиливает Твои же внутренние фантомы, оживляет их, дает им силу. Но ты
можешь их убить, не пошевелив пальцем - резко  переключись  на  другую
мысль, и все!
    - А подсознание? Ты им умеешь управлять?
    - С подсознанием хуже.., - Цай обернулся, глянул вниз, в овраг.  -
И все же я прав. Нет там никакой головы!
    Иван четко видел оскаленную голову. И он  также  четко  знал,  что
этот фантом родился не в его мозгу.  Карлик  чегото  путал,  он  искал
слишком простых объяснений, а Осевое было сложным миром.
    - Стена...
    - Что - стена? - переспросил Иван.
    - Она полая! - воскликнул Цай.
    Забыв про свои раны и тряпки, карлик  вскочил  на  ноги,  вцепился
трехпалыми изуродованными руками в желтый нарост, отодрал  его,  потом
еще отодрал пласт... Иван бросился помогать. Через  десять  минут  они
полностью очистили большой черный экран, напоминавший что-то недавнее.
Откуда в Осевом может взяться экран?!
    - Надо поискать управление.
    - Ничего нет, я все обшарил,  -  сказал  Цай.  И  уставился  вниз.
Теперь он снова видел голову - она была  маленькой,  будто  высохла  и
сжалась до размеров грецкого ореха, но она все еще продолжала  скалить
зубы.  Бедный  Филипп  Гамогоза!  Прах  его  наверняка  уже  сгнил  на
подлинной Умаганге, сколько прошло лет!
    Иван вырвал Цая из сумерек воспоминаний.
    - А ну погляди-ка, - нервно,  отрывисто  произнес  он,  -  что  ты
видишь сейчас? Отвечай быстро и четко!
    - Бледный старик с тонкими губами. Он  говорит,  но  я  ничего  не
слышу. Он только шевелит губами...
    - Значит, не видение! Достали, гады! - озлобился Иван.
    Он четко видел на экране знакомое старческое лицо.  Но  как  могли
"серьезные" попасть сюда, в  Осевое?!  Антарктика.  Земля.  Гиргея.  А
теперь и Осевое?! У них длинные лапы!
    Губы ожили, голос будто прорвался с экрана:
    - Ты думал, сбежал от нас? Нельзя быть таким наивным.  Это  просто
глупо. Ну да ладно, скажи спасибо своим  старым  друзьям,  мы  вытащим
тебя из Осевого. И этого тоже вытащим, передай ему.
    Карлик ткнул Ивана в плечо.
    - Что он говорит?
    - Говорит, что вытащит тебя отсюда.
    - Нет! Он с ума сошел. Синдикат никогда не простит мне!  Они  меня
разыщут и убьют. Я не могу уйти по другому каналу! - Цай ван Дау не на
шутку разволновался. - Они не посмеют.
    Старческое  лицо  ехидненько  и   меленько   засмеялось,   морщины
изуродовали лоб, щеки, даже нос.
    - Еще как посмеем! Этот малыш очень много знает, мы  давно  следим
за ним. И мы непременно окажем ему дружескую услугу. Мы ценим  знающих
людей.
    - Что он говорит?! - снова закричал Цай. Он ничего не слышал.
    - Говорит, что ты им пригодишься, я так понял!
    От бессилия у Ивана дрожали руки. В голове гудело. Он ощущал,  что
это существо на  экране  почти  всемогуще,  что  он  в  его  руках,  и
бессмысленно даже делать попытку вырваться из этих рук. Достали!
    За  спиной  кто-то  стоял  и  взволнованно  дышал.   Иван   боялся
обернуться. Он вглядывался в старца, будто гипнотизировал  его,  будто
хотел взглядом уничтожить изображение.
    - Не уходи с ними, - тихо раздалось из-за спины.
    Иван вздрогнул.
    - Они погубят тебя!
    За спиной стояла Света. Совсем не призрачная, с живыми  грустными,
вовсе не русалочьими глазами. По ее щекам текли слезы.
    - Иван, не отвлекайся  на  каждый  фантом,  -  вкрадчиво  попросил
старец с экрана, - их здесь слишком много, они заморочат тебе голову и
ты окончишь жизнь в психушке... если выкарабкаешься.
    - А ты сам-то не фантом?! - с ехидцей спросил Иван.
    - Нет. И вы оба сможете убедиться в этом очень  скоро,  -  ответил
старец.
    На плечо легла легкая рука.
    - Иван, - проговорила Света совсем тихо, на ухо, - я знаю выход из
Осевого. Меня эта  дверца  не  пропустит,  но  ты  сумеешь  выбраться.
Пойдем!
    - Почему ты раньше мне не сказала? - спросил Иван.
    - Я не могла с тобой расстаться. Для меня каждый миг возле тебя  -
счастье. Ведь ты уходишь надолго, а приходишь на минуты.
    Цай беспокойно поглядывал то на экран, то на Ивана.
    - С кем ты говоришь, - не выдержал он, - я ничего не понимаю!
    - Я сам ни черта не понимаю, - сознался Иван. Ему хотелось идти за
Светой. Она укажет выход. Но он не мог  оторвать  взгляда  от  экрана.
Старческое лицо притягивало его магнитом. И  зачем  он  полез  в  этот
проклятый гиперторроид?! Сидел бы себе с Кешей в живоходе! Но тогда бы
он не разыскал карлика Цая... А за каким  дьяволом  ему  этот  отпрыск
императорской фамилии в черт-те каком колене?!
    Все какая-то бессмысленная суета и возня! Вместо того, чтобы  дело
делать, он мыкается беспутным бродягой. Как все надоело!  Но  Света...
Нет, это невыносимо!
    - Пойдем! - он обернулся к Свете. - Я верю только тебе.
    Она припала к его груди,  всхлипнула.  Поцеловала  в  губы  живым,
теплым поцелуем.
    Теперь он не сомневался  нисколько  -  это  она,  она  живая,  она
пленница Осевого измерения. Ион обязан вытащить ее отсюда. Надо идти!
    - Нет! Ты никуда не уйдешь! - взревел с экрана старик. - Стоять!
    Иван оцепенел. Его мышцы превратились в камни, ноги в  столбы.  Им
овладевало безразличие. Гипнодавление?!
    Нет! Он не мог понять, как на него воздействует  старец.  Защитные
пси-барьсры не помогали. Он испробовал  все.  Цай  тоже  был  какой-то
странный, на него нельзя было без слез смотреть -  сгорбленная  спина,
опущенная голова, кровь из незаживающей раны на лбу.
    - Пойдем скорее, Иван! - тянула за руку Света.
    - Я не могу. Они держат меня!
    - Ты должен уйти!
    - Не  могу.  Я  очень  хочу  идти  с  тобой.  Но  не   могу   даже
шевельнуться. Если б ты пришла чуть раньше...
    Старческое лицо исказилось смесью злобной гримасы и  самодовольной
улыбки, зазмеились, скривились тонкие губы.
    - Пора!
    Изображение пропало с экрана. И сам экран пропал куда-то. В  стене
зияла черная дыра. И в нее неудержимо влекло, будто  кто-то  невидимый
тянул на незримых канатах.
    - Не поддавайся им!!! - закричала во весь голос Света.
    Ее руки рвали комбинезон на плечах,  тянули  назад.  Но  они  были
слишком слабы.
    Иван сделал шаг вперед. Потом еще один. Он отчаянно сопротивлялся,
пытался  перебороть  черную,  колдовскую  силу.   Но   ноги   медленно
передвигались, увлекая все тело в дыру.  Понурый  карлик  обреченно  и
как-то механически шел следом.  Он  молчал,  прикрытые  желтые  бельма
крупно вздрагивали.
    - Ива-а-ан !! - кричала не своим голосом Света.
    Она ничего не могла поделать, невидимое поле не пускало ее дальше.
Она  упала  на  колени,  вздела  к  лиловым  небесам  руки,  потом  не
выдержала, уткнулась лицом в траву,  зарыдала  в  голос.  В  сведенных
судорогой пальцах  были  зажаты  обрывки  комбинезона,  из-под  ногтей
сочилась кровь.
    Он снова ушел от нее! Ушел! Теперь он  никогда  не  вернется,  эти
звери никогда не выпустят его из цепких лап. Она оглянулась назад -  с
уходом живых Осевое обрело свои  собственные  приметы:  белесый  туман
стелился над каменистой растрескавшейся  поверхностью.  Туман,  мутные
восходящие струи, облака черного  клубящегося  дыма,  сумерки.  Только
скалящаяся, жуткая голова с безумными глазами напоминала о недавнем.


                                * * *


    Аранайская война многому научила Иннокентия Булыгина. Но главное -
умению не щадить себя. И он не щадил.
    Шестнадцать километров свинцовой толщи он пронзил черной  молнией.
Одну за другой  пробил  шесть  гиргенитовых  переборок.  Обшивка  бота
малость раскалилась. Это было к лучшему. Теперь десантный  боевой  бот
становился похожим на  капельку  расплавленного  свинца,  брошенную  в
огромный шар масла. Наводка работала дай Бог! Кеша никогда не управлял
таким совершенством.  Он  был  мастаком  по  боевым  капсулам,  ботам,
шлюпам, мог  при  необходимости  повести  и  крейсер,  но  ему  всегда
подсовывали рухлядь.
    А эта прямо со стапелей - новьё! На таких приятно идти в бой.
    А что боя не миновать, Кеша знал  точно.  Понастоящему  надо  было
заглянуть на свою родную зону, устроить там шорох, потрясти  кой-кого.
Но Кеша отвечал не  только  за  себя.  Иван  вытащил  с  Каторги  Гуга
Хлодрика и Ливочку. А он обязан вытащить Ивана... и  этого  коротышку,
ежели подвернется под руку,  ежели  не  улизнет  снова.  Рецидивист  и
беглый каторжник Иннокентий Булыгин был человеком чести.
    В первый пост он врезался с ходу - разнес его в пух и  прах,  хотя
из соображений безопасности можно было работать тише. Но Кеша не хотел
прятаться, хватит того, что заховал капсулу. А сам он шел в  открытую,
как  когда-то  хаживал  его  далекий  славянский  пращур  лихой  князь
Святослав - в пору хоть сигнал слать вперед: "Иду на  вы!"  На  первом
посту этого блока было всего шесть вертухаев и полсотни андроидов.  Он
накрыл  их  двумя  снарядами  с  рассыпающимися,  сквозного   действия
боеголовками. Никто и охнуть не успел. Сигнализацию бот  сжег  напрочь
еще на подходе - встроенный "мозг" работал  не  хуже  Кешиной  головы,
даже если пилот допускал просчет, "мозг" его тут же выправлял.
    Его многоимпульсный и всецелевой щуп не только разрушал. За миг до
уничтожения поста он считал  всю  информацию,  передал  ее  в  "мозг".
Теперь все ходы-выходы этого сектора на  четыреста  километров  вглубь
были как на ладони.
    - Вниз? - орал Кеша. - Полный давай, полный!
    Полнее  было  некуда.  Дырявая,  слоеная  планета-каторга  еще  не
знавала таких прорывов и эдакой лихости.
    На двенадцатом посту произошла задержка.  Наверное,  кто-то  успел
передать сигнал тревоги. А может, и случайность - но  на  пути  встала
титанокремниевая заслонка в двести метров толщиной.  Бот  вывернул  за
сажень от нее, чуть искры не посыпались.
    - Ну, суки! Держись!
    Кеша повел машину по  горизонтали.  Теперь  он  сам  себе  казался
карающим богом. Он крушил все подряд, без разбора. Он  знал,  на  этом
уровне нет каторжников. А  всех  прочих  не  жалел.  Огненной  стеной,
смертоносным шквалом поокатился бот, уничтожая все. Через  день-другой
сюда подвалят инспектора из Центра или из соседней  зоны.  Но  к  тому
времени и следа Кешиного не останется на гнусной Гиргее! Вот так. И не
поминайте лихом!
    - Вниз! Полный!
    Главное, тотальная блокада. Ни  один  сигнал  не  должен  уйти  по
горизонталям. Все следящие экраны просто  погаснут  и  на  центральном
пульте и на всех периферийных. Никто никогда в  жизни  не  догадается,
что произошло нападение, подумают неисправность, обрыв. Этого и  надо!
Еще шестьдесят километров Кеша прошел без приключений -  он  уничтожал
склады,  взрывал  автоматические  рудниковые  базы,   вел   себя   как
обезумевший вандал. Но он знал, что имеет на это право, знал,  что  ни
одна сволочь, ни один  земной  чистоплюй  не  попрекнет  его.  Все  по
совести! Вперед! В первой же зоне он сделал остановку.  После  погрома
вылез наружу. И обратился к сбившейся в кольцо толпе каторжан:
    - Вы, братки, меня не ругайте. Может, я вам и хуже сделал! Не буду
врать - никого с собой не заберу. А  через  пару  дней  сюда  каратели
нагрянут. Труба вам...
    - Лучше так сдохнуть, чем гнить заживо! - выкрикнул один, молодой,
с выбитым глазом и бритым лбом.
    Но его не поддержали. Глядели на Кешу злобно и хмуро. Не  будь  за
ним боевого бота, разорвали бы в куски.
    - Ну, прощевайте, братки!
    Кеша нырнул в бот, закусил губу. Глаза его стали влажными,  но  он
сдержал слезу.
    - Вниз! Полный!!!
    Бот мог прошить насквозь три таких планетенки.  И  Кеша  не  жалел
машины. На то она и машина, чтоб кататься. Вот полетит к черту,  тогда
и пешочком не поленимся. А пока - раздувай пары, мать твою!
    Оставалось ни много ни мало - верст четыреста до цели. Ох и весела
дороженька, только косточки трещат! Кеша будто скинул два десятка лет.
Что тогда было? А ничего особенного - на Земле  и  по  всей  Федерации
детишки в школу ходили, кто постарше - на работу, молодые  влюблялись,
ссорились по пустякам... кто из  них  слыхал  про  свирепую  бойню  за
тысячи   парсеков   от   мира   и    спокойствия,    от    пляжей    и
прохладительно-горячительных напитков, от маминых  подолов  и  папиных
подачек? Никто! А Кеша тогда, двадцать лет назад,  знойным  аранайским
полувековым летом шел на штурм астероида 12-12, известного больше  под
прозванием Стальная башня. Он уже имел три ранения и два года лагерей.
Были   помоложе.    Но    вся    надежда    возлагалась    на    него,
"старичка-ветерана". Эх, безотказность-матушка, скольких ты  погубила!
Кеша сразу все понял, когда его посадили в списанную стотонную  галеру
производства еще прошлого века - такие давали обреченным,  такие  было
не жалко. Они думали, он законченный идиот. Но он обдурил их  всех:  и
своих, и чужих. Он не пошел лоб в лоб на  Стальную  башню.  Не  пошел,
хотя знал - позади заградительный отряд, четыре бота - они его сожгут,
спалят синим пламенем, если он попытается уклониться  от  боя.  Он  не
уклонился. Он  резко  взял  влево,  превысил  все  барьеры,  титановым
тараном врезался в принайтованный к астероиду списанный космокрейсер -
и прежде, чем кто-то успел хоть что-то сообразить, катапультировался в
дюзовые отсеки. Свои  же  боты-заградители  ударили  по  крейсеру.  Да
поздно!  Кеша,  пролетев  металлопластиконовым  снарядом  до  шлюзовых
камер, превратив в груды  оплавленного  металла  шестерых  охранников,
прошиб  люк  бортовой  капсулы,  вынырнул  в  пространство,   долбанул
вскользь по суетливым заградителям и с лету пошел  на  штурм  Стальной
башни.
    Он атаковал её с внутренней стороны, эффект был  сногсшибательный:
за полтора часа боя сто восемьдесят шесть трупов Синего клана  аранов,
полностью сожженные системы  внутреннего  обеспечения  и  ползающий  в
ногах, молящий о пощаде комендант Стальной башни,  советник  Федерации
Кир Сновкис, подонок и вор. Кеша знал, что трибунал будет долгие  годы
рассматривать дело  коменданта,  потом  все  заглохнет  и  эта  старая
сволочь станет выращивать где-нибудь на Эри-Гоне огненные  тюльпаны  и
хихикать над ним,  простофилей-смертником.  Кеша  пристрелил  негодяя.
Пристрелил, чтобы ста восьмидесяти шести аранам не было скучно на  том
свете, они спросят за все с советничка. Его  тогда  наградили  орденом
Парящего Ястреба на алом банте. А  он  просил  -  пусть  возьмут  свой
орден,  пусть   дадут   разобраться   по-свойски   со   сволочами   из
заградотряда. Не дали! На Аранайе была железная дисциплина, когда дело
касалось рядовых, пушечного мяса. И  о  ней  не  вспоминали  генералы,
разворовывающие  все  и   повсюду,   спаивающие   простаков-аборигенов
зеигезейской "адской водой", промышляющие контрабандой и не забывающие
про молоденьких зеленоглазых  аранок...  Все  это  было  двадцать  лет
назад!  Тогда  Кеша  был  молод,  почти  юн.  А  теперь   сед,   стар,
искалечен... И его не хватит больше, чем на трое суток.  Он  знал  всю
правду о себе. И потому он спешил.
    - Полный ход!!! Вниз!!!
    В первую же рудниковую гидрозону он вошел на раскаленном боте  как
нож в масло  Уничтоженная  система  оповещений  сделала  его  хозяином
положения сразу. И Кеша бросился куролесить. Он мстил за годы каторги,
за издевательства, за побои, за вживленные датчики, за  насильственные
сеансы воспитательного видео в тюремных ячеях, за распятия невиновных,
за спятивших в  неволе,  за  убивших  себя,  за  медленно  сгнивших  в
подводном аду... Он уничтожал андроидов, сгонял охрану и администрацию
в центровой зал,  выпускал  каторжную  братву.  И  полностью  отключал
систему управления вживленными датчиками. Он терял время. Но он не мог
не делать этого. Толпа была легка на расправу. Вертухаев  распинали  в
демонстрационном зале. Оставляли в живых немногих. Это  было  страшное
зрелище. Кеша  и  сам  знал,  что  перегибает  палку.  Но  он  не  мог
остановиться, он был мечом возмездия.
    В гидрозоне здоровенный бритый китаец сбил его с  ног  -  Кеша  не
ожидал, что освобожденный ударит его, он растерялся. Китаец  прохрипел
в ухо на ломаном русском:
    - Твоя нехорошая! Мы все умирай. Зачем твоя пришла?!
    Кеша  нажал  на  крюк  парализатора,  и  китаец  рухнул  замертво.
Неблагодарный! Сколько еще таких по всем зонам. Кеша не уважал  трусов
и слишком  рассудительных,  от  них  одни  неприятности.  Надо  дышать
свободой, наслаждаться ею, а не трястись перед  призраком  завтрашнего
дня. Чем ниже он спускался, тем отчаянней была братва, его встречали с
восторгом.  За  семь  часов  он  прошел  сокрушительным   смерчем   по
тринадцати гидрозонам. Он устал. Он не может один освободить всех.  Он
не Господь Бог!
    - Вниз!!!


                                * * *


    Старик  сидел  в  огромном  кресле  возле   черного   столика   из
иргизейского гранита, высвечивающегося внутренним мрачным огнем. Сидел
и смотрел в расписной свод потолка. Янтарно-рыжий болигонский  кентавр
на этом потолке  уносил  невесть  куда  прекрасную  земную  девушку  с
седыми,  заплетенными  в  две  толстые  косы  волосами.  Роспись  была
изумительной, такую могли создать только старинные мастера.
    - Подлинное переживает время. Не правда ли?
    Иван лежал метрах в четырех от кресла, лежал в  страшно  неудобном
положении. Руки и ноги у него были  скручены  тонкой  черной  цепью  -
такую не разорвешь и двумя бронеходами. Лежал  измученный  и  порядком
избитый. В черной дыре,  прежде  чем  его  перебросило  черт-те  куда,
четверо молодцов-андроидов  отхлестали  его  пластиконовыми  прутьями.
Возможно, это был бред, галлюцинация, последний выверт Осевого. В ушах
стоял пронзительный женский крик:
    "Не уходи-и-и!!!"
    - Не мне и не в моем положении рассуждать о времени, -  недовольно
ответил он.
    Старик усмехнулся.
    - Ну почему же, - тихо проговорил он, - вы  бы  могли  пожить  еще
немного.
    - Спасибо за вашу доброту!
    Иван поглядел на цепь.  И  припомнились  ему  подземелья  Хархана,
вспомнилось, как висел на цепях  вниз  головой,  как  "дозревал",  как
отчаянно пытался выдраться из оков, как били его гнухи и  хмаги.  Было
ли все это?! Какая  разница!  Сейчас  важно  то,  что  происходит  сию
минуту. Его еще не убили. И слава Богу! Значит,  скоро  убьют.  Снимут
информацию из мозга - и убьют.
    Старик оторвал  взгляд  от  диковинной  росписи  и,  будто  угадав
Ивановы мысли, прошипел:
    - Нет, мы решили вас не убивать.
    Иван озлобился.
    - Чего это вдруг на "вы"? У нас другой был разговор!
    Старик тихо засмеялся, пряча губы под длинной узкой ладонью. Глаза
его заслезились.
    - Тогда мы были далеки друг от друга, имели разные представления о
грядущем. А теперь вы у меня в гостях и, надеюсь, не сомневаетесь, что
музыку будет заказывать хозяин... но для своего гостя. Ведь мы с  вами
русские люди, надо уважать старые обычаи, как это славно и трогательно
- быть гостеприимным, не так ли?
    - Вы - русский? - удивился Иван.
    - А что здесь такого? Мои предки всего двести лет назад выехали из
России. Я всегда в душе считай себя русским,  меня  всегда  тянуло  на
родину, к  золотым  куполам,  березовым  рощам,  древним  избушкам.  И
скажите, ведь они еще сохранились?
    - Сохранились, - ответил Иван. - Их стало еще больше,  чем  двести
лет назад, человек без дерева высыхает, превращается  в  пластиконовую
куклу. Кукла может жить в пластиконовом доме. Человек нет. И вообще  -
у меня затекли ноги. Странное гостеприимство!
    - Сейчас вам станет удобнее! - Старик поднял руку.
    Из темного угла зала  выкатилось  плоское  кресло,  подползло  под
Ивана, обжало, обмяло, приподняло,  раздулось,  принимая  удобную  для
лежащего в  нем  форму.  Теперь  Иван  выглядел  со  своими  цепями  и
скрюченной спиной на роскошном биосенсорном  кресле  совсем  лишним  и
нелепым  в  этом  росписном  дворце.  Неужели  он  снова  под   толщей
антарктических льдов?! На Земле?!
    - Вам не надоело слоняться по Вселенной?!
    - А что?! - простовато спросил Иван.
    - О нет, - замахал рукой старик,  -  не  подумайте,  что  я  стану
предлагать вам хорошую, прибыльную должность  в  нашем  концерне!  Это
просто любопытство.
    - Мне плевать на ваш концерн!
    - Грубо. Так можно было бы отозваться о  чем-то  незначительном  и
мелком. Но у вас была возможность убедиться в нащем могуществе...
    Иван   вдруг   вспомнил   про   несчастного   карлика,    отпрыска
императорской династии.
    - Где Цай?! - выкрикнул он.
    - Он уже работает на нас. Он покладистый малый.
    - Не верю!
    - Осведомьтесь в Синдикате. Вам подтвердят.
    - Откуда вы знаете про Синдикат и про то, что Цай ван  Дау  был  с
ним связан? Это неправда! Цай был простым каторжником на Гиргее...
    Старик  не  стал  спорить  с  Иваном.  Он   вновь   сосредоточенно
рассматривал старую роспись. Ноздри его тонкого и длинного носа  алчно
трепетали, будто это не кентавр, а он сам умыкал прекрасную  седокосую
незнакомку.
    - Мы знает правду, - бормотал он машинально, - знаем.  А  чего  не
знаем, узнаем от вас, верно я говорю?
    Иван промолчал.
    Он видел, как открылась ниша в  черной  стене...  и  в  зал  вполз
головоногий. Это было выше всякого понимания.
    Неужели он в Системе?! Что случилось?! Почему?!
    - Это Хархан? - спросил он неожиданно для самого себя.
    - Нет, это Земля, - ответил старик.
    Вслед  за  головоногим  на  гравиподушке,  в  путанице  шлангов  и
проводов выползла плаха-распятие. Это был конец света! Неужели ОНИ уже
на Земле!
    Кресло с Иваном наползло  на  плаху,  растеклось,  разорвалось  на
четыре части и стекло по боковинам.  Теперь  он  лежал  на  том  самом
распятии, что даровало  ему  высвобождение  из  чужого,  чуждого  тела
негуманоида  там,  на  Хархане,  нет,   его   распяли   на   плахе   в
Меж-арха-анье, вот где. И головоногий тогда вволю поиздевался над ним.
Так что же, все сначала?!
    - Да-да, - как-то радостно заговорил старик, -  с  прошлым  всегда
приятно встретиться, как  это  говорят,  ностальгия  по  прошедшему...
Да-да, вначале вас хотели просто ликвидировать как ненужное  звено.  А
потом подумали и решили: а  куда  нам  спешить,  ну  ликвидируем  днем
позже, неделей. За неделю человека да и любое существо можно полностью
перестроить, врага можно превратить в друга, мешающего в помощника. Да
вы ведь все знаете, еще в конце ХХ-го века  начались  эксперименты  по
выращиванию зверолюдей - ох уж эти  наши  малограмотные  пращуры,  они
чуть  ли  не  каменным  топором  и  кресалом   вытесывали   из   своих
соплеменников человека нового типа, сколько загубили - не сосчитать. И
хотя потом все время,  почти  пять  веков  считалось,  что  эти  опыты
запрещены и не проводятся, ученые потихоньку да  полегоньку  работали,
Иван. Научную мысль не остановишь...
    У Ивана кольнуло в голове. Где же он все это слышал?
    Какие знакомые слова и мысли - научную мысль не остановишь,  жажда
нового, инстинкт исследователя,  познающего  мир  -  все  это  сильнее
запретов и морали... Пристанище! Точно! Это дегенерация, это не просто
вырождение человека и человечества, это  дегенерация  самого  научного
процесса, это все Оттуда. Зловещий голос в мозгу: "...больше  половины
ваших работает на нас, с нами нельзя тягаться!" И тут же другой голос:
"Развитие   науки   невозможно    остановить!    Не    было    никаких
монстров-ученых,     исследователей-нелюдей,     которым      неведомы
человеколюбие, были обычные, нормальные, добрые люди... это все  равно
что умирающему от жажды видеть перед собой  стакан  чистой  прозрачной
прохладной воды и  не  выпить  его!"  И  снова  зловещий:  "Мы  -  это
разрушение Миров созданных, мы - это дегенерация, вырождение,  распад,
тление, уничтожение.
    Тьма, заключенная где-то в полуреальной преисподней, переполнявшая
лишь мозги и души выродков-дегенератов, сатанистов,  ведьм,  колдунов,
выплеснет черным водопадом на Землю! Мы властвуем в вашем мире  руками
и мозгами этих людей? Этих людей?  Неужели  это  они?!  Но  зачем  они
посылали его в Пристанище? Для того ли только, чтоб убить  Первозурга?
Нет!  Слишком  простое  решение.  Сейчас  они  намерены  снять  полную
информацию  с  его  сознания,  подсознания  и  сверхсознания,  включая
блокированные  участки,  а  потом...  потом  они   превратят   его   в
зверочеловека, в своего слугу. И он будет работать на них?!
    - Лучше убейте меня! - простонал Иван.
    - Как-нибудь потом, при случае, - снисходительно, с милой  улыбкой
ответил старик.


                                * * *


    После сна у Кеши страшно гудела голова. Он долго  не  мог  понять,
где находится и что это за странное теплое кресло, и что  за  странное
изголовье?!  Еще  минуту  назад  он  сидел  в  рубке   боевого   бота,
прожигающего пласт за пластом поганую Гергею. И вот...  Сон.  Это  был
только сон! Кеша огляделся. В живоходе было тепло и уютно. Из него  не
хотелось вылезать. Да и куда вылезать - в этот сферический зал, в  эту
ловушку с гиперторроидом?! А что толку?  И  сколько  еще  можно  ждать
Ивана? Прошло... прошло двое суток. Может, Иван уже на  Земле.  Может,
он пьет горькую с Гугом Хлодриком где-нибудь под Москвой, а темнокожая
Дивочка подкладывает соленых  грибочков  и  томно  поводит  глазками?!
Всякое может быть.
    И все же надо выбраться наружу, поглядеть.
    Он протер глаза, проглотил сразу две таблетки сухой  воды  и  один
шарик стимулятора. В голове прояснилось. Кеша выскользнул из  удобного
кресла, протиснулся в дыру-клапан.
    Гиперторроид стоял на своем месте, да и куда  он  мог  подеваться.
Кеша подошел к нему поближе, ах как заманчиво было сейчас бы шагнуть в
желоб, погрузиться  во  тьму,  уйти  отсюда.  Но  надо  подождать  еще
немного. Хотя бы сутки.
    - Отсюда есть выход! - прозвучало тускло и уныло из-за спины.
    Кеша резко обернулся - оба  парализатора,  зажатые  в  его  руках,
смотрели черными отверстиями на человека, стоявшего в  десяти  метрах,
пальцы подрагивали на спусковых крюках. Надо было стрелять сразу,  так
подсказывало Кеше чутье, но по слабости  душевной  он  всегда  уступал
инициативу противнику. Впрочем,  в  руках  этого  противника  не  было
оружия.
    - Шнур-поисковик не нашел даже щели! - сказал Кеша.
    - Выход есть, - тупо повторил незнакомец.
    Был он невыразителен до чрезвычайности,  будто  и  не  человек,  а
восковая кукла, которую не успели раскрасить, только  ляпнули  немного
краски на место глаз, носа, рта, ушей... Явно не  боец.  Кеша  опустил
парализаторы. Раз этот хмырь сюда проник, значит, выход  действительно
есть. Он с тоской поглядел на подрагивающую кучу живохода.
    - Не-ет, - незнакомец покачал головой. И ткнул пальцем в  Кешу.  -
Только ты. Идем!
    - Мне и тут неплохо, - ответил беглый каторжник.
    - Плохо, - эхом отозвался человек.
    - Никуда я не пойду, - упрямо стоял на своем Кеша.
    Но его ноги уже делали первые, вялые шаги.
    - Пойду, - повторил человек. - Выход есть.
    Кеша дернулся к живоходу, упал, выронил парализаторы. Он  отчаянно
соображал, что же это за власть такую имел над ним  тусклый,  восковой
незнакомец. Или все это  продолжение  бредового  сна?  На  Гиргее  вся
житуха бредовая! Здесь ни черта нормального нет.
    - Ива-ан! - застонал Кеша. Больше ему некого было звать на помощь.
Но даже крикнуть в полный голос он не мог.
    - Идем!
    Незнакомец отвернулся. Подошел к серебристой стене...  прорвал  ее
словно фольгу, повернул голову к Кеше. Глаза у незнакомца были  рыбьи,
бессмысленные.  Такими  глазами  глядели  на  свой  жертвы  гиргейские
псевдоразумные оборотни... Оборотни?! Кешу передернуло  -  как  он  не
догадался сразу, эти гадины могут принимать  почти  любую  форму,  вот
почему восковой  человек  так  непохож  на  человека  настоящего,  вот
почему! Кеша еще сопротивлялся, но теперь он видел, что ползет к  дыре
не сам, что его тащат на полупрозрачных желеобразных и лохматых нитях,
он весь опутан ими. Опять! Ведь они совсем  недавно  были  в  плену  у
оборотней, это оборотни волокли их по  подземно-подводным  лабиринтам,
глазели на них, оборотни сунули их в  пещеру  с  экраном  и  стариком.
Значит, все снова?! Значит,  Иван  уже  в  их  лапах?!  Нет,  на  этой
невыносимой Гиргее с ума спятишь!
    Кеша тихо и надсадно завыл. Просить пощады у полуразумных  тварей,
которых еще никто не сумел понять  и  на  четверть,  было  бесполезно.
Больше всего его бесило, что оборотни запросто могли внушить  ему  что
угодно, могли подавить волю, загипнотизировать. Он готов был погибнуть
в любом бою, честном или бесчестном. Но он не  хотел,  чтобы  из  него
делали     ничего     не     соображающего     идиота.     И     кто?!
Полуживотгные-полугуманоиды! Нелюди поганые!
    Он ударился головой о стену. Никакой  дыры  нет!  Это  наваждение,
морок! Но хлипкие, студенистые нити уже тянули его в другую сторону  -
к стволу шахты, к заслонке.
    Незнакомец маячил у живохода, он как-то сразу оказался возле него,
не сделав ни шага.
    - Выход есть.
    Кеша умудрился извернуться, подхватил парализатор - на этот раз он
не промедлил: беззвучный невидимый луч превратил  незнакомца  в  комок
слизи. Но нити, мерзкие, всесильные нити не пропали,  они  тянули  еще
сильнее, с непостижимым напором, будто их кто-то  невидимый  наматывал
на вал.
    - Вот  сучары!  -  Кеша   выхватил   пилоообразный   тесак   из-за
набедренного клапана, резанул по  нитям  -  они  противно  заскрипели,
разбухли, полопались сразу в пяти  или  шести  местах,  но  уже  новые
студенистые волокна тянули  его,  обхватывая  запястья,  горло,  икры,
грудь, шею... Из комка слизи торчал острый плавник.  Оборотни!  Теперь
Кеша не сомневался. Он очень нужен им. Иначе бы отстали.
    Они всегда отстают от случайной добычи, которая  оказалась  не  по
зубам, которая не захотела быть добычей, но они никогда не отстанут от
того, кто им нужен позарез. Зачем?!
    Никто не знал. Для кого они стараются? Для старика? Вряд  ли,  для
чужого, пусть и  хозяина  оборотни  особо  стараться  не  будут.  Кеша
вспомнил, как разыскивали троих  парией  с  каторги,  которых  утащили
оборотни. Вертухаи искали их не для того, чтобы  спасти.  У  них  была
задача - узнать, зачем оборотни утаскивают людей. Неразрешимая задача!
И они ее, разумеется, не разрешили. Один из  троих  потом  прибрел  на
зону - сам, в полураздавленном скафе. У него  были  выбиты  все  зубы,
вырван язык, сломаны пять ребер.
    Оборотни превратили двадцатитрехлетнего парня в седого, дряхлого и
изможденного калеку. За три недели! Администрация в  назидание  прочим
каторжанам засекла несчастного иззубренными феррагоновыми  розгами  на
глазах у всех. Толку от него все равно бы не  было,  какой  из  калеки
работник!   Но   прибывшая   на   второй   день   инспекция   объявила
администраторам  взыскание  -  вернувшегося  надо  было  передать  для
исследования   в   сектор   "альфа",   который   занимался   проблемой
псевдоразумных оборотней. Никто всерьез к этому сектору не  относился,
все считали сотрудников "альфы"  бездельниками-дармоедами.  И  потому,
когда прибрел второй из утащенных, в еще более жутком  состоянии,  его
втихаря удавили и скормили водорослям-трупоедам. Вот и все,  что  знал
Иннокентий Булыгин про гиргейских оборотней.
    Заслонка,  многотонный  металлический  створ-люк,  была  на  своем
месте. Хлипкие водоросли уходили прямо в  металл,  будто  просачиваясь
сквозь него. Кеша просочиться не смог - его снова,ударило всем телом о
преграду, придавило к  ней.  А  потом  путы  полопались  и  исчезли  в
металле, словно водяные струйки, просочившиеся в песок. Но  радоваться
было рано. Новые удавки тянули Кешу в другую сторону, к гиперторроиду,
концы их таились в густом непроницаемом мраке. Туда ушел Иван. Ушел  и
не вернулся.
    - Суки! Твари!! Падлы!!! - хрипел Кеша и безустали рвал в  ошметки
волокна. Тесак утратил остроту, стал скользким, тупым -  липкая  слизь
засохшим клеем приставала к лезвию.
    Живоход стоял на месте и еле заметно поводил боками.
    То ли системы защиты человека в нем не  срабатывали,  то  ли  этих
систем и вовсе не было.
    Когда студенистые нити  подтянули  Кешу  к  мраку  сердцевины,  он
увидал, что мрак этот стелется над полом, не касаясь его,  а  в  самом
полу есть ровное, окантованное отверстие метров шести  в  поперечнике.
Прежде, чем упасть в эту дыру, Кеша замер, уперевшись обеими руками  в
края, заглянул внутрь - шесть расплывшихся омерзительнейших  оборотней
сидели внизу  и  пялили  безумные  рыбьи  глазища  на  него.  Пасти  у
оборотней были разинуты,  из  них  и  тянулись  нити-оплетаи.  Сожрут,
подумал Кеша, с потрохами, с комбинезоном вместе! И Ивана они сожрали,
зря только ждал его! Все зря! И еще одна мысль мелькнула: а  ведь  это
они!  нет  никаких   довзрывников,   нет   никакой   сверхцивилизации,
наблюдающей за  землянами,  ни  хрена  такого  нет!  А  есть  вот  эти
охмурялы, они подавляют  сознание,  особенно  если  человек  ослаблен,
изможден, подавляют и внушают  свое,  наводят  тень  на  плетень.  Вот
твари! Кеша не на шутку разозлился. Но силы его оставляли,  он  больше
не мог противиться натяжению нитей, руки разжались и он полетел вниз.


                                * * *


    Головоногий работал медленно, спокойно, методично.
    Он не обращал внимания на старика, разглядывающего фреску, и почти
не смотрел на  распятого  Ивана.  Его,  судя  по  всему,  интересовали
исключительно показания приборов. А приборы  были  такие,  какие  Иван
встречал в Системе, но не видывал на старушке Земле.
    - Значит, вы уже здесь! -  сказал  он  утвердительно,  не  скрывая
отчаяния и одновременно  поражаясь,  что  до  сих  пор  ему  сохраняют
возможность говорить.
    Ответа не было. Иван запрокинул голову  назад,  оглядел  вытянутые
вверх руки - цепей  на  запястьях  не  увидел,  металлические  манжеты
обхватывали кисти рук. Меж-архаанье! Непонятный,  многомерный  мир!  И
беседы с головоногим... как он наивен и  молод  был  тогда.  Если  эта
штуковина работает в том же режиме, что и прежде,  то  вот-вот  должно
начаться: волнами накатит  память,  в  голове  зазвучат  голоса,  мрак
поступит  к  глазам,  все  закружится,  завертится...  а   встанет   с
плахи-распятия уже не"он, а совсем иное существо -  зверочеловек,  его
плоть,  обросшая  чужой,  звериной  плотью,  его  мозг,  иссеченный  и
изуродованный, прореженный и нарощенный чужой мозговой тканью. Родится
зверь! И умрет человек!
    Головоногий подполз к самому лицу Ивана, заглянул в глаза. И тогда
Иван понял - это не мыслящее  существо,  это  андроид,  робот,  кукла,
нашпигованная микропроцессорами и прочей дрянью. Они  обманывают  его,
дурят ему голову! Но они все знают, они сделали эту куклу по  каким-то
схемам, эскизам. И распятие! И приборы! Откуда они, "серьезице", знают
все это?! Он в голос расхохотался. Даже старик оторвался от созерцания
умыкаемой  красавицы  и  уставился  на  него.  Они  снимали   с   него
мнемограммы! Они знают про Систему только  от  него,  они  украли  эти
знания из его же мозга! Негодяи!
    - Ну вот, - сипло проворчал старик, - вот вы  и  засомневались.  А
напрасно. Да, это андроид. И пи-трансформатор нашего изготовления, его
не из Системы привезли, точно. Но вам-то что?!  Он  ведь  работает.  И
андроид работает. Это еще не ОНИ сами. Но это уже ИХ ДЕЛО! Ясно?
    - Мне не ясно - кто вы такие! - громко сказал Иван. - И почему  вы
печетесь об их деле!
    - Так я вам и сказал, кто мы такие,  -  старик  заулыбался,  кривя
тонкие губы.
    - Боитесь?
    - Нет.
    - А в чем же дело? Ведь вы все равно убьете меня, никто не  выдаст
вашей тайны!
    - Никакой тайны нет. Мы самая легальная...  э-э,  организация  изо
всех существующих,  молодой  человек.  Вся  полнота  легальной  власти
находится в наших руках. Легальной и реальной!
    До Ивана кое-что начинало доходить. Но  он  не  решился  высказать
вслух своих догадок. Перед смертью он хотел знать наверняка,  кто  его
отправляет на тот свет, кто вскоре отправит на тот свет большую  часть
человечества. И потому он повторил вопрос:
    - Кто вы?!
    - Много будете знать, скоро состаритесь - так ведь  гласит  старая
русская пословица? - неожиданно бодрым голосом сказал старик. - Да-да,
мы с вами русские люди, мы с полуслова, с  полувзгляда  понимаем  друг
друга. Жаль только, что вам так и не удастся  никогда  состариться.  Я
вам скажу, в старости есть своя прелесть,  это  особая,  пора  -  пора
отстранения, отрешенности и возвышения над суетным, ненужным, тщетным.
Это венец разума. Вы умрете молодым. Любимцы богов  умирают  молодыми,
о-о, это уже не русская пословица,  так  говорили  древние  греки.  Не
бойтесь, вам будет не слишком больно.
    - Кто вы такие?! - стоял на своем Иван.
    Головоногий мягкими и сильными щупальцами прилаживал к его  голове
и шее какие-то шланги с присоскамиприлипалами. Подготовка  к  операции
была близка к завершению.
    - Вам было ясно сказано - мы реальная и легальная власть.  И  выше
нас в Федерации никого нету.
    - Совет Федерации?!
    - Это условное название, молодой  человек.  Мы  те  кто  управляет
Советом, Федерацией и всем остальным миром.
    - Кроме России! -- машинально вставил Иван.
    - Да, - согласился старик, - к сожалению, кроме России, там у  нас
ослабленные структуры. Но сейчас это не имеет ни  малейшего  значения.
Скоро вся человеческая цивилизация  сделает  огромный  скачок  вперед,
качественный, заметьте, скачок! Правда, не все перейдут  в  это  новое
качество... но тут уж, простите, естественный отбор.
    - Вы перейдете?
    - Я? - переспросил старик.
    - Да, лично вы?
    - Надеюсь, молодой человек, надеюсь. Мы люди с огромнейшим опытом,
большим знанием жизни, мы не пропадем и в условиях "нового вселенского
порядка", мы умны и гибки...
    - Вы умеете приспосабливаться, это вы хотели сказать?
    - Именно это,  и  тут  нет  ничего  зазорного.  Выживают  наиболее
приспособленные. Вспомните  нашу  с  вами  историю,  русскую  историю:
ордынское нашествие, ураган, буря, всеуничтожающий напор.  Те  князья,
что пытались противостоять этой буре, были снесены ею,  уничтожены.  А
те, что пригнулись, склонили головы, остались князьями. Они  оказались
мудрее, молодой человек, они  знали,  на  чьей  стороне  сила.  И  они
выжили!
    - Вы хотите сохранить положение при новых властителях  Вселенной?!
Вы ждете бури?! И уже готовы склонить головы?! - Иван выкрикивал  свои
вопросы, задыхаясь от бешенства.
    - Буря, скоро грянет буря! - с чувством продекламировал старик.  -
Не беспокойтесь, вы ее не увидите. Она грянет уже после вашего  ухода.
Ваше обновленное тело, может, застанет ее, а может, и нет.  Но  вы  не
доживете, молодой человек.
    Ивана передернуло от нелепой догадки. И  голос  почти  тот  же,  и
ужимки, и тон. Все как на Хархане! Нет, не  может  быть,  это  ерунда,
просто властьимущие старцы везде и всюду похожи  друг  на  друга,  они
просто копии друг друга. И все же он спросил:
    - Вы не из Системы случайно?!
    - Я впишусь в любую систему, молодой человек, так  что  можете  не
утруждать, себя вопросами, смотрите на жизнь шире. Вам это  сейчас  не
помешает, -  старик  зашелся  мелким,  рассыпчатым  смехом,  ему  явно
понравилась собственная шуточка.
    Какая мерзость! Какая гнусь! Иван не ожидал в свой последний  час,
что отроется эдакая непроглядная бездна. О вторжении знает он. И знают
эти,  властвующие  над  Землей,  над   человечеством   во   Вселенной,
властвующие от имени человечества, по его  выбору.  Миллиарды  землян,
рожденных на Земле и по всем обитаемым мирам вне Земли, не подозревают
о грозящей им чудовищной буре, не знают о уготовленном им апокалипсисе
XXV-го века! А их властители уже склонили выи пред Бурей,  уже  отдали
их всех в жертву... ради чего?! Ради установления "нового  вселенского
порядка"? Нет! Ради себя, ради сохранения своей власти, пусть не такой
как ныне, но все же власти. Мерзость! Подлость! Грязь!  Но  значит,  у
них есть связь с Системой?! Значит, они выторговали себе  благополучие
и жизни заранее? Значит, они продали  всех  и  всё?!  Не  может  быть!
Старик все врет! Такого не может  быть  никогда.  Он  забыл  еще  одну
пословицу: "На троне не бывает предателей"! Не бывает?!
    Иван сжал зубы. Бывают! Сколько хочешь! В начале, середине и конце
ХХ-го века на тронах России  сидели  предатели-иуды,  палачи  "своего"
народа, продавшие его врагу, иноземному завоевателю,  ироду,  извергу!
Горе несчастным!
    Горе слепцам. Их участь страшна и черна. Старик не врет.  Ему  нет
смысла врать. Ивану много раз говорили, что  за  Советом  Федерации  и
Мировым  Содружеством  кто-то  стоит.  Он  и  сам  временами  верил  в
существование "тайных пружин" власти. Но что  толку  от  его  веры?  И
предадут тебя клянущиеся тебе в верности! Кто клянется в верности?
    Друзья? Нет! Друзья просто верны, им нет  нужды  клясться,  сорить
словами. Любимые? Здесь особая связь сердец,  это  выше  человеческого
разума. Нет, любимые уходят, предавая не только тебя,  но  и  себя.  А
предают те, кто просит тебя избрать их на власть над  тобою,  ибо  они
клянутся в верности именно тебе. Клянутся повсеместно, гласно, горячо,
искренне, со слезами на глазах и дрожью в голосе. Клянутся и  предают.
Мерзость! Низость! Подлость! Но так устроен мир. Ивану как никогда  не
хотелось умирать в этот час. А чем еще можно назвать процесс  перехода
в зверочеловека?
    Только смертью! Сколько раз его пытались перевоплотить,  отнять  у
него его собственное "я". Он  всегда  ускользал,  не  давался.  И  вот
теперь он беспомощен как младенец.
    - Вы зря печалитесь о людишках, -  ни  с  того  ни  с  сего  начал
старец. Его глаза были опущены, теперь один из властелинов мира глядел
не на фривольную фреску, а в прозрачный, хрустальный и  вместе  с  тем
наполненный мраком пол. -  Людишки  -  это  не  просто  жалкие  амебы,
червячки, муравьишки... если б было так, я печалился вместе с вами над
малыми и убогими, жалкими и ничтожными. Но, к сожалению, это  не  так.
Вы плохо знаете людей, вы всегда были  далеки  от  них.  Вы  парили  в
небесных высях, далеко от грешной Земли. Вы - покоритель  и  освоитель
Вселенной ради  людей!  Вы  и  не  могли  их  представлять  иначе  как
носителей тепла, света, знаний. Духа, в конце  концов.  Ведь  если  не
так, то и покорять да осваивать для  них  ничего  не  надо?!  Теряется
смысл вашего существования, всей вашей работы,  борьбы,  если  хотите.
Вот в вашей голове и забит  гвоздем  этот  идеал  -  нелепый,  ложный,
смещной... но нужный вам. А  все,  молодой  человек,  совсем  не  так.
Людишки  -  это   болезнь   Мироздания,   это   хищные   и   свирепые,
разрушительные  вирусы,  которые  вторглись   в   здоровый   и   почти
беззащитный организм  Вселенной.  Они  источают  его  изнутри.  Они  -
обреченные своей врожденной патологией на  вымирание,  умерщвляют  все
вокруг себя. При  этом  каждый  червь,  каждая  амеба  -"-  это  сосуд
зависти, злобы, мерзости, эгоизма, подлости, вожделений...
    Иван не выдержал и закричал во всю глотку:
    - И такие как вы правят  миром?!  Человеконенавистники?!  Господи,
избавь меня от этой мерзости в мой последний час! Я не  желаю  слушать
тебя, выродок!
    Старик  пропустил  ругательства   мимо   ушей,   даже   бровь   не
колыхнулась, ни один мускул на лице не дрогнул. Он  смотрел  в  черный
пол, а мысленно нависал над  жалкой  и  обреченной  Землей  всевидящим
оком, десницей вершителя. Старик был самоуверен и самонадеян. И на то,
судя по всему, имелись причины.
    - Да, миром правим мы. Ибо слизни не могут править  миром.  Слизни
могут лишь ползать в своей мокроте и жрать друг друга. Вы не знакомы с
механизмами власти.
    Вы наивны до трогательности. О, я ценю мечтателей и идеалистов. Их
очень много среди слизней. Это  они  помогают  нам,  это  они  внушают
людишкам, что наверх  идут  лучшие,  что  это  отбор  -  самые  умные,
выдержанные,  человеколюбивые,  блюдущие  заповеди  Божьи  и  традиции
людские - они становятея пастырями человеческими  и  ведут  невидящих,
ибо видят. Это сказки  для  несмышленышей,  молодой  человек.  Вот  вы
сказали - выродок? А это означает лишь  одно  -  не  такой,  как  все,
презревший  обычаи  человеческие  и  мораль  человеческую,  По-вашему,
выпавшие из  общества...  А  по-нашему,  поднявшиеся  над  ним.  Чтобы
править людишками надо быть выродком! Надо быть не таким как они!  Они
подлы и мерзки? Надо быть  в  стократ  подлее,  и  это  будет  уже  не
подлость, это будет нечто небъяснимое, сверхъестественное. Они жестоки
и беспощадны? Надо быть в тысячу крат беспощадней, и ты  встанешь  над
ними.
    Надо презреть все людское, возвыситься над ним. И  тогда  то,  что
всегда будет оставаться для них пороком, возвысит тебя, укрепит и даст
власть над ними. И они, забыв, что ты выродок их  же  общества,  будут
смотреть на тебя снизу вверх и боготворить тебя! Это потаенные пружины
власти, молодой человек. Миром правят те, кого вы называете выродками!
Они выше невыродков! Есть вещи, о которых не принято говорить, которым
не обучают ни в  школах,  ни  в  гимназиях,  ни  в  университетах.  Но
мало-мальски знающий природу  человеческого  общества  все  видит.  Вы
возьмите стадо бабуинов - у них ведь  тоже  сложная  иерархия:  старые
самцы, средние, молодые, старые  самки,  молодые,  детеныши  -  каждый
знает свое место в  стаде,  самцы  имеют  самок  строго  по  иерархии,
наказывают младших по своему положению, все как  у  людей.  А  наверху
вожак - он властвует надо всеми, он  вершит  расправу  надо  всеми.  А
чтобы все в стаде понимали его власть, он не имеет самок, он  насилует
самцов, показывая, что он выше их, что и они для него  самки.  Он  это
делает не по учебникам и не из  умствований.  Он  просто  выродок,  по
вашей морали. Но сильный выродок, и потому он  выше  всех.  Нормальные
правят на уровне своей семьи, маленькой группки. Но  чем  выше  -  тем
больше вырождения. Властитель - всегда выродок. Он делает то,  что  не
осмелится сделать невыродок. И потому он всегда сильнее. Для него  нет
запретов, нет норм, нет заповедей,  нет  морали.  Он  выше  всей  этой
мишуры. И потому он чист и высок. А вся эта гнусь, копошащаяся у  него
под ногами, создающая себе нормы и заповеди и все  время  преступающая
их, кающаяся, не понимающая законов Мироздания, пожирающая друг друга,
мелка, отвратительна и никому не нужна. Не налоге жалеть!
    - Ты подлец! - закричал Иван. - И ты сам  сдохнешь,  когда  придут
негуманоиды! Сдохнешь!!!
    - Вот вы ничего  и  не  поняли,  -  сокрушенно  проворчал  старик,
отрывая глаза от хрустального пола. - А я так старался.
    - Люди - не стадо бабуинов! И не слизни!
    - Люди значительно хуже и бабуинов и слизней. Сравнивая их с этими
тварями, я облагораживаю их  и  возвышай).  Люди  -  это  худшее,  что
породила Вселенная. Это раковая опухоль Космоса - человечество,  будто
раковые клетки, разрастается, разбухает, все уничтожает  вокруг  себя,
убивает. Придут врачи и немного полечат нашу Вселенную!
    Давно  пора.  Им  со  стороны  виднее.  Для   них   тридцать-сорок
миллиардов амеб не проблема. Ну  что  такое  -  вырезать  спасительным
скальпелем несколько десятков миллиардов раковых клеток?!
    - Когда я был в Системе, - немного успокаиваясь, произнес Иван,  -
никто не говорил об излечении нашей больной Вселенной. Они  собирались
прийти  и  очистить  место  для  себя.  Что  ты  все  врешь,   гнусный
старикашка!
    Иван лежал лицом  вверх,  весь  опутанный  шлангами  и  проводами.
Плаха-распятие уже начинала слегка нагреваться. Головоногий суетился у
приборов. Он не разговаривал с Иваном. Да и о  чем  можно  говорить  с
куклой! В Системе головоногий был совсем другим. Иван не видел, как  в
хрустальном  полу  двумя   кровавыми   огоньками   высверкнули   глаза
гиргейской клыкастой рыбины. Но он ощутил ее присутствие. Наблюдатели!
Чтоб их дьявол побрал! Наблюдатели из иного мира, из  иной  Вселенной!
Довзрывники или Бог их знает кто! Почему они повсюду?  Почему  они  не
вмешиваются? Или они тоже считают, что "людишки"  не  достойны  жизни,
что надо очищать от них Мироздание?!
    Нет, у бесстрастных наблюдателей не бывает таких глаз.
    Плаха наминала медленно вращаться вокруг своей  вертикальной  оси.
Движение было еле заметным. Но для Иваиа оно стало знаком - это начало
конца. Он попробовал еще раз вырваться. Мышцы свело  от  титанического
напряжения, захрустели кости, из-под  ногтей  потекла  кровь,  лопнула
кожа на плече и на запястье, он чуть не свернул себе шею, но  не  смог
ослабить пут.
    - Все форточки закрыты, комаришка, - еле слышно произнес старик. -
Тебе не улететь как в прошлый раз.
    Ивана словно током прожгло.
    - Кто ты?! - зжрал он.
    Старик сидел, тихо-тихо смеялся. Глаза его были закрыты.
    - Ты Верховник! - кричал Иван. - Я узнал  тебя!  Таких  совпадений
быть не может!  Ты  уже  здесь?!  -  Ивану  казалось,  что  разум  его
помутился, что он снова  в  Системе,  что  Верховник,  этот  огромный,
исполинский старец, выкованный из железа и  рассыпающийся  как  глина,
поднимется сейчас со  своего  блистательного  и  непостижимого  трона,
возьмет в лапы здоровенный двуручный  меч...  И  он  полетит,  полетит
сквозь уровни, ярусы, времена и  пространства,  а  и  след  ему  будет
грохотать старческий надменный смех, Опоздал! Он так ничего и не успел
сделать. Они пришли!!!
    - Вы ошибаетесь, молодой человек, - вяло ответил старик,  -  я  не
верховник. И тот, кого вы так называете, тоже никакой не верховник. Но
он был здесь, он был во мне своей частицей. Вы же знаете от него,  что
он может одновременно  присутствовать  в  разных  местах,  разделенных
миллионами парсеков. Это просто один из  них.  Не  надо  быть  слишком
умным, чтобы понять - насколько они совершеннее людишек. Они по  праву
придут сюда и по праву займут место, которое занимали недостойные.
    - Ложь! - не сдавался Иван. - У них нет хода в нашу Вселенную!  Он
не мог быть здесь!
    - Вот и заблуждаетесь. Ход давно есть. Они просто не спешат. А ему
помогали наши общие друзья. Какой же вы недогадливый, а  еще  говорят,
что перед смертью у людишек проясняются мозги. Врут всё!
    Перед Иваном словно из воздуха выявилась клыкастая гадина. Обожгла
взглядом. И пропала. Так вот кто их "общие друзья"! Наблюдатели?  Нет!
Иван понял, что близок к разгадке. Но времени у него оставалось совсем
немного.
    Распятие вращалось все быстрее. Он чувствовал как нарастает  новый
слой кожи, как твердеют ногти, превращаясь в большие и  острые  когти.
Это пока внешние изменения.
    "Скоро пойдут внутренние. Значит, они уже сняли с него всю  нужную
им информацию. Значит, они решили не отключать его сознания  на  время
перехода-трансформации.
    Они решили немного помучить его перед небытием. Пусть!
    Иван не страшился мук. Ему надо было понять все до  конца.  Теперь
он держал в руках ниточку - надо потянуть, и клубок распутается. Какая
трагедия! Выборная, земная власть, и  те,  что  стоят  за  ее  спиной,
предали землян, предали Землю. Они все знали! Заранее! И вместо  того,
чтобы организовать отпор Вторжению, мобилизовать все  силы  Федерации,
России, дружественных миров Вселенной, Сообщества, в конце концов, они
прикинули на своих весах, кто сильнее - и встали на сторону  сильного.
На сторону негуманоидов, готовящих уничтожение цивилизации! Они купили
себе жизнь и власть над жалкими остатками землян, если вообще  таковые
останутся! Они продали всех с потрохами, продали заранее,  до  первого
выстрела,  до  того,  как  подошва  первого  иновселенского  оккупанта
коснется темных территорий. Это было страшно! Иван до  боли  стискивал
зубы: старикашка прав, он на самом деле витал в облаках, он  идеалист,
до безумия наивный человек. А ведь  он  первое  время  обивал  пороги,
бегал, стучался в кабинеты - он  думал  его  сразу  поймут,  ударят  в
колокола, сделают  хоть  что-то.  Но  его  гасили  повсюду,  тормозили
повсеместно.
    Это было не просто так. Значит, кто-то дал установку заранее?! Да!
Но тогда выходит, что они все знали еще раньше,  чем  он  вернулся  из
Системы? Не может быть! Проклятые бабуины! Выродки!!  Сволочь!!!  Если
бы он догадался, кто правит миром, он делал бы все иначе, он  разбудил
бы человечество от дремотной спячки... Поздно! Кабы знать, где упасть!
В оставшиеся минуты бытия, жуткого и мучительного, можно лишь стонать,
выть, плакать, распинать себя на своей  плахе.  Все  силы  Зла  против
людей! Все сила Зла против него!
    - Будьте вы прокляты во веки веков! - вырвался хрип из его горла.
    - Будем, будем, - с нескрываемым злорадством  проблеял  старик.  -
Прощайте, молодой, человек! Спокойной вам смерти!
    Краем глаза Иван увидал, как ушло вниз, в хрустальный  пол  кресло
вместе со стариком. Точно также уходили кресла и в прошлый раз  -  они
провалились в черноту и прозрачность гидропола будто по мановению ока.
Старик ушел, ему надоело это представление. Наплевать! Все  мельтешило
перед Иваном. Он уже почти не отличал яви от наваждений. Он был в зале
и одновременно  во  вселенской  черной  пропасти.  Мерцающие  холодные
звезды кружились адским водоворотом. И выплывали  призраки,  тени.  Он
ничуть не удивился, когда из тьмы, будто выхваченный лучом прожектора,
высветился  старенький  звездолет,  кораблик  прошлых  веков...  такой
знакомый, родной. И снова две фигуры, мужская  и  женская,  висели  на
железных поручнях смотровой площадки, снова на круглых  шлемах  играли
отблески пламени. Он не видел убийц отца и матери, будто их и не  было
вовсе. Он видел лишь их, обреченных,  умирающих  по  злой  воле  чужих
существ. Сколько раз он  пытался  заглянуть  под  забрала  шлемов,  за
прозрачные щитки. И никогда ему не удавалось сделать этого.  Он  сотни
раз уже почти видел их черты, вглядывался  в  родные  лица...  но  уни
ускользали. Вот и теперь, он  не  видел  их.  Лишь  кровавые  отблески
пламени. Лишь мука и невозможность помочь!
    Это было самым страшным. Скоро он придет к ним, в царство мертвых,
в царство теней, и они больше не будут его мучить, не  будут  являться
ему ни днем, ни ночью, ни в тйжкие предрассветные часы. "Я верю  -  он
выживет!" Женский, высокий голос иглой  вонзился  в  мозг,  пробуравил
его,  пробудил.  Это  кричала  она  -  его  умершая,  зверски   убитая
негуманоидами мать. Он слышал ее. И не было  слов  о  проклятьи.  БЫЛИ
совсем другие слова. Но ее слова: "Я верю - он выживет! Я  верю  -  он
выживет!! Я верю!!!"
    Водоворот превратился в бешеный смерч. Мерцающие звезды вспыхнули,
вытесняя тьму и мрак. Иван поднимался из бездны, из черной  вселенской
пропасти. Он будто  выплывал  наверх  из  свинцового,  мутного  океана
проклятой планеты Гиргеи. Он пробуждался, возвращался в  страшный  зал
со старинными фресками.
    Когда он очнулся, первым, что он  увидел,  было  знакомое  круглое
лицо с широко раскрытыми глазами и перебитым носом.  Ивану  вспомнился
смертный сип, вырвавшийся  и"  сдавленного  его  руками  горла,  хруст
позвонков... как  давно  это  было,  целая  вечность  прошла.  Значит,
круглолицый выжил? Вот это встреча!


                                * * *


    Беглый   каторжник   Иннокентий   Булыгин,   опутанный    мерзкими
студенистыми нитями, висел над землей в полуосвещенной  пещере,  уныло
глядел на беснующихся оборотней  и  нервно  напевал  про  себя  старую
аранайскую песенку:
    "Сегодня в ночь, сегодня в ночь уйдем мы в  мир  иной.  Но  мы  не
прочь, совсем  не  прочь  вас  прихватить  с  собой..."  Песенка  была
навязчива и мрачна, полетать настроению ветерана.
    Оборотней было много. И все они были  какие-то  разные.  Кеше  это
казалось очень подозрительным. Люди похожи  на  людей.  Аранайцы,  или
араны, на аранайцев. Умаги на  умагов.  А  на  кого  похожи  оборотни?
Каждый сам на себя? Кеша  чуял  здесь  какой-то  подвох.  Если  бы  не
абсолютно естественный вид всех этих тварей, он принял бы их  безумный
хоровод за беснования ряженых, за идиотический  мрачный  маскарад,  на
котором нелепыми костюмами и  масками  -  сама  плоть.  Оборотни  были
страшны своей схожестью с человеком и страшны отличием от него.  Сорок
наиболее уродливых гадин, сплетя верхние конечности  и  закинув  назад
омерзительнейшие головы  с  тупыми  рыбьими  глазами,  плясали  жуткую
дикарскую пляску вокруг жертвы, завывали, хрипели, цокали,  роняли  на
грунт студенистую слюну, вскидывали нижние лапы. Они напоминали  банду
безумцев и слепцов, одуревших от наркотического пойла и наркотического
ритма. Не каждый смог  бы  долго,  безотрывно  смотреть  на  кошмарное
действо,  на  полупрозрачных  и  вместе  с  тем  покрытых   панцирными
чешуйками обитателей глубоководий Гиргеи. Еще сотни две или три тварей
сидели под сводами пещеры, их рыбьи глаза будто  не  замечали  жертвы,
висящей на грубом каменном крюке между верхом и  низом,  междуполом  и
потолком, этого первобытного жилища.
    Кеша слышал о  странностях  оборотней,  об  их  непредсказуемости,
нелогичности  их   поведения,   о   тупом   безразличии   и   внезапно
пробуждающейся лютой злобности,  он  слышал  и  о  том,  что  оборотни
прекрасно себя чувствуют в воде,  под  многотонным  прессом  свинцовой
жижи Гиргеи и на поверхности, где любую глубоководную тварь  разорвало
бы вдрызг собственным внутренним давлением. Кеше было плевать  на  эти
особенности. Живучие, суки! - вот  и  весь  разговор.  Кеша  не  любил
дискуссий, он принимал все таким, каким оно было. Он готов был принять
и этих гадин, и пещеру, и свое висение в липкой паутине нитей, и  даже
свою смерть -  только  бы  поскорей,  хватит  уже  изгиляться!  хорош!
устроили тут, понимаешь, танцы народов мира! Он видывал и не такое, не
удивишь и не испугаешь!
    Лишь один раз он невольно вздрогнул, когда беснующие на миг, после
особо  гулкого  удара   своего   семиугольного   гонга   вдруг   разом
остановились,  замерли,  присели,  взвыли...   и   глаза   у   каждого
прояснились, будто какие-то прозрачные пленки спали с них. Его обожгло
пронизывающими и совсем не безумными взглядами. Но тут  же  все  стало
по-прежнему,  ритуальная  пляска  продолжилась,  гулко  заухал   гонг,
глазища снова стали по-рыбьему бессмысленны  и  тупы.  У  Кеши  болели
руки, ныла спина. Он с затаенной надеждой думал о живоходе, об  Иване,
который должен вот-вот  прийти  на  выручку,  о  карлике  Цае  и  Гуге
Хлодрике. Он верил в сказки, но он  временами  грезил,  отключаясь  от
кошмарного бытия.
    Грезы ушли вместе  с  затихшим  гонгом.  Тишина  протрезвила  его.
Помощи и чуда не будет. Он на адской глубине, в чреве  распроклятой  и
подлой  планеты  Гиргея,  безоружный,  спутанный  нитями,  в  лапах  у
псевдоразумных дикарей. Он проиграл свой последний земной бой!
    - Ну чего, суки, притихли? - просипел он себе под нос.
    И оглядел замерших, присевших на корточки оборотней.
    Он смотрел на них.
    А они глядели в землю, в корявый грунт пещеры.  Они  явно  чего-то
ждали. И дождались.  Из  мрака,  в  котором  всё  терялось  и  глохло,
послышались вдруг мерное сопение шаги, завывания - и выплыли  корявые,
убогие и громоздкие белые носилки, выточенные то ли из камня, толи  из
окаменевшего дерева. Несли их двенадцать оборотней самого устрашающего
вида, несли очень осторожно, с почтением - даже  коленки  у  оборотней
были полусогнуты, головы полуопущены.
    - Мать ты моя! - не вытерпел Кеша. - Эта еще откуда?!
    Посреди носилок  в  ворохе  белых  подушек  сидела  большая,  даже
огромная женщина. Вполне земная. Если бы Кеша мог, он протер бы глаза.
Но руки были опутаны нитями,  и  он  просто  проморгался,  зажмурился,
снова вгляделся.
    Носилки опустили метрах в семи от него, опустили  прямо  на  спины
двух или трех десятков коленопреклоненных оборотней - и оттого  голова
этой "земной женщины"  теперь  маячила  на  уровне  Кешиного  лица.  В
тусклом мерцании светящихся полипов-рыбоглотов, распятых на  стенах  и
сводах пещеры, в угарном дрожании четырех вонючих,  смердящих  факелов
он, наконец, рассмотрел  женщину  внимательнее.  Жрица  или  владычица
оборотней  выглядела  странно,  теперь   она   не   казалась   земною:
полупрозрачное, чешуйчато-волосатое тело  восьмилапого,  хвостатого  и
плавникастого оборотня увенчивала седая голова старухи-ведьмы. Большой
горбатый  нос,  глубоко  посаженные,  острые  как  нож  серые   глаза,
взметнувшиеся  седыми  кустиками  брови,  острый,  выдающийся   вперед
подбородок, почти полное отсутствие губ - на их месте лишь  окруженная
сбегающимися   морщинами   щель.   И   невероятно   густые,   длинные,
прикрывающие верхнюю часть тела волосы  -  грива  седых,  ослепительно
белых волос с пепельными подпалинами и синевой на  концах.  Кеша  даже
вспотел. Ему не хватало для полного счастья этой страшной ведьмищи!
    - Он  слишком  высоко  висит!  -  неожиданно  отчетливо  и  звонко
произнесла ведьма, мешая  староанглийский  с  межгалактическим.  -  Вы
хотите, чтобы я сломала себе шею? Мерзавцы!
    Мига не прошло, как к Кеше подскочили с двух сторон сразу  шестеро
оборотней, повозились немного, один по  нитям  быстро  вскарабкался  к
крюку... и Кешу опустило. Теперь он мог  бы  при  старании,  коснуться
ногой грунта, надо было только чуть вытянуться. От такого положения  у
него сразу заболело все тело - нет, неуежели висеть, то лучше  повыше,
а тут одна иллюзия, что стоишь, это не висение, а пытка!
    - Так хорошо! - заключила ведьма-владычица.
    И уставилась на пленника сверху вниз, внимательно разглядывая его.
Кеша столь  же  внимательно  разглядывал  это  чудище  со  старушечьей
головой, его трудно  было  смутить.  Смотрины  могли  бы  продолжаться
долго. Но случай решил иначе. Носилки качнулись, чуть не  опрокинулись
- не выдержал кто-то из оборотней, придавленных  своей  владычицей.  И
тут же в виновного, а может быть, и в  невинного,  но  подвернувшегося
под руку вонзился тяжелый трезубец с черным шлейфом по  алому  древку.
Рука у ведьмы была тяжелая.
    - Зачем же так?! - удивленно выдохнул Кеша.
    Но он волновался напрасно, наказанный оборотень не издал ни  звука
- то ли ему не было больно, то ли он был очень терпеливым.
    Ведьма открыла рот и обратилась к висящему:
    - Ты не бойся. Тебя пока не тронут.
    - И на том спасибо, - ответил Кеша.
    - Не надо нас благодарить, - ведьма нахмурила брови, она,  похоже,
не понимала юмора. - Ты в полной моей власти. Проникнись этим  и  веди
себя пристойно. Ты можешь выжить.
    Кеша покорно склонил голову. Он все понял, он очень хотел выжить и
был  готов  на  все.  Оборотни  завороженными  полубезумными   глазами
смотрели на свою владычицу. Но стоило им только  моргнуть,  и  они  бы
разорвали чужака в клочья. Кеша все понимал.
    - Что люди говорят о нас? - неожиданно спросила ведьма.
    Кеша растерялся.
    - Да так, - пробубнил он, - ничего особенного. Недавно пришел один
от вас, больной, его наказали. А про вас ничего такого.
    - Больной? - повторила ведьма в раздумий. -  Вот  всегда  так.  Из
трех  дюжин  только  от  одного  польза.  Бывает  и  реже.   Вы   тоже
вырождаетесь.
    - Да чего там про нас  говорить,  -  согласился  Кеша,  -  народец
хреновый пошел, мелкий, глупый и  слабый.  Много  всяких  гадов  стало
рождаться, я б таких в колыбели душил. Вырождаемся!
    Ведьма  заулыбалась,  встряхнула  седыми  патлами,  оглядела  свое
притихшее племя. Ей явно понравился ответ.
    - Еще двадцать лет, пусть сорок - и вообще одни дебилы  останутся,
глядеть тошно! - усердствовал Кеша. - Это еще сюда лучших присылают, а
на матушке Земле одни  выродки  остались,  и  не  разберешь  -  то  ли
человек, то ли сволочь какая-то!
    - На  Земле  давно   не   было   войн,   -   вставила   ведьма   с
многозначительным видом.
    - Точно! А то совсем бы повырождались, ублюдки! - поддакнул Кеша.
    Ведьма замотала головой.
    - Если бы войны, - сказала  она  назидательно,  -  были  бы  очаги
облучения, были бы мутации. Мутация - она движет всем  живым,  она  не
дает гнить и вырождаться  она  создает  новые,  более  приспособленные
типы. Миллионы слабых издыхают, а сильные, единицы,  десятки  остаются
жить и становятся еще более сильными. - Ведьма злорадно  ухмыльнулась,
снова затрясла седыми власами, уставилась пронзительйо на  ветерана  и
каторжника. - Скоро у вас останутся одни сильные!
    Кеша дернулся в нитях. Но все же попросил уточнить:
    - Почему это?
    - Будет большая, очень большая война!
    Бред! Они все с ума посходили, и Гуг, и Иван тоже несли  околесицу
о какой-то предстоящей войне, о вторжении. Ну ладно,  тех  еще  понять
можно, ну а эта гадина, которая торчит в своей дырявой  планетенке,  в
самом ее гиблом нутре, она откуда знать может?!
    - Война это плохо, - философически заметил Кеша. - Я много воевал.
Но не стал сильнее. И богаче не стал. Кто по штабам сидел, те  здорово
обогатились, это да. А нам хрен под нос!
    - Это будет другая война. Никто не станет богаче. Из ваших. Но  ты
не бойся. Если ты окажешься тем, кто нам нужен, мы оставим тебя здесь.
Волны войны не докатятся до наших подземелий!
    Кеша поморщился.
    - Это как сказать. За ридориум могут спалить всю Гиргею!
    - Тем, кто придет к вам, не нужен ридориум. У них другие ценности,
- объяснила седая ведьма. И неожиданно добавила: - Ты должен  называть
меня королевой, понял?! Меня  зовут  королева  Фриада,  властительница
троггов!
    - Властительница вот этих оборотней?
    - Да! И этих и других. Если  ты  подойдешь  нам,  я  разрешу  тебе
называть меня моя королева! Это большая честь!
    - Я тронут, королева, - поспешно заверил ведьму Кеша. Он знал одну
простую вещь, женщины любых рас любят галантность и деликатность, и  в
его положении лучше не забывать об этом. Но все же не удержался: - А в
чем заключается моё предназначение? Чем это  я  могу  подойти  или  не
подойти... королева?!
    Старуха-ведьма наморщилась, отвернулась.
    - Об этом мы поговорим позже. Ты еще не знаешь,  кто  мы  такие  и
зачем мы здесь. Не спеши. В наших подземельях время течет медленно. Мы
были здесь, когда еще не было вас. И  не  было  тех,  кто  продырявил,
испоганил нашу прекрасную планету.
    - Так вам что ж это, сто миллиардов лет? - спросил Кеша. И тут  же
добавил: - Моя королева!
    Ведьма снова пронзила его взглядом.
    - Ты опять спешишь, ведь я тебе еще  не  даровала  права  называть
меня  моя  королева.  Может  быть,  тебе  придется  вернуться  в  ваши
обиталища.
    - Нет! Не надо! - замотал головой беглый каторжник. -  Я  не  хочу
возвращаться, там одно вырождение и одни выродки!
    Ведьма наморщилась.
    - Люди не любят троггов, боятся их.  Но  ты  странный  человек.  Я
понимаю тебя. Я все могу понять, ведь во мне есть и людская кровь.  Но
они, -  Фриада  обвела  своим  трехзубым  жезлом  послушную  притихшую
паству, - они никогда не поймут тебя. Хотя во многих из них тоже  есть
человеческая кровь. Погляди, ну разве скажешь, что это не  одна  раса,
что это гибриды?!
    - Никогда! - истово заверил Кеша. Хотя он видел с  самого  начала:
это. такой пестрый  и  разношерстный  сброд,  что  другого  такого  не
отыщешь во всей Вселенной. Вон сидит оборотень с клювом как у пеликана
и свинячьими тусклыми глазками. А рядом огромная безгубая жаба с двумя
запавшими дырами надо ртом. А в полуметре от жабы высохший  прозрачный
скелет с длиннющими плавниками...
    И все же в них много общего. Кеша только  позже  понял  -  фактура
одна, они состряпаны из одного теста, из рыбьей студенистой  жижи,  из
медузьей плоти - ее не скроешь ни под какими панцирями и чешуйками,  а
склеены рыбьим клеем. Трогги! Он впервые слышал это слово.
    Королева Фриада смотрела на него снисходительно, как на малое дитя
или на комнатную собачонку. Слава Богу, не  били  и  не  пытали.  Кеша
бывал в плену и знал, как это делается.
    - Ни одна из рас, даже самых древних  и  самых  могущественных  не
может выжить сама в себе. Она изживает себя.
    Есть какой-то высший закон, который не дает выжить замкнувшемуся в
себе. Ты меня слышишь, землянин? Трогги были первыми на Гиргее. До них
здесь не жил никто. Они родились сразу - без эволюции, без среды,  без
естественного отбора, родились из спор, посеянных кем-то неведомым. Ты
представляешь себе разумных существ, явившихся в пустой мир с  пустыми
руками?! Это было жестокое испытание. Но трогги выжили. Лишь в  двести
шестьдесят третьем поколении они узнали о  дарованной  им  способности
менять форму свою. И это было не случайно! Ибо еще через поколение  на
Гиргею  пришли  земоготы.  Это  была  наша  великая  трагедия!   Сотни
миллионов  поверхностных  троггов,  обитавших   в   пещерах   огромных
гиргейских гор, были убиты. Их вытравили ядовитыми газами. Ни один  из
них не ушел от чудовищной кары.
    - Кто эти земоготы? - спросил Кеша.  Он  слышал,  что  задолго  до
землян кто-то командовал на Гиргее и  даже  добывал  рядориум,  но  не
очень-то доверял всяким байкам.
    - Сейчас увидишь!
    Королева Фриада подняла свой жезл, направила его на одну  из  стен
пещеры. Из жезла выбился тоненький оранжевый лучик. И  стена  исчезла.
Сразу стало светлее, даже глаза у Кеши заболели -  он  впервые  увидал
такую огромную и идеально гладкую стену из хрустального льда. Все  это
было несовместимо с дикарскими плясками и вонючими  факелами,  грубыми
первобытными носилками и напыщенной ведьмой-королевой.  Но  это  было.
Стена просветлялась на глазах, будто включался на прозрачность слой за
слоем, как в капсуле последнего  поколения.  И  когда  она  вся  стала
прозрачной, Кеша невольно вскрикнул. Прямо перед ним, нависая огромной
тушей, застыл в хрустальной пустоте  шестиметровый  скорпион  с  тремя
хвостами-гарпунами, двенадцатью шестисуставчатыми лапами... и огромной
круглой головой с черными выпуклыми  глазищами.  Он  медленно  ворочал
этими антрацитовыми полушариями, будто  выискивал  жертву.  От  такого
взгляда  мороз  пробирал  по  коже.  Был  скорпион  покрыт  гребнистым
хитиновым панцырем бледно-зеленого цвета.  Мягкое  на  вид  желтоватое
брюхо ритмично сокращалось - скорпион  дышал.  Пошевеливались  длинные
мохнатые, бревнообразные и  вместе  с  тем  расходящиеся  веером  усы.
Земогот! Глядя на эту хищную и отвратительнейшую  тварь,  Кеша  думал,
что ведьма не врет, такие могли уничтожить и миллионы  троггов  и  еще
побольше. Он не боялся за себя, знал -  хрустальный  лед  это  силовые
поля, земогот скручен ими надежней, чем он этими хлипкими студенистыми
водорослями, не вырвется. А может, это  вообще  подвижное  чучело  или
голограмма, снятая с гадины давным-давно.
    - Они пришли на Гиргею два с половиной  миллиарда  лет  назад.  Их
никто  не  знал.  Первые  трогги  отчаянно  бились  с  ними,  пытались
противостоять захватчикам. А те истребляли их походя, не  считая  даже
за серьезного противника, вообще ни за что не считая. Земоготы не  ели
троггов, не перерабатывали их - сами трогги им не были нужны. Им  была
нужна наша Гиргея! Ее недра! Не только ридориум. Тут было много  того,
чего не было на других планетах Вселенной. Они вывозили все  подряд  -
каждый день в космос уходили десятки и сотни грузовых звездолетов.  За
два тысячелетия они полностью уничтожили огромные гиргейские  горы,  а
ведь ими была покрыта вся планета, скалы  вздымались  на  сотни  ваших
земных миль над  двумя  океанами  Гиргеи.  Они  зарывались  в  породу,
ввинчивались в нашу планету на своих землеройных  гигантах.  Это  было
страшно? Смотри!
    Чудовищный скорпион исчез, словно его и не было. И открылось  Кеше
иное: исполинская винтообразная  машина,  сотрясающаяся  от  гула,  от
собственной титанической мощи, прожигает слои  базальта  и  гиргенита,
только трещины разбегаются по сторонам.  А  за  машиной  -  клокочущая
струя черной, свинцовой жижи. И сверкающие  брикеты  -  ридориум.  Это
было фантастическое зрелище! Кеша сам  добывал  своим  гидрокайлом  на
подводных рудниках Гиргеи ридориум. Но это были крупицы, жалкие крохи.
У землян никогда не было такой феноменальной технологии.
    Дьявольские  машины,  они  разлагали  породу   на   черт-те   что,
превращали ее в жижу, но выдавали наверх брикеты, целые брикеты самого
драгоценного вещества во Вселенной!
    Имея такую машину, можно иметь все! Это  непостижимо!  Один  день,
один час работы на ней  -  и  обеспеченная  жизнь  и  самому,  и  всем
потомкам до  скончания  света!  Что  там  обеспеченная,  -  роскошная,
блистательная жизнь!
    - Ну хватит! -  проворчала  патлатая  ведьма.  -  Машина  исчезла.
Хрустальный  лед  перестал  искриться,  полупогас.  -  Это  не  каждый
выдержит. Гляжу, и у тебя слюнки побежали. Они брали чужое. Не завидуй
им!  Смотри  на  нас,  внимательно  смотри.  Неужели  ты   ничего   не
замечаешь?!
    Кеша вгляделся в оборотней. Что он  должен  был  заметить?  Они  и
сами-то  чутьпопригляднее  скорпионов-земоготов.  Есть  даже  сходство
какое-то: лапы с крючьями когтей, хвосты почти такие же, но хлипкие...
хе-хе, хлипкие в сравнении с хвостами скорпионов, а для человека такой
"хлипкий" хвостик - неминуемая смерть. Нет, Кеша ни черта не понимал.
    Старуха смеялась, она  была  довольна.  Видно,  не  так  часто  ей
представлялась  возможность   открывать   кому-то   глаза,   учить   и
вразумлять. А она, судя по всему, любила это ремесло.
    - Смотри,  несчастный,  -  провозгласила  она,  -  что  ты  видишь
теперь?!
    Лед прояснился, заискрился - теперь в нем висел трехметровый почти
прозрачный червь с рыбьими плавниками и безобидной округлой мордочкой.
Просвечивающийся хребет был тонок и нежен.
    - Я не видел таких, что я могу сказать, - признался Кеша.
    - Это трогг. Да-да, это обычный -  нетрансформированный  трогг  до
нашествия земоготов. Мы были  такими.  Но  мы  стали  другими.  Двести
шестьдесят три поколения - это почти миллиард лет!  Уже  тогда  трогги
вырождались. Это вырождение могло бы длиться  еще  миллиарды  лет,  до
полного исчезновения нашей расы. Но судьба послала нам земоготов.  Они
убивали нас. А мы через них выживали и становились  сильнее,  живучее,
приспособленней. Мы похищали земоготов и использовали их по-своему. Мы
вливали  их  свежую  воинственную  и  здоровую  кровь  в  кровь  нашей
дряхлеющей расы. Это было непросто. Совсем  разная  генетика,  ни  при
каких обстоятельствах  не  могло  бы  произойти  смешения  в  природе,
естественным  образом.   Но   мы   разобрали   генетический   код   их
наследственности.  Полторы  тысячи  лет  шел  поиск.  И  мы  стали  их
использовать в своих целях. На стороне земоготов была сила, абсолютное
превосходство   во    всем.    Они    нас    боялись    меньше,    чем
водорослей-трупоедов.  Но  мы  их  достали.  Это  была  кропотливейшая
работа. Вначале похищения не удавались, у них были отлаженные  системы
охраны и  слежения.  Но  мы  приспосабливались  к  этим  системам,  мы
проникали через них  и  принимали  их  формы,  вид  их  детенышей.  Мы
уносили, увозили, уволакивали их. И появлялись новые трогги. Это  было
чудовищно! Первых гибридов боялись даже старейшины, они  внушали  ужас
троггам. Но генетики знали, что делали - в телах скорпионов жили  души
троггов. И вот позже... Нет, лучше погляди-ка!
    Кеша уставился в прозрачность хрустального льда. Картина появилась
сразу. Это была бойня,  жестокая  и  безжалостная  бойня.  В  огромных
шарообразных  помещениях  одни  жуткие  скорпионы  уничтожали  других,
беспощадно, зверски, используя непонятное  дисковидное  оружие  и  без
него  своими  кошмарными  лапами.  Смотреть  на  это  побоище  было  и
интересно, и тошно.
    - Ну хватит! Ты уже все понял! - процедила старуха. - Мы не только
обновляли кровь своей расы. Но мы выращивали и земоготов  с  сознанием
троггов. Выращивали и по одному, по два запускали в их  обиталища.  Ни
одна система сложения не могла отличить подлинного земогота от нашего.
Они пропускали наших. И тогда начиналось. Вершилось возмездие. К  тому
времени уже вся Гиргея была изъедена ходами земоготов. Они  превратили
нашу планету в огромный плод, источенный червями. Они стали невероятно
сильны и могущественны. И не было им равных во  Вселенной.  Это  недра
планеты Гиргея дали им силу и власть! И они  раскусили  нас.  Но  было
поздно. К тому  времени  мы  научились,  -  королева  Фриада  злорадно
улыбнулась, впервые обнажая огромные, явно нечеловеческие зубы,  -  мы
научились создавать не только зародышей земоготов с душами троггов, но
и споры. Ты понимаешь, что это означало для захватчиков?!
    Кеша туго соображал, он не  успевал  переваривать  информацию,  уж
слишком все это  отличалось  от  того,  что  ему  довелось  слышать  о
псевдоразумных гиргейских оборотнях. И потому он честно признался:
    - Не-е, не понимаю!
    - Тогда слушай! Мы сеяли эти споры везде, где могли быть земоготы.
Споры проникали в их корабли - и уходили к их мирам. Споры попадали  в
их обиталище, в их станции, в контейнеры с  грузом.  Это  было  начало
Большого Конца для  земоготов.  Рано  или  поздно  из  спор  рождались
сильные, воинственные,  бесстрашные  земоготы-убийцы.  Они  истребляли
настоящих земоготов повсюду, не было  им  границ.  Священная,  великая
месть троггов добралась до каждого из  виноватых  и  невиновных.  Раса
земоготов перестала существовать. Их нет нигде!  Мы  истребили  их  во
всей Вселенной.
    - Но ведь те, что вылупливались из спор... - начал было Кеша.
    - Они или погибали вдали от  родины  или  возвращались.  Последних
было совсем мало.  Вне  Гиргеи  они  не  давали  потомства.  Это  были
смертники. Но они шли на смерть за святое для нас дело. Мы их породили
в образе врагов своих, чтобы отомстить врагам своим. В этом была  наша
сила и наше право! А заодно мы обновили кровь расы. Свежей  струи  нам
хватило еще на миллиард с лишним лет. И все  же  замкнутые  в  пещерах
изживали себя... Мы были на  грани  вырождения,  когда  явились  вы  -
земляне. Мы не могли ненавидеть вас так, как ненавидели земоготов.  Но
вы пришли на нашу планету, понимаешь! Вы пришли вовремя. На  этот  раз
мы продвигаемся быстрее, значительно  быстрее  -  нам  не  понадобятся
тысячелетия, чтобы влить в себя вашу кровь и обновить  себя.  Посмотри
на меня!
    Кеша еще раз внимательно вгляделся в королеву. Он начинал  кое-что
понимать. В это было трудно  поверить,  но...  голова  у  ведьмы  была
человечьей.
    - Да-да, я гибрид трогга с человеком. Я прожила троггом  восемьсот
шестдесят три года по-вашему. И я одной из первых  позволила  принести
себя в жертву нашим генетикам. Последующие были более удачными. Но  ты
не увидишь их здесь.
    Кеша растерялся. Ему  стало  не  по  себе.  Он  уже  понимал,  что
уготовано землянам на Гиргее... да и не только на Гиргее. Но он не мог
поверить в это.
    - А где я их увижу? - тупо спросил он. - Где, королева?!
    Фриада снова рассмеялась. Она была довольна.  Все  ее  изможденное
лицо выражало злорадство и торжество.
    - Ты их не увидишь. -  Мы  не  выпустим  тебя.  Ты  мне  нравишься
землянин. И ты  дашь  семя  для  новых  гибридов.  А  увидят  их  твои
сородичи, увидят в свой последний миг. Многих они видят уже сейчас, но
они не могут отличить их от самих себя, ибо отличить землян  с  душами
троггов невозможно. Ты понимаешь меня?!
    Кеша  понимал  королеву  гиргейских  оборотней.  Он  понимал,  что
землянам грозит участь земоготов  -  полное  уничтожение.  Сначала  на
Гиргее, потом на Земле и по всей Федерации.  Это  было  немыслимо.  Но
теперь Иннокентий Булыгин верил старой ведьме.
    - Да ты не переживай, не расстраивайся, - успокоила его Фриада,  -
ты ведь сам говорил, что земляне  вырождаются.  Сам  говорил,  что  на
Земле одни выродки остались, и не разобрать - то  ли  человек,  то  ли
сволочь какая-то. Верно? У меня хорошая память. Мы вам поможем в  этом
процессе.  А  вы  поможете  нам...  поможете  выжить,  освежить   нашу
старческую кровь. Не морщься, не делай свое лицо таким печальным.  Это
закон Мироздания - слабый уходит, сильный остается. Не мы  одни  живем
по этому закону. Те,  кто  придет  к  вам  для  большой  войны,  хотят
большего. Нам хватит вашей крови. Им нужны и ваши земли!
    - Про тех я не знаю. А вот вы... - Кеша задохнулся от гнева.  -  Я
не согласен помогать вам. Лучше убейте!
    - Тут распоряжаюсь я - королева троггов Фриада,  понял,  землянин!
Не ты первый, не ты последний! Исчезнет земная цивилизация.  А  трогги
будут!  Исчезнут  негуманоиды  иной  Вселенной,  которые  идут,  чтобы
поработить вас и изничтожить. А трогги будут! Исчезнут те, что  придут
вслед за ними...
    - А довзрывники-наблюдатели?! - жестко спросил  Кеша  и  не  менее
злорадно оскалил зубы.
    Королева осеклась. На ее лицо набежала тень.
    - Им нет дела до нас. Они сами по себе!
    - Значит, они есть?! - настаивал Кеша. - Есть, моя королева?!
    - Есть! - спокойно ответила ведьма. - Никто не знает,  почему  они
выбрали Гиргею, Но они никому не мешают. Они только  смотрят.  Они  не
помешают и нам! - Последние слова она произнесла громко, с вызовом.


                                * * *


    - Ты видишь эту хреновину?! Видишь,  отвечай  мне!  -  Дил  Бронкс
тыкал в нос Гугу Хлодрику обрывок тяжелой черной цепи, той самой. -  Я
загоню ее завтра же! Загоню за полцены, старик! Но  этих  денежек  мне
хватит,  чтобы  нанять...  нет,  чтобы  купить  целую  эскадру  боевых
космокрейсеров. Понимаешь? Нет, ты меня понимаешь, старик?! Мы  пойдем
на эту паршивую Гиргею! Мы ее расколошматим вдрызг, мы им всем надерем
уши. Гуг! Это я тебе говорю...
    Гуг Хлодрик, седой и багроволицый великан-викинг,  мычал  в  ответ
нечто невразумительное. Из его глаз текли слезы. Вот уже вторую неделю
подряд они пили, не просыхая, не  вылезая  из  тесной  конюшни,  пугая
своим пьянством лошадей, киберов, несчастную Таёку.  Поиски  на  Земле
Ливадии Бэкфайер ничего не принесли -  и  это  еще  больше  расстроило
Гуга. Жизнь была прожита зря. Он подлец!  предатель!  трус!  никчемный
человечишка, бросивший всех, предавший всех! Два  дня  назад  с  Земли
прилетал  Крежень,  правая  рука  Гуга,  человек  надежный,   кремень,
проверенный бандой во многих делах и никогда не подводивший. Он  долго
хлопал Гуга по огромной спине, все не мог  нарадоваться,  выпил  сними
пару бутылок, рассказал про бандудела шли хреново, без вожака удача их
оставила, половина банды разбежалась, кто-то перешел в  другие,  более
удачливые, кто-то нанялся на  дальние  геизируемые  планеты,  осталось
человек двести. Когда Говард Буковски  начал  подробно  излагать  Гугу
планы его же вызволения с гиргейской каторги, Гуг оборвал  его,  налил
еще стакан. "Там все накрылись, Крежень!" - сказал он, стирая слезу  с
давно небритой щеки. Крежень улетел обратно, так и не получив  никаких
инструкций.  А  Гуг  остался.  Он  валялся  на  прелом  сене  -  самом
натуральном земном сене, малость подпревшем уже здесь, вдали от  Земли
- и с тоской смотрел на свежевыструганную кедровую стропилу.  Была  бы
под рукой веревка, он бы повесился. Но ходить  по  космолаборатории  и
искать ее он не мог. Дважды Таёка приносила полные инъекторы алкофагов
и силой впрыскивала содержимое в Гуга и своего разлюбезного  муженька.
Оба раза они полностью  отходили,  обретали  всю  свежесть  и  ясность
разума, но оба раза они напивались заново, да  еще  похлеще  прежнего.
Таёка заперла все спиртное в сейфоотсеке Дубль-Бига. Но шустрые киберы
приносили бутылки в конюшню, видно, у  Дила  Бронкса,  хотя  он  и  не
баловался горячительным пойлом, были кое-какие запасы на черный день.
    - Я их раздолбаю к едрене матери! - истово заверял  негр,  пытался
подняться с четверенек, падал, опрокидывал стаканы, наливал снова. - Я
разнесу эту каторгу в щепки, но вытащу оттуда  Ванюшу!  Гуг,  ты  меня
понимаешь?!
    Гуг кивал и мычал. Он все понимал. Он бы и сам раздолбал и  разнес
бы к чертям Гиргею, но он не мог даже доползти до двери.  Оба  жеребца
ржали опасливо, косили глазом на пьяных, жались  в  углы.  Дил  Бронкс
напугал  их  еще  неделю  назад,  когда  пытался  взобраться  на  них,
пришпорить, взнуздать и немедленно поскакать на выручку  друга  Ивана.
Так и не взобрался. Они рыдали с  Гугом  на  пару,  жалея  не  столько
несчастных узников Гиргеи, сколько себя.
    В тот момент, когда Дил совал цепь под нос  Хлодрику  в  очередной
раз, дубовая дверь в конюшню распахнулась. На пороге стояла  Таёка.  В
ее руках не было инъекторов, она держала  в  крепко  сжатой  маленькой
ладошке самое  примитивное  орудие  -  деревянную  палку,  подобранную
невесть где.
    - А ну встать! - закричала она пронзительным голоском.
    Ни один, ни другой встать, разумеется, не смогли. И Таёка не стала
выжидать. Первым делом она разнесла в дребезги оба наполненных стакана
и все четыре бутылки, стоявших под стеночкой - удары были  мастерские,
недаром Таёка на  Земле  занималась  долгое  время  в  одной  из  школ
"угон-фо", изучала тайные приемы рукопашного боя.
    - Сейчас вы у меня запляшете, миленькие!
    - Ну чего ты... - начал было Дил Бронкс. И тут же полетел в угол -
конец палки угодил ему прямо в лоб, а сильная и легкая  нога  в  синем
сапожке в грудь. Таёка в гневе не жалела ни себя,  ни  близких  своих,
воспитание у нее было явно не христианское.
    - Получай еще!
    Дил не успел очухаться от удара, как на него обрушился град новых.
Женушка  била  метко,  больно,  не  щадя  свою  пьяную  и  беспомощную
половину.
    - И тебе! Чтоб не завидно было!
    Удар пяткой в лоб сразил огромного Гуга,  который,  поднялся  было
медведем и побрел на помощь  другу.  Пока  неповоротливый  Гуг  падал,
Таёка успела запрыгуть на его широченную словно  вертолетная  площадка
спину, сплясать на ней танец победителя, выколачивая дробь по  хребту,
подпрыгнуть, перевернуться через голову и  мягким  ударом  в  загривок
распластать викинга.
    - Вот так! Я-а-а!! - визжала Таёка. - Вот так!!!
    Она бесновалась будто десяток обезумевших пантер.
    Никогда еще Дила Бронкса так не били,  даже  на  Сельме,  даже  на
гнусной  планете  Урагаде,  где  его  били  люто,  жестоко  и   сильно
зверообразные аборигены. Тем было проще - у них из туловищ росло сразу
по две пары рук и по две пары  ног,  это  были  прирожденные  бойцы  и
драчуны. Но сейчас потерявшая над собой контроль худенькая, маленькая,
нежненькая Таёка уложила бы их всех.
    - Я-я-ааа!!!
    Гугу не удалось отлежаться - град ударов подбросил  его  массивное
тело, загнал в угол, заставил лезть на стену. Но старый разбойник  был
слишком толст и пьян, чтобы  лазить  по  стенам.  Он  снова  рухнул  в
солому. Он уже не думал о стропиле,  о  петле,  о  сведении  счетов  с
проклятущей жизнью. Он думал, как бы спрятаться от  этого  урагана.  И
ничего не мог придумать.  Он  видел  одним  не  распухшим  еще  глазом
мельтешение рук и ног, это была не Таёка, это был злой дух  в  женском
обличий. И от него не было спасения.
    - Получай! Я-яаа!!!
    Дил увернулся от удара ногой, получил два кулаками  и  три  ребром
ладони, но успел подпрыгнуть, ухватиться за какое-то торчащее из стены
бревно, подтянулся, получил вдогонку еще два удара и полез куда-то под
потолок. Если бы у него была возможность, он выпрыгнул бы  в  открытый
космос, лишь бы избежать этих жгучих, болезненных тычков и ударов. Дил
Бронкс был уже почти трезв. И все же она его достала и  под  потолком,
она его протрезвила окончательно - такого сеанса излечения от похмелья
Дил еще  никогда  не  проходил.  Он  дикой  черной  кошкой  скакал  по
стропилам, изворачивался. Но она его доставала,  догоняла  -  и  била,
била, била. Упал он прямо на спийу жеребцу.
    Еще в полете Дил осознал, что  он  абсолютно  трезв,  что  он  еще
никогда в жизни не был настолько трезв. Но жеребец этого не  знал,  он
взвился  на  дыбы,  потом   взбрыкнул   задними   ногами   и   сбросил
незадачливого ездока.
    - Все! Все-е-е!!! Больше не надо!!! - дико зжрал Дил, забившись на
четвереньках в угол, скаля свои ослепительно белые зубы  с  еще  более
ослепительным бриллиантом, сверкавшим в них.
    Но Таёка все же наградила его завершающим ударом - нос у  Дила,  и
без того широкий и большой, стал еще шире и больше.
    - Вот так будет хорошо! - сказал Таёка ледяным  голосом  и  совсем
без одышки, будто это  неона  только  что  носилась  по  всей  конюшне
молнией. - Сюда!
    По ее команде в распахнутую дверь ворвались сразу  три  шестируких
кибера,  подхватили  Дила  Бронкса  и  в   полминуты   спеленали   его
пластиконовыми бинтами как самого заурядного буйнопомешенного. Застыли
в ожидании следующей команды.
    - Повесить! - жестко приказала Таёка.
    Огромные глазища у Дила совсем вылезли из орбит.
    - За  что?  -  пролепетал  он,  облизывая  пересохшие  синие  губы
пересохшим языком. - Ты с ума сошла?!
    - Повесить! - еще жестче повторила Таёка.
    Киберы ее поняли. Они забросили два пластиковых конца за стропила,
подтянули спеленутого, закрепили концы и  замерли.  Дил  Бронкс  висел
тренировочной грушей, не доставая ногами сена на целых полтора  метра,
он был просто отличной мишенью, на нем можно было  отрабатывать  самые
сложные  удары,  только  чуть  подпрыгнуть  и...  Но  Таёка  не  стала
продолжать избиение. Она была удовлетворена делом рук своих.
    - А ты чего притих! - она  резко  развернулась  к  Гугу  Хлодрику,
прятавшемуся за крупом одного из жеребцов. - Ко мне!
    Команда была столь ясна и устрашающа, что  Гуг  упал  и  пополз  к
Таёке, глядя на нее совершенно трезвыми, молящими о пощаде глазами. Он
был в совершеннейшей прострации. Он был забит, опустошен, обезволей до
такой степени, что забыл, как его  зовут  и  где  он  находится.  Лишь
увидев киберов, подступающих к  нему  с  бинтами,  он  встал  на  ноги
разбуженным шатуном, взревел, мощными ударами отбросил  и  правого,  и
левого от себя - так, что только хромовые ребристые ступни  засверкали
в воздухе. И тут же увидел перед собой маленькое желтенькое  личико  с
раскосыми глазами.
    - Нет! Ты еще не созрел! - спокойно прошипела Таёка. И вдруг  лицо
ее исказилось: - Я-я яааа!!!
    Град ударов обрушился на беглого каторжника, вожака банды, бывшего
блистательного десантника-смертника из особого отряда космоспецназа по
борьбе с межзвездным терроризмом.  Это  была  буря,  ураган,  смерч  и
цунами, все вместе взятое. Уже  на  двенадцатом  ударе  Гуг  в  полном
безумии зарекся пить - если только выживет, если только... Он  пытался
защититься, уклониться от ударов, достать эту маленькую бесовку,  ведь
надо ухватить ее, и все! Он сжал бы её в ладонях - и она  притихла  бы
как мышка. Ничего больше и не надо! Но он не мог этого сделать, как ни
старался. Она была сильнее его в бою, искусней и ловчее.
    - Я-яааа!!!
    От последнего удара в мозгу у Гуга  помутилось.  Но  он  не  успел
упасть. Ловкие киберы подхватили его, спеленали и подвесили в метре от
владельца этой роскошной конюшни и еще  более  роскошной  космостанции
Дубль-Биг,  в  метре  от  висящего  грушей  преуспевающего  ученого  и
бизнесмена, респектабельного и талантливого Дила Бронкса.
    - Повисите - дозреете! - спокойно сказала Табка.
    И вышла, хлопнув дубовой дверью.


                                * * *


    - Здравствуйте, Иван! -  сказал  круглолицый  и  улыбнулся  кривой
улыбкой.
    Иван скосил глаз на собственное плечо. Нет, он еще не  превратился
в зверочеловека,  плечо  было  обычным,  его  плечом.  Они  остановили
плаху-распятие. Где головоногий?
    В чем дело?! И почему старик пропал, а  этот  мертвец  восстал  из
мертвых?! Он не ответил на приветствие.
    - Вы меня не узнаете? - круглолицый погасил улыбку.
    И Иван увидел, что это  не  тот,  кого  он  придушил  собственными
руками. Вернее, тот, да не совсем. Отчаянная  догадка  промелькнула  в
голове. Неужели?! Он тогда ушел из его мозга. Куда он мог уйти? Только
в тело круглолицего!
    Нет, он мог уйти в любое тело, он мог воплотиться в старца с ясным
взором, в одутловатого или даже в пижона с алмазной заколкой... Но  он
выбрал освободившееся тело. Он выбрал круглолицего. Первозург!
    - Ну вот! - сказал Первозург-круглолицый, снова кривя рот.  -  Вот
вы меня и признали.
    - Где старик? - спросил Иван.
    - Да какое нам дело? Он покинул этот  зал...  судьба  его  спасла.
Знаете, я уже собирался было вмешаться, я был рядом за двумя  стенами.
Ведь я обязан вам жизнью, Иван, и своим спасением. А  я  умею  помнить
добро.
    - Где головоногий?
    Круглолицый нагнулся, поднял, с пола что-то.  Иван  увидел  только
шупальце с присоской. Головоного отключили. Нет его, есть обесточенный
муляж. Ну и черт с ним! Неужели пронесло? Это было похоже на сказку!
    - Никаких сказок, Иван! Просто надо иметь хороших и верных друзей!
- улыбнулся Первозург.
    - Они не разоблачили вас? - спросил Иван.
    - Каким образом?
    Иван только отвел взгляд. Действительно, каким образом  они  могли
разоблачить Первозурга, вселивщегося  в  тело  одного  из  властителей
мира, не повредившего ничего в его мозгу, в его сознании,  подсознании
и сверхсознании,  но  получившего  над  ними  полную  и  беспредельную
власть?!
    - Помогите мне!
    - Ах, да!
    Первозург-круглолицый покопошился у изголовья, что-то  отжал  -  и
все проводники, шланги и прочая мерзость отпали от  Иванова  тела.  Он
был свободен! Он мог встать, выйти, сбежать отсюда. Но  он  лежали  не
знал, что будет делать дальше. Он один раз уже сбегал из этого тайного
дворца-города, запрятанного от всего человечества под  антарктическими
льдами, под самим материком, в его глубинных недрах.
    - Я  помогу  вам  выбраться.  Не   надо   совершать   необдуманных
поступков, - предупредил Первозург.
    - Хорошо. Я согласен. - Иван был готов подчиняться.
    Он спрыгнул с плахи. И упал, ноги не держали его.
    - Проглотите  вот  это!  -  Первозург  протягивал  на  ладони  два
сиреневых кубика. - Не бойтесь, я не собираюсь вас травить.
    Иван   проглотил   кубики.   Попробовал   встать.   Но    снадобье
подействовало лишь через несколько минут.
    - Где мой мешок? - поинтересовался он.
    - У меня, - коротко ответил Первозург.
    - Это хорошо. Вы должны мне его вернуть, это не мои вещи.
    - Я и не претендую на них. Потом заберете.
    Иван никак не мог решиться спросить о главном. Это  было  непросто
сделать. Поймет ли его человек ХХХ-го века, скитавшийся миллионы лет в
иных измерениях? Ведь он сам себя порою не понимал. Но медлить  больше
нельзя.
    - Вы знаете, кто они?
    - Знаю! - коротко ответил Первозург. -  Они  подлинные  властелины
мира. Мира людей.
    - Так что же вы? - сорвался Иван. - Ведь вы же всемогущи! Ведь  вы
могли бы их давно ликвидировать. Знаете, что они готовят всем нам?!
    Первозург-круглолицый заулыбался своей кривенькой улыбочкой, отвел
глаза. Он явно не готов был вести беседу на эту тему, а может,  просто
не хотел лишний раз тревожить взбудораженное сознание Ивана. Ведь  он,
Первозург, мог читать его мысли, а Иван нет.  Они  были  неравны  даже
сейчас. Неравны во всем.
    - Мне надо разобраться, узнать как можно больше, - сказал он после
затянувшейся паузы. - Тут нельзя рубить с плеча, понимаете, нельзя.
    - Почему?! - не понял Иван.
    - Могут быть параллельные структуры власти, - ответил Первозург, -
система подстраховок. Тогда нам конец. Они не так просты, как вам  это
кажется. Запомните, сидящие на тронах умеют защищать себя - в этом все
их искусство, в этом их ум, воля, сила. В первую очередь - усидеть  на
троне, а уж потом - управление  и  все  прочее.  Если  бы  я  пошел  в
открытую, ну мог бы устранить одного, двух  верховников...  понимаете,
это не решение.
    - Почему?! Надо с чего-то начать! Хотя бы одного! Хотя бы двух!  -
возмутился Иван.
    - Глупости говорите, -  отрезал  Первозург,  -  убрав  одного  или
двоих, я только расчищу дорожку тем, кто готовится им на смену. И все!
Вы еще молоды и не опытны, Иван. Вы не понимаете механизмов власти!
    - Ну как же, - проворчал Иван,  -  меня  туг  учил  уже  один  про
механизмы! Такого понаплел, что нутро выворачивает.
    Первозург вперился в Ивана острым взглядом, он считывал  из  мозга
своего спасителя беседу со стариком. Это длилось секунды  две-три.  Но
Иван все понял.
    - Мы с  вами  договаривались,  по-моему,  не  ковыряться  в  чужих
мозгах, не так ли?! - сурово проговорил он. - Или  с  таким  жалким  и
ничтожным пленником можно делать все, что душе угодно?!
    - Нет! Извините меня. Просто старик говорил с вами откровенно,  он
не кривил душой: власть - это  омерзительнейшая  штука.  Миром  правят
выродки-дегенераты. За редчайшим исключением. Но  выродки  не  прощают
тех, кто составляет исключение, они не  любят  здоровых.  В  этом  вся
сложность и заключается, Иван. И еще... - Первозург замялся. - И  еще,
я ведь сам один из них, из выродков-дегенератов, понимаете. Мой  мозг,
мое сознание и все прочее - это такая  же  паталогия,  как  и  у  них.
Просто во мне сидит и еще что-то...
    Иван оцепенел. Можно  было  испортить  все.  И  потому  он  просто
уцепился за последние слова.
    - Вот это "что-то" и возносит вас над ними! - почти выкрикнул  он.
- Вы совсем другой, Первозург, совсем другой!
    - Ну, ладно, ладно, - улыбка на лице круглолицего  перестала  быть
кривой, - хватит об этом. И не зовите меня  больше  Первозургом.  Ведь
это вурдалаки на Полигоне, в Пристанище так звали меня,  зачем  же  мы
будем им подражать?!
    - Я же должен как-то к вам обращаться.
    - Меня звали когда-то Сихан, миллионы  лет  назад...  -  Первозург
погасил улыбку, - если эти миллионы  только  были,  меня  звали  Сихан
Раджикрави. Я почти забыл свое имя, я даже забыл, как оно звучит,  как
произносится.
    - Вы индус?
    - Нет!  У  меня  нет  национальности.  Я  ребенок  "из  пробирки",
выражаясь  старинным,  допотопным  языком.  У  меня  никогда  не  было
родителей, мам, пап, дедушек и бабушек. Имя мне просто дали  вместе  с
порядковым индексом, точнее, после него.
    Иван встал. Подошел к черной двери  из  иргезейского  гранита.  Он
начинал беспокоиться. Вот они здесь разговоры  разговаривают,  а  там,
может,  уже  готовятся  схватить  его,  там,   может,   уже   вертухаи
зашебуршились. Они теряют время, бесцельно, напрасно, преступно.
    - Мы можем проиграть эту игру, - сказал он.
    - Можем, - спокойно согласился Сихан. - Всегда ктото  проигрывает,
а кто-то выигрывает. И еще, Иван. Я хотел сказать вам, что я  пока  не
ваш единомышленник. Вы слишком просты, все  воспринимаете  черным  или
белым. Я помогал вам. Вы помогали мне. Но, согласитесь, у  меня  может
быть свое мнение.
    - Разумеется, - сказал Иван, мрачнея. Дело приобретало неожиданный
оборот. Значит, на Первозурга  можно  не  рассчитывать  в  дальнейшем.
Только на себя! Только на себя!
    - Я хочу во всем разобраться, - уточнил Сихан. - Я никогда всерьез
не занимался историей, я не помню деталей правления XXV-го века...
    - Временные связи изменены, - оборвал его Иван, чтобы сразу внести
ясность. - Та история, что  вам  знакома,  не  повторится.  И  будущее
теперь будет иное.
    - Согласен. И все же до порогового момента изменений не было.  Те,
кто  властвует  миром  сейчас,  -  он  выразительно  поднял  брови,  -
властвовали и в нашей истории, той, которая уже не повторится.  И  они
удержали власть, понимаете?
    - Не совсем. - Иван нервничал. - Мне надо уходить! Я не хочу снова
на плаху!
    - Мною блокированы все подходы,  не  волнуйтесь.  Не  всегда  дело
нужно делать споро, иногда его надо  делать  рассчетливо  и  неспешно,
поверьте моему опыту. Вы уйдете, а я останусь. - Первозург  улыбнулся.
- Пока останусь. Вы знаете, у меня ведь тоже могут быть свои планы.
    - Какие еще? - наивно поинтересовался Иван. Он уже знал ответ.
    - Пристанище - это мир созданный мною и  моими  единомышленниками,
это мое детище. Я не могу так просто отказаться от него.
    - Так вот почему они хотели убить вас?!
    - Да, именно поэтому! - тихо ответил Сихан. - Но  помните  всегда,
что убить меня они собирались вашими руками.
    - Дело прошлое, - решил замять неприятную тему Иван.
    - Как сказать.
    - Да как ни говори! Неужели вы меня будете подозревать в чем-то?
    - Нет. Это исключено. Я был в  вашем  сознании.  Вы  посланец  сил
Добра! - буднично и даже скучно произнес Первозург.
    - Вот как, - машинально откликнулся Иван. В ушах у него прозвучало
тем старым, незабываемым голосом:
    "Иди, и да будь благословен!" Но  к  чему  сейчас  эти  разговоры,
сейчас, когда надо действовать?!
    - Да. И поэтому я никогда не буду вам мешать. Больше того, я  буду
помогать вам по мере...
    - По мере чего?
    - По мере возможностей.
    - Неправда!  -  Иван  был  резок  и  зол.  -  Возможности  у   вас
колоссальные, у них нет меры, тут что-то иное.
    - Вы правы. Я не так выразился. Я буду помогать вам по мере  того,
насколько это не препятствует моим интересам. Понимаете?
    - Понимаю.
    Сихан отвернулся. Подошел к фреске. Он смотрел  не  на  седовласую
девицу, а на кентавра.  Этот  человекозверь  был  по-своему  красив  и
грациозен, в нем чувствовалось нечто неживотное, одухотворенное,  хотя
и творил он дело нехорошее, умыкал красавицу-землянку. Лицо у кентавра
было почти человеческое. Янтарно-рыжий болигонский кентавр!
    Чье ты создание? Божье? Сатанинское? Или ты сам по себе?!  Болигон
сейчас заповедная зона. И принадлежит этот заповедник Синдикату.  Иван
знал от Гуга, как Синдикат осваивает "заповедники". Бедный болигонский
кентавр!
    - Да,  я  не  сказал  вам  всей  правды,  -  признался  Сихан,  не
оборачиваясь. - Я не расправляюсь  с  этими  властителями  мира  и  по
другой причине. Они имеют какую-то связь с Пристанищем.  Они  посылали
вас туда не наугад. А у меня связей теперь нет. Я должен все узнать. Я
уже  побывал  в  мозгах  у  каждого   из   клана   "тайного   мирового
правительства". И почти ничего не узнал. Есть кто-то еще, кто не может
без них, как и они без него. Тут все запутано, Иван. Если бы все  было
просто и ясно, я б разрубил этот проклятый узел одним ударом! -  Сихан
поднял руку и резко, невероятно резко, со свистом ее опустил  -  Ивану
показалось, что воздух был рассечен острейшим фаргадонским  мечом.  Он
машинально взглянул на свое запястье, потом на локтевой сгиб - рукояти
чудесного меча не было, как не было и шнура-поисковика. Сняли!
    - А ведь я собирался привести сюда две боевые капсулы и уничтожить
эту обитель выродков, - неожиданно признался Иван.
    - Большей глупости содеять невозможно! -  Сихан  обернулся.  Глаза
его горели. - Вы хотя бы предупреждайте меня о своих планах, можете не
беспокоиться, я их никому не выдам.
    - У меня нет пока никаких планов. Я не знаю, как  подступиться  ко
всей этой дьявольщине, а  вы  сразу  делаете  выводы.  А  если  завтра
Вторжение, что тогда?!
    - Ничего. - Сихан смотрел  прямо  в  глаза  Ивану.  -  Неужели  вы
думаете, что можно остановить Вторжение?!
    - Можно! - ответил Иван твердо, с непонятной решительностью.
    - Блажен, кто верует. Ну да это ваши проблемы. Может, еще и ничего
не будет.
    - Будет. Я видел их.
    - Кого их?
    - Воинов. Гигантские инкубаторы, тысячи маток, миллионы зародышей.
Они выращивают бойцов, завоевателей. Я видел их звездные эскадры.  Они
наготове! -  Иван  ходил  по  залу,  сжав  кулаки,  нервно  подергивая
головой.  Наверное,  ему  было  лучше  умереть  на   этой   крутящейся
плахе-распятии. Один  раз  -  и  навсегда,  навечно!  Это  лучше,  чем
беспристанные мучения, чем бессилие  и  тревога.  Ну  зачем  он,  этот
человек   из   будущего,   который   сам   себя   назвал   одним    из
выродков-дегенератов, спас его? Только лишь в  знак  благодарности  за
собственное спасение? Нет, не может быть, Первозург не так  прост,  он
очень хитер, он слишком мудр, чтобы быть хитрым, он не такой  как  все
остальные, и нечего ломать голову.
    - Эскадры всегда наготове, на то  они  и  эскадры,  -  отпарировал
Сихан. - А что касается воинов, зародышей... они, эти зародыши в своих
инкубаторах  что,  уже   с   лучеметами   и   плазмометами   в   руках
выращивались?!
    - Нет! Причем тут лучеметы  и  зародыши,  -  недовольно  пробурчал
Иван.
    - А тогда почему вы решили, что это воины,  что  это  завоеватели?
Может, негуманоиды выращивают обычных андроидов для обслуги  и  всяких
грязных работ? Ну с  какой  стати  вы  вдруг  решили,  что  выращенные
существа похватают лучеметы и прочую гадость,  усядутся  в  звездолеты
эскадры и полетят завоевывать Землю?!
    Иван ударил кулаком по плахе - шланги и провода посыпались на пол.
Этот Первозург нарочно злил его.
    - Они мне сами сказали об этом! - выкрикнул он. - Сами!
    - А вы верите каждому слову?!
    Иван растерялся.
    - Нет, не каждому, - ответил после заминки.
    - А если это слово изречено врагом?!
    - У вас железная логика, Сихан. Но они  говорили  правду!  Они  не
знали, что я выживу. Понимаете, не знали!
    Первозург  снова  уставился  на  столь  любимую  стариком   фреску
древнего письма. Он явно любовался кентавром.
    Иван вдруг понял. Ведь кентавр  -  плод  мысли  человеческой,  это
воплощение невоплощенного, несуществующего. Сихан занимался  этим  всю
жизнь. Но он не знал, что на Болигоне есть настоящие, живые  кентавры.
Он думал, что он почти бог, что он создает то, о чем думали, мечтали и
грезили... А оно уже есть.  Просто  он  не  знал  этого!  Ивану  сразу
припомнились черные, втягивающие в  потустороннюю  бездонную  пропасть
глазища гигантского Авварона Зурр бан-Турга в  Шестом  Воплощении  Ога
Семирожденного. Первозург и Преисподняя. Два мира! Воплощение образов.
Образов, пришедших в сознание, в мозг, в голову.
    Откуда? А если они и пришли ОТТУДА?! Вырождение!
    Это непостижимая загадка! Первозург, Сихан Раджикрави, как  бы  он
себя ни называл,  знает  еще  не  все!  Но  он  все  время  что-то  не
договаривает.
    - А вы себе, Иван, никогда не задавали одного странного вопроса? -
тихо спросил круглолицый-Сихан.
    - Какого?
    - Вы его только что  случайно  коснулись,  -  продолжил  Сихан,  -
почему вы всегда выживаете?
    Иван оторопел.
    - Это случайности, цепь случайностей, - ответил он спешно, не веря
своим словам, - иногда я сам себя спасаю, иногда мне помогают, как вы,
например. Да, именно так.
    Сихан покачал головой.
    - Нет, не так! И вы чувствуете это. Вас кто-то ведет по жизни. Вас
кто-то опекает и всегда  отводит  черное  крыло  от  вашего  лица.  Он
вмешивается редко... эта сила помогает вам нечасто, но без нее, без ее
участия ни одному простому смертному, даже с вашими сверхчеловеческими
способностями не удалось бы пройти через цепь подобных испытаний.
    Иван невольно провел рукой по груди. На ней ничего не  было.  Даже
если и было раньше, сняли, - в чьих только лапах он ни побывал. Крест!
Они боятся креста. Кто боится креста? Нечистая сила. То есть, все, чьи
помыслы и дела нечисты! Это так, он прав. И  если  его  ведет  кто-то,
пусть, не ему роптать и отталкивать руку помощи в слепой гордыне.
    Иди, и да будь благословен! Значит,  не  только  он  ощущает  это,
значит, это заметно и со стороны? Нет! Он столько всякого наворочал за
свою жизнь, столько пролил крови,  разрушил,  уничтожил,  столько  раз
изменял, предавал, нарушал все заповеди Господни,  что  не  вправе  он
рассчитывать на благую руку Творца, нет! Он наивен в своей  гордыне  и
тщеславен! И это видят другие, им передаются его ощущения, и они  тоже
начинают верить, что некая Благая Сила  споспешествует  ему.  Гордыня!
Нет!
    - Я не хочу говорить об этом, - тихо сказал Иван. Он как-то  сразу
успокоился. Кулаки разжались, голова перестала  дергаться.  Он  сел  в
кресло у черного овального столика и уставился  в  гидропол.  Он  ждал
появления красных глаз, клыкастой гадины. Но она не всплывала.
    - Мир  сложен,  Иван,  -  сказал  Первозург,  -  и  нам  не   надо
отталкивать друг друга. Вспомните, ведь у вас остались кое-какие  дела
в Пристанище, верно?
    Ивана всего перевернуло. Это же надо так  зацепить  за  живое!  Он
почти забыл...  нет,  просто  заставлял  себя  не  вспоминать.  Алена!
Аленушка!  И  его  сын  в  ней!  Они  в   биоячейке,   закодированной,
загэворенной, запрятанной ото всех в треклятом сатанинском Пристанище!
Ведь они  ждут  его.  Только  он  сможет  пробудить  и  ее,  и  своего
неродившегося еще сына. Какая тяжесть в  груди!  Подлец!  Негодяй!  Он
занимается всем, чем угодно, но он совсем  ничего  не  сделал  для  их
спасения... Почему ничего? Он собирает своих верных друзей!  И  он  их
соберет! Он вернется за ними... Проклятый троеженец! Язычник!  Варвар!
Это же дико, необъяснимо! И  он  еще  считает  себя  христианином,  он
вспоминает про заповеди, он в  тщеславии  и  гордыне  смеет  думать  о
поддержке Свыше. Негодяй! В Осевом его ждет страдающая,  изнывающая  в
мире призраков Света! В Пристанище,  в  хрустальном  гробу  Аленка!  В
Системе -  Лана,  светловолосая,  непокорившаяся  Лана!  Он  не  может
разорвать себя натрое,  не  может!  Он  погибнет  в  этом  раздвоении,
растроении. Прав Первозург, прав. Они повязаны одной  веревочкой.  Кем
бы он ни был, что бы он ни сотворил, какие бы грехи ни  висели  тяжким
камнем на нем, он не бросит ни одну из них! Время, только время  -  он
снова проникнет в Систему, он проберется в Пристанище,  на  колдовскую
планету  Навей,  он  войдет  в  Осевое  измерение!  А  пока  спокойно,
спокойно, спокойно - нельзя беспредельно рвать свое  сердце,  оно  еще
пригодится для дел, нельзя его разрывать в борьбе с самим собою.
    - Да, нам надо держаться друг за друга, - твердо сказал Иван.
    Первозург сунул руку в карман черноте балахона.
    - Вот  возвратите,  -  сказал  он,  протягивая  черный  кругляш  с
ремешком. - Он настроен, отлажен,  можете  не  волноваться.  Одежда  в
отсеке. - Первозург подошел к стене, остановился - и  боковина  уехала
вниз, открывая ряд полок. - Возьмите. Мешок - в месте возврата.
    - Я там был?
    - Да. Я думаю, вам еще раз надо побывать в Венеции.
    Но никто не должен вас видеть.
    - А что будет здесь? Ведь они хватятся меня! - засомневался Иван.
    - Плаха уже работает, - мягко ответил Сихан.
    Иван  обернулся.  Распятие  вращалось  вокруг  вертикальной   оси,
бесшумно, с огромной скоростью. Но даже в этом вращении было  видно  -
кто-то большой и сильный лежит на нем.
    - Кто это?
    - Вы! - коротко отрезал Сихан.
    - Я не понимаю таких шуток, -  обиделся  Иван,  облачаясь  в  свой
комбинезон.
    - Это не шутка. Я еще не  разучился  делать  кое-какие  штучки.  Я
клонировал вас,  понимаете.  На  плахе  сейчас  лежит  ваш  клон,  ваш
двойник. Он станет зверо-человеком.
    - Как-то странно, - признался Иван, - ведь мой клон - это тоже я?!
    - Кем-то надо было пожертвовать. Ведь вас не убыло?
    - Нет, - согласился Иван. - И они не заметят подмены?
    - Они и проверять не станут. Для них вы пройденный этап, не будьте
о себе слишком высокого мнения, это просто глупо, Иван. Вам пора!
    - Ну что ж, прощайте, - сказал Иван, пристегивая возвратник.
    - До свидания, - ответил Сихан.
    Перед  тем,  как  нажать  на  возвратник,  Иван  поднял  глаза  на
Первозурга, вздохнул.
    - Еще один вопрос.
    - Пожалуйста.
    - Где сейчас карлик Цай ван Дау?
    Сихан улыбнулся криво.
    - Он работает на правителей мира.
    - Значит, старик не обманул меня? - спросил Иван  будто  у  самого
себя.
    - Не обманул. Раньше Цай боялся только  серых  стражей  Синдиката,
теперь он будет трепетать и перед спецслужбами этих выродков.
    - Каждому свое, - мрачно изрек Иван.
    - Каждому свое, - согласился с ним Первозург.


                                * * *


    Когда королеву Фриаду, эту старую ведьму унесли на ее носилках  во
мрак, ритуальные пляски, дикий вой и стенания оборотней вокруг висящей
жертвы возобновились. Таков обычай, смиренно думал Кеша и терпел.  Ему
еще повезло, просветили перед закланием, уважили. Но он начинал дуреть
от всей этой  свистопляски,  от  нее  в  глазах  появлялись  прыгающие
чертики и разноцветные круги. Кеша боролся с наваждениями  и  грезами,
все пытался осмыслить сказанное ведьмой. Если это  правда  -  землянам
пришел  конец.  Вообще  получалась  какая-то  несуразица  -  ну  прямо
всеисполчились на Землю! Не может такого быть.
    Жили вроде бы нормально, никто никого  не  трогал.  А  тут,  ежели
поверить всем этим россказням, услышанным за последние две-три недели,
прямо жуть какая-то: негуманоиды  готовят  вторжение,  вот-вот  начнут
действовать посланцы преисподней при полной поддержке сатанинских сект
Черного Блага, крупные банды типа Синдиката,  которые  и  бандами  уже
нельзя назвать, скорее, целыми государствами в государствах, державами
в державах, громят Федерацию изнутри... и  вдобавок  оборотни,  тайная
война  гиргейских  псевдоразумных  оборотней  с  человечеством.  Бред!
Такого не может быть никогда, чтобы сразу все, чтобы сразу все!
    Кеша кое-что знал из земной истории, и  его  обучали  четырнадцать
лет в гимназиях шести ступеней,  и  ему  втравливали  в  мозг  методом
гипнозакладки знания тысячелетий.  И  потому  он  знал,  бывает,  знал
умственно, "головой".
    Но сердцем, душой не мог согласиться. Только шакалы  набрасываются
исподтишка, стаей, на ослабевшую добычу.
    Шакалы? Почему только они... А Батыево нашествие на Русь? Враг  не
приходит один: стоит кому-нибудь вцепиться зубами в один бок великана,
тут же находятся такие, что вгрызаются с другой стороны. Кто только не
бросился тогда на истекающую кровью Русь - и литва поганая,  и  немцы,
подлые псы-рыцари, лжехристиане, благословленные на  грабеж  и  разбой
наместником дьявола на земле, сатанинским папой,  и  ляхи,  и  татарье
всех мастей, и иудеи, и хазары, и даже италийские наемники. Именно так
и бывает, коли приходит беда  -  отворяй  ворота,  только  ленивый  не
придет на тебя с мечом. Так было и позже,  в  Смутные  времена,  когда
почти те же шакалы набросились на Россию со всех сторон, выгрызли даже
ее сердце. Так было и восемьсот двенадцатом, и в  восемнадцатом,  и  в
сорок первом,  и  в  годы  тихой,  ползучей  "третьей  мировой  войны"
восьмидесятых-девяностых годов ХХ-го века. Так было всегдавражья  сила
не ходила в одиночку. То ли добыча каждому в отдельности  была  не  по
зубам, то ли духа не хватало  встать  один  на  один,  лицом  к  лицу.
Значит, и теперь так! Только так  и  бывает!  Горе  горькое  по  свету
шлялося и на нас невзначай набрело. Нет, совсем не  случайно  набрело.
Значит, ослабло  человечество  -  шакалы,  они  всегда  на  ослабевших
кидаются. Не будет спокойной старости,  не  будет  тюльпанов  и  своей
халупы. А будет вечная война похлеще аранайской. Та  длилась  тридцать
лет. А сколько будет идти эта?
    Как противно и нудно выли оборотни! Кеша впадал в транс, он уже не
понимал, где находится, чего с ним выделывают, и вообще - жив  он  или
не жив, может, давнымдавно отбросил копыта, и вот мается на  подступах
к местам наказания, к адским сковородам?!  Он  различал  лишь  одного,
особо прозрачного, вихлявого и глазастого оборотня, который  извивался
перед ним. Ну что  же  это  за  тварюга  такая,  смотреть  тошно!  Все
мельтешит, все расплывается, круги, черти, вой, пятна  какие-то.  И  у
оборотня на голове почему-то длинные  белокурые  волосы,  прямо  целый
ворох длинных, чуть золотистых волос. И ноги у него  длинные  бабьи...
только вот плавники торчат в разные стороны, и прилипалы...  нет,  уже
не торчат, это руки, ручки - тоненькие, гибкие, с  холеными,  точеными
пальчиками. И никаких чешуй, никаких  панцырей...  вот  наваждение,  а
вместо них осиная талия,  тоненькая-тоненькая  над  широкими,  полными
бедрами, и груди, большие, колышащиеся в  такт  танцу.  Много  повидал
Кеша красоток на своем нелегком веку, но эдаких еще не видывал, эдаких
и не бывает на свете, не может быть! Во как крутится, во  как  бедрами
вертит, извивается, приседает,  прогибается  кошечкой.  Напасть!  Кеша
готов  был   выпрыгуть   из   собственой   шкуры   и   накинуться   на
красавицу-танцовщицу. Не было никаких оборотней, не было пещеры.  Была
лишь возбуждающая глуховатая  музыка,  был  полумрак,  и  была  она  -
разжигающая плоть, лишающая-ума, искусительница! Кеша почти ничего  не
помнил.
    Нет, он не помнил совсем ничего, у него начисто отшибло память.  И
он  ли  это  вообще  был,  седой,  измученный  войнами   и   каторгами
неудачник?! Нет! Он был  молод,  силен,  он  хотел  прыгать,  скакать,
плясать вокруг этой белокурой бесовки. А еще  он  хотел...  Его  будто
кипятком обожгло. Да, он страстно, безумно желал ее, прямо тут,  прямо
сейчас, сию минуту!
    И когда это желание созрело до невыносимости, до острой боли, путы
спали, будто их и не было. Кеша почувствовал,  что  он  свободен,  что
ничто не удерживает его.  И  он  диким  зверем  набросился  на  нее  -
подхватил, смял, вдавил в себя. Она была  обжигающе  приятна:  упругие
груди и бедра, нежная шелковистая кожа,  горячие  сладкие  губы.  Кеша
безумствовал. Он упивался этой дикой страстью, он  погружался  в  нее,
растворялся в ней. Он был на вершине. Такого восторга, такого счастья,
такой остроты бытия он не испытывал никогда. Его выворачивало, ломало,
корежило от острейшего, нечеловеческого наслаждения.  В  ярчайший  миг
сладострастного изнеможения он оторвался от красавицы  обессиленный  и
умиротворенный.  Упал  на  землю  с   закрытыми   глазами,   испытывая
мучительное блаженство.
    Но уже через секунду  вой  снова  прорвался  в  его  уши,  прогнал
миражи. Дикая пляска  оборотней  продолжалась,  она  стала  еще  более
варварской, необузданой и свирепой.
    Кеша открыл глаза. Прямо под ним  лежал  омерзительный,  вихлявый,
прозрачный оборотень с длинными  тонкими  плавниками.  Он  еле  дышал,
сипел, пускал пену, Кеша сразу все понял. И застонал.
    - Теперь ты можешь называть меня, моя королева! - томно прозвучало
в ушах.
    Вихлявого оборотня подхватили бережно. И унесли.
    Вакханалия продолжалась недолго. Оборотни по  одному  исчезали  во
мраке, гул гонга стихал, пока не пропал совсем.
    Вонючие факелы шипели и сорили  искрами,  они  угасали.  В  пещере
темнело. Кеша подполз  к  ближайшей  стене  обессиленным,  полуубитым.
Свернулся калачиком. И уснул.
    Ему снился прежний сон. Точнее, продолжение этого сна.  И  был  он
более явственным, чем сама явь.


                                * * *


    Сихай не обманул Ивана. В  маленькой  сырой  каморке  лежал  Гугов
мешок. Он был завязан шифроиглой, той самой, знакомой. У Сихана имелся
выход сюда, значит, он наладил связи,  значит,  он  не  терял  времени
даром. Но он мог бы дать и кое-что посущественнее, например,  хорошее,
мощное оружие. Но не дал. Он спас Ивана.  И  бросил  его  на  произвол
судьбы, как бросают в воду неумеющего плавать.
    Хорош друг!
    Иван выглянул в узенькое  окошко-бойницу.  На  улице  было  темно,
шелестела листва. Больше ничего понять было невозможно. Венеция! Снова
защемило сердце. Земля предков. Иван старел, его больше  не  тянуло  в
Космос. Почему так несправедлива  к  нему  судьба,  почему  именно  он
должен стоять на пути злых сил?! С какой бы радостью он все  забросил,
переехал бы  сюда,  занимался  бы  раскопками.  Человеку  не  место  в
Космосе! Ах, как прав был батюшка, мир праху его  и  покой.  На  Ивана
снова накатило чувство вины, его друг, сельский священник мог  бы  еще
долго жить, нет, тут не сердечный приступ, тут убийство. Ну почему  по
его пятам идет смерть?! Он что, прокаженный?!  Если  он  несет  смерть
близким, пусть лучше убьют его самого! Или он уйдет в сторону,  осядет
здесь. Ах, история, история человечества, история родного  славянского
племени - ты безгранична, ты затягиваешь в  себя,  ты  океан  океанов,
миллионы судеб, дел, свершений. Великое племя росов! От Лабы и  Реции,
Веиетии и Рома прошло ты до Тихого и Индийского  океанов,  перебросило
мосты в Америку. Ты дало начало всем великим цивилизациям Земли! Ты  и
есть сама земная цивилизация! И вот грозит тебе погибель, и всем,  кто
вокруг тебя, грозит погибель. Почему же спишь ты в ночи этой?!  Почему
спят все младшие племена, изошедшие  из  тебя  и  зачавшиеся  сами  по
себе?! Грозен покров тихой ночи. Грозен и страшен!
    Иван вытащил рукоять, сжал. Меч заискрился в его  руке.  Работает.
Шнур-поисковик сам обвил кисть. Порядок.
    Что там еще? В ладонь скользнуло теплое яйцо-превращатель.  Ай  да
Сихан! Ну удружил, ну молодец! Иван  распихал  что  мог  по  клапанам,
закинул мешок за спину. Пора!
    Он  вышел  в  тихую  венецианскую   ночь.   Пахнуло   сыростью   и
разложившимися водорослями от каналов. Всем хорош" Венеция, но запахи!
От них не могут избавиться вот уже почти три тысячи лет. Он  тщательно
запер дверь. Осмотрел дом, в который ему не суждено возвращаться.  Дом
был маленький, старенький, совсем неприметный. Такие обычно и выбирают
для тайных дел.
    Земля! Лишь сейчас он по-настоящему ощутил себя на Земле.  Там,  в
подантарктических глубинах был мир чуждый и злой,  неземной.  А  здесь
другое дело! Иван шел по скрипучим старинным, но местами  подновленным
мостовым и поглядывал в окна. Свету в подавляющем большинстве  из  них
не было. Половина четвертого, скоро рассвет.
    До рассвета он должен успеть к старику. Наверняка  этот  пропойца,
Луиджи  Бартоломео  фон  Рюгенау,  опять   находится   в   невменяемом
состоянии. А парнишка по имени Умберто, наемный убийца и зомби,  сидит
теперь в одной из комнат и тихо скулит, такие  всегда  скулят,  жалеют
себя.
    Иван настолько живо представил  себе  эту  картину,  что  чуть  не
споткнулся  о  стальную  рельсу,  загораживающую  вход  на  перекидной
мостик. Ничего! Он разбежался  и  перепрыгнул  четырехметровый  канал.
Надо спешить.
    На этот раз не было нужды лезть на крышу. Он зашел с черного хода.
И постучал  в  заколоченную  дверь.  Дверь  и  должна  была  выглядеть
заколоченной, это для конспирации. Но эта дверь только и открывалась в
доме. Парадная была для виду.
    - Опять нализался, - прошептал он себе под нос.  И  постучал  еще.
Поднимать заметного шума не стоило.  Проще  войти,  старик  Луиджи  не
обидится.
    Иван так и сделал. Он ткнул анализатором в щель,  подождал,  потом
сдавил рукоять, универсальный виброключ сработал и  дверь  со  скрипом
раскрылась. Иван шагнул в потемки. И тихонько сказал:
    - Это я, Луиджи, старик! Ты меня слышишь?
    Никто ему не  ответил.  Иван  поднялся  по  четырем  ступенькам  к
следующей двери, распахнул и ее. В каминном зале,  где  обычно  торчал
старый пьяница, прошедший через множество  миров,  но  сломавшийся  на
Ицыгоне, стояла тишина. Изо дня в день старик Лучо сидел  в  одном  из
глубоких обшарпанных кресел девятнадцатого века, расставленных  вокруг
огромного, длинного стола, сработанного из настоящего  мореного  дуба.
Стол этот был похож на огромный списанный корабль. А сам Луиджи  -  на
капитана, вышедшего  на  пенсию  и  опустившегося,  а  еще  больше  на
какогонибудь пирата-неудачника, избежавшего цепких  лап  правосудия  и
коротающего последние деньки в заброшенной  гавани.  В  камине  горели
дровишки, иногда уголек, йот этого в зале было дымно. Старик  сидев  в
кресле, нахохлившись, с бутылкой в руке. Он не признавал  ни  фужеров,
ни кружек, тянул пойло прямо из горлышка. Он сидел и о чем-то думал, а
МОЖЕТ, вспоминал что-то или кого-то, набожных ли  аборигенов  Ицыгона,
утащивших его со станции, свирепых  ли  космодесантников,  которых  он
отхаживал после боев и походов, санитарок ли, любовниц  и  подруг.  Он
никогда не рассказывал о своих грезах. Но всегда был рад собутыльнику.
    На этот раз в камине не потрескивал жиденький огонь, было темно  и
сыро, даже холодновато. Иван хорошо видел в темноте, но  в  зале  было
столько всего наворочено, что глаз должен был освоиться, привыкнуть.
    - Лучо, старина! - почти выкрикнул Иван. - Выходи! Я вижу, где  ты
прячешься!
    Старика или не было дома или он был смертельно пьян.
    Парнишка тоже не отзывался,  он  мог  быть  запертым  в  одном  из
подвалов.
    Иван включил фонарик. Подошел к столу-кораблю.
    Он все сразу понял. И это  было  невыносимо.  Зачем  его  принесло
сюда, ну зачем?! Теперь он твердо знал, что смерть идет по его  пятам.
Грузное и вместе с тем какое-то  жалкое  тело  Луиджи  Бартоломео  фон
Рюгенау лежало поперек стола, прямо на опрокинутых  пузатых  бутылках,
на полураздавленном черством  каравае,  на  осколках  глиняной  грубой
посуды, посреди пепла и мелкого мусора.  Горло  у  старика  Лучо  было
перерезано от уха до уха.
    Иван в бешенстве ударил кулаком по столу. Тот  даже  не  скрипнул,
это была старинная и прочная  вещь.  Ангел  смерти!  Он  просто  ангел
смерти, ему нельзя появляться у знакомых, друзей, Луиджи  протянул  бы
еще пару десятков лет, он никому не мешал. И вот его  убрали.  Убрали,
потому что он мог помочь Ивану. Так они вырежут всех. Но кто они?!
    Синдикат? Серьезные? Посланцы Черного  Блага?!  Голова  лопнет  от
этой головоломки!
    - Эх, старина, старина, - закручинился Иван, - как же ты ушел,  не
дождавшись меня? Опоздал! На этот раз я опоздал!
    Да, здесь действовали не профаны, это не аборигены с Ицыгона.  Как
он не предусмотрел простенького хода противника?  Неправда,  Иван  сам
себя обругал, неправда, у него было предчувствие, точно, было - и  все
же он подставил старика Лучо, не пожалел его. За такие дела  не  будет
прощения! А еще возомнил себя  посланцем  Добрых  Сил!  Негодяй!  Иван
заскрежетал зубами. Ну и ладно, ну и пусть. Скоро они доберутся  и  до
него.  Вот  тогда  восторжествует  справедливость.  Он  хоть  за  дело
погибнет, не так, как эти бедолаги.
    От трупа слегка попахивало. Значит, старика Луиджи  прикончили  не
так давно - два или три дня назад. Надо вызвать похоронную службу, они
позаботятся о покойнике. Но это потом. Сначала надо отыскать парнишку.
    Иван встал из огромного кресла. Обернулся. Луч фонарика  скользнул
по темной стене. Не надо  никого  искать  -  все  здесь!  Это  было  и
страшно, и закономерно. Тощий  Умберто  висел  на  стене.  Три  черных
дротика торчали из его шеи, груди и паха.  В  открытых  черных  глазах
стоял ужас.
    Они   прикончили   мальчугана,   прикончили,   безжалостно,   зло,
вызывающе. Они никого не боятся! Они обрезали еще одну  ниточку.  Все!
Иван понял, что в Венеции ему больше нечего делать.
    Он повернулся к выходу.
    И замер.
    В  свете  его  крохотного  фонаря   с   каменным   выражением   на
изуродованном шрамом лице стоял седой Говард Буковски, Крежень, правая
рука Гуга Хлодрика.
    - Мне нужен только мешок, - сразу сказал Крежень.
    - Мне он тоже нужен, - ответил Иван. - Ты сам мне его отдал.
    Крежень ухмыльнулся.
    - Тогда Гуг был жив. А теперь он мертв.
    - Я не верю тебе.
    - Напрасно.
    Крежень медленно Поднимал ствол лучемета. Он стоял  на  безопасном
расстоянии и был абсолютно уверен в своей  победе.  Он  знал,  что  от
боевого луча нет укрытия, а значит,  Иван  в  его  руках.  Но  и  Иван
понимал: стоит отдать мешок и его убьют наверняка.
    - Ты чего, не слышал, сука?! - раздалось из-за спины.
    Ивану не надо было оглядываться. Он по голосу узнал юнца в юбочке.
Вот тебе и кореша Гуговы! Но почему он их не заметил, почему подпустил
близко? Земля! Разнюнился разбабился, Земелюшка родимая.  А  на  Земле
нынче страшнее и опаснее, чем на самых диких планетах. Ловко  они  его
обвели вокруг пальца.
    Иван чуть прикрылся мешком, ступил назад и одним ударом  сломал  в
трех местах руку, сжимавшую рукоять парализатора. Юнец заверещал,  как
пойманный заяц, упал на пол, забился в  истерике.  Все  произошло  так
быстро, что Крежень не успел среагировать. А может,  и  успел  бы,  да
духу не хватило.
    - Это не я-яааа!!! Это  не  я-аа!!!  -  визжал  под  ногами  юнец,
обезумевший от боли. - Не-е-ет!!!
    Иван чуть отшатнулся и пнул каблуком в тощую шею  -  юнец  замолк,
теперь прочухается не раньше чем к рассвету.
    Ничего, переживет, еще молодой! Иван его совсем не  жалел.  А  вот
висящего на стене Умберто было жаль. Про старика Луиджи и говорить  не
приходилось.
    - Это вы их пришили? - спросил Иван тихо и зловеще.
    - Нет, - ответил Крежень. Он явно не врал. - Давай мешок!  Ты  все
равно не выйдешь отсюда!
    Слева, справа,  сзади  послышались  мягкие,  вкрадчивые  шаги.  За
спиной у  Креженя  из  тьмы  выросли  четверо  -  все  как  на  подбор
мордовороты. Неужели это Гугова банда?!
    Иван отказывался верить глазам своим. Но кое-кого он узнавал - вон
тот,  с  перебитым  носом,  он  видел  его  в  Триесте,  в   подземных
коммуникациях, и волосатого видал, таких сейчас мало бродит...
    - Не выделывайся, малый, - прохрипел слева знакомый  голос,  -  ты
мне еще тогда не понравился, жаль кореша не дали пришить!
    Иван сразу узнал его - Ганс Костыль, психопат и ублюдок.  А  всего
человек двенадцать, не больше, это пустяки.
    Хотя в прошлый раз они взяли его меньшим числом.
    Правда, в прошлый раз Иван был в стельку пьян. И Костыля среди них
не было. И юнца в  юбочке.  И  этого  седого  с  рожей  преуспевающего
бармена тоже не было.
    - Гуг жив! - выкрикнул Иван. - Он на Земле!
    - А мы - в могиле! - съязвил Костыль.
    Все расхохотались - нагло,  не  боясь  ничего.  Помалкивал  только
лежавший на полу юнец, он лишь посапывал еле слышно.
    - Гуг спросит  с  каждого!  -  гнул  свое  Иван.  Он  не  поднимал
парализатора,  не  нацеливал  его  на   бандитов,   знал,   что   одно
неосторожное движение может вызвать шквальный огонь.
    - Кончай болтать, - сурово процедил Крежень, - бросай сюда  мешок!
И ложись на пол. Живо!
    - Ладно, уговорил, - сказал Иван тихо.
    И бросил под ноги Креженю сначала парализатор, а потом и мешок.


                                * * *


    Внешняя обшивка  бота  была  раскалена  добела.  Но  внутри  веяло
прохладой. Кеша сидел в кресле и покрикивал:
    - Вниз! Полный ход!
    Над его головой по всем уровням и зонам клокотал ад.
    Вызволенные и брошенные им каторжники вершили правосудие  на  свой
странный манер. Были среди них и  такие,  что  вырезали  друг  дружку.
Этого Кеша понять не мог. Но он не мог и лишить несчастных их права на
выбор,  права  на  самостоятельное  решение  своей   судьбы.   Приборы
показывали, что на верхние ярусы уже идет помощь. И черт с ней.
    Кеша рвался в глубины дьявольской планеты.
    Щуп показывал, что до цели  остались  считанные  версты,  мерянные
километры. Кеша сам не верил в удачу. Ему все  казалось,  что  вот-вот
вертухаи очухаются, затормозят его, спалят дезинтеграторами или просто
взорвут в одной из полостей. Нет! Он их всех обошел.  Вот  что  значит
лихость, напор, вера в удачу! Сколько  раз  эти  свойства  его  натуры
вызволяли в  жестокой  и  грязной  аранайской  войне.  Там  зевать  не
приходилось.
    В зал, где гигантским бубликом торчал гиперторроид, Кеша спустился
словно  манна  небесная,  пропоров  потолок,  забрызгав   все   вокруг
расплавленным металлом. Бот уселся прямо напротив живохода. Противника
в зале не было, и Кеша выскочил наружу  в  боевом  десантном  скафе  с
плазмометом в руке. Живоход ему сразу не понравился  -  только  в  нем
могли сидеть враги. И Кеша врубил рычаг мощности плазмомета на  полную
катушку   -   океан   бушующей   плазмы,   свернутой   в    сигмабуран
уничтожительной  силы,  обрушился  на  машину...  На   том   битва   и
закончилась. От живохода остался шарик величиной с куриное  яйцо,  все
произошло мгновенно.
    - Всегда бы так! - по-деловому  заметил  Кеша.  Нагнулся  и  сунул
шарик в набедренный клапан. По гиперторроиду он палить  не  собирался,
знал, что ежели там и был  кто-то,  давно  уже  смотался  из  зала.  А
значит... Значит, вперед и вниз!
    Он впрыгнул в бот железным кузнечиком, развалился в кресле.
    - Полный ход!
    Три яруса прошел со свистом. Немного застрял на  четвертом.  Поля.
Да, там были силовые ноля, значит, там  ктото  прятался.  Кеша  сверил
показания боевых локаторов  с  данными  щупа.  Все!  Он  добрался!  Он
наконец-то добрался!
    Бот пробил в полях сквозной инерционный туннель  и  мягко  сел  на
шершавый древний грунт. Тут явно когда-то было дио"псеана, по которому
ползали глубоководные гады,  в  которое  зарывались  местные  лищники,
подокидавшие  жертву.  Теперь   это   дно   пещеры.   Тихой,   темной,
безлюдной... Нет! - Индикаторы показывали, что в пещере  кто-то  есть.
Кеша врубил прожектора бота. Пусто. Только Какой-то  кокон  свисает  с
потолка. Ну и хрен  с  ним,  пускай  висит,  наверняка  кокон  морском
насекомовидной гадины, тронешь его и вылупится такая тварь, что дорогу
назад позабудешь. И все же  все  датчики  говорили  -  здесь!  здесь!!
здесь!!!
    Керна выбрался наружу. Он ничего не боялся. Сейчас он сам  защищал
себя двумя плазмометами, и бот стоял за его спиной, а с  ботом  шутить
не моги: любой поднявший руку будет обращен в ничто за  тысячные  доли
секунды - бортовая защита работала отменно.
    - А ну, выходи, кто тут есть! - крикнул Кеша в усилитель.
    Никто не отозвался.
    - Ива-ан! - зжрал он снова. - Ты где-е?!
    Иван не откликался. Значит, убили, запытали и убили. Или увели  на
другие уровни. А может, вертухаи выследили и забрали на зону. Это тоже
смерть, только лютая и долгая.
    Кеша  подошел  поближе  к  кокону,  оглядел  его.   Наверху   было
утолщение, похожее на  голову.  Так  и  есть,  голова.  Он  встал,  на
носки... Бог ты мой, да это же  человек  вон  и  лицо  даже!  странное
какое-то лицо, знакомое!
    Кеша вглядывался в свои собственные черты и никак не  мог  понять,
что происходит. В коконе висел не просто ктото похожий на него,  а  он
сам. Именно он сам!
    - Клонировали, гады! -  прошипел  он.  Хотя  о  клонировании  знал
понаслышке, сам таковых не встречал.
    Непонятное ощущение пришло сразу. Его  потянуло  к  кокону  словно
чудовищно  сильным  магнитом.  Это  было  непостижимо.  Кеша   уперся.
Оглянулся на бот - почему тот не защищает его?!  Бот  стоял  спокойно,
помигивал габаритными огнями, он не видел  опасности,  угрожающей  его
хозяину. Кеша не мог уже стоять, он опустился на  корточки,  лотом  на
четвереньки, уперся стволами в грунт. И тогда он узрел, как из  кокона
выходит что-то  светящееся,  напоминающее  контурами  человека,  более
того, абсолютно похожее на него. Да, это был он сам, прорвавший  кокон
и идущий навстречу будто слепец-зомби. Кеша не на  шутку  перепугался.
Это было то, чего он  не  понимал.  Руки  отказали  ему,  он  не  смог
выстрелить. А светящийся двойник подходил все ближе и все  время  тупо
повторял, как заведенный:
    - Ты кто? Ты кто? Ты кто?
    - А ты сам кто?! - озлобленно спросил Кеша.
    Но двойник не ответил, он вдруг припал к скафандру, вспыхнул синим
огнем и исчез, просочился внутрь. И в тот же миг Кешу отпустил  страх.
Он понял все. Сразу! Это пещера, в которой он висел перед беснующимися
оборотнями, в которой он говорил с ведьмой Фриадой, в которой он - ах,
старый  мерзавец  и  развратник  -  прелюбодействовал  с   красавицей,
обернувшейся потом гадким оборотнем.
    Все стало на свои места. И он  вспомнил  свои  идиотские  вопросы,
свое странное ощущение, что его раздвоили... Его и  впрямь  раздвоили!
Это все проделки довзрывников, точно! Теперь  он  це  сомневался.  Они
расчленили его. Одна часть  была  с  Иваном.  А  другая,  как  и  было
сказано, оказалась  заброшенной  в  капсулу.  Они  не  врали!  Они  же
всемогущи! Это черт знает что! Теперь не было ни малейшего раздвоения.
Но теперь... нет, теперь не надо было  искать  Ивана,  он  ушел  через
Д-статор, все ясно. Можно идти наверх. Но трогги? Но  Фриада?!  Так  и
уйти?!
    Кеша залез в бот. И что было сил саданул из бортового вибратора  в
стену пещеры. Он не ошибся. Стена рухнула,  обнажая  неровные  глыбины
хрустального льда. Но прежде, чем он решился выстрелить во второй раз,
сквозь искривленный хрусталь  прорисовалось  морщинистое  лицо  старой
ведьмы.
    - Остановись! - выкрикнула она, злобно кривя рот.
    - Что надо? -  грубо  спросил  Кеша.  Он  готов  был  сжечь  "свою
королеву" на медленном огне. Но сперва полагалось выслушать.
    - Ты уже рассеян в тысячах спор, понимаешь? - просипела ведьма.  -
И если кто и может спасти землян, то только  ты!  Нажмешь  рычаг  -  и
механизм придет в действие, никто не сможет остановить  стремительного
размножения землян-убийц. Понял?!
    - Нет, - простодушно сознался Кеша.
    - Мы не спешим, - пояснила ведьма, -  мы  можем  выждать.  Или  ты
хочешь, чтобы те, кто  сейчас  под  прицелом  твоей  проклятой  пушки,
погибли, а другие начали смертоносный путь на Землю?!
    Кеша не знал, что и сказать.
    - Ни хрена я не хочу! - признался он.
    - Я дам  тебе  троих  приближенных  -  это  твои  и  мои  гаранты,
землянин! И я дам тебе два десятка спор, ты проверишь их в действии на
зоне. Ведь ты туда собираешься?
    - Кругом телепаты, понимаешь! - обозлился Кеша.
    - Нет, мы не читаем мыслей. Но это просто  угадывается.  Мы  знаем
часть твоей гиргейской жизни и знаем, что, получив силу, ты не  уйдешь
с Гиргеи, не отомстив своим мучителям, верно?!
    - Верно! - признался Кеша. - А вот насчет  гарантий.  А  вдруг  ты
врешь?
    - Такого не бывает, - осклабилась ведьма,  -  трогги  не  земляне!
Смотри, они уже идут к тебе!
    Из каких-то невидимых до того люков вылезали оборотни  -  большие,
гадкие, человекообразные.
    - Мне хватит двух! - закричал Кеша. - И то, если это необходимо!
    - Это необходимо, - зашипела ведьма.
    Два оборотня подползли к боту, задрали головы с безумными  рыбьими
глазами вверх. Они ждали. У правого в руке был шар размером с арбуз.
    Кеше очень не хотелось пускать этих нелюдей на борт.
    Но если тропи объявят свою  тайную  войну  землянам,  будет  конец
всему. Скрепя сердце он дал команду на входные люки.
    - Дальше шлюзов не впускать!
    Лицо ведьмы в хрустальных  глыбинах  утратило  четкость.  Договор,
незримый и неписаный, был заключен. Уже это было необычно. Кеша  знал,
что псевдоразумные оборотни никогда и ни с кем не идут на  контакт.  А
такие ли уж они псевдоразумные?! С этим еще придется разбираться!
    Он включил шлюзовую прозрачность: оба  трогга  смотрели  прямо  на
него, и глаза их не были ни безумны, ни бессмысленны.
    - Мы уходим! - выкрикнул Кеша.
    - Уходите, - прогрохотало эхом.
    Теперь все решали считанные минуты. Кеша сосредоточился - и  выдал
в сенсоприемник  точные  координаты  и  номер  родной  зоны.  Он  даже
вспотел, мурашки пробежали под кожей спины.
    - Полный вперед!
    Бот вздрогнул. Снова  раскалился  добела.  Начинался  тяжкий  путь
наверх. Системы радаров и щуп выбирали самую доступную дорогу. Но  эта
дорога была адски трудна.


                                * * *


    - Давно бы так! - торжествующе произнес Крежень.
    И рухнул на пол. Удар Ивана  был  быстрее  молнии.  Он  перешел  в
ускоренный ритм. Теперь  никто  не  мог  помериться  с  ним  быстротою
реакции. Мордовороты двигались как в замедленном кино. Но пули  из  их
пулеметов летели достаточно быстро. И потому Иван сразу же прыгнул под
стол, перекатился под ним, сшиб с ног Ганса  Костыля  и  без  раздумий
размозжил ему голову каблуком: такие  гниды  не  должны  жить!  Второй
нырок под стол чуть не стоил ему жизни - луч желтого пламени  разрезал
сам стол и два огромных кресла, они  так  и  развалились,  лишь  потом
начали медленно тлеть, обрастая язычками пламени.
    - Ну, держитесь, ребята! - выкрикнул Иван.
    И из его ладони сверкающим лучом выскользнул широкий, обоюдоострый
меч. Первым делом бритвенный клинок  настиг  волосатого,  тот  пытался
утащить Гугов мешок, уже почти уполз во тьму. Но просчитался -  голова
отлетела мячиком, покатилась к распростертому на полу седому  Креженю,
да так и остановилась возле его плеча.
    - Вот так!
    Иван выскочил из зоны огня, перевернулся через голову и сразил еще
троих - они попадали перезрелыми грушами, будто  только  и  дожидались
этого мига.
    На улице загудели,  завыли,  заскрежетали  полицейские  вертолеты.
Надо было уходить из дома Луиджи Бартоломео фон Рюгенау,  иначе  будет
поздно. Иван подхватил мешок, сунул за пояс парализатор, рассек  мечом
еще двоих и отпрыгнул к окну. Град пуль сразу вышиб стекло  -  бандиты
не прекращали огня, они почти поспевали за своей молниеносной жертвой.
Почти. Иван совсем ненамного опережал их. И этого хватало. Он  сиганул
снова через  стол,  разрубил  особо  рьяного  стрелка  от  макушки  до
задницы, потом раздробил  рукоятью  череп  его  соседу,  увернулся  от
синего луча, снова прыгнул к окну. И, вышибая ажурную решетку, полетел
вниз, в сад.
    - Прощай, Лучо! - прошептал он напоследок.  И  перешел  в  обычный
ритм. Сердце билось тяжко. За эти минуты он прожил год, а  то  и  три.
Ничего! Он еще молод.
    Он силен, умен, бесстрашен. Полиция для него пустое место.
    Иван подождал, пока два  первых  взвода  спецназовцев  ворвутся  в
пылающий дом, потом тихо прополз вдоль решетки,  почти  под  ногами  у
оставшихся стражей порядка и вывалился в узенькую запасную калитку.
    Прочь из Венеции! Прочь!
    Ивана  неудержимо  тянуло  в  Россию,  в  Москву.  Но  на  далеком
Дубль-Биге его ждал Дил Бронкс и Гуг Хлодрик, если только он не улетел
на Землю. Прежде всего надо повидаться с друзьями. Надо наметить  хоть
какой-то план, без него все превращается в пустую суету. И  все  же...
Иван не хотел кокетничать с самим собою, все же он продвинулся вперед.
И намного! Если раньше, после возвращения из Системы он  тыкался,  как
слепой щенок в чужие двери, то теперь он кое-что знает об  этом  мире,
управляемом выродками-дегенератами! Теперь  он  не  слеп!  А  это  уже
большой плюс. Правда, если Вторжение начнется раньше, чем он приступит
к серьезным действиям, грош цена всем его познаниям. Но он всего  лишь
человек.
    Иван  неторопливо  вышел  на  полутемную  улочку  меж   старинными
каменными домами. Облака в высоком небе начинали алеть, скоро рассвет,
скоро будет совсем светло. Надо уходить. Он не любил брать чужое, даже
на время. Но что поделаешь, ни одного свободного дисколета.  Ночь.  Он
вскарабкался  на  крышу   четырехэтажного   готического   особняка   с
островерхими шпилями. И не ошибся. Прогулочный катерок  старой  модели
стоял,  накренившись,  на  узенькой  площадке  -  как  они  умудрялись
садиться на такую. Ну что же, выбора нет.
    Прощай, Венеция!
    Он шея над каналами, над мостиками и  мостами,  над  крышами,  шел
медленно, чуть покачивая короткими резными крылышками. А сердце  ныло.
Теперь он никогда не прилетит сюда  с  легким  сердцем.  Тень  старика
Луиджи будет преследовать его. Ну и что же, он  заслужил  это,  он  не
имея права оставлять наемника у этого добряка-забулдыги.
    Время вспять не повернешь.
    - Прощай, колыбель венедов!
    Иван выключил обзор. Прозрачности в  этой  старушке  не  было,  но
четвертного обзора вполне хватало. Он развернул катер и пошел в  море,
по ослепительной дорожке восходящего солнца, он убегал от светила,  он
не хотел сейчас света, у  него  болели  глаза.  И  еще  немного  болел
локоть, задетый пулей. В пылу драки  он  не  заметил  ранения.  Ничего
пройдет. Иван как закаленный рос-вед, познавший тайны тысячелетий,  не
перевязывал рану, затянется сама. Он убегал от  солнца.  До  стартовой
площадки было еще двести миль. Катер вернется назад, на родную  крышу.
А он сам уже не вернется сюда. Ну и пусть.  Иван  не  оглядывался.  Он
думал о Сихане.
    Крохотная площадка затерялась среди скал крохотного островка.  Это
был один из самых дешевых космодромов Земли.  Иван  не  мог  позволить
себе прежней роскоши. Он потерял свою изумительную десантную  капсулу.
И был теперь беднотой, босяком.
    Четыреста монет. Что можно на них купить?!
    - Доставочную    кабину,     пожалуйста!     -     попросил     он
паренька-диспетчера, который  был  одновременно  и  кассиром,  и  всем
обслуживающим персоналом.  Его  пьяный  папаша  валялся  под  соседней
пальмой с бананом в одной руке и бутылкой рома в другой.
    - Одноразового действия?
    - Да.
    - Смотрите не промахнитесь, месье!
    Шутка была не самой удачной. Промахнувшегося могли и не подобрать,
в пространстве всякое случается. Но  подобная  шуточка,  обращенная  к
космодесантнику-смертнику, звучала вызывающе.
    - Постараемся, - заверил Иван.
    Оба левых двигателя  выносной  ступени  заели  на  полпути,  и  он
выбирался на орбиту на двух правых, это была не очень хорошая примета.
Плевать!  Иван  спешил  на  Дубль-Биг!  Старый  коммерсант  и  большой
любитель астрономии Дил Бронкс давно его дожидался. Но дело не в нем.
    Вечером того же дня Иван причалил к сверкающему  боку  бесподобной
космической  станции  своего  приятеля.  Дубль-Биг  с  каждой  неделей
становился все краше. Он был просто бриллиантом Космоса.
    Таёка встретила Ивана холодно.
    - Эти мужланы на конюшне, - заявила она и ушла в свой отсек.
    Чем-то они все провинились перед ней, подумал Иван.  Но  не  будем
спешить с выводами - спокойствие и еще  раз  спокойствие.  Он  шел  по
обшитым красным деревом коридорам станции, и шаги его гасли в глубоком
ковровом покрытии, на котором не было ни единой пылинки. Киберы  робко
жались по стенам и углам, пропуская гостя. Иван на них не глядел.
    В конюшню он ворвался вихрем, чуть дверь не  слетела  с  бронзовых
старинных петель. И застыл столбом.  Оба  жеребца  испуганно  заржали,
закивали головами - левый, с черной подпалиной под  сиреневым  глазом,
захрипел, скаля большие зубы.
    - А вот и Ваня пришел! - раздалось откуда-то сверху.
    Иван поднял глаза. И ему вспомнился Хархан, темницы, цепи, сам он,
висящий вниз головой, "дозревающий".
    Здесь висели сразу двое, висели без всяких извращений  -  головами
вверх, но зато спеленутые как младенцы.
    - Сгинь, наваждение! -  угрожающе  прорычал  один  из  висящих,  в
котором Иван не сразу распознал Гута Хлодрика Буйного.
    - Ты думаешь, это галлюцинация? - как-то растерянно спросил у Гуга
второй, явно сам хозяин станции.
    - А то что же! - невозмутимо ответил  Гут.  -  После  двух  недель
запоя! Синдром, старик, ничего не поделаешь.
    - А я-то обрадовался, - обиженно протянул  Дил.  Был  он  опухший,
сизый, с разбитым широченным носом. Даже  бриллиант  в  переднем  зубе
поблескивал тускло.
    - Сгинь, синдром! - повторил Гут помягче. Потом повернул голову  к
собрату по несчастью и пояснил: - Косточки Ванюшины давно уж сгнили на
гадской Гиргее. Эх, и мне там положено лежать, старому подлецу!  -  Он
снова уставился на вошедшего и уже без  угроз,  умоляюще  попросил:  -
Сгинь отсюда!
    Иван без лишних слов подошел ближе. Сверкающий меч  отразил  сразу
все восемь светильников-канделябров, украшавших стены конюшни.  Лезвие
меча выглядело устрашающе.
    - Убивать пришел, - сделал вывод Дил  Бронкс  и  тут  же  перестал
виновато улыбаться.
    - Есть за что, - мрачно заключил Гут Хлодрик. -  Ну,  давай,  руби
башку! Не жалко!
    Иван подпрыгнул,  полосанул  по  пластиконовым  бинтам  чуть  ниже
стропил - и Дил Бронкс живым мешком шмякнулся на сено.
    - Промазал! - заключил Гут Хлодрик.
    - Да чего ты мне голову морочишь, - заверещал во всю глотку  негр.
Он уже радостно скалил зубы и бешено вращал своими огромными  белками.
- Это же Ванюша, настоящий! Ваня, развяжи, дай я тебя поцелую!
    - Настоящий?! - носорогом взревел Гут.
    Иван разматывал бинт, высвобождал  Дила,  одновременно  похлопывая
его по спине и плечам, будто пытаясь убедиться, что он цел и невредим.
По щекам полуседого негра текли слезы.
    - Неужто вернулся?! Это чудо! -  тараторил  он  без  умолку.  -  Я
всегда верил, что ты вернешься, Иван, я знал это точно,  у  меня  нюх,
чутье, оно меня никогда не подводит! Ну дай же я тебя обниму!
    Дил Бронкс набросился на Ивана с объятиями,  плача  от  радости  и
боли, сведенные руки и ноги кололо тысячами  игл  -  еще  бы,  столько
провисеть связанным!
    - Погоди! - Иван отстранился. - Погоди немного!
    Он подошел к молчаливо висящему Гуту. Поднял меч.
    Но тот предупредил сразу:
    - Меня лучше не освобождай, Иван!
    Лицо у Гута было надутое, злое.
    - А что такое? - спросил освободитель.
    - Прибью!
    - Кто старое помянет,  тому  глаз  вон!  -  весело  оскалился  Дил
Бронкс.
    - А кто забудет, - прохрипел  Гут,  -  тому  оба  долой!  Он  меня
подставил! Ребят положил! Спроси у него - сколько душ загубил?!
    Дил покорно повернулся к Ивану.
    - Сколько?
    - Всех, - ответил тот, - ушли  кроме  меня  трое.  Цай  и  Ливадия
где-то на Земле. А Кеша Мочила остался там. Ему не выжить одному,  это
точно. Так что Гут прав, почти всех положил. Но не я затевал это дело!
    - Тебя никто  не  просил  совать  в  него  свой  нос!  -  закричал
взбешенный Гут. - Положил их ты, а перед Господом  Богом  за  их  души
буду отвечать я, понял?!
    - Понял, - ответил Иван. И взмахнул мечом.
    Гут упал на сено, покатился под ноги жеребцам.
    - Может, не развязывать его? - засомневался Дил.  -  Натворит  еще
чего...
    - Развяжи!
    Иван вобрал меч в рукоять,  и  она  послушно  скользнула  по  руке
вверх. Эта встреча должна была случиться, избегать ее он не вправе, он
знал, на что шел, когда переправлял Гута на Землю.
    Дил   нарочно   медлил,   еле-еле   шевелил   руками,   распутывая
великана-викинга. Оба были трезвы до  умопомрачения,  о  галлюцинациях
речи больше не шло.
    - О-о! Кого я видеть! Ванья!
    В распахнутой двери появилась угловатая фигура Сержа Синицки. Серж
стоял, широко разведя свои длинные руки, но не делая ни шага вперед.
    Гуг Хлодрик, освободившийся  от  пут,  встал,  набычился.  Он  был
багров от ярости - накипело, накатило, поднялось к голове наболевшее.
    - Иди сюда! - прорычал он.
    Иван покорно подошел.
    И тут же отлетел на десять метров, дальше не дала стена, в которую
он врезался спиной. Удар Гута был не столь быстр, сколь силен и мощен.
    Серж Синицки развел руки еще шире.
    - О-о, загадочний рюсски дюша-а! - протянул он, закатывая глаза.


                                * * *


    Кеша узнал родную зону еще на подступах. Даже  сердце  заныло.  Не
думал, что придется вот так свидеться. Вся связь зоны  была  подавлена
еще полторы минуты  назад,  когда  зона  находилась  вне  видимости  -
волновой сигматаран бота разрушил ее  навсегда,  о  восстановлении  не
могло быть и  речи,  а  новую  прокладывать  -  две-три  недели  самое
меньшее. В запасе у Кеши было  почти  три  часа.  Потом  надо  идти  к
капсуле, иначе дело дрянь.
    Он выпустил из шлюзового отсека  обоих  оборотней.  И  теперь  они
сидели прямо на полу, подрагивая и хлопая прозрачными веками. Говорили
они  на  межгалактическом  вполне  сносно,  видно,  неспроста   Фриада
подсунула именно их. Одного звали  Хар,  другого  Загида.  Имена  были
длиннее и сложнее, но Кеша сразу их подладил под свой язык,  сократил.
Поначалу он их опасался. Потом понял,  ребята  спокойные,  тихие.  Хар
держал свой арбуз и в основном помалкивал, а Загида задавал вопросы  и
сам же на них отвечал.
    - В зоне есть наши? - спрашивал он как бы за Кешу.  И  отвечал:  -
Да, там их двое. Оба считаются андроидами. Но это трогги!
    - Ни хрена себе! - удивился Кеша. - Они и при мне были?
    - Были, - кивал Хар. - И еще будут. Здесь,  -  он  приподнял  свой
арбуз, - быстродействующие споры. Ты сам все увидишь!
    - Спорам надо созреть, - мудро истолковывал  Кеша,  -  вылупиться,
подрасти.
    - Подрастут, подрастут, - уверял его Загида.
    Они подрулили прямо к шлюзовым воротам, превратив  в  искореженные
куски  металла  все  четыре  катера-охранника   вместе   с   экипажами
андроидов. Бот сел на грунт.  Надо  было  подождать.  Щуп  просвечивал
свинцовую жижу, будто родниковую  водицу.  Никогда  еще  на  подводных
рудниках не было так светло.
    Автоматика сработала на экстренный код. "Мозг" бота  очень  хорошо
разбирался  в  любой  обстановке,  Кеше  оставалось  только  ждать  да
глазеть.
    Они вошли в закрытые и жилые отсеки зоны победителями. Вся охрана,
не говоря уже об  администрации,  куда-то  попряталась.  Кеше  это  не
понравилось - лучше бы их сразу перебить,  снять  с  души  камень.  Но
ничего не поделаешь, надо мириться с тем, что есть. Он включил  полную
прозрачность.   И   теперь   рассматривал,   что   успели    в    зоне
подремонтировать.
    - Мать моя! - удивлялся Кеша.
    Он видел, что зоны как  таковой  уже  и  нету.  Внешние  заглушки,
заслоны, ворота - все новое. Это заделали в сверхсрочном  порядке.  Но
внутри... Внутри все  было  разворочено  и  выворочено!  Высоко  вверх
уходила огромная черная дырища, шириною в  десять  стволов  -  это  не
просто заряды сработали, это что-то другое! Значит,  у  них  тут  были
склады с боеприпасами... или это просто проходческие взрывные брикеты,
те самые, что вбиваются в породу гидрокайлом? Так много?!  Внизу  была
пропасть.  И  как  они  только  сумели  откачать  воду?!  Все  это  не
укладывалось у Кеши в голове - с какой стати  будут  вкладывать  такие
огромные средства в восстановление разрушенных рудников и жилой  зоны,
ведь значительно проще было все бросить, каторжников все  равно  никто
не жалел, ну что такое полторы тысячи смертников? Тьфу! Пустое  место!
Нет, тут что-то другое.
    - Вперед!
    Кеша направил бот к жилым отсекам. Он во всем  разберется!  Только
бы прихватить какого-нибудь бугра или вертухая,  он  из  него  выдавит
правду, вот этими железными  пальцами  выдавит!  Оборотни  глядели  на
Иннокентия Булыгина и ничего не понимали. У них было свое задание.
    Бот черной птицей летел по широченным проломам. Внизу, по бокам не
было видно ни души. Обычно в это время  меняли  забойщиков  в  шахтах,
сновали андроиды, скрипели внешние лифты и подъемные площадки.  Сейчас
было тихо и пустынно.
    - Ты гляди, чего уделали! - неожиданно завопил Кеша.
    - Чего? - переспросил его Загида.
    - Заварили переходник общаги! Мать моя!
    Огромный сдвижной люк метров двадцати в  поперечнике  был  заварен
грубо, в спешке. Они спасались сами или спасали каторжников?  Кеша  не
знал. Он знал другое, время идет и работает оно на врага.
    - Вперед! - завопил он, пугая оборотней, и  без  того  напуганных,
дрожащих.
    Из носовой части бота вырвался язык  зеленого  пламени,  уперся  в
заваренный люк - и металл ручьями потек  вниз,  по  породе  на  грунт.
Открывался  жилой  туннель,  за  ним  сейфовые  ячеи  административных
помещений, за ними "мозг" зоны и  капсула  управляющего.  Все  просто,
давно изучено, понятно... Но бот не проходил в этот туннель. Надо  его
оставлять. Или убираться подобру-поздорову.
    - Трап! - скомандовал Кеша.
    Оборотни бросились за ним. Уже на бегу  Кеша  выкрикнул  бортовому
"мозгу":
    - Охрана по всей дальности! Полная! Не подведи, друг!
    Команда эта была совершенно излишней. Но  Кеша  не  жалел  слов  и
языка, а горло у него было  луженое.  Для  пущей  надежности  дал  два
полных залпа из обоих плазмометов, зажатых в руках.
    И бросился вперед. Спальные отсеки его не интересовали. Он на ходу
выжигал замки, вопил, ругался так, что ни один из заключенных не  смел
и носа высунуть. Через четыреста метров Кеше попался на глаза андроид.
Он вылезал из стенохода. Разговаривать с этой куклой было не о чем,  и
Кеша его просто сжег.  Оборотни  не  отставали.  Хар  несся  на  своих
голенастых лапах как  заправский  бегун,  только  плавники  трепетали.
Загида бежал за ним.
    - Быстро!
    Кеша запрыгнул в стеноход, оборотни за  ним.  И  они  сорвались  с
места, будто спасались от пожара. Стеноход стремительно  пошел  вверх,
перескакивая из ствола в ствол, взбираясь  по  изуродованным  взрывами
стенам, зависая на перемычках,  прыгая  через  провалы.  Еще  немного?
Совсем немного! Они смерчем ворвались в административную  часть  зоны,
сокрушая все перед собой лавиной пламени. Но никто и  не  противостоял
их напору, их натиску.
    - За мной! - закричал Кеша, выпрыгивая наружу.
    Он снес три перемычки, вышиб дверь. И замер. Прямо  в  центральном
зале происходило  нечто  малореальное.  Два  голых,  остервеневших  до
пронзительного визга и  оглушительного  свиста  андроида  гонялись  за
вертухаями. Они догоняли то одного,  то  другого,  ломали  им  хребты,
пробивали черепа, давили, душили, рвали в куски. Этого не могло быть -
в андроидов закладывались программы, полностью исключавшие насилие над
человеком. Но эти будто с ума посходили. Кеша  стоял  в  оцепенении  и
молчал. Рот у него был раскрыт. Плазмометы в обеих руках дрожали.
    - Трогги все делают хорошо, на  совесть,  -  довольным  голосом  с
каркающим акцентом процедил из-за спины Загида.
    - Так это ваши? - изумился Кеша.
    - Наши, - подтвердил Хар. - Они были примерными исполнителями.  Но
они получили команду. Совсем недавно. Чтобы ты увидел!
    - Я?! - переспросил Кеша.
    - Ты, - терпеливо ответил Хар.
    - Скажите им, чтобы перестали! - зжрал Кеша.
    Ему не понравилась эта бесчеловечная бойня.  Ну  и  трогги!  Ну  и
ведьма Фриада, моя  королева!  Да  таким  макаром  можно  всем  хребты
переломать! Кеша вспотел. И тут же зло обругал самого себя - распустил
нервы, сукин сын! Всем! Конечно, всем! Она так и говорила.  Скорпионов
шестиметровых по всей Вселенной перебили. И землян  перебьют.  Кеша  с
уважением поглядел сначала на Хара,  а  потом  на  Загиду  -  с  этими
ребятами надо поосторожней.
    Но те поняли все по-своему.
    - Сейчас, - сказал Хар, - погоди, ты увидишь!
    Он бросил прямо от порога к беснующимся свой странный  арбуз.  Тот
упал, раскололся на две ровненькие половинки, оттуда высыпался десяток
прозрачных шариков,  пошел  дымок,  завоняло  чем-то.  И  Кеша  увидел
маленьких человечков, вылезающих из этих шариков, растущих на глазах -
вот  они  с  кошку  величиной,  вот  с  годовалого  младенца,  вот   с
трехлетнего...
    - Бейте их!  -  завопил  он  во  всю  глотку.  А  усилители  скафа
удесятерили его вопль: - Бейте сразу! Немедленно! Поздно будет!
    Вертухаи, настигаемые убийцами, не глядели по сторонам. Другие,  а
их оставалось не менее восьми, глазели на Кешу в ужасе.  Но  они  были
настолько парализованы страхом, что не понимали ни слова.
    И тут Кеша увидел странную вещь, он даже  потерял  голос  и  сразу
перестал кричать. Все десять вылупившихся из спор  человечков,  а  они
уже были ростом с двенадцатилетних мальчишек,  походили  на  него  как
отражения в зеркале.
    - Ну, падлы... - просипел он. - Ну падлы!
    Большего выдавить из себя он не мог. Кеша был сражен  наповал,  он
сразу все  вспомнил:  и  пляски  дикарей-оборотней,  и  гул  гонга,  и
вихлявую тварь, и крутобедрую красавицу, и себя, млеющего от  страсти.
Что же они с ним сделали?! Воистину падлы!!!
    - Это первая пробная партия, - успокоил его Хар,  -  остальные  не
будут похожи на тебя, совсем не будут. Они будут все разные, их  никто
никогда  и  нигде  не  сумеет  отличить,  распознать  в  них  троггов,
понимаешь?
    - Понимаешь, - ответил Кеша. - Королева дала мне слово!
    - А разве она его нарушила? - спросил Загида. - Этих хватит только
на эту зону, а других здесь нет.
    - Здесь не-ет! - передразнил Кеша. -  Вы  меня  чего,  за  полного
дебила держите?!
    Хар вылупил на него свои рыбьи глаза.
    - Королева Фриада сказала! - процедил он недружелюбно.
    Обидчивые, гады, пронеслось в голове у Кеши, ну и ладно. Он видел,
что его двойники уже подросли и набросились на  вертухаев.  Но  первым
делом трое из них, действуя очень  слаженно,  нагнали  сначала  одного
андроида, ухватили его за руки, отбросили  немного  и  с  такой  силой
ударили о стену, что из бедолаги выпали внутренности. То же самое  они
проделали и с другим. Кеша отвел глаза.
    Он опомнился только тогда, когда осталось всего двое вертухаев.
    - Оставьте! - завопил он, вновь обретая  голос.  -  Оставьте  хоть
одного, мне надо вытрясти из них кое-что!
    Снизу лезли каторжники. Их было человек двадцать пять, не всем был
под силу подъем - но эти, самые шустрые, одолели его.
    - Назад! - закричал им Кеша. - Назад!!!
    Он знал заранее, что  сейчас  произойдет.  Трогги  начнут  убивать
несчастных. Вот этого Кеша ни за что не мог допустить. Он вскинул свои
плазмометы.
    - Я сожгу их, - сказал он тихо, но твердо.
    - Жги! - согласился Хар.
    - Жги, это пробная партия! - согласился Загида.
    - И вам их не жаль, это же ваши... - Кеша не мог найти слов.
    - Наши, - Хар не стал отпираться и чего-то придумывать, он говорил
прямо, - но у нас их будет много, сколько надо.
    Кеша озверел, ему  была  непонятна  такая  логика.  Он  глядел  на
троггов, которые добивали последнего вертухая, не обращая ни малейшего
внимания на его мольбы о  пощаде,  и  думал  о  будущем  человечества.
Невеселым ему виделось это будущее.
    - Нет, я не буду их жечь, - сказал он вдруг. - Я просто  отойду  в
сторону.
    Первые три каторжника проскочили мимо него, даже  не  взглянув.  У
каждого   в   руке   было   по   гидрокайлу.   Четвертый    бежал    с
молоторубильником,  страшенной  штуковиной,  не  приспособленной   для
выяснения отношений.
    - Ребята! Стой! - завопил вдруг последний. -  Это  же  Мочила!  Он
сбежал!
    - Точняк, Мочила! - поддакнул другой и остановился.
    Они глядели на Кешиных  двойников  и  ничего  не  могли  понять  -
слишком много "мочил" было перед ними.
    - Кеша, кореш! - закричал цередний каторжник. И отбросил кайло. Он
был явно обрадован, на лице застыла сумасшедшая улыбка, глаза  горели.
Это был Слим Носорог, его нетрудно было узнать по шишке  над  бровями,
там   застряла   пуля,   и   он   не   давал   ее   удалять,   называл
талисманом-хранителем.
    Один из троггов медленно подошел к Слиму.
    - Кеша! Хрен моржовый! Объявился! А-аа...
    Выкрик застрял в глотке у Слима  Носорога,  а  из  пробитой  спины
фонтанчиком ударила кровь. Он медленно повалился в ноги троггу.
    За спинами у  первых  троих  каторжников  столпилось  уже  человек
двенадцать, остальные подбирались, подползали. Все молчали.  Это  было
страшное молчание. Некоторые с опаской косились на  оборотней.  Но  те
стояли смирно и никого не трогали, они, похоже, и не дышали.
    Первым не выдержал Чур Заводила. Кеша его  тоже  приметил,  такого
бугая, громилу  трудно  не  приметить.  Он  неожиданно  завизжал,  как
ихтиогадр с Иргиза - пронзительным, нечеловеческим визгом, и  бросился
вперед. Шипастый молоторубильник превратил в кровавую кашу сразу  двух
троггов. Но остальные в миг  разорвали  Чура  и  кинулись  вперед,  на
каторжников.
    Кеша  закрыл  глаза.  Он  знал,  что  теперь  будет:  смертники  с
подводных рудников Гиргеи - это не трусливые и  подлые  вертухаи,  они
бегать и спасать свои шкуры не будут. Он опоздал. Надо  было  стрелять
раньше. Теперь в такой гуще он перебьет больше своих.
    - Пошли! - сказал он оборотням. - Я не хочу смотреть на это.
    - Куда? - поинтересовался Хар.
    - К управляющему.
    Они пересекли четырехсотметровый зал, выжгли двенадцать люков один
за  другим,  четыре  створа  удалось  откатить.  Капсула  управляющего
оказалась пустой.
    - Сбежал, сука! - огорчился Кеша.
    Но  оборотень  Хар  уже  тащил   из-за   пластиконового   занавеса
маленького лысенького человечка с черными глазами  и  обвисшей  губой.
Человечек помалкивал и тяжело сопел. Это был не управляющий, а один из
его замов.
    Кеша вырвал  зама  из  лап  оборотня,  повалил  на  пол,  наступил
подошвой на лицо, нажал. Давил, пока не выступила  кровь.  Потом  снял
ногу и сказал тихо, с железом в голосе:
    - Пытать не буду, тварь, убью сразу, понял?
    - Понял, - моментально ответил человечек. - Что от меня надо?
    - Почему зону не бросили?! Что здесь?!
    Человечек, судя по всему, был дошлым, он не стал строить  из  себя
ничего не понимающего дурачка. Он знал: искренность  -  это  его  хоть
малюсенький, но все же шансик.
    - Еще семь лет назад всю каторгу продали Восьмому Небу. Это теперь
частная собственность! - выпалил он.
    Кеша обомлел.
    - Как    это?    -    вырвалось    у    него.    -    Ведь     все
исправительяо-наказательные учреждения по  всем  законам  Федерации  и
Сообщества  находятся   в   исключительном   ведении   государственных
структур. Не лепи горбатого, тварь!
    Человечек задрожал, забился в корчах. Но сквозь всхлипы и  рыдания
доносился его голосок:
    - Это правда-а! Каторга выкуплена... так давно делают,  просто  об
этом не пишут, не говорят. Восьмое Небо  держит  приговоренных  своими
рабами-и-и... Мы не виноваты, неет! Нас, всю администрацию  и  охрану,
продали вместе с каторгой, вместе с зонами и  заключенными,  вместе  с
рудниками-и-и... Мы не виноваты!
    - А как же правосудие? - в наивном остервенении  выдавил  из  себя
Кеша.
    - На Гиргее правосудие - это Восьмое Небо!  -  замычал  человечек,
потерявший надежду. - Они хозяева тут!
    Кеша отвернулся от  бьющегося  в  истерике.  Как  жаль,  что  надо
улетать с Гиргеи! Улетать теперь, когда он узнал, откуда растут  ноги,
когда он  начал  кое-что  понимать.  Но  если  он  промедлит,  капсулу
обнаружат, им всем тогда труба.
    - Живи, тварь, - проговорил он тихо.
    И пошел к выходу.
    Оба оборотня последовали за ним.  Но  Загида  не  дошел  до  люка.
Огромное гидрокайло, пущенное могучей  рукой  каторжника,  просвистело
над Кешей и вонзилось в голову оборотню. Он сразу упал бездыханным.
    На пороге стоял желтый и мокрый от пота  Голован  матерый  убийца,
работавший и на Синдикат, и на  Зеленое  Братство.  Он  щерился  своим
беззубым ртом, потирал ладони, плотоядно поглядывая на Хара.
    - Ты всегда был болваном! - процедил Кеша.
    И сжег убийцу  на  месте  -  плазмомет  чуть  фыркнул,  ствол  его
опустился.
    - Пошли, - махнул он Хару.
    Они возвращались, перешагивая через трупы землян и троггов. Землян
в переходах и на полу зала лежало значительно  больше.  Но  ни  одного
живого трогга не было видно.
    В боковых креслах  центрального  зала  сидело  человек  пятнадцать
измученных, избитых, растерзанных каторжников. Они напряженно  глядели
на проходящих мимо, но не вставали. Они были измождены.
    Кеша шел впереди, он боялся заглядывать в  глаза  каторжникам.  Он
знал - они обречены. Восьмое Небо никогда и ничего не прощает. Их даже
не убьют. Их бросят на такую работу, что они сдохнут за считанные дни,
сдохнут  в  адских  мучениях  и  будут  в  последние  часы  завидовать
распятым.
    Он все знал. Но забрать их с собой он не мог.
    Стеноход спихнули вниз  -  там  его  курочили  те,  кто  не  сумел
взобраться на верхние ярусы. Спускались на внутренней  лебедке  скафа.
Кеша держал оборотня Хара  за  костяной  пояс.  Хар  дрожал.  Оборотни
вообще почему-то все время дрожали.
    Когда они спустились, Кеша спросил:
    - Королева не изменит своего слова?
    - Почему она должна его менять? - не понял Хар.
    - Загиду убили.
    - Нет. Не изменит. А Загиду на самом деле убили. Мы не  можем  ему
ничем помочь. Поздно.
    - Ну и ладно, - как-то повеселел Кеша. Он даже улыбнулся. - Не так
уж непобедимы ваши трогги из спор. Как ты думаешь, приятель?
    Хар промолчал, и Кеша так и не узнал, о чем он думает. К трапу они
подошли окруженные  молчаливой  толпой.  Бот  висел  там,  где  его  и
оставили. Внизу, прямо под ними и чуть поодаль, валялись обломки  двух
патрульных бронелетов. Бот расправился с ними самостоятельно.
    - Молодец, - машинально похвалил его Кеша. - Так и держать.
    Он не глядел на  обреченных.  Но  один,  Мотя  Глушитель,  вор  из
Сан-Франциско, скрывавшийся на Трафогоре восемь лет, крикнул жалобно:
    - Кеш, забери меня с собой! Ну чего тебе стоит!
    Он узнал Булыгина даже в скафе. Позор!  Кеша  налился  кровью.  Он
никогда не забудет каторги! Никогда не забудет  родной  зоны  и  этого
жалобного голоска! Он тащит с собой проклятого оборотня, но  не  может
взять ни одного из корешей. Проклятье!
    Он молча шагнул на трап.
    - Забери! Забери меня из этого ада-а-а!!! - неслось в спину.
    Вон с Гиргеи! Вон! И нечего себя винить. Ему  просто  повезло.  Он
такой же, как и все они. Но ему повезло. А может, повезло  им!  Хватит
пускать слезу, хватить ныть. Вон отсюда!
    Он устроился в кресле. Оглянулся на Хара. И выкрикнул:
    - Полный вперед! Курс - к капсуле! Давай, жми, друг!
    Он отключил прозрачность, чтобы не видеть, как убегают  врассыпную
каторжники - снаружи сейчас жарко, бот  будет  раскаляться  добела,  а
потом пойдет вверх. Пойдет на предельной скорости, прожигая  перемычку
за перемычкой, превращая в кипящий пар свинцовую океанскую жижу.
    Прощай,   проклятая   каторга!   Прощай,   последнее    пристанище
смертников!
    Прощай, подлая гадина Гиргея!!!


                                * * *


    Гуг бил безжалостно и сильно.  Это  был  не  человек,  а  какой-то
мамонт. Его пудовые кулачищи не опускались. Иван уже устал уклоняться,
нырять,  уходить  от  ударов.  Он  умел  их  держать  не  хуже  самого
заправского профессионального боксера.  Но  сколько  же  можно  -  нос
разбит, бровь в крови, ребра трещат, голова, того и гляди,  расколется
как грецкий орех. Нет, всему должна быть мера.  Он  ушел  от  прямого,
присел и неожиданно резко саданул Гута головой в живот.
    Тот качнулся, упал на свой огромный  зад.  Но  тут  же  вскочил  и
ожившим паровым молотом набросился на Ивана.
    - Я тебя прибью, сукин сын! - хрипел  он.  -  За  каждого  прибью!
Потом подниму за шкирку и еще раз прибью! Получай!
    Дил все пытался их разнять, но ему тоже  досталось  крепко  -  Гуг
засветил  прямо  под  глаз,  к  распухшему,  разбитому   Таёкой   носу
прибавился еще огромный синячище, вздувшийся прямо на виду у всех.
    - Он же спас тебя! - вопил Дил. - Болван, ты же  сам  поминал  его
добрым словом, Гуг, опомнись!
    - Пьяный был, - отнекивался Гуг, - вот и поминал. А сейчас убью!
    Он размахнулся для последнего, всесокрушающего, смертного удара. И
замер. Между ним и Иваном, опустившим руки, выросла будто из-под земли
хрупкая и крохотная Таёка. Вид у нее был грозен и свиреп.
    Этого Гуг не выдержал. Он закрыл лицо своими громадными ладонями и
в голос зарыдал, повалился на сено. Он ослаб, выдохся внезапно,  будто
проколотый воздушный шарик.
    - Их есть балшой крэзи! - отчетливо произнес в наступившей  тишине
Серж Синицки, опустил  наконец  свои  руки-грабли  и  ушел,  топая  по
коридору, словно бегемот.
    Иван вытер со лба кровь тыльной стороной ладони подошел  к  Таёке,
поцеловал ее в висок.
    - Спасибо, малышка! - прошептал он ей на ухо. - Ты меня спасла.
    Гуг похлопал его по спине своей  черной  широкой  лапой  с  шестью
золотыми перстнями на пальцах.
    - Ты живучий, Ваня!
    - Живучий, - согласился Иван.
    Он смотрел на рыдающего Гута. И  понимал  его.  Дважды  попасть  в
такие истории и не сломаться не каждый сможет.
    Гуг не сломается, Иван  знал.  Он  будет  долго  беситься.  Но  он
перебесится.
    - Я не Бил Аскин, Гуг, - сказал он раздельно,  внятно.  -  Ты  зря
махал кулаками. Ребята были обречены. Я спас  вас  четверых...  пускай
троих. Без меня вы не выбрались бы с каторги никогда!
    Сквозь рыдания Гуг просипел:
    - Крежень готовил операцию.  У  него  был  целый  план!  И  мы  не
последние дураки там! - судороги перехватывали  его  горло,  он  сипел
отрывисто, с всхлипами.
    - Дураки, Гуг! Самые настоящие дураки! - не давал ему пощады Иван.
- Вы законченные и обреченные дураки!
    - Ладно! - зжрал вдруг седой великан. - Хрен с тобой - дураки!  Но
тогда мне надо было сдохнуть там, на Гиргее, вместе с корешами!  А  ты
сделал из меня последнюю суку! Я никогда не был дерьмом,  Ваня!  А  ты
меня превратил в дерьмо!
    - Заткнись! - выкрикнула Таёка. У нее  у  самой  по  крутой  скуле
текла алмазная, сверкающая слезинка. Забившиеся в угол кони глядели на
людей с опаской, вздрагивали, поводили боками.
    - Сдохнуть просто, Гуг! Я бы мог сто раз сдохнуть, - так же тихо и
четко долбил свое Иван, - но мне надо было тащить свой крест. И  я  не
сдыхал, я его тащил, понял! А теперь мне ноша не по плечу. Я  тащу  не
только свой крест. И мне нужна помощь, понял?! Вот поэтому я и не  дал
тебе сдохнуть. И не дам! Не дождешься!
    - Он правду говорит, - вставил посерьезневший Дил Бронкс.
    - Плевать мне на его правду! Я не верю в это дурацкое вторжение! -
закричал Гуг Хлодрик, не вставая с колен. - Не верю! Он сам спятил - и
хочет, чтоб другие спятили, чтоб поддакивали ему! На  вот,  выкуси!  Я
возьму на абордаж первую же капсулу и вернусь  на  Гиргею,  понял?!  Я
буду мстить за ребят!
    Иван усмехнулся, покачал головой.
    - Ты будешь мстить за них здесь, на Земле! - процедил он.
    - Здесь не Земля, - поправила его серьезная и правильная Таёка.
    - Земля везде, где есть люди, - ответил ей Иван мягко, даже нежно.
И снова уставился на изнемогшего викинга, сменил тон: -  Крежень  твой
подлец и подонок! - сказал он.
    - Чего?! - взревел Гуг. - Ты моих парней порочить?! И здесь тоже?!
    Он бросился на Ивана.  И  тут  же  повалился  на  сено,  сраженный
молниеносным  ударом.  Иван  потирал  кулак   и   смотрел,   как   Гуг
поднимается.
    - Крежень твой хотел убить меня, понял?!
    - Не верю!
    Гуг мотал головой - у него явно все помутилось в мозгу. Дил  понял
это первым, он подбежал,  подхватил  его,  подвел  к  стене  и  усадил
тихонько, словно боясь, что Гуг рассыпется на куски.
    В это время дубовая дверь от удара чуть не влетела внутрь конюшни,
она задрожала толстенной басовой струной. Все  оглянулись  на  нее.  И
увидели Иннокентия Булыгина.
    Кеша стоял подбоченясь. Но лицо у него было виноватое.
    - Иван, ты прости, - начал он, сбиваясь и запинаясь, тяжело дыша и
бледнея, - мне там на вылете, возле этой Гиргеи драной с твоей капсулы
левый рог сбили. Прямое попадание!
    - Это ты вон у кого прощения проси, - Иван как ни в чем не  бывало
кивнул на Дила Бронкса, - он хозяин!
    Кеша посмотрел на хозяина словно на пустое место и снова обратился
к Ивану.
    - Я понимаю, эта машина бешеные бабки стоит.  Но  так  получилось.
Ежели смогу, расплачусь потом. А нет, - он склонил голову, - вот башка
- руби!
    Гуг  Хлодрик  встал  и  побрел,   пошатываясь   и   оступаясь,   к
другу-каторжнику.
    - Кешенька, выполз из ада?  -  завел  он  по-бабьи,  жалобно  и  с
надрывом. - Чего это ты двоишься у меня в глазах, Кеша?!
    Прямо за Иннокентием  Булыгиным  стояло  какое-то  гадкое  чучело,
полупрозрачное и пучеглазое.  Стояло  чучело  очень  тихо  и  скромно,
поначалу на него и внимания не обратили.
    - Кто такой? - вскрикнул Дил. - Откуда?!
    - Я их есть пропускаль! - пояснил вернувшийся Серж. - Капсул  есть
наш, код есть наш! Капут нельзя!
    Дил махнул рукой. Он давно собирался выгнать  бестолкового  Сержа.
Но не мог - все-таки друг, свой брат-десантник, это как из сердца клок
выдрать.
    - Его зовут Хар, - представил чучело Кеша. - Он нормальный  малый.
Если бы не он, капсуле труба. И нам труба! У него чутье  зверское,  он
учуял боевой прозрачник на две секунды раньше, чем  капсульные  мозги,
ясно?! Секунду еще я соображал! Мы их опередили на  одну  секунду.  Но
рог, Иван, сшибли!
    То, что  Кеша  упорно  называл  рогом,  было  шестиосной  выносной
мачтой, на которой крепилось две дюжины боевых ракет с  рассыпающимися
боеголовками и два периферийных щупа.
    - Да чего ты заладил, рог да рог! - возмутился Дил, он  не  любил,
когда в нем начинали подозревать мелочного человека. - Новый наставим.
А  вот  эта  образина  мне  совсем  не  нравится.  Она  хоть  понимает
по-человечески?!
    - Она  понимает,  -  покладисто,  с  каркающим  акцентом   ответил
оборотень Хар.
    Дил недовольно крякнул и потер свой опухший нос.  Таёка  поглядела
на него сердито и нахмурилась, она не любила нетактичности, особенно в
отношении гостей и незнакомцев.
    - Ну дай же я  тебя  обниму!  -  Гуг  наконец  добрался  до  Кеши,
сграбастал его, навалился, подмял и уронил, рухнув сверху. Гуг  был  в
полуобморочном состоянии. И не мудрено, другого после прямого  Иванова
удара вообще бы уже не было на этом свете.
    Кеша  не  обиделся.  Он  выбрался  из-под  вожака,   поднял   его,
пошатываясь и дрожа от напряжения.
    - Пойдемте в зал! - опомнился вдруг Дил. - Ну что  мы  в  конюшне,
как варвары какие-то! Прошу, гости дорогие и друзья званые! - Потом он
взглянул на черного, ободранного Кешу, на грязные разводы у  него  под
запавшими глазами и запричитал: -  Но  сначала  в  баньку,  сначала  в
баньку! С дорожки в баньку полагается!



                                БЕЗДНА


    Иван пнул дубовую дверь, и та  чуть  не  сшибла  с  ног  какого-то
облезлого  забулдыгу  в  черной  майке  с  двумя  черепами.  Забулдыга
выхватил из-за голенища красного сапога огромный зазубренный  тесак  и
исподлобья вызверился на вошедшего..
    - Не сердись, приятель, - дружелюбно бросил Иван.
    И добавил уже  через  плечо,  проходя  внутрь  кабака:  -  С  меня
причитается.
    Он прошел к драной стойке, заказал у жирного малайца-бармена банку
чистой воды  и  полстакана  гремучего  пойла  под  красивым  названием
"ти-рекс".  Пойло  двинул  по  стойке  обалдевшему  от   неожиданности
забулдыге.
    Банку открыл, но пить воду не стал, только смочил платок  и  обтер
им потное, запыленное лицо. Он страшно устал за последние три дня,  он
так не уставал ни на Гиргее, ни в Пристанище. Последний раз он бывал в
Новом Свете двенадцать лет назад - три или четыре приема,  полеты  над
городом, попойка на крыше четырехсотэтажного небоскреба, липкие  голые
девицы в сиреневых и розовых цепочках вместо одежды, два  контракта  и
нудное утро со старым  приятелем  с  Галарога  -  Юджином  Скотчем  по
прозвищу Мотылек. Вот и  все  воспоминания.  Юджин  советовал  ему  не
задерживаться в Америке. Иван и без его советов  спешил  -  до  старта
надо было повидаться кое с кем из  России,  сдать  отчеты  и  просить,
просить, просить о полном отпуске. Как давно это было! Теперь он видел
Новый Свет не сверху. Теперь он бродил по  земле  и  мысленно  материл
Гуга-Игунфельда Хлодрика Буйного, втравившего его в долгую  историю  и
заставляющего разматывать какую-то нелепую  нить  вместо  того,  чтобы
заниматься делом. Проклятый Лос-Анджелес!
    - Ну что, приятель, - он обернулся к забулдыге, подмигнул ему. - В
расчете?
    Забулдыга со  второго  захода  выглушил  свой  "тирекс",  постоял,
помолчал и рухнул на пол. Дьявольское пойло сбивало с ног и  не  таких
парней.
    - В расчете, - глубокомысленно ответил сам себе Иван.
    Шестилапый биороб сноровисто выскочил  из  темного  угла  притона,
подбежал к лежащему,  ухватил  гибким  носовым  щупальцем  за  ногу  в
красном сапоге и утащил забулдыгу под  свист  и  завывание  сидящей  у
столиков  пьяни.  Но  свистели  не  все.  Трое   трясущихся   алкашей,
поднявшихся из-за  бокового  овального  стйла,  помалкивали.  Средний,
которого тащили двое крайних, вообще свесил голову.  Допился,  подумал
Иван. Но тут же понял, что  ошибся  -  из  брюха  у  среднего  торчала
рукоять кривого зангезейского кинжала. Иван хорошо знал  эти  кинжалы,
под лопаткой у него был старый, побелевший от времени шрам - памятка о
Зангезее, планете, на  которой  землянам  делать  нечего.  Ивану  было
плевать на эту мразь, пусть вытворяют что  хотят,  ради  таких  он  не
шевельнул бы и пальцем, пускай горят в будущей геене огненной.  Но  на
Земле жили и другие. Потому-то Иван искал Гуга.
    - Шел бы ты в другое место, - неожиданно просипел малаец. Судя  по
этому сипу бармен был сифилитиком с большим стажем. - У нас  не  любят
чужих!
    Бармен   все   время   перемигивался   с    двумя    багроволицыми
мордоворотами, торчавшими у боковой стойки.
    Иван видел это, он знал, чем заканчиваются такие перемигивания. Но
ему очень не хотелось привлекать внимания к  своей  скромной  персоне.
Ему хотелось одного - поскорее убраться из этого гадюшника.  Он  никак
не мог избавиться от ощущения грязи на  своей  коже,  это  было  очень
неприятно. Сколько  раз  он  тонул  в  болотах  чужих  жутких  планет,
пробирался к цели в подземных коммуникациях древних  городов,  залитых
нечистотами,  забитых  трупами,  падалью,  он  брел  к  Первозургу   в
омерзительнейшей жиже из  живых  червей  и  змей  в  Чертогах  планеты
Навей... но у него никогда не  было  столь  сильного  ощущения  грязи,
налипшей на кожу, въевшейся в ее поры. Проклятый Новый  Свет!  Где  же
этот негодяй Гуг!
    - Ты зря меня не слушаешь, - просипел малаец.
    Мордовороты медленно, еле передвигая  слоновьими  ногами,  сопя  и
корча дикие рожи, шли к стойке, к Ивану.
    Они были неостановимы словно бронеходы.  А  это  означало  одно  -
придется их бить, сильно бить, возможно и смертным боем.
    Иван тяжело выдохнул. И подумал, что по чести и совести надо  бить
Гуга Хлодрика, старого обманщика. Но где его теперь разыщешь?!
    Он не поворачивался к мордоворотам. Пусть начнут они. А там  видно
будет. Но злодейка-судьба распорядилась иначе.
    Огромная  черная  тень  сиганула  из  мрака,  заслонила  Ивана  от
мордоворотов. Драки не получилось. Лишь  два  тяжких  и  гулких  удара
разорвали напряженную тишину.
    Иван резко обернулся. Он был в страшном  раздражении.  Он  не  мог
понять этих безумных нравов. Надо уходить отсюда, бежать! Гнусный мир!
    - Ну чего ты, Ванюша! - принялся оправдываться Гуг. -  Из-за  пяти
минут столько нервов?! Тебе надо в психушку!
    Иван молча поглядел на мордоворотов - оба лежали под ногами у Гуга
Хлодрика Буйного, бывшего  десантника-смертника,  пропойцы,  бузотера,
вожака  банды,  славившейся  своей  лихостью  и   дерзостью,   беглого
каторжника, первейшего кулачного бойца и человека  тончайшей  души.  У
обоих были напрочь перешиблены шейные позвонки. У обоих уже стекленели
выпученные от неожиданности  глаза.  Под  обоими  расползались  темные
лужи... но не крови, совсем другого.
    - Ты из-за них, что ли?! - недоверчиво покосился на дело рук своих
седой викинг. - Ваня, я тебя сам сведу к психиатру. Пошли! Это  дерьмо
сейчас  уберут!  -  Он  удостоил   презрительным   мимолетным   взором
малайца-сифилитика, сказал чуть слышно, кривя губу: - Ну-у, ты еще  не
понял, обезьяна?!
    Малаец пропал за стойкой. Но из мрака  тут  же  выскочил  давешний
биороб и поочереди уволок мордоворотов.
    Тащил он их с явной натугой, было видно,  что  жмот-малаец  держал
слугу на скудном пайке.
    - Куда он их? - поинтересовался отошедший от раздражения Иван.
    - В утилизатор, куда еще, - ответил Гуг  с  интонациями,  будто  в
сотый раз растолковывал простейший урок придурошному ученику.
    - И забулдыгу тоже?
    - Какого еще забулдыгу? - не понял Гуг.
    - В красных сапогах. Налился, упал тут под стойкой, а этот гаденыш
его уволок, - подробно рассказал Иван.
    - А-а, - протянул Гуг,  -  вон  оно  в  чем  дело.  Нет,  забулдыг
вышвыривают вверх, наружу, в подъемник -  и  на  свежий  воздух  возле
какой-нибудь вшивой помойки, чтоб прочухались. Хотя, Ваня, сейчас весь
Лос-Анджелес - одна большая и поганая помойка, вот чего я тебе доложу.
    - Это я уже понял, - согласился Иван.
    И только теперь увидел того, из-за кого старина Гуг притащил его в
грязный, но далеко не самый гнусный притон Нового Света.
    Говард Буковски, он же Седой, он же Крежень в черном кожаном плаще
с поднятым воротником, высокой черной  кожаной  шляпе  и  вдобавок  ко
всему в черных очках сидел за шестым  от  прохода  столиком  и  нервно
отхлебывал из антикварного граненого стакана забористую  и  кристально
чистую русскую водку.
    Крежень заметно выделялся в этой разношерстной ублюдочной массе, в
пестром и большей частью дегенеративном сброде, проводившем  время  за
выпивкой. Крежень выглядел нахохлившимся черным вороном,  невесть  как
попавшим в  плотно  сбившуюся  стаю  спившихся,  обрюзгших  и  изрядно
вылинявших попугаев. Ивану вообще все  это  претило.  Середина  XXV-го
века... и эти дикарские притоны, эта первобытная  жажда  глушить  свое
пойло среди себе подобных, в полумраке, грязи  и  вони.  Атавизм!  Так
было семь тысяч лет назад, так было пять тысяч лет назад, так  было  в
прошлом веке... неужели точно так же будет и в  веке  будущем,  и  еще
пять  тысяч  лет  спустя?!  А  где  же  прогресс?!   Где   восхождение
человечества по спирали?! Может,  и  правы  исполчившиеся  на  землян,
может, таким животным не стоит жить во Вселенной?! Глядя на притихшую,
но таящую в себе недоброе, гнетущее напряжение  пьянь,  Иван  невольно
ловил себя на мысли, что человеческое общество можно  было  бы  слегка
пошерстить, почистить маленько.
    - Пошли! - оборвал его размышления Гуг. - А  то  этот  змей  снова
улизнет. Пошли, Ваня, мне не терпится сказать Седому пару добрых слов!


                                * * *


    Дил Бронкс подрулил на своем сверкающем боте  прямо  к  ржавому  и
помятому боку старушки Эрты-387. При одном только виде этой развалюхи,
этой нищеты, затхлости и вырождения Дилу захотелось встать под душ или
хотя бы помыть руки. На заправочные станции всегда выделяли гроши.  Но
эта была, по всей видимости, совсем позаброшенной-позабытой.
    Дил немного обождал, наивно надеясь на приглашение. Но не дождался
такового. Или его тут совсем не уважали, или  автоматика  Эрты-387  не
работала. И потому он без спроса завел бот в пустующий ангар, и  снова
сидел, все никак не мог преодолеть брезгливости - всего два слова-кода
или одно нажатие пальца, и  переходная  мембрана-присоска  вопьется  в
шлюзовый лвдк, а там - шагни, и уже на станции, уже в компании  старых
и верных друзей. Но нет, Дила начинало тошнить. Он  заплатил  за  свою
игрушечку, вылизанную и выхоленную, огромные деньги, и он не мог  даже
представить, как нежный и почти живой витапластик мембраны прикоснется
к ледяной, колючей, ржавой и покореженной уродине.
    Нет! Все-таки Иван втравил его в плохую историю, он нутром чуял  -
и это только начало. Он не ищет помощи у  сильных  мира  сего!  Он  не
протягивает руку к богатым и всевластным! Он сам роется в  отбросах...
и его, Дила Бронкса, заставляет заниматься тем же!
    - Все! Хватит! Мать твою! - оборвал себя Дил вслух.
    Так можно и совсем разнежиться, разбабиться, разнюниться. Он  что,
не десантник-смертник, что ли?! не  сорви-голова  из  Отряда  Дальнего
Поиска?! Эх-хе-хе, бывший  десантник,  бывший  сорви-голова...  все  в
прошлом. А в настоящем - богатство, тихая  обеспеченная  жизнь,  связи
кое-какие... что еще надо?
    - Ну давай!
    Дил преодолел свои  слабости,  поднялся  и  шагнул  в  нежность  и
теплоту мембраны.
    Станция была пуста и неприветлива. Он долго бродил  по  длинным  и
нудным  коридорам.  Наткнулся   на   вялого   шестилапого   кибера   с
глуповато-сонным лицом, пнуд его под зад со злости - кибер  отлетел  к
стене, долго кряхтел и сопел. Дил на него  не  оглядывался.  Будь  его
воля, он бы всю эту развалину вместе со всеми  киберами,  а  заодно  и
самим Хуком Образиной сдал бы в металлолом, на переплавку.
    Арман-Жофруа  дер  Крузербильд-Дзухмантовский  сидел  почему-то  в
ремонтном отсеке. Сидел на корточках за  огромным  старинным  стальным
сейфом гнусно-зеленого цвета. Сидел и махал рукой,  будто  отгоняя  от
себя незванного гостя.
    Дил не на шутку обиделся. Мало того, что он почти битый час бродил
по проклятущей Эрге, так он еще ободрал себе все руки и порезал клапан
на комбинезоне, разгребая жуткий завал перед дверью в  ремотсек.  Чего
там только не было!  Будто  со  всей  станции  стащили  весь  тяжелый,
железный хлам к этой ржавой дверце. Киберы, болваны! Но ведь им кто-то
дал такую бессмысленную команду... Дил с трудом начинал понимать,  что
тут происходит.
    - Крузя! Ты чего - охренел, что ли?! - завопил он во  всю  глотку,
вместо того, чтобы поздороваться. Не виделись они лет пятнадцать.
    - Уходи! Прочь! - просипел Крузербильд и неумело перекрестил  Дила
дрожащей рукой.
    Был он до невозможности изможден, худ, страшен, дик. Но трезв. Дил
Бронкс сразу заметил это - Крузербильд был абсолютно  трезв!  Это  был
он, такого не спутаешь ни с кем другим. Но если  раньше  его  называли
Великолепным, то теперь Крузе можно было смело давать другое  прозвище
- Урод.
    - Они везде! - судорожно сипел он. - Везде! Они...  -  Крузербильд
понизил голос до шепота и закатил нездорово  поблескивающие  глаза,  -
повсюду! Я через каждые два дня-прячусь в новое место. Но  они  всегда
меня находят!
    Дил опешил.
    - Кто?!
    - Они, - очень серьезно ответил  Крузя,  -  их  тут  много!  -  Он
выразительно поднял палец вверх. - Они пришли за мной.  Но  я  еще  не
хочу туда. Мне еще рано.
    Это была явная белая горячка. Теперь  Дил  не  сомневался.  Они  с
Хуком  допились  до  чертей.  Нет...  до  чертей  они   допились   еще
давным-давно, лет десять назад. А теперь им и  пить  не  надо  -  вон,
Крузя, трезв-трезвехонек, а ум за разум зашел.
    Дил подошел ближе. Опустился на корточки.
    - Ты узнаешь меня? - спросил он у Крузербильда.
    - Узнаю, - серьезно ответил тот. - Ты Иван! Ты вернулся из ада!  -
Помолчав немного, он добавил с тревогой. - Ты пришел за  мной,  я  все
знаю!
    - Какой я тебе Иван! - сорвался Дил. - Ты что, дружок, не  видишь,
что у меня морда черная как сапог? Ты  забыл  Неунывающего  Дила?!  Ты
забыл, как мы с тобой,  пьянь  подзаборная,  ходили  на  Умагату,  как
штурмовали Сон-Даке в созвездии Крысобоя?! Да я тебе щас  рожу  набью,
подлец ты эдакий! Ты забыл, кто тебя на собственном горбу  вытащил  из
болот Зангезеи?! Ну, Круэя, я б знал, что ты добра  не  помнишь,  я  б
тебя, точно, там оставил!
    - Ты - Иван! - твердо заявил Крузербильд, грозя Дилу пальцем. - Ты
пришел за мной с того света. А морда у  тебя  и  впрямь  черная,  тебя
здорово коптили там... Я все вижу!
    Дил растерялся, у него совсем не было опыта общения с  помешанными
и горячечными. И потому  он  махнул  рукой,  чего  тут  спорить,  надо
мириться с обстоятельствами.
    - Где Образина? - спросил он.
    - Утащили, - коротко ответил Крузербильд.
    - Кто утащил, мать твою?! - не выдержал Дил.
    - Они утащили... Нет, Образину списали на Землю.
    Он туг одному гаду бутылем по чану заехал, понял?
    - Какому еще гаду?
    - Инспекция была. Он на них кинулся. На этот раз не простили.  Вот
так, Иван.
    - Да никакой я не Иван! - взревел Дил, - Иван бы щас взял тебя  за
ноги и вытряс бы твою черную душу, понял?!
    - Это у тебя душа черная, - не согласился Крузербильд,  -  ты  сам
черный - и душа у тебя черная. А все потому, Иван, что  тебя  черти  в
аду коптили, я все знаю.
    - Ну гад! - Дил чуть не задохнулся  от  возмущения.  -  Я  хоть  и
черный, а душа у меня белая! А вот ты лучше б в болоте сгнил!  Я  тебя
больше вытаскивать не буду! Если б не Иван, я  б  к  тебе  никогда  не
прилетел, Крузя. Отвечай лучше, почему станция глухая и слепая?
    Крузербильд отряхнулся, приподнялся  с  колен  -  и  в  нем  сразу
высветилось что-то прежнее, богатырское, молодецкое, несмотря на  весь
его жалкий и потрепанный вид спившегося  неудачника.  Длинные  сальные
волосы  колыхнулись  тяжелой  гривой,  на  обтресканных  синих   губах
заиграла еле приметная улыбка.
    - Станцию прикрыли, - сказал он почти нормально, будто  приходя  в
себя. - А меня бросили тут, Дил!
    - Ага, признал, паскуда!  -  Бронкс  подошел  вплотную  и  хлопнул
Крузербильда по плечу.
    - Да вроде и впрямь ты, - неохотно согласился тот. - В прошлый раз
он меня здорово напугал, я все помню.
    Дил сразу замахал своими огромными  черными  лапами  с  множеством
золотых перстней на каждом пальце.
    - Не надо,  не  надо  ничего  вспоминать,  а  то  ты  меня  совсем
запугаешь, - быстро заговорил он, - давай-ка собирайся, некогда мне  с
тобою лясы точить!
    - Чего? - удивился Крузербильд. - Собирайся? Неет, Дил, мне некуда
идти отсюда, у меня теперь ни кола, ни двора. На старушке Земле я всем
должен, мне там не резон засвечиваться. А  болтаться  по  иным  местам
тяжело будет, отвык я от болтанки этой,  да  и  мерещатся  всякие  все
время, понимаешь? Вон он!
    - Где?! - машинально переспросил Дил и обернулся.
    Никого у него за спиной не было.
    - Они хитрые-е, - как-то замысловато пояснил Крузербильд, -  я  их
тоже долго не мог увидать. А потом увидал!
    Дилу  Бронксу  припомнилась  его  славная   конюшня   на   славном
Дубль-Биге, припомнился пьяный Гуг, припомнилась Таека, превратившаяся
вдруг в пантеру... Лоб сразу намок, капельки пота побежали  по  щекам.
Не приведи Господь! Нет! Нет!! Бедный Крузя! Но  Иван  дважды  сказал:
"Хука тащи сюда живым или мертвым!"  Про  Крузю  он  так  не  говорил.
Почему? Парень надежный, проверенный, надо будет -  в  огонь  полезет.
Парень... уже за сорок, а выглядит на все восемьдесят. Дил Бронкс,  не
верящий ни в черта, ни  в  Бога,  мысленно  вознес  молитву:  да,  ему
страшно повезло, страшно! уж он-то знал, он видел все своими глазами -
все друзья, вся братва десантная будто проклята была, кто не погибал в
чужих мирах, тот спивался или сходил с ума, влипал в  жуткие  истории,
превращался из сверхчеловека в тряпку, в дерьмо. Его Бог миловал! Серж
Синицки чокнулся по-тихому. Хук  с  Крузей  спились,  Гуг  связался  с
мафией, по нему каторга плачет, Ивану мерещатся какие-то  негуманоиды,
армады, вторжения и прочая чушь. И почти все такие  -  десятки,  сотни
ребят из их Школы. Нет, им всем надо было погибнуть на Сельме, или  на
Гадре. Они бы  погибли  героями.  Ведь  те,  кто  сложил  там  головы,
остались в памяти как герои. А кто  они?!  И  так  быстро!  Что  такое
сорок-пятьдесят лет - четверть жизни! А они  выдохлись,  они  вымотали
себя, износили свои сердца, и никто не хочет им помочь!
    - Ладно, пошли, - повторил он тихо, - по дороге я все объясню.
    - Две недели назад, -  признался  Крузя,  -  я  вылакал  последнюю
бутыль, припрятанную Хуком. Ты прав, мне тут больше не хрена делать.
    - За две недели мог бы и оклематься, - недовольно пробурчал Дил.
    - Я тоже так думал, - огорченно выдохнул Крузя. Он взял из  гибкой
лапы подбежавшего кибера плоский пакетик с водой, надкусил,  надорвал,
плеснул себе в горло.
    Потом с неожиданной злобой пнул кибера ногой. - А ты вали  отсюда,
нежить! Не разберешь, понимаешь, кто на самом деле, а кто мерещится!
    - По-моему, ты отходишь, - довольно заметил Дил. -  А  беззащитных
бить нехорошо, нашел на ком злость срывать! - Он уже  забыл,  как  сам
поддал  бедолаге,  обреченному  на  долгое  прозябание  в  заброшенной
заправочной станции с непонятным названием Эрта-387.
    По дороге, волоча Армана-Жофруа дер Крузербильда-Дзухмантовского к
шлюзовой камере, Дил Бронкс подумал,  что  сперва  того  следовало  бы
хорошенько помыть, почистить, побрить и постричь. Но  на  Эрте  ничего
такого уже не было.  Эрга  постепенно  превращалась  в  кусок  железа,
носящийся меж звездами, в ржавый метеорит, падающий в бездонную Черную
Пропасть.
    Но с Эргой и Крузей  все  ясно.  А  вот  где  теперь  искать  Хука
Образину?!


                                * * *


    - Ребята тосковали без тебя, Гуг, - со  слезой  в  голосе  выдавил
Крежень и глотнул водки из стакана. На Ивана он не глядел, будто и  не
узнавал его, будто и не знаком с ним вовсе, будто  и  не  было  дикого
ночного  налета,  перестрелки,  драки   из-за   мешка...   Иван   тоже
помалкивал, он ждал своего часа.
    - Ладно, это я слыхал, - недовольно протянул Гуг Хлодрик,  поскреб
щетину на подбородке и уставился на Седого в упор. - Где Лива?
    - Клянусь, Гуг, не знаю! - ответил  нахохлившийся  Крежень.  -  Мы
делаем одно дело...
    - Одно? - переспросил с насмешкой Иван.
    Крежень не шевельнул бровью.
    - Мы делаем одно дело, Гуг, - повторил он, - и ты меня знаешь.
    - Знаю, - согласился Хлодрик. -  У  меня  была  крепкая,  надежная
банда, Седой. Парни отменные, один к  одному...  Была!  Мы  провернули
столько дел и делишек, что любому синдикату нос утрем!  Мы  держали  в
своих лапах половину Европы! А где сейчас банда? Где мои ребята?!
    - Все на месте, - вяло ответил Крежень, - кроме тех,  кого  списал
Господь Бог!
    - Все! - забрюзжал Гуг. - Да не  все!  Ты  распустил  их!  Это  не
банда! Это не единый кулак! Это мочалка, Седой! И я тебе повторю  еще,
ты мне за все ответишь!
    Крежень  полез  в  карман  кожаного  плаща,  вытащил   здоровенный
пистолет с инкрустированной изумрудами рукоятью, с силой приложил  его
к поверхности стола, убрал руку.
    - Можешь пристрелить хоть сейчас, - сказал он тихо и обиженно.
    - Ну нет, Седой, - Гуг смахнул пистолет на пол, - я сам решу как и
когда отправить тебя к черту на рога, понял?!
    - Понял, - Крежень нагнулся, поднял пистолет, сунул в карман.
    Никто на них не обращал внимания. Большая часть посетителей  этого
кабака была уже в хорошем подпитгш, а те, у  кого  в  глазах  пока  не
троилось, глядели на молоденькую стриженную  наголо  девицу  в  черной
маске. Ни сцены, ни подмостков в кабаке не было, и девица выделывалась
прямо перед столиками, перепрыгивая из ряда в ряд,  выгибаясь  кошкой,
плотоядно оглаживая свои же бедра и беспрестанно тряся выкрашенными  в
алый цвет голыми грудями.  Чуть  выше  коленки,  прямо  по  сиреневому
узорчатому чулочку вилась розовая лента, а на  ней  крепился  плетеный
кошель. В него бросали  монеты  и  бумажки,  не  забывая  после  этого
ухватить девицу за голую грудь или ляжку, а то  и  за  обе  выпуклости
сразу. Девица пела что-то нервное и чувственное, акустическая  система
была вделана прямо в браслеты на ее тоненьких ручках.
    Пела она неплохо,  почти  без  фальши.  Но  когда  какой-то  босяк
похлопал ее по заднице, не бросив монеты, девица, не  моргнув  глазом,
врезала  ему  в  челюсть  своей  изящной  туфелькой,  прямо  золоченым
кончиком...  Босяка  уволок  биороб.  Девице  долго  хлопали,  выражая
поддержку, теперь денег бросали вдвое, втрое больше - от облапивших ее
прелести рук не было ничего видно, но девица лишь  призывно  хохотала,
разжигая страсти тех, кто не успел до нее  дотянуться.  Иван  подумал,
что она очень недурно зарабатывает, раз в сто побольше самого шустрого
и грамотного работяги, правда, наверняка, делится с кем-то.
    Гуг словно угадал его мысли.
    - Этой крошке хватает лишь на сладенький ликерчик да пару пирожных
в день. Да эта обезьяна, - он  кивнул  в  сторону  малайца-бармена,  -
наверняка укладывает девочку на ночь с десятком  ублюдков,  не  думай,
что он ее жалеет.
    - Это ее работа, - сухо заметил Крежень. -  Каждый  должен  делать
свою работу.
    - Ты всегда был злым, - сказал Гуг и отвернулся.
    Песенка закончилась. Груди у девицы стали белыми, пышущими  жаром,
намятыми, наглаженными. Зато сидящие задирали  вверх  красные  ладони,
будто выхваляясь друг перед другом,  кто-то  старательно  и  похотливо
вылизывал со своих лап приставшую помаду.
    - Отвечай, Седой, - неожиданно резко процедил Гуг, уставившись  на
Креженя, - иначе я вышибу из тебя ответ вместе с твоими мозгами!
    Крежень нахохлился еще больше, покачал головой.
    - Не слышу вопроса, - сказал он тусклым голосом. -  Ну  чего  тебе
отвечать, Буйный?! Если я тебе не нужен в банде, я уйду.
    - Уйдешь, еще как уйдешь, - зловеще заверил его Гуг.
    Теперь Иван ничего не понимал. Он  пришел  сюда  не  старые  счеты
сводить, он не держал зла на Седого. Ему надо  было  пробраться  туда,
куда не всем дверца открыта, протиснуться хоть в щелочку... иначе  все
впустую. Гуг мог своей резкостью испортить дело.
    - Где Лива?!
    - А почему ты у меня спрашиваешь? Спроси у него, может, он  знает!
- Крежень мрачнел на глазах.
    Иван смотрел на друга и ничего не мог понять - Гуг бледнел, он  из
почти свекольно-красного стал чуть  ли  не  зеленым,  руки  задрожали.
Взгляд застыл и остекленел...
    Иван видел, куда смотрит Гуг.
    - Чего ты ко мне привязался! - Крежень попытался  убрать  руку  со
стола, но не успел, Гуг придавил его запястье своей тяжелой ладонью.
    - Что  это,  -  он  ткнул  пальцем   в   идеально   ровный,   чуть
просвечивающий свежий шрамчик на руке Седого. - Откуда он у тебя?!
    - Котенок  поцарапал,  -  неумело  соврал  Крежень   и   напрягся,
окаменел.
    - Котенок, говоришь?! - Гуг неожиданно  резко  ухватил  Седого  за
горло, сдавил его, притянул голову к себе и прошептал  в  ухо:  -  Это
след ее ноготка,  это  ее  метка,  сволочь.  Ноготок  ей  вставили  на
Гиргейской зоне, понял?! Таких  нигде  больше  не  найдешь...  Колись,
Седой, я за себя не ручаюсь!
    Крежень не успел  расколоться,  голова  его,  седая  и  ухоженная,
свесилась набок, он  потерял  сознание  от  удушья,  руки  обвисли,  с
пересеченной шрамом губы потекла по подбородку слюна.
    - Мразь! - выругался Гуг. И повернулся к Ивану: - Теперь  я  верю,
Ваня, ты был прав, они все ссучились. Да, ссучились и обкладывают меня
будто больного, старого медведя в его берлоге. А Ливочку они убили!  -
Гуг зарыдал. Краски возвращались на его лицо, он вновь  превращался  в
обрюзгшего и багроволицего викинга. Викинга с  грустными  глазами,  но
чугунной челюстью.
    - Ты мог ошибиться, Гуг, - сказал Иван, - причем тут этот порез?
    - Нет! - Хлодрик сразу осек его. -  Никогда,  Ваня.  Эти  вставные
ноготки делают из какой-то хреновины, я не знаю, но они  всегда  режут
так, после них всегда шрам светится изнутри,  это  неземная  керамика.
Каждый такой ноготок - это метка, Ваня! Их не ставят кому  ни  попадя.
Ай, Лива, Лива моя лапушка, сгубили они тебя, сволочи!
    - Она что, одна имеет такой ноготь? - резонно вставил Иван. Он  не
мог допустить, чтобы Гуг в порыве слепой ярости,  дикой  и  не  совсем
обоснованной, на его взгляд, ревности, пришиб Седого. Ведь Седой  одна
из немногих ниточек, обруби ее и бодяга будет длиться вечно.
    Пока не придут... Иван уже сам не верил во Вторжение.
    Все, что с ним было, казалось бредовым  сном.  Но  был  этот  бред
явственней яви.
    Крежень осторожно приоткрыл один глаз, потом второй.
    - Прочухался? - спросил Гуг.
    Крежень не ответил.
    - Ну, Седой, выбирай - здесь тебя прикончить иди  в  другом  тихом
местечке?  -  Гуг  не  шутил,  его  неудержимо  трясло.  Много   всего
накопилось в этом большом и непростом человеке. Иван глядел на него  и
думал, вроде бы, и знакомый, свой, понятный до  мелочей,  и  в  то  же
время незнакомый, чужой, непонятный.
    - Когда будешь кончать, Гуг, - просипел Крежень, - вспомни, как мы
вместе работали по крейсерам, как я твою пулю в плечо свое принял, как
тебя от парализатора уберег... а  еще  припомни,  как  первый  раз  от
Европола уходили, как ты наверх лез, а я с Фредом  прикрывал  тебя,  а
Фреда, между прочим, пристрелили, Гуг, Ты  все  вспомни,  все!  У  нас
операция была разработана - от и до, понял! А этот тип, - он кивнул на
Ивана, - влез и все напортил! А сейчас стучит  на  меня  и  на  ребят,
проверенных ребят, ты же их знаешь, Гуг. Не верь ему!
    Иван помалкивал, встревать было еще не время. А  все  надо  делать
только в свое время.
    - Сладко поешь, Седой, - проговорил Гуг Хлодрик мягче. - А  я  жду
ответа.
    Иван отвернулся от обоих. Голой девицы и след  простыл.  А  вместо
нее после некоторого промежутка  из-за  багряных  ширм  вышел  игривой
походочкой в полумрак и дым изящный и  вертлявый  мулатик  с  завитыми
голубыми волосами, весь в кружевах, пелеринках, накидочках и бантиках.
Мулатик пел что-то сладкое, пел тоненьким бабьим голоском, жеманничал,
вертел задом, томно улыбался, закатывал подведенные глазки и медленно,
с упоением раздевался.
    Гуг с Креженем толкли воду в ступе.  Но  сейчас  им  не  следовало
мешать. Иван поглядывал на мулатика и  думал,  что  понапрасну  теряет
время. И так, сколько уже потеряно его!
    Когда мулатик разделся полностью и прекратил петь,  из-за  тех  же
ширм вышел здоровенный татуированный донельзя негр, подхватил мулатика
на  руки,  покружил,  подбросил,  поймал,  повертел  -  будто  балерун
балерину, а потом,  подделываясь  под  навязчивые  ритмы  приглушенной
музыки,  пристроился  к  мулатику  поудобнее   сзади   и   начал   под
восторженные вопли и похотливое сопение  проделывать  с  ним  то,  что
обычно мужчины проделывают за плотно закрытыми дверями с женщинами.
    Эта  пара  имела  значительно  больший   успех   в   сравнении   с
красногрудой  певичкой.  Пьянь   неистовствовала,   подавала   советы,
визжала, хохотала... Иван повернулся к  "балетной  паре"  спиной.  Ему
было плевать на этих ублюдков, здесь еще  и  не  такое  увидишь.  Пора
браться за Седого.
    - Мне надо туда! - неожиданно резко сказал он.
    - Куда? - машинально переспросил Крежень.
    - Вниз!
    Крежень как-то зловеще усмехнулся. Он уже совсем ожил, будто и  не
было ничего. Через Иванове плечо он поглядывал на  потного  блестящего
негра и сладострастно  извивающегося  мулатика,  облизывал  пересохшие
губы. Чувствовалось, что Крежень на что-то решается, но никак не может
решиться.
    - Вниз?
    - Да, вниз.
    - Это  можно  сделать,  -  Крежень  поглядел  на  Гуга   Хлодрика,
прищурился.
    - Делай, как он говорит, Седой, - посоветовал Гуг, - тогда я тебя,
может быть прощу. Может быть!
    Крежень рассмеялся неприятным глухим смехом - почти  беззвучным  и
мелким  как  горох.  Трясущиеся  губы  его  медленно  и   неостановимо
каменели, да и само лицо словно в застывшую маску превращалось - прямо
на глазах. Он явно на  что-то  решился.  Но  решение  это  далось  ему
нелегко.
    - Ладно, - наконец выдавил он, - вниз так  вниз.  А  не  пожалеешь
потом, Гуг?
    - Время покажет.
    - Хорошо.
    Крежень чуть  привстал  и  махнул  рукой  малайцу-бармену,  что-то
показал на пальцах.
    - Никакой автоматики, все надежно и добротно, Буйный, как в старые
добрые времена, - тягуче завел он, и в его бесцветных глазах  появился
нехороший блеск, Иван помнил этот блеск еще  с  недавней  венецианской
ночи, когда его чуть не отправили на тот свет. - Но помни  Буйный,  ты
сам напросился на это! Вниз так вниз!
    Их резко встряхнуло, бутылка упала и покатилась на край стола,  на
нее навалилось что-то тяжелое, вонючее.
    Створки наверху  сомкнулись,  отрезая  от  мира  выпивок,  ритмов,
похоти и мерзости.
    - А это еще что?! - взревел Гуг, сбрасывая со стола чье-то тело.
    - Этого  сейчас  уберут,  -  заверил   Крежень.   Он   сидел,   не
шелохнувшись. - Еще миг.
    Прошло чуть больше мига, прежде чем стел со всеми сидящими за  ним
и валяющимся внизу бесчувственным телом замер. Иван не  ожидал  такого
поворота дел. Какая-то паршивая, третьесортная харчевня...  и  система
сквозных лифтов? Тут что-то не так.
    Но разобраться  ему  не  дали.  Из  тьмы,  сразу  со  всех  сторон
выступило восемь теней. Держали эти тени в  своих  руках  вещи  вполне
реальные лучеметы ближнето боя.
    - Куда эту падаль? - спросила одна из теней.
    - В утилизатор, - приказал Крежень.
    Пьяного, случайно провалившегося вниз, в тайную систему  подземных
ходов, оступившегося совсем не вовремя, зацепили чем-то за пластиковую
куртку и утащили.
    - Ты  сам  напросился,  Буйный,  -  произнес  без  тени  сожаления
Крежень. - И не дергайтесь, эти два места пристреляны со всех  сторон,
дернуться не успеете. Кроме того проводка...
    Гуг Хлодрик привстал над своим стулом, поглядел во тьму.
    - Сесть! - выкрикнули оттуда.
    - И ты, Бумба? - сокрушенно проговорил Гуг, опускаясь на стул. - А
ведь я тебе простил тогда твой донос, эх ты, Бумба Щелкопер!
    Иван тоже узнал двоих. Теперь глаза  привыкли,  тени  обрисовались
четче, зримее, да и откуда-то  сверху  началось  разливаться  тягучее,
медленное сияние.
    - Свет не на тебе клином сошелся, Буйный, - пояснил Крежень, - ты,
думал, пуп мира?! Мы работали на тебя долго. Но у  каждого  из  парней
есть и свой интерес, понял!
    - Врешь, сука, - озлобился Гуг. - Не свой интерес, все  врешь!  Ты
перекинулся, Седой! А может, ты и  был  подосланным!  Зря  я  тебя  не
придушил там, наверху!
    Крежень злорадно расхохотался, теперь он хохотал, не стесняясь,  в
полный голос.
    - Научись проигрывать, Буйный, - наконец сквозь смех прохрипел он.
- Ты готовил мне ловушку, а попал в ловушку сам. Не рой  яму  ближнему
своему, ибо в нее и угодишь! Это ты, ты, Гуг, и этот русский,  который
везде сует свой нос, вы рыли мне яму. А теперь сами  в  ней.  И  я  не
протяну вам руки.
    - Не протянешь?
    - Нет! Ты больше не нужен никому, Буйный. Ни Бумбе  Щелкоперу,  ни
мне, ни Толстяку Бону - погляди, как он тебя глазенками  сверлит,  так
бы и прожег насквозь! Даже Сигурду ты не нужен...
    - И Сигурд здесь? - прохрипел Гуг.
    - Да, я здесь! - крутоплечий и  беловолосый  парень  лет  тридцати
трех вышел из полумрака. - Ты нас держал в черном теле, Буйный,  а  он
нам дал все. Новый Свет побогаче старухи Европы!
    - Продались?! - Гуг был явно расстроен.
    Иван тоже неуютно чувствовал себя под  дулами  лучеметов.  Но  ему
было  плевать  на  этих  ребятишек,  Гугова  слезливость   могла   все
испортить, сейчас время работает против них.
    - С тебя снимут мнемограмму, Гуг, и пустят  в  распыл.  И  так  ты
пожил вволю на этом свете. Сигурд просто сожжет тебя, ты  даже  охнуть
не успеешь. А русского мы помучаем, он нам крепко  насолил,  настырный
тип! - Крежень самодовольно улыбнулся, шрам  скривился,  исказил  лицо
страшной гримасой. - Еще вопросы есть?
    - Где Лива?
    - Лива работает на нас.
    - Врешь, сука!
    - Смотри!
    Крежень достал из  нагрудного  клапана  черный  кубик  галовизора,
сдавил, поставил на стол перед Гугом. И почти сразу перед  ними  будто
из воздуха выявилась Лива, точнее, ее лицо.
    Гуг отшатнулся на спинку стула и опять побелел. Это  была  запись,
самая обычная голографическая запись...  и  все  же,  лицо  прекрасной
мулатки, живое, губы блестят, веки дрожат, но почему  она  так  тяжело
дышит?!
    - Я убью его! - со злобой процедила Лива. - Я убью Гуга-Игунфельда
Хлодрика Буйного, если он появится на Земле! Убью!
    И изображение пропало.
    Гуг неожиданно зарыдал, опустил лицо  на  сжатые,  такие  огромные
кулаки, спина его сотрясалась от рыданий.
    Но Крежень не жалел бывшего вожака банды.
    - И она отвернулась от тебя, Буйный, понял? Ты так  долго  лез  ко
мне со своими вопросами. А теперь смекни, может, лучше бы и не  стоило
любопытничать, а?
    - Они ли, Гуг! - вклинился Иван и дернул  Гуга  за  плечо.  -  Это
спектакль, Гуг, запись сфабрикованная!
    - Нет, это она, она... - Гуг захлебывался слезами, он почти не мог
говорить. - Но почему... почему  у  нее  глаза  пустые?  Ваня,  ты  же
видел... у нее пустота была в глазах, пус-то-та?! Понимаешь?!
    В глазах у Ливадии Бэкфайер и  впрямь  было  что-то  нечеловечески
пустое, отсутствующее, но Иван решил не  развивать  Гугову  мысль.  Он
лихорадочно думал, как выкрутиться из этой нелепой ситуации. И он  уже
догадывался, он знал точно - ему пощады не будет.
    - Ты всех предал, Буйный, - гнул свое Крежень, он же Седой, он  же
Говард Буковски, - ты предал погибших на Параданге, предал  и  сам  же
расстрелял их, ты предал парней на Гиргее, а ведь они поверили в тебя,
они пошли за тобой... Ты всех и всюду  предавал,  ты  думал  только  о
себе. Я лишь прерву эту цепь предательств и подлости, я прикончу тебя.
Буйный. И совесть перестанет тебя мучить.
    - Врешь, сука! - взревел Гуг, оправдывая  свое  прозвище.  -  Меня
подставляли, да! Но я никого  не  предавал!  Запомни  это  хорошенько:
ни-ко-го и ни-ко-гда!!!
    Вспышка  лилового  пламени  скользнула  возле  самого  уха  седого
викинга - и расплавленная серьга  дрожащей  каплей  упала  на  пластик
пола, зашипела.
    - Не дергайся, Буйный!
    Гуг схватился рукой за обожженное ухо. Он как-то сразу успокоился.
    - Сигурд правильно говорит, - вновь заулыбался Крежень, - не  надо
дергаться. Оружие на пол!
    - Нет, Седой, мое оружие останется при мне, ты его снимешь  только
с моего трупа, - тихо и размеренно ответил Гуг.
    Иван молча выложил на стол гамма-парализатор и  карманный  лучемет
ближнего боя. Отстегивать с локтя рукоять меча он не стал, а вдруг еще
пригодится.
    Он неожиданно для себя подумал: а какой, интересно,  сейчас  номер
откалывают там, наверху, в кабаке и заметили там их пропажу  или  нет?
Какая разница! Иван вздохнул. Вот и славно, сейчас его  будут  пытать,
мнемоскопировать, а потом убьют.  Вот  и  разрешатся  сами  собою  все
проблемы, и ни перед кем и ни перед чем он отвечать не  будет,  пускай
человечество само перед собой отвечает, само себя защищает, само  себя
спасает. Все просто. И кончилось благословение, кончилось. Иди,  и  да
будь благословен! Он шел. И он пришел. В жизни все  кончается  просто,
без театральных пышностей и накруток.
    - Буйный, тут командую я, - в голосе Креженя зазвучала сталь, - не
опошляй свои последние минуты.
    Оружие на пол!
    Гуг снова сжал кулаки на столе. Поднял глаза на Креженя.
    - А теперь слушай меня, Седой, - заговорил  он  тихо.  -  Ты  ведь
всегда был пижоном, фраером, верно?
    Кто-то из стоящих с лучеметами парней хихикнул, но тут же осекся.
    - У тебя ведь есть маленькое кругленькое зеркальце, в  которое  ты
все время смотришься, когда думаешь, что тебя никто не видит?
    - Короче!
    - Так вот достань его и погляди на себя. Погляди на свою шею.
    Иван поразился перемене, произошедшей с Говардом Буковски.  Как  и
получасом ранее лицо его вдруг окаменело. Рука полезла  во  внутренний
карман кожаного плаща. Там и впрямь оказалось  маленькое,  кругленькое
зеркальце в золотой сферической оправе,  усеянной  какими-то  красными
сверкающими камушками. А он и в правду пижон, подумалось Ивану, они бы
наверняка нашли общий язык с Дилом Бронксом, оба любят  побрякушки  да
безделушки, оба любят себя... Иван не додумал. Лицо  Креженя  исказила
уродливая гримаса, на него было страшно глядеть.
    - Что это? - выдавил он испуганно. - Что это?!
    Теперь он видел в своем зеркальце собственную  крепкую  и  холеную
шею, видел и маленькую ранку  прямо  на  коже,  скрывающей  под  собой
артерию. Похоже, именно эта ранка и напугала Седого, напугала  до  еле
сдерживаемого безумия.
    - Что это?!
    Гуг не ответил. Он разжал  кулаки,  показал  Креженю  свои  пустые
ладони. И продолжил:
    - Вот и прикинь, падла, понадобится тебе мое оружие? - Помолчал  и
добавил: - Нет, Седой, не понадобится. И мне оно не  понадобится,  сам
понимаешь.
    - На понт берешь, - прервал его Крежень.
    - На понт? - Гуг сдержанно рассмеялся. Но тут же обрел  равновесие
и очень спокойно пояснил: - Да, Седой, когда я тебя  наверху  придушил
малость, а ты сомлел, я тебе вот из  этой  штучки...  -  он  поднес  к
глазам  Креженя  свою  широченную  ладонь  -  на  мизинце   красовался
беленький перстенек, повернутый кругляшом-камушком внутрь. - Я тебе из
этой   штучки   прямо   в   твою   жилу    поганую    впрыснул    одну
маленькую-маленькую капсулку, понимаешь?
    Судя по выражению лица, Крежень все понимал.
    - Перстенечек-то не простой,  а  с  психодатчиками,  -  Гуг  криво
улыбнулся, - вот скажи мне сейчас, Седой, что ты ощущаешь?
    Крежень начал медленно наливаться кровью. Глаза полезли из  орбит.
Он судорожно порвал ворот, начал хватать воздух губами.
    Бумба Щелкопер выступил вперед и сунул дуло  прямо  под  нос  Гугу
Хлодрику. Но Крежень, сипя и матерясь, отмахнул дрожащей  рукой  ствол
лучемета.
    - Вот так-то, Седой, - добродушно растолковал Гуг, -  мы  с  тобой
столько проработали, а ты, дружок, меня за кого держал-то  сейчас,  за
лоха, за фраера залетного. Очень ты ошибся, Седенький ты мой, очень!
    Краска схлынула с лица Креженя, он оправился,  сел.  Губы  у  него
снова неудержимо тряслись, из левого глаза текли слезы. И  все  же  он
прохрипел:
    - Один точный выстрел, Буйный, и хана тебе  с  твоим  перстеньком,
никакой психодатчик не сработает!
    - А ты попробуй!
    Иван сердито поглядел на Гуга - ну чего он играет с судьбой, сидел
бы да помалкивал, дело, похоже, выправляться начало.
    - Попробуй, Седой! Только помни, что перстенечек запрограммирован:
меня пришьешь - капсула в твою поганую кровушку полную дозу  впрыснет,
понял? Ты лопнешь как пиявка, насосавшаяся чужой крови! Ты у  меня  на
аркане.  Седой!  У  меня  и  еще  трех  наших  парней,   что   наверху
прохлаждаются. И поэтому ты будешь делать то, что я тебе скажу.  И  ты
будешь отвечать на все мои вопросы. А с  этими  ребятишками  мы  потом
потолкуем. Скажи им, чтобы шли отдыхать!
    Крежень  не  заставил  себя  упрашивать.  Он   был   на   редкость
понятливым.
    - Уходите! - приказал он.
    Парни засомневались. А Бумба Щелкопер снова вышел вперед.
    - Ну, а ежели мы щас обоих спровадим к дьяволу? Нам вас не жалко!
    - Подпишешь себе  приговор,  Бумба,  вот  и  все,  -  тихо  сказал
Крежень. - Уходите!
    - Нет! Не все, - оборвал его Гуг. - Сигурд,  ты  останешься.  Ведь
они обдурили  тебя,  верно?  Ведь  ты  не  хотел  ничего  такого?  Ну,
признавайся, малыш!
    - Ты продал всех, Гуг! И я больше тебе не верю! -  ответил  Сигурд
неуверенно.
    - Мы разберемся, потом. А пока останься. И не спеши с выводами.  Я
хочу, чтобы ты послушал Седого, может, тогда поумнеешь малость.
    Крежень махнул рукой.
    - Проваливайте, я кому сказал!
    - Мать твою! - выругался Бумба. - Мы уйдем. Но смотри, Седой,  как
бы потом сам не пожалел. Шкуру свою спасаешь?!
    - Идите с миром, - улыбнулся Гуг, - я не держу на вас зла, ребята!
    После того, как "тени" оставили их, Гуг довольно-таки грубо  ткнул
Говарду Буковски кулаком прямо в нос. И  спросил,  почти  не  разжимая
губ:
    - На кого работаешь, гнида?!
    Крежень молчал.
    Гуг насупился.
    - Запомни, Седой, с этого момента я вопрос  буду  задавать  только
один раз. И ответ должен быть один. Я понимаю, что  ты  позарез  нужен
моему другу Ване, но я и его не послушаю, Седой, а знаешь почему?
    - Почему?
    - Ты меня достал, Седой!
    - Спрашивай.
    - Так на кого же ты работаешь?
    - На Восьмое Небо.
    - Врешь!
    - Нет, не вру. Я с самого начала работал на них. И когда  крейсера
брали, и Центр Межкосмоса подламывали, всегда, я работал на них еще до
того, как попал к тебе, Буйный. Но и к тебе я попал только потому  что
работал на них. Не веришь - проверь!
    - Где Лива?
    - Этого никто не знает, - Крежень смотрел прямо в  глаза  Гугу  и,
похоже, не кривил душой.
    - Она жива?
    - Была жива.
    - Откуда у тебя ее запись? - голос Гуга начал подрагивать.
    - Запись мне передал один знакомый, он из Черного Блага, но  точно
не поручусь.
    - Значит, она у них!
    - Я не знаю, Гуг! Но если ты  настаиваешь,  я  соглашусь  с  любым
твоим домыслом.
    - Не надо, я увижу, когда ты соврешь! - Гуг повернулся к Ивану:  -
И все-таки она жива, она на Земле. Может, еще разок прокрутим запись.
    Иван замахал руками - еще чего не хватало, опять Гуг  разрыдается,
потеряет контроль над собою.
    Гуг и сам замял этот неловкий вопрос. Зато задал другой:
    - Ну и чего же хотело Восьмое Небо от меня и моей банды. Седой?
    - Ничего. Пока ничего.
    - Вот как? Совсем ничего?!
    - Они хотят везде присутствовать, все слышать  и  видеть,  Но  они
далеко не всегда вмешиваются в события, я сказал бы, почти никогда  не
вмешиваются.
    Гуг потер ладонью подбородок, встал со стула - теперь ему никто не
препятствовал в этом.
    - Хотят все видеть и слышать? Так говоришь? Может,  они  и  сейчас
все видят и слышат?
    - Может быть, - подтвердил Крежень.
    - Где датчики? - зжрал Гуг Хлодрик.
    Крежень помотал головой.
    - Они  не  такие  уж  дураки,  -  сказал  он.  -  они  все  делают
профессионально. И не доверяют даже  тем,  кто  работает  на  них  всю
жизнь.
    - Лучше б я тебя и не спрашивал ни о чем! -  сорвался  Гуг.  -  До
чего же ты, Седой, скользкий и мерзкий мужик.
    - Я не мужик, Буйный, ты меня обижаешь. Я вор в законе...
    - Врешь! Был бы ты авторитетом, не ишачил бы на Восьмое Небо!  Все
врешь, Седой! Ты всегда напяливал на  себя  чужие  маски,  но  я  тебя
раскушу!
    - Ладно, хватит! - вмешался Иван. - Не то я вас оставлю и пойду  -
вы это толковище бестолковое на год затянете! Гуг, собери свои нервы!
    - Ох, Ваня, Ваня, тебя б на мое место! - Гуг ушел во тьму и  замер
там.
    - Так чего тебе нужно? - грубовато спросил Говард  Буковски,  кося
недобрым глазом на Ивана.
    - Вниз! - повторил тот свое.
    - Низ - он везде, и здесь низ, и  наверху  -  низ,  смотря  откуда
глядеть, - начал путать следы Крежень.
    - Ты понимаешь, о чем я говорю!
    - Он все понимает! - подтвердил Гуг Хлодрик.


                                * * *


    Иннокентий Булыгин очень хорошо знал, что на Земле  никто  его  не
ждет кроме полиции - только сунься, быстренько упекут на Гиргею, а  то
и на саму Преисподнюю, гиблую планету-каторгу в созвездии Отверженных.
И потому соваться на Землю Кеше Мочиле, каторжнику и рецидивисту, было
не  резон.  Грезы  о  пляжах  и  загорелых  блондинках  при  всей   их
привлекательности оставались грезами. На первом же пляже его опознают,
измордуют, отволокут в ближайшую каталажку и еще  до  отсылки  изведут
вчистую.
    - Вот так, брат Хар, - жаловался Кеша оборотню,  -  тебе  с  твоей
рожей лучше на люди не показываться, а мне с моей биографией, будь она
проклята!
    И все же он не собирался скитаться по угрюмым пустынным астероидам
и  прятаться  по  заброшенным  станциям,  коих  в  Пространстве   были
миллионы. Нет уж, не для того он когти рвал с Гиргеи!
    Ивану Иннокентий Булыгин поверил... но не до конца.
    Будет Вторжение - плевать, и не такое видывали, тогда Кеша  пойдет
воевать, ему невпервой. Ну, а не будет - и то хорошо, без войны всегда
лучше.
    За три дня Таека как могла изменила Кешину  внешность:  теперь  он
был почти красавцем - ни седины, ни впалых щек, ни  мути  в  глазах...
все стало иным, даже нос приобрел какую-то совсем нерусскую  горбинку,
а на подбородке появилась ямочка.
    - Герой-любовник, мать твою за ногу! - ухмылялся  Кеша,  оглядывая
себя в зеркале. - Только цветка в петлице не хватает.
    Ни цветков, ни петлиц у Кеши не было, он  наверное  где-то  слышал
такое выражение и оно ему запомнилось, понравилось. Хар его совсем  не
понимал. Он понимал иное, что все это напрасно, что  Кеша,  как  звали
все этого далеко не самого худшего землянина, остался самим собой. Хар
не собирался менять внешности, она у него сама собою менялась - на  то
он и был гиргейским подводным оборотнем. Находясь  среди  землян,  Хар
все больше и больше вживался в новый образ и становился почти  похожим
на человека. Почти. И лишь издалека, на первый  не  особо  пристальный
взгляд. И потому Кеша был вдвойне прав - Земля  для  них  могла  стать
лишь ловушкой, капканом.
    Таека привязалась к Кеше, За суровость, молчаливость  и  затаенную
силу, ум, смекалку маленькая японка зауважала ветерана  тридцатилетней
Аранайской войны.
    И ей было жаль Кешу. Ей не хотелось  отпускать  его  на  прямую  и
верную смерть.
    Но Кеша оправдывался просто:
    - Через барьеры то мне все одно надо перепрыгивать, а то  контракт
нарушу, они меня к себе раньше сроку утащат! - Теперь он не высказывал
сомнений на счет довзрывников, после своего собственного раздвоения, а
потом и воссоединения Кеша свято уверовал в  их  всемогущество.  Но  с
довзрывниками была односторонняя связь.
    Да и про барьеры Таека отказывалась понимать. И тогда  он  говорил
проще: - Милая, не тревожься, таких как я пуля не берет, ей тоже  ведь
ушибаться о жесткое не хочется, она, родимая, летит куда помягше!
    Задание ему Иван дал непростое. Но Кеша не любил простых  заданий.
И он умел держать язык за зубами.
    Время шло быстро, надо было найти какой-то  способ  избавиться  от
навязчивого спутника. Но как?! Посланник старой ведьмы не  отходил  от
ветерана ни на шаг. Был  он  до  крайности  непонятен  и  странен.  Но
обладал необыкновенным воздействием на всех  -  он  быстро  приучал  к
своему присутствию, на него смотрели, им  интересовались  лишь  первые
минуты, а потом он как-то непонятно  отходил  на  задний  план,  будто
растворялся и на него переставали реагировать.  Лишь  Шарки,  огромный
ньюфаундленд, избалованный Дилом Бронксом  до  крайности  и  постоянно
носившийся с лаем, рыком и визгом за младшими киберами по станции,  не
признавал Хара, больше того, просто ненавидел его - до яри, до  дрожи,
до встающей колом на загривке шерсти. Но предпринимать  чтолибо  Шарки
не отваживался, он чуял, что противник серьезный и вовсе не беззубый.
    - Ты чучело, останешься здесь, понял,  я  дважды  не  повторяю!  -
угрожал Кеша оборотню и для пущей убедительности супил  черные  чужие,
придуманные фантазеркой Таекой брови, которые делали  его  похожим  на
киношного итальянца времен романтизма XXII века. - Ты же,  Хар,  умный
малый, смекни - ведь и меня засветишь, и себя погубишь!
    - Никак нельзя! - серьезно и  грустно  отвечал  Хар.  -  Повеление
королевы есть высший закон. Мы - не люди! Мы держим слово. Всегда!
    - Да я на два денечка смотаюсь в родимые края да и вернуся, неужто
помрешь без меня?! Королева твоя ни хрена не узнает!
    - Она видит и слышит все!
    - Шпик проклятый! - Кеша отвернулся.
    - Внедрение может начаться в любую минуту, - добавил Хар.
    - Чего?!
    - Ты сам знаешь! Трогги не умеют жалеть людей. Будет  очень  плохо
для вас.
    - Не пугай!
    - Ты смелый, я знаю, ты не боишься. Но ты можешь понимать -  будет
плохо. А сейчас хорошо, И Загида не оставит тебя.
    - Чего?! - Кеша чуть не сел на пол. - Загиду твоего прибили,  Хар,
склеротик ты, а не оборотень, едрит твою королеву!
    На поминание королевы в непочтительной форме Хар не среагировал. А
насчет Загиды пояснил:
    - Он успел свернуться. И он в тебе.
    Кеша похлопал себя по бокам, провел ладонью по животу, сунул  руки
в карманы комбинезона.
    - Ну понятное дело, во мне! Я его проглотил ненароком!
    - Нет, - самым серьезным образом ответил Хар.  -  Он  у  тебя  под
ключицей, пощупай!
    Кеша  приложил  пальцы  к  коже  в  указанном  месте   и   нащупал
кругленький  плотненький  бугорок,  перекатывающийся  будто   солидный
жировичок. Но причем тут оборотень Загида!
    - Мы не умеем лгать, - еще раз напомнил Хар. - А в  левом  грудном
клапане под комбинезоном, почти под  рукой,  у  тебя  лежит  свернутый
живоход, так ты его называешь.
    Кеша нахмурился, наморщился. Он никому не говорил про этот  шарик,
про  этот  комочек-зародыш,  что  Иван  вытащил   из   Гугова   мешка,
сослуживший им неплохую службу.  Но  каков  Хар,  ничего  от  него  не
скроешь! Тяжеленько с таким будет.
    - Ладно, я возьму тебя на Землю, - неожиданно сказал Кеша.
    - Конечно возьмешь, - без тени сомнения согласился оборотень.
    - И не дерзи старшим! - Кеша рассердился. Но тут же поймал себя на
мысли, что неизвестно еще, кто из них двоих старше.  -  Возьму,  ежели
ты, образина, будешь меня слушаться.
    - Буду, - сразу же ответил Хар.
    - И ежели ты делом докажешь, что оборотень! - разошелся Кеша.
    - Что нужно?
    - Понимаешь, на земле навалом всяких инопланетных собратьев наших.
Но они все на учете-пересчете. А ты вроде бы вне закона, как и я. Быть
в облике разумного, да еще двуногого существа ты  не  имеешь  никакого
права, усек?
    - Не имею права, верно, - ничуть не обидевшись, произнес  Хар.  Он
как-то  сильно  ссутулился,  стал  до   того   несчастным,   облезлым,
горемычным,  будто  больной,  нищий,  брошенный  всеми  старикашка  из
Сообщества.
    Но Кеша замотал головой.
    - Нет-ет! - пояснил он. - Человеческий облик тебе не годится.  Вот
пожил бы ты среди людей век-другой, так научился бы превращаться в них
на все сто, а так нет, Хар, это все халтура. Я тебя  возьму  на  Землю
своей собакой... - Кеша осекся, ему стало неловко  и  стыдно  за  свое
предложение, так унизить брата по разуму, хорош он гусь!
    - Шарки? - сразу переспросил Хар.
    - Понимаешь, пород собак так много, что никто  в  них  никогда  не
разберется, главное, чтоб на четвереньках, шерсть,  хвост,  уши,  язык
чтоб висел... короче, у тебя получится.
    Хар принял предложение с достоинством и без сомнений. Он опустился
на четвереньки, закрутился, заюлил, завертел  задом,  затряс  головой,
словно пародируя бортового ньюфаундленда.  Но  в  такого  же  красавца
превратиться не сумел, а стал облезлым, прямо говоря, поганым, драным,
мосластым  псом  с  совершенно  несобачьей  головой,  с  плавникастыми
лапами, выщипанным  жалким  хвостом  и  просвечивающим  из-под  редкой
шерсти бледно-желтым впалым  брюхом.  Два  длинных  уха  свисали  вниз
наподобие мерзких  старых  мочалок.  Морда  немного  вытянулась,  язык
свесился набок. Но глаза остались рыбьими, пустыми и бессмысленными.
    - Нормально, - в глубоком раздумий протянул Кеша. И крякнул совсем
по-стариковски.
    Именно в  эту  минуту  с  оглушительным  лаем  из  дальнего  конца
винтовой подъемной трубы-сочления  выскочил  огромный  и  великолепный
Шарки. Это был не пес, это был сам царь зверей и всех прочих тварей  -
огромный, бесстрашный, благородный и всемогущий.  Он  пронесся  черным
драконом метров двадцать... и вдруг застыл как  вкопанный,  шерсть  на
загривке вздыбилась, глаза налились кровью, обнажились клыки.  Кеша  с
опаской подумал - конец его другу Хару, все, крышка, сожрет его сейчас
этот царь зверей. Но  произошло  нечто  неожиданное:  вместо  царского
львиного  рыка  из  огромной  пасти   вырвался   испуганный   щенячий,
пронзительный визг, шерсть на загривке опала,  ноги  подломились...  и
Шарки упал, извернулся с шустростью нецарской, опустил  голову  и,  не
чуя лап под собой, будто самая жалкая и трусливая дворняжка  опрометью
умчался прочь, в изгибы труб-переходов.
    - Нормально, - подтвердил Кеша решительно. - Мы  у  Таеки  ошейник
выпросим и поводок,  все  будет  путем.  Ежели  какой  хмырь-собаковод
заинтересуется, скажем, э-э-э, зангезейская борзая... Но!  Но!!  Ты-то
помалкивать будешь, это я скажу, а то  ляпнешь  еще:  я,  мол,  борзая
зангезейская, на Землю прилетела... тут нам и хана! Усек?
    - Усек, - еще раз подтвердил Хар. Ему даже удобнее было стоять  на
четвереньках. Но надо было вжиться в образ. И оборотни не всесильны.
    В этот же вечер они покинули станцию. Таека плакала. Серж  Синицки
не пошел их провожать. Серж скучал.
    Когда Кеша садился в прогулочный  легковой  бот,  он  старался  не
смотреть на красавицу-капсулу. И зачем он только пригнал ее  сюда!  Да
на ней можно было б идти хоть сейчас... в атаку, на  штурм,  на  любых
врагов и недругов! Но  Иван  строго-настрого  приказал  спуститься  на
Землю по-тихому, осторожно, чтобы ни одна веточка не шелохнулась, чтоб
ни одна пылинка не поднялась с насиженного местечка.
    Иван дал точные координаты. И  дал  ему  право  -  право  добывать
нужное любыми средствами. Любыми! Хотя право это было  не  подкреплено
ничем, кроме их содружества в тяжком  деле  и  обреченности  в  случае
проигрыша, но Кеше этого вполне хватило.  На  задание  отводился  один
день, самое большее полтора. Потом Кеша мог смотаться на пару  часиков
в родные края, дольше там находиться опасно, а на пару можно.  Но  это
потом. А сейчас... Ребров отдыхал на своей  дачке  в  ста  верстах  от
Петрограда. И  стояла  дачка  на  бережку  тихого  крохотного  озерца,
посреди древних елей - сказочные были места. У  Кеши  сердце  защемило
еще на подлете. А как вздохнул чистого русского воздуху, как затянулся
синевой,  прозрачностью  и  чем-то  вообще  не  имеющим  названия,  но
пьянящим, так и загудело в голове, закружилось все - присел на мшистый
пень, сгорбился, прикрыл глаза.
    Хар притулился рядом, по-собачьи  вертя  хвостом  и  озираясь.  Он
входил в роль. Но все-равно он здесь был чужим. Чужак, не  проявляющий
ни малейшего любопытства. Странный чужак.
    Кеша не мог встать. Ноги не слушались. Тридцать пять  лет!  С  ума
сойти! Он покинул Землю тридцать пять лет назад,  покинул  совсем  еще
мальчишкой. А кем вернулся? Никем. Его нет, он  пустое  место.  Потому
что прописка у него не здесь, а на Гиргейской подводной каторге.
    Кеша дышал и не мог надышаться, такой воздух был только на  Земле,
его не мог заменить синтезированный, его не могли заменить все  смеси,
применявшиеся  на  кораблях  и  спутниках,  его  не   могли   заменить
искусственно созданные атмосферы на  иных  планетах...  там  все  было
фальшивым. Здесь все было настоящим.
    Россия! Не здесь он  совершил  свои  преступления.  Не  здесь  его
осудили. Но и здесь он вне  закона,  ибо  есть  соглашения.  А  Россия
всегда выполняла соглашения, даже если  они  были  в  ущерб  ей  и  ее
сыновьям, Россия держала слово. В этом было ее величие, ее сила  и  ее
беда.
    Кеша повалился в траву, в  проплешину,  усеянную  палой  и  мягкой
хвоей. Лечь и умереть! На родной земелюшке. И ничего больше  не  надо.
Хватит. Надоело скитаться по Вселенной, невмоготу  нести  свой  крест.
Невмоготу! Зачем он ушел на эту проклятую войну?! Зачем проливал кровь
ради всех этих сволочей и ублюдков?!
    Ведь они именно сволочи и ублюдки, нет  им  иного  имени,  нет  им
другого звания. Да что горевать-то теперь.
    Поздно!
    Хар подошел к лежащему Кеше, обнюхал его,  повертел  своим  жалким
хвостом, хотел даже лизнуть пупырчатым языком в лицо. Но Кеша отпихнул
оборотня.
    - Ты того, не слишком-то в роль входи, образина,  -  просипел  он,
глотая слезы.
    Несмотря на прилив  чувств,  Кеша  все  видел  и  все  слышал.  Он
выжидал. Если хозяин засек спуск гостя с небес, он  непременно  вышлет
навстречу или кибера-слугу, или охранника-андроида, а может и  первого
подвернувшегося под  руку  биоробота.  По  всем  правилам  спешить  не
следовало. Но и тянуть и без того резиновое время не  стоит.  Кеша  не
удивился, когда в трех  метрах  над  его  головой  пролетел  серенький
неприметный шарик. Он даже хмыкнул недовольно  -  экий  подозрительный
хозяин, втихаря разведку выслал. Ну да ладно, это дело хозяйское, не у
всех объятия нараспашку. Теперь отсиживаться нет смысла.
    - К ноге! - приказал он послушному  и  необидчивому  Хару.  И  они
побрели к даче.
    Идти пришлось недолго - через полтора километра Кеша разглядел  за
стволами красных сосен зеркальную сферическую стену, увенчанную шаром.
Из-за стены выглядывало несколько разнокалиберных полусфер и с десяток
тонких и толстых мачт.
    - Модернист, едрена!  -  выругался  Кеша.  Если  бы  у  него  была
возможность завести дачку, он  бы  согласился  только  на  бревенчатый
добрый сруб под черепичной крышей... всего остального Кеша насмотрелся
вдоволь, от всего остального Кешу уже тошнило. Но в чужой монастырь не
прутся со своим уставом.
    - Ух ты, зараза! - выругался он  еще  раз,  натолкнувшись  лбом  и
грудью на охранное поле. Потер ушибленную  коленку.  Хитрец  Хар  чуть
приотстал, он явно учуял поле заранее и промолчал, не предупредил.
    - Куда? Зачем? К кому?  -  механически  прозвучало  от  ближайшего
дерева.
    Иван проинструктировал Иннокентия Булыгина,  и  потому  ветеран  и
рецидивист не растерялся.
    - Ты вот чего, братец, - с вальяжностью проговорил он, - доложи-ка
хозяину своему, Анатолию Реброву, что пришел к нему в гости  не  хмырь
какой, а хороший человек, пришел с приветом от  старого  друга  его  и
однокашника...
    - Кто с вами?
    - Собака.
    - Это не собака, - ответил незримый страж.
    - А кто же? - искренне удивился Кеша.
    - Не поддается идентификации.
    - А коли не поддается, -  вразумительно  наставил  Кеша,  -  пиши,
братец, как тебе старшие говорят - собака! И  болтать  кончай,  мне  к
хозяину твоему надо!
    - Проходите.
    Кеша  протянул  руку  -  барьера  не  было.  Так-то  лучше,  а  то
огородили, понимаешь, дачку, будто секретный объект или зону!
    - Пошли,  Хар!  -  Кеша  пристегнул  поводок  к  ошейнику  на  шее
оборотня, чтобы выглядели они оба послушными и добропорядочными. Хар в
ответ снова завилял хвостом.
    Самого  хозяина  они  нашли  на  лужайке   возле   сверкающего   и
сверхмодного коттеджа. Толик Ребров висел в тренажере и  упорно  сучил
руками и ногами. Был он от пота почти столь же сверкающ и блестящ  как
и обиталище его.
    Заботится о здоровье,  подумал  Кеша  мрачно.  Когда  он  наблюдал
подобные занятия, всегда мучился одной мыслью - всем бы им  гидрокайло
в руки, чего зрято пот  проливать...  нет,  стоит  человечишке  только
попасть в те местечки, где надо кайлом махать, он сразу  меняется,  он
уже не желает ни ножонками сучить, ни ручонками, он  хочет  ничего  не
делать, лежать, и чтоб никто не трогал. О-о, человеки, нет  в  вас  ни
образа, ни подобия - одна гордыня лишь,  одна  суетность,  и  животный
страх!
    - Заходите, располагайтесь, - сухо  пригласил  непрошенных  гостей
Толик Ребров. - Мне немножко осталось.
    Кеша не пошел в дом. Он уселся прямо на траву, положил рядом Хара,
погладил по лохматой спине будто заправский "друг четвероногих".
    - Обождем, - выдавил он себе под нос. А хозяину крикнул: -  Привет
тебе от Ванюши, кореша твоего! Помнит он про тебя. Говорил, что  и  ты
наверное забыть его не успел!
    - Иван?
    - Он самый!
    - Жив еще?! - На лицо хозяина набежала тень.
    - А что с ним сбудется, - будто бы удивился Кеша. - Ты  не  спеши,
мил человек, мы обождем, потому как разговор у нас к  тебе  длинный  и
обстоятельный, спешить никак нельзя.
    - Да все уже!
    Толик вылез из тренажера, растерся старомодным махровым полотенцем
- по последним заверениям медицинских светил смывать с себя  пот  было
делом вредным, не для того его организм выделяет, чтобы сразу смывать.
    Кеша все подмечал, но помалкивал.  Любит  себя  хозяин,  любит.  А
стало быть, ответит на все вопросы, никуда не денется.
    - Пойдем в дом, - бросил Толик Ребров через плечо.
    Кеша  встал  и  побрел  следом,  волоча  за   собой   Хара,   чуть
упирающегося, как и положено влекомой в тесноту и несвободу  помещения
собаке, но не смеющей чересчур открыто выражать свое настроение.
    Внутренности   зеркального   дворца-коттеджа   были    столь    же
впечатляющи, что и наружности. Но  Кеша  не  глазел  по  сторонам,  он
уперся тяжелым взглядом в спину хозяина, оценивал  его  способности  и
возможности.
    Ребров гостей явно не боялся, даже не остерегался - да и  как  мог
бояться кого-то бывший десантник-смертник, не так  и  давно,  каких-то
семь или восемь лет назад променявший боевой лучемет  на  канцелярскую
ручку и кресло в Управлении?! Школа давала выучку на всю жизнь.
    Но у Кеши тоже была выучка. И своя школа.
    - Сейчас, еще минуту, - так же через плечо бросил хозяин, -  пошли
со  мной,  только  рыбок  своих  покормлю   и   устроимся   поудобнее,
побеседуем, мы гостям рады,  а  за  Иванове  здоровье  выпьем  малость
водочки или виски... вы что предпочитаете?  Или  с  дорожки  отдохнуть
хотите - пожалуйста, у меня есть  тут  три  гостевых  сектора  по  три
комнатушки, прошу!
    Слово за слово они прошли в довольно-таки большой зал,  выложенный
полупрозрачным  гидрокафелем.  "Рыбок"  Кеша   увидел   сразу   -   за
толстенным,  но  абсолютно  невидимым   стеклом   стенного   огромного
аквариума  будто  висели  в  мрачной  водяной  толще  две   клыкастые,
шипастые, плавникастые гиргейские гадины. Чахлая шерсть на загривке  у
Хара начала подниматься дыбом.
    Кеша положил руку на голову оборотню.
    - Тихо, тихо, - прошептал он, - это хорошие рыбки.
    - Побаивается? - вежливо  осведомился  Толик,  впервые  пристально
взглянув на оборотня. - Странная порода, никогда таких не видал.
    - Зангезейская борзая! - важно заявил Кеша.
    - Бывали и на Зангезее, - кивнул Толик, -  бывали.  Да  разве  все
усмотришь! Погоди немного, я быстро.
    Он полез по крутой лесенке наверх к подкормочному окошку-люку, под
самый потолок. Там же, у полупрозрачной стены были выдвижные сегменты.
Кеша передернулся, когда увидал  сырое,  окровавленное  мясо,  которое
хозяин всей этой роскоши хватал голой рукой и бросал кусок за куском в
люк. Нет уж, лучше собаку держать, попугая, звероноида с  Гадры,  даже
мегацефалла с Урага, чем этих гадин. "Это  наши  руки"  -  вспомнилось
смутно. Кеша глядел в кровавые глазища рыбин, рвущих  в  клочья  куски
мяса, заглатывающих не только истерзанную плоть, но  и  мутно-кровавую
воду вокруг кусков этих, глядел и начинал  все  понимать:  рыбины  его
опознали, опознали и прощупали, и он снова как там, в  свинцовой  жиже
проклятой Гиргеи, в сверхплотном ее ядре. Не может быть, это же  бред,
непостижимость! Может,  все  может  быть.  На  лбу  у  Кеши  выступила
холодная испарина.
    Они  его  мгновенно  прощупали,  даже  не  отвлекаясь  от   своего
кровавого пиршества ни на секунду.  Прощупали...  и  дали  отбой.  Они
поняли, нет, они узнали, что он был там, был отпущен, был... нет, Кеша
совсем запутался, ничего они не узнали, они лишь датчики,  щупальца  -
они все передали  и  тут  же,  мгновенно,  без  малейшего  промедления
получили ответ... ОТТУДА! С ума сойти! Гиргея у  черта  на  рогах,  на
краю света! Значит, для них  нет  расстояний?  А  что  ж  тут  такого,
конечно, нет - ведь они говорили правду, они  всемогущи!  А  этот  тип
держит своих "рыбок", кормит их, развлекается... Он  ничего  не  знает
про них. Не знает? Кеша встряхнул головой.  Нельзя  терять  над  собою
контроль. Там, на Гиргее, прорываясь  вглубь  и  потом,  вырываясь  из
каторжного ада, он прошел еще два смертных барьера -  неужели  пора  к
ним, к довзрывникам? Нет, они дали ему больший срок!  Это  все  нервы,
поганые, издерганные войнами и каторгами нервы!
    - Красавицы! - сказал он громко.
    - В этом надо знать толк! -  довольно  откликнулся  из-под  сводов
польщенный хозяин. И как-то странно улыбнулся.
    Он знает, он все знает -  молнией  обожгло  Кешу  изнутри.  Он  не
просто знает, он специально привел их сюда. Привел на  опознание.  Как
Иван не догадался тогда?
    Кеша одернул себя - ну как  мог  Иван  догадаться,  глупости,  это
сейчас они поумнели, а тогда - тогда все виделось совсем в ином свете,
в розовато-голубоватом эдаком мареве. А ведь у этого лысеющего  Толика
и в служебном кабинете есть такой же, чуть  поменее,  аквариумишка,  и
такие же рыбки. А сколько  народу  проходит  через  его  кабинет?!  Да
почитай, вся засекреченная спецназовская десантная братия. Вот так-то,
ребятки дорогие и бесстрашные, на каждого из вас  уже  досье  имеется,
вот так! Правда, довзрывники ни во что не вмешиваются. Правда? Да, это
так, но если верить коротышке  Цаю,  они  кое  с  кем  охотно  делятся
добытой информацией?! Плевать! Надо дело делать, пусть  Иван  с  Гугом
головы ломают, его дело другое. Кеша шустрой метлой вымел из себя  все
мысли и сомнения.
    - Хорошо кушают, с  аппетитом!  -  добавил  он  и  снова  погладил
оборотня Хара по  голове,  потрепал  длинное  ухо.  -  Много  сжирают,
небось, не напасешься.
    Толик Ребров утробно и самодовольно рассмеялся.
    - У меня тут рядышком собственная ферма - только  оленина,  только
чистое, здоровое мясцо, -  поведал  он,  -  хватает,  еще  и  остается
немного! - Он сполоснул руки прямо в воде, просунув их в люк. Похлопал
себя по мокрой волосатой груди, стал медленно  и  как-то  основательно
спускаться вниз. А когда спустился, сказал: - Ну,  а  теперь  прошу  в
гостиную!
    Кеша обернулся напоследок. И в упор  встретил  страшный,  кровавый
взгляд одной из гиргейских гадин.
    И было в этом взгляде напоминание.


                                * * *


    Арман никак не мог вспомнить, о чем же вопил  во  всю  мощь  своих
пропитых легких Хук Образина, когда его  тащили  вон  со  станции.  Он
что-то орал, это точно, просил чего-то кому-то передать... да с эдакой
похмелюги разве вспомнить!
    - Ты за слово  уцепись  и  разматывай  дальше,  -  учил  его  Дил,
утонувший в огромном черном кресле, которое вмонтировали в рубку  бота
по его спецзаказу. - Вспомни хотя бы одно - и тяни за кончик!
    - Не вспоминается! - огрызнулся Арман. Все у  него  перед  глазами
мельтешило и прыгало - весело пить, да невесело выходить из  запоя.  -
Мозги высохли, труба мне, на этот раз не выдюжу, помру!
    - Авось не помрешь, - беспечно вставил Дил. Он правил к Земле.  Но
где там разыскивать пропойцу Хука, Земля большая! На всякий случай  он
спросил: - А какой у него внутренний код?
    Арман только рукой махнул.
    - Образина свой датчик еще  три  года  назад  какому-то  залетному
прощелыге отдал за два пузыря, - промямлил он.
    - Какие еще пузыри? - не понял Дил.
    - Спирта! Технического спирта, - пояснил Арман.
    - Ну и чего делать?
    - Да на хрена он тебе сдался! - Арман сидел прямо на полу и  мелко
трясся. По опыту он знал - мучиться еще не меньше недели.
    - Нужен, Крузя, - уныло пробормотал Неунывающий Дил.
    Оба знали, что Хук Образина давным-давно,  когда  еще  не  был  ни
Образиной, ни алкоголиком, родился в предместьях Берлина, где-то возле
Потсдама. Но Потсдам сейчас  закрытая  зона,  там  сплошные  музеи,  и
народишко европейский туда не пускают, опасаются - что может  понимать
быдло,  двадцать  поколений  которого  воспитано  на  дешевом  роке  и
однообразной рекламе, в художественных ценностях, в  сокровищах  духа?
Ничего!
    И потому Дил был согласен, правильно делают, что  европейскому,  а
зждно с ним и всему прочему быдлу туда вход закрыт.  Искать  Хука  там
бесполезно, можно и не соваться даже. А куда соваться?
    - У него была жена? - спросил Дил.
    - Нет.
    - Ну, а вообще, хоть какая-нибудь женщина?
    - Была одна шлюха. Хук пару раз говорил  чего-то.  -  Арман-Жофруа
дер Крузербильд Дзухмантовский совсем ослаб головой  и  никак  не  мог
ничего толком вспомнить. - Точно, если он где и приткнется, так у нее.
Детей нету, родни нету, одна Афродита...
    - Афродита?!
    - Да, так он ее называл.
    - А почему?
    - Говорил, она всегда в пене, вот и Афродита.
    - Прачка, что ли? - Дил с трудом вспомнил старое слово.
    Но Арман его не понял.
    - Пена у нее на морде, от злобы и стервозности, - уточнил он - как
развопится на бедного Хука, так вся пеной исходит!
    - У каждого времени свои Афродиты, - глубокомысленно  заметил  Дил
Бронкс, - одни выходят из пены морской, прекрасные  и  завораживающие,
другие сами порождают пену, это жизнь, Крузя!
    - Точно, - согласился Арман. И ни с того ни с  сего  предложил:  -
Вот  если  твой  камушек  из   зуба   выковырять,   можно   год   пить
беспробудно... а что, давай?
    Дил расхохотался, сверкая вставным бриллиантом.
    - Обижаешь, Крузя, - выдавил он сквозь смех,  -  на  этот  камушек
тысяча таких как ты и я могуг пить тысячу лет, обижаешь!
    Арман промолчал, тупо глядя на обгрызанные ногти.
    Еще через минуту он процедил:
    - Афродита живет в Дублине, улица 12-12, Большой тупик.
    - Вот видишь, все вспомнил, - обрадовался Дил. - Эх, поднес  бы  я
тебе стакашек, Крузя, но ведь нельзя, сам понимаешь нельзя!
    - Ну и не надо, - оборвал его Арман.
    В Дублине они сели прямо на развалины исполинского суперунивермага
Сола Вырока,  вот  уже  третье  столетие  господствовавшего  по  всему
Сообществу. Империя его торговых  гигантов  не  знала  ни  границ,  ни
пределов, поговаривали, что Вырок связан с Восьмым Небом, но  говорить
могли что угодно, доказательств не было. Император-торгаш  никогда  не
восстанавливал свои суперунивермаги, состоявшие из шести ярусов:  двух
нижних сверхсупермаркетов для городской  голытьбы  и  четырех  верхних
этажей,  закрытых  и  обслуживающих   народец   покруче,   от   просто
состоятельных людей до настоящих богатеев  -  обычно  на  два  верхних
яруса не пускали никого, даже полицию, даже представителей правосудия,
там жили, продавали и покупали по своим законам. Когда  суперунивермаг
разваливался, его бросали. Новый строили в новом  месте,  если  вообще
город мог себе пэзволить покупать что-то в Империи Сола Вырока.
    Дублин обнищал и померк  еще  полтора  века  назад.  Но  развалины
оказались самым удобным местом. Бот мягко опустился  на  пластиконовую
беломраморную плиту, подняв тучи пыли.
    - Надо  было  лететь  до  этого  паршивого  тупика!  -  недовольно
проговорил Дил. - У меня нет времени шляться пешком!
    - Там не стоит ничего оставлять, - пояснил Арман.
    - Бот закодирован, имеет кучу охранных систем!
    - Во-первых, не все системы допускается  включать  на  Земле,  ты,
наверное, забыл,  -  не  менее  раздраженно  начал  Арман-Крузя,  -  а
во-вторых, его все равно уведут!
    - Черт с тобой, пошли!
    Дил проверил оружие в карманах и под мышками, и они направились на
улицу 12-12 в Большой тупик. Идти было далековато, но не  это  смущало
Дила Бронкса - он не любил всей земной  мерзости,  убожества,  которые
ему казались гноем, выдавленным из чьего-то упитанного,  холеного,  но
все же больного тела. Само тело таилось  за  семью  заборами  и  семью
печатями, там, куда нищету и убожество не допускают, но гной  из  него
тек  повсюду,  по  этим  улицам,  заваленным  никогда  не  убирающимся
мусором, по площадям-помойкам, по  развалюхам-хижинам,  по  переулкам,
тупикам, закоулкам... повсюду! Недаром  Дил  бежал  от  этой  грязи  в
Космос,  недаром  он  вылизывал  и   холил   красавицу-станцию,   свой
Дубль-Биг. А сейчас, благодаря Ивану, его вновь швырнуло в помойку,  в
мерзость и гнусь.
    Он шел,  высоко  задирая  ноги,  перешагивая  через  омерзительных
нищих,  больных,  покрытых  лишаями  и  коростой,  дегенератов,   тихо
хохочущих или не менее тихо  плачущих  над  какими-то  своими  мелкими
горестями, через пьяных... нет, пьяны  были  они  все:  и  больные,  и
дегенераты, и нищие. Дилу чудилось, что они сейчас полезут, поползут к
его сверкающему боту, изгадят его, измажут своими грязными, шелудивыми
руками... Нет, бот не подпустит их на пять метров, там защитное  поле.
Но все равно, противно, гадко.
    - Крыс  жарят,  -  прошептал  Арман,  втягивая  дымок  трепещущими
ноздрями. - А ты знаешь, Дил, я бы сейчас и  от  крысы  не  отказался,
ведь мы сидели столько лет на одной синтетике, это же надо  -  столько
просидеть на искусственном дерьме!
    - Ну, слава Богу!  -  улыбнулся  Дил.  -  Ты,  кажется,  и  впрямь
приходишь в себя.
    Он пнул ногой безногого калеку, явно прокаженного, который ухватил
было его за штанину, замычал что-то.
    Пнул и плюнул в сторону, скорчив брезгливую гримасу.
    - Не обижай их, - посоветовал Арман. -  Жизнь  сложная  штуковина,
может, и мы через годик-другой будем ползать среди этих несчастных.
    - Ну уж нет! - возмутился Дил. - Лучше в петлю!
    - Петля не всегда под рукой оказывается.
    - В воду!
    - И вода не везде сейчас: в Темзе болото, в Сене  болото,  даже  в
Рейне и Дунае, Дил, ядовитое болото, ты знаешь это лучше меня, я давно
тут не был.
    - И все равно мы Не будем ползать  среди  них,  -  сказал  Дил.  -
Скорее всего, нас вообще не будет через годик-другой.
    - Не будет?
    - Земля  кому-то  мешает,  Крузя,  -  Дилу  не   хотелось   сейчас
пересказывать всё, что он слышал от  Ивана,  не  время,  но  намекнуть
можно. - Придет кто-то Извне, и будет  судить  всех  нас.  Вот  только
приговор этого суда уже известен.
    - Слишком мрачно, - не поверил Крузя.
    - Далеко еще? - решил сменить тему Дил.
    - Да вот, пришли уже!
    На прибитой к обшарпанной стене дома картонке было коряво выведено
на староанглийском "Балтой тупик".
    Дил поднял голову вверх - стены домов сходились почти  вплотную  в
черном сумрачном небе. Тут и впрямь негде припарковать бот, Крузя  как
в воду глядел.
    - Она на седьмом или на восьмом, - вспоминал Арман. -  Пошли,  там
разберемся.
    Лестницы были загажены донельзя, судя по всему, канализация в этом
квартале давно не работала, а самим жильцам было лень ходить по  нужде
куда-то далеко и они ее справляли прямо за дверями своих квартир.
    На седьмом Дил долго стучал во все двери. Никто ему не открыл -  и
тогда он, одну за другой, вышиб все четыре. В двух халупах  никого  не
было, мусор, грязь, мыши.  В  двух  других  по  кучам  тряпья  ползали
дебильные, уродливые  дети  с  огромными  лбами,  слюнявыми  губами  и
бессмысленными глазенками.
    - Пошли выше!
    На восьмом и девятом они тоже ничего не нашли.
    Зато на десятом дверь была отперта. А за ней  два  какихто  жирных
мужлана тискали смазливую кудрявую  бабенку  лет  пятидесяти.  Бабенка
хихикала и закатывала глаза, высоко задирала голые ноги. Квартира была
обставлена и не совсем бедна, по  углам  стояли  цветастые  коробки  с
разнообразной дешевой едой и дешевым пойлом, коробки были  разукрашены
донельзя, как и все дешевое  и  некачественное.  Мужланы  на  вошедших
внимания не обратили, а сама бабенка махнула рукой.
    - Афродита! - с ходу крикнул Крузя.
    Мужланы обернулись, но  не  привстали  с  широченной  кровати,  на
которой и происходило дело.
    - Чего надо? - сипло спросила бабенка.
    - Нам нужен Хук Образина! - мягко ответил Дил.
    Один из мужланов встал, поддернул черные широкие штаны и  двинулся
к вошедшим вихляющей походкой.
    - Образина должен мне три монеты, -  гнусаво  протянул  он,  глядя
изподлобья взглядом приценивающегося к жертве жулика.
    - Не болтай! - взвизгнула бабенка. - Я просто вышвырнула его  вон.
Этот подонок пропил все мое белье! За одну неделю! Это же с ума сойти!
    - И все-таки он должен  мне  три  монеты!  -  настаивал  на  своем
жуликоватый мужлан.
    - Покажи, где он - и получишь три монеты, - сказал Дил Бронкс.  Он
отдал бы и четыре, лишь бы побыстрее уйти отсюда.
    - Деньги вперед! - потребовал мужлан.
    - Не доверяешь? - тихо просипел Арман-Крузя.
    - Не доверяю, - так же тихо ответил мужлан.
    - Ну так я тебе  тоже  не  доверяю!  -  Крузя  саданул  мужлана  в
челюсть, не дал ему  упасть,  подхватил  за  ворот  грубой  толстенной
рубахи. - Покажешь - получишь монету. Не покажешь - убью!
    Мужлан покорно кивнул.
    - Всё понял, - процедил он и улыбнулся заискивающе.
    Его приятель и сама полуголая Афродита так и  лежали  на  постели,
вытаращив глаза и разинув рты.
    - Надо с ней поговорить, расспросить, - предложил Дил.
    - Не хрена с ней разговаривать, - грубо отклонил  его  предложение
Арман. И рявкнул в сторону мужлана: - Куда?!
    - Вниз, - проблеял тот совсем не своим давешним голосом.
    - До встречи! - бросил через плечо Арман.
    И они пошли вниз по грязной, зловонной лестнице.
    Это было невозможно, это было чудом, если мужлан не врал. А может,
и не чудом - куда ж еще деваться бедному, бесприютному Хуку.
    Они  вышли,  обогнули  дом  слева,  попали  в  совершенно  жуткий,
заваленный помоями до четвертого этажа двор, с трудом  протиснулись  в
какую-то щель между мусорными ржавыми баками.
    - Вот  он,  -  снова  проблеял  мужлан,  протянул  потную  розовую
ладошку, - Деньги давай!
    - Получай! - Крузя развернул мужлана, дал хорошего пинка, так  что
незадачливый вымогатель полетел в слизь и мерзость, на  миг  затих,  а
потом опрометью бросился наутек.
    В дальнем баке, в темноте, на куче сгнившей, парящей гадости лежал
сам Хук Образина,  выпускник  Школы  космодесантников,  боец-смертник,
прошедший сотни жутких планет, весельчак и красавчик  в  свои  молодые
годы, любимец всей космической шатии-братии. Был он  страшен.  У  Дила
даже руки задрожали. Не приведи Господь увидать  в  таком  виде  того,
кого  знал  иным  -  сильным,  здоровым,  отважным  до  бесшабашности,
везучим.
    Это судьба! - молнией вновь пронеслось в мозгу у Дила  Бронкса.  -
Это судьба всех десантников и  космос  пецназовцев:  или  смерть,  или
безумие, или... это!
    Хук был гол по пояс, на изможденном,  костлявом  до  невозможности
скрюченном теле синели,  багровели,  зеленели  кровоподтеки,  ссадины,
синяки, рубцы. Видно, его долго били, зверски, беспощадно, били то  ли
за монеты, то ли за украденное белье.  На  Хуке  не  было  ни  единого
живого места.
    - Они его накачали и изуродовали, сволочи! - процедил Крузя. - Вот
скоты! За эти поганые тряпки! Им плевать, что он больной, что он дошел
до точки, плевать!
    Дил Бронкс осторожно положил свою черную огромную лапу в  перстнях
на изможденное бледное плечо встряхнул тихонько Хука.
    Тот дернулся и застонал, он был жив.
    - Погоди  малость!  -  Дил  быстро   отстегнул   наручный   клапан
комбинезона, выдавил из медфутляра шприц-инфокатор, прижал его плоским
раструбом к голой холодной спине Хука, надавил, прямо под лопатку. Хук
снова застонал. Дил отбросил  шприц.  Вынул  второй,  третий...  потом
сорвал с шеи  ленту  анализатора,  прилепил  под  кадыком.  Больше  он
сделать ничего не мог. Нет... он сорвал с  пояса  крохотную  фляжку  с
настоем круа-гоня, целебной травы с  Сельмы,  влил  в  рот  Хуку.  Дал
немного отдышаться, потом подхватил тело на руки.
    - К боту! Быстрее к боту! - бормотал он под нос,  будто  сам  себя
уговаривая.
    - Я следом! - крикнул в спину Арман-Жофруа. Он не хотел просто так
покидать это место.
    Где-то вдалеке остервенело залаяла осипшая и явно больная  собака.
На этот лай отозвались псы всей округи.
    Под хохот двух голых проституток из кучи отбросов выползла  пьяная
трясущаяся старуха в черных мокрых лохмотьях.
    - Куда, старая карга! - завизжала одна из девиц,  с  окровавленным
грязным бинтом на шее. И бросила в  старуху  огрызок  яблока.  -  Вали
назад, сука! Не порти вида, мать твою!
    Старуха послушно уползла в свою нору. Но собаки  все  лаяли.  Одна
выла протяжно и предсмертно. Арман бросил взгляд на  проституток  -  и
кого это они тут ловят?
    Неужто и здесь еще есть мужчины?! Он  пытался  сдержаться.  Но  не
получилось. Сатанинский вой добил его.
    - Будьте вы все прокляты! - процедил он сквозь зубы.
    И бегом взбежал на десятый этаж. Дверь на этот раз  была  заперта.
Крузя не стал церемониться - вышиб ее со второго удара, был еще  порох
в его пороховницах.
    - Куда-а-а?! - завизжала оглушительным визгом вскочившая с постели
Афродита. Сейчас она как никогда оправдывала свое прозвище - с губ  на
подбородок текла желтая, крупная  пена.  При  первых  же  воплях  пена
полетела по сторонам. - Куда-а, га-ад?!
    Слева мелькнула тень. Но Крузя успел вышибить  дешевенький  старый
парализатор из руки тщедушного лысого негра лет двадцати пяти - не все
навыки Крузя порастратил на космическом  заправщике.  Доходяга  рухнул
мешком.  А  оба  мужлана  забились  в  угол,  бросив  свою  пассию   и
загораживаясь драными пластиковыми стульями.
    - Уматывай, тварь! Мент поганый!  Падла!  Сучара-аа!!!  -  визжала
разъяренная, припадочная Афродита и исходила уже хлопьями пены.
    Но остановить Крузю теперь было нельзя.  Он  ненавидел  их.  Перед
взором его стояло истерзанное тело Хука  Образины.  Он  шел  прямо  на
мужланов, шел медленно, тяжело.
    - Не на-адо-о! - завизжал тот, первый.
    Больше он не успел выкрикнуть ничего. Арман-Жофруа дер Крузербильд
Дзухмантовский,  десантник  с  двадцатилетним  стажем,  вышиб  орущему
передние зубы, бросил его под ноги и ударом каблука переломил  хребет.
Второму мужлану Крузя свернул шею набок и оттолкнул обмякшее  тело.  С
этими так, иначе нельзя, только так!
    Афродита заходилась в бешенном визге,  она  впала  в  полубезумное
состояние, на эту осатаневшую бабу невозможно было глядеть.  Но  и  ее
надо наказать. Ее в первую очередь!
    - Ты зря кричишь, - очень спокойно сказал Крузя, - напрасно.
    Он с силой вырвал у нее из-под ног грязную,  засаленную  простыню,
разорвал по всей длине, свил жгут метра в два.
    Афродита побледнела. И вдруг перестала визжать.
    Она с ужасом поглядела на мертвые, неестественно выгнувшиеся тела.
Потом перевела взгляд на незваного гостя.
    - Ну вот, ты всё поняла, - произнес тот, завязывая тугой  узел  на
петле и продергивая в нее конец жгута. - Иди сюда! Иди сама,  паскуда.
Я не хочу, чтобы ты гнила в своей берлоге. Пускай на тебя посмотрят...
посмотрят такие же как и ты - и может, тогда они  догадаются,  что  за
все надо платить!
    Он  подошел  к  подоконнику,  ударом  ноги  вышиб  наружу  грязную
полуистлевшую раму, заколоченную картоном.  Привязал  свободный  конец
жгута к батарее под окном.
    - Иди сюда!
    - Нет, -  Афродита  была  зеленее  травы.  Нижняя  челюсть  у  нее
отвисла. Никакой пены больше не выбивалось из ее гнилозубого рта, зато
текла слюна, текла тоненькой желтой струйкой. - Нет, я не хочу!
    - Иди!
    Арман умел приказывать. И тон его был беспощаден.
    - Нет!
    Афродита, словно мышь, завороженная удавом пошла к окну,  шаги  ее
были неуклюжи и тяжелы. А в глазах уже стояла пустота.  Она  поняла  -
этот не простит, молить, стенать, биться  в  истерике  бесполезно.  Он
может дать ей лишь одно - легкую смерть. А может  и  убивать  долго  и
страшно.
    - Быстрей!
    Она приблизилась  вплотную.  И  от  нее  уже  веяло  потусторонним
холодком. В лице не было жизни.
    - Надевай! - Арман сунул ей в руки  петлю.  -  Не  заставляй  меня
ждать!
    Афродита, неумело, тыча пальцами в лицо, будто  слепая,  набросила
себе петлю на шею, затянула ее. И встала на подоконник.
    - Прыгай!
    Команда  запоздала  -  мгновением  раньше  Афродита  сама  сделала
маленький шажок вперед. И пропала. Жгут резко натянулся, затрещал.
    Крузя посмотрел на узел у батареи - крепкий, выдержит. Эта  стерва
долго будет висеть, здесь давно не работает похоронная команда,  здесь
почти двадцать лет не убирают трупы умерших.
    Две голые проститутки стояли  на  том  же  месте,  что  и  прежде.
Завидев  Армана,  они  начали  трясти  своими  прелестями.  Но  он  не
соблазнился. Тогда одна  из  проституток  захихикала,  ткнула  пальцем
вверх, делясь с незнакомцем неожиданной радостью.
    - Во, малый, гляди, повисла, сука! - утробно выдала она, не  сводя
глаз с окошка на десятом этаже и мерно покачивающегося тела. - И кто б
ее раньше повесил!
    - Да чего ты, - замахала  рукой  вторая,  -  она  сама  с  перепою
удавилась! И не жалко, кому такое чучело нужно-то!
    Обе зашлись в довольном  и  веселом  смехе,  обе  скучали,  а  тут
какое-никакое развлечение. А у Крузи было погано на душе, впору стакан
пропустить... но нет, надо бежать к боту. Он задрал  голову  кверху  и
вспомнил: "У каждого времени свои Афродиты!"


                                * * *


    - Ну, так и что же мой закадычный друг Иван просил мне передать? -
спросил наконец Ребров, запахивая на  груди  красный  шелковый  халат,
расшитый  желтыми  и  зелеными  драконами  и  усаживаясь  в   лиловое,
полупрозрачное кресло на восьми коротеньких лапках с алыми  ноготками.
Кресло было самоходным и  все  время  топталось  на  месте,  перебирая
своими лапками, колыхалось, укачивая сидящего в нем.
    Кеше кресло не понравилось, когда он покидал Землю, на ней  эдакой
гадости не было... а может, и было, может, он по малолетству не  ведал
о  том.  Сам  Кеша  сидел  на  роскошном  кожаном   диване   какого-то
супермодернистского  вида  и  не  знал,  куда   деть   свои   огромные
биомеханические руки-протезы, Хар, как и подобает верному псу, лежал в
ногах, зевал и облизывался.
    - А передает тебе Иван большой  привет,  -  начал  обстоятельно  и
неспешно Кеша. - Потому как сказал он  на  дорогу  -  Толик  мне  друг
надежный и верный, вся надежда только на него.
    - Помощь нужна? - Ребров еле приметно улыбнулся. - Баки? Капсула?
    - Нет, баки есть, и капсула есть, - продолжил в том же тоне  Кеша,
- и ничего Ивану не надо кроме доброго расположения старого Друга!
    Из пола  вырос  ослепительно-прекрасным  грибом  самонакрывающийся
столик, подполз одним краем к хозяину, другим к гостю.  Кеша  крякнул,
выбрал  среди  бутылок  и  графинчиков  пузатый  сосуд  с   освежающей
водичкой, наполнил фужер почти до краев и с явным удовольствием выпил.
Вода, натуральная вода! На поганой Гиргее  было  плохо  с  натуральной
водой.
    Хозяин не притронулся ни к питиям,  ни  к  яствам.  Он  пристально
глядел прямо в глаза незваному гостю. Было заметно,  что  он  начинает
беспокоиться.
    - Живет Иван неплохо, прямо скажем, хорошо живет Иван. И тебе того
же желает от всего сердца и ото всей души. Часто  вспоминает,  как  вы
ходили с ним на новые, далекие планеты, как жизнью вместе рисковали...
- Иннокентий  Булыгин  говорил  медленно  и  проникновенно,  оглядывая
полупустую большущую гостиную с высоченным  потолком.  Он  ждал,  пока
хозяин всей этой роскоши созреет, он выглядывал - откуда  можно  ждать
опасности, но разве тут углядишь - кресло явно с психосенсорикой,  вон
- какой-то восьминогий кибер появился ни с того ни  с  сего,  затих  в
углу, зачем он его вызвал?  Надо  было  идти  напролом,  как  там,  на
Гиргее. Но тут другой расклад, тут можно все испортить. И потому  Кеша
тянул резину. - А еще Иван говорил, напомни, как  зимовали  на  Гадре,
как из одной кружки, по-братски спирт пили, как прикрывали друг  друга
и спасали от лютой смерти, все напомни моему  верному,  старому  другу
Толику Реброву... и прослезится он, и будете вы весь  вечер  сидеть  у
камина и вспоминать о преданьях старины глубокой да о  подвигах  своих
богатырских...
    - Никуда мы с ним не  ходили  и  жизнью  вместе  не  рисковали,  -
неожиданно резко прервал Кешино словоблудие хозяин, подкатил на  своем
кресле почти вплотную,  зло  вытаращился.  -  И  слезу  я  пускать  не
собираюсь, каминов тут нет, и спирт мы с ним на Гадре не пили,  потому
что бывали там в разное время, понял? Говори - чего надо?!
    Кеша погладил оборотня по растрепанной голове, ухмыльнулся.
    - Верно, не пили, - неожиданно покладисто согласился он и добавил:
- А могли бы пить, ежели б были настоящими друзьями!
    - Короче!
    - Короче, не твоему, а моему хорошему и верному другу  Ивану  надо
было пройти через триста тридцать три круга ада, чтобы понять,  Толик,
не друг ты ему и не товарищ...
    - Чего-о?! - от неожиданности хозяин побелел, вот это наглость. Да
надо было гнать нахала в три шеи, а он его принимает, потчует. Лапки у
кресла вдруг стали расти, вытягиваться - и сам Ребров, сидящий в своем
лиловом кресле, вдруг возвысился над гостем, воззрился на него  сверху
вниз. Восьминогий подбежал ближе и  застыл  возле  роскошного  дивана,
выражая полную покорность.
    - А того, - спокойно продолжил  Иннокентий  Булыгин,  каторжник  и
рецидивист, - понял Иван, что это ты, Толик, его путал, что это ты его
кружил, будто бес в заснеженном поле. Ведь куда бы  бедный  и  простой
Ваня не тыркнулся, в какую бы дверцу ни ткнулся со своей и нашей общей
большой  бедой,  там  уже  знали  -  пришел   спятивший   десантничек,
переутомившийся на  заданиях  в  Дальнем  Поиске,  дело-то  привычное,
обыденное - сорок процентов погибают,  тридцать  калеками  остаются  и
спиваются, а все остальные от перегрузок с ума сходят, кто  по-тихому,
кто по-буйному. Так было?!
    - Врешь ты всё! - Ребров облизывал пересохшие губы, Голос  у  него
сразу как-то сел, потерял начальственную непреклонность  и  жесткость,
снисходительность. - Где доказательства?
    - А нигде, - очень просто ответил Кеша.
    - Ага-а! - обрадовался хозяин, откидываясь в кресле  на  спину.  -
Нету доказательств! Оклеветать хочешь!
    - А зачем нам они? - поинтересовался Кеша. - Я  знаю,  что  говорю
правду. И ты знаешь, что я говорю правду.  Все  очень  просто,  Толик.
Здесь не суд присяжных, здесь ни адвокатов, ни прокуроров нет.  Только
я да ты. Или, может, будешь косить, что  и  впрямь  считал  Ванюшу  за
трехнутого? Ну чего ты зенки пялишь, чего ты головою трясешь?
    - Да как ты смеешь,  мразь?!  -  Ребров  поднял  свою  мускулистую
волосатую руку и погрозил Кеше скрюченным пальцем. - Вон отсюда!
    - Я уйду, - вежливо и с  достоинством  отозвался  Кеша,  -  но  не
раньше, чем ты ответишь на все мои вопросы. И  запомни,  Толик,  я  не
Иван, я не буду предаваться размышлениям о природе добра и  зла,  меня
на Аранане за  тридцать  лет  разучили  размышлять  на  эти  темы,  ты
понимаешь, о чем я говорю!
    Ребров беззвучно рассмеялся, скрестил руки на груди.
    - Дом заблокирован, - процедил он  сквозь  зубы.  -  И  ты,  мразь
блатная, отсюда никогда не выберешься. Я не люблю, когда со  мною  так
разговаривают!
    Кеша улыбаться не стал. Ему было и скучно, и противно. Он поглядел
на свой наручный сервохронометр, приобретенный в долг у Дила  Бронкса,
нахмурил наведенные Таекой черные брови.
    - Я уйду отсюда ровно через час, - сказал он твердо и без суеты. -
А вот выйдешь ли ты отсюда когда-нибудь, зависит только от тебя...
    Он не успел договорить - восьминогий  прыгнул  на  него  внезапно,
будто паук на свою беспечную жертву. Но Кеша не был ни  беспечным,  ни
тем  более  жертвой.  Он  чуть  взмахнул  левой  рукой  -  и   тяжелое
металлическое тело кибера  едва  не  придавило  Хара,  тот  еле  успел
отскочить. Луч сигма-скальпеля прожег обивку дорогого дивана. И  Кеша,
глядя на дыру, сокрушенно покачал головой.
    - За ношение  оружия  повышенной...  -  прокурорским  тоном  начал
хозяин, приподнимаясь еще выше.
    - Заткнись! - коротко оборвал  его  гость.  И  плюнул  на  останки
восьминогого - того уже не восстановишь, чего жалеть.
    Лиловое кресло начало сворачиваться, укрывая в своих внутренностях
Реброва. Это была совершенно несерьезная, неуклюжая попытка к бегству.
    - Я пропорю тебя вместе с броней твоего  креслица!  -  предупредил
Кеша и поднял скальпель.
    Одновременно из  трех  разных  входов  в  гостиную  ворвались  два
десятка  неживых   тварей,   от   простого   шестилапого   кибера   до
биороба-уборщика с зажатым в щупальцах  парализатором.  Кеша  чуть  не
расхохотался. Это надо же, какая  самонадеянность!  Этот  негодяй  был
настолько уверен в  своей  безопасности,  неприкосновенности,  что  не
держал   на   своей   дачке    даже    одного-единственного    боевого
кибера-охранника... впрочем, ведь это Земля, тут свои законы, тут  все
давно размякли и изнежились!
    - Не позорь себя, Толик, - проговорил Кеша со снисхождением, -  не
надо! Может, ты будешь еще махать на меня веником или  кропить  святой
водой? Убери свою обслугу, пускай стригут клумбы и чистят сортиры.
    Кеша бросил под ноги скальпель.
    - Выходи!
    Толик Ребров, обрюзгший и тяжелый, несмотря на постоянную  муку  в
тренажерах, заскрипел зубами, тихо замычал и вылез из  своего  кресла.
Он был достаточно силен, чтобы самолично расправиться с этим бандюгой,
с этим шантажистом и негодяем. Но он давно  отвык  делать  такие  вещи
собственными руками.
    - И того, что стоит за моей спиной, тоже убери! - потребовал Кеша.
    Ребров злорадно улыбнулся. Отпрянул к стене.
    Боевой четверорукий кибер  появился  неизвестно  откуда.  У  Кеши,
наверное, были глаза на затылке, а может, и какое-то особое  чутье.  И
все же первый удар он пропустил - клешня кибера ударила в скрытую  под
робой титанопластиконовую кольчужку, сбила Кешу с ног. Следующий  удар
должен был стать последним. Но произошло неожиданное - Хар,  в  единое
мгновение превратившийся в неестественный, бешено вращающийся  волчок,
ринулся под ноги киберу, сшиб его и  сам  откатился  к  полупрозрачной
пупыристой стене. Он как-то сразу перестал  крутиться,  застыл,  будто
никакие законы природы для него не существовали, В лапах у  Хара  была
зажата вырванная с корнем, с обрывками нейрожгутов и мышечных шарниров
нога кибера.
    Кеша увидел это в тысячную долю секунды, а в следующую долю он уже
швырнул  через  плечо  Реброва,  бросившегося  ему  на  спину,  да  не
рассчитавшего броска или просто не знавшего,  на  кого  он  бросается.
Удар подошвой в горло довершил дело - хозяин дачи замер  на  полу  без
дыхания.
    - Ты что?! - закричал вдруг Кеша.
    Он стоял,  полусогнувшись,  приготовившись  отпрыгнуть,  и  в  оба
глядел на боевого кибера. Это было невозможно, но поверженный охранник
держал в одной из своих цепких рук лучемет, боевой десантный лучемет.
    Мало того, он наводил лучемет на Кешу, на человека, чего  не  имел
права делать ни при каких обстоятельствах, запрет закладывался в  мозг
каждого неживого существа, каждого кибера, андроида, биороба. Никто из
них не мог поднять оружия на человека. Перепрограммировали?
    Мысль эта вспышкой осветила Кешин мозг, и потухла - какая разница,
сейчас придет конец, крышка! У кибера реакция получше, чем у человека,
всегда, это аксиома, бесполезно даже дергаться. Выстрелит? Или нет?!
    Ребров застонал и приоткрыл глаза.
    Надо  было  решаться.  Кеша  осторожно  потянулся   к   брошенному
сигма-скальпелю.  Прямо  над  его  рукой   полыхнуло   синим   -   это
предупреждающий! Следующий разряд может быть целевым.
    - Я же говорил, что ты не выйдешь отсюда, мразь! - Ребров,  тяжело
дыша и преодолевая бессилие, подымался на  четвереньки,  большего  ему
достичь не удавалось.
    Оборотень Хар продолжал сидеть у стены. Судя по всему, он тоже  не
хотел лезть на верную гибель под лучемет. Сейчас он был мало похож  на
собаку, даже совсем не похож - трясущий головой Ребров  взглянул  было
на него, зажмурился, потер веки рукой и отвернулся.
    Кибер медленно  подползал  к  Кеше,  не  спуская  его  с  прицела.
Выстрелит? Не посмеет?! Иннокентий Булыгин в  полнейшей  растерянности
ворочал будто тяжеленными жерновами непослушными и сумбурными мыслями,
но в голове вертелось одно: а какой это  будет  барьер  по  счету?  Он
совсем уже сбился. Ну,  довзрывники,  вытягивайте,  неужто  на  смерть
бросите... сумбур, нелепость, жуть!
    Реакция у кибера  лучше.  Всё  бесполезно...  Кеша  будто  неживой
крутанулся по полу, вцепился обеими протезами  в  хозяина,  так  и  не
смогшего подняться с четверенек, заслонился им. Прямо по  тому  месту,
где он только что лежал, полыхнуло синим. Он успел!  Второго  выстрела
не будет, он успел только потому, что Ребров был  рядом,  потому,  что
кибер  был  запрограммирован  только  на  хозяина,   только   на   его
неприкосновенность - а это радиус не  менее  полуметра  для  лучемета.
Случайность! Счастливая случайность!
    - Ну чего ты притих, дружок, - крикнул он киберу. -  Давай!  Пали!
Начинай!
    Тот поднялся на одной ноге, замер. Он не мог выстрелить в хозяина.
Он выжидал.
    - А ну, скажи этому болвану, чтобы бросил  лучемет  и  никогда  не
поганил доброе оружие,  -  прошептал  Кеша  прямо  в  жирный  загривок
Реброва. - Я жду!
    - Брось! - дрожащим голосом выдал хозяин. Он был сломлен. В нем не
оставалось больше сил к сопротивлению.
    Кибер бросил лучемет. Ему было все равно, он подчинялся хозяину. И
он ему подчинился.
    - Пусть убирается вон! - потребовал Кеша.
    Хар,   опять   ставший   заурядным    лохмато-растрепанным    псом
неопределенной породы, подобрал лучемет и  после  недолгого  раздумия,
уцепившись зубами за тонкое,  вогнутое  ложе,  подтащил  к  Кеше.  Тот
отпихнул лучемет ногой к стене. И попросил Хара:
    - Иди и забери вон у того придурка парализатор!
    Хар так и сделал - биороб-уборщик отдал ему  оружие  безропотно  и
даже услужливо. Он вовсе не собирался палить из него,  наверняка,  вся
эта шобла играла лишь отвлекающую роль.
    - Вон! - выкрикнул Кеша.
    Когда  все,  кроме  хозяина,  оборотня  и  самого  Кеши,  покинули
гостиную, последний с самым невозмутимым видом уселся на роскошный, но
малость подпорченный диван и сказал, будто ничего и не было:
    - А теперь начнем все с начала, Толик. Ты признаешь,  что  это  ты
сделал  из  Ивана  в  глазах  начальствующей  шатии-братии  чокнутого,
нуждающегося в отдыхе и лечении? Говори, у тебя осталось сорок минут!
    - Все не так просто, - промямлил Ребров, разглядывая огромную дыру
в своем шелковом халате. Взгляд его был туп и пуст.
    - Все просто, Толик. Ты это сделал. Но не для себя,  не  из  своих
фантазий, верно? Ты должен был это сделать!
    - Я должен был это сделать, - эхом повторил хозяин.
    - И кто же тебя, бедного-подневольного, просил превратить Ванюшу в
беспросветного дурака, кто ж это такой, интересно?!
    - Не паясничай! - озлобился вдруг Ребров.  -  Они  не  спрашивают,
хочешь ты на них работать или нет, они заставляют работать на себя.  И
все!
    - Кто они?!
    - Я не знаю!
    - Врешь!
    - Я на самом деле ничего не знаю! - Ребров был близок к  истерике.
Голос его дрожал,  срывался.  Он  нервно  теребил  полу  халата,  рвал
холеным  ногтем  мизинца  дорогую  изящную  вышивку,  -  Есть  обычные
государственные структуры управления, легальные, а еще  есть  какие-то
параллельные, нелегальные, но они работают рука об руку,  и  легальные
всегда вынуждены подчиняться тем другим...
    - Мафия? - предположил Кеша.
    - Нет, это не мафия, это другое!
    - Значит,  в  России  действуют  параллельные  структуры   власти:
открытые, выборные и потайные, скрытые?!
    - Не в России, нет! - Толик тяжело дышал, бледнел.
    Он уже почувствовал, что дело идет к нехорошей развязке,  что  ему
бы лучше молчать. Но он не мог молчать в присутствии той твари...  той
собаки... нет, это не собака это  что-то  странное,  что-то  страшное,
почему она так воздействует на него, она... оно лишает  его  воли,  он
слышал, так бывает, это... это  оборотень,  это  гипновоздействие.  Ну
почему они привязались  к  нему,  почему?!  -  В  России  параллельные
структуры  не  действуют,  тут  все  перекрыто,  они  только  там,   в
Сообществе. Но они и в Федерации, а Россия признает законы  и  решения
Федерации, да, у них есть механизмы воздействия, я тут не причем,  они
меня заставили, силой!
    - И давно?! - поинтересовался Кеша.
    - Это было перед последним экзаменом на мой пост, на мое кресло, -
он горько усмехнулся. - Они не трогают исполнителей, почти не трогают.
Но они вербуют своих агентов в руководящей среде!
    - Агентов? Вербуют?! - Кеша перешел на проникновенный шепот. - Вот
как ты заговорил! А Иван им мог помешать?
    - Иван просто сумасшедший! В его бредни и  без  меня,  и  без  них
никто бы и никогда не поверил! Ивану место в психушке!
    - Раньше, в старые добрые времена, - задушевно начал Кеша, - такое
дерьмо как ты топили в нужниках понял?!
    Ребров промолчал, но взгляд его был выразительней любых слов.  Это
был взгляд затравленного волка, а скорее, даже шакала,  который  готов
на всё - и в пыли валяться, елозить на брюхе, и  в  глотку  вцепиться.
Кеша вдоволь нагляделся на таких. И потому не  испытывал  ни  малейшей
жалости.
    - Кто в Управлении кроме тебя работает на этих сук?!
    - Там есть два или три человека, но я не знаю их  в  лицо,  так  и
задумано - никто не должен знать своих...
    - Своих?! - озлобленно переспросил Кеша. - Своих ты продал, падла,
и Россию продал! -  Кеша  не  выдержал  и  врезал  хозяину  кулаком  в
челюсть, тот скувырнулся с дивана, но не издал ни  звука.  Ему  сейчас
надо было быть тихим  и  покорным,  он  таким  и  стал  -  лишь  глаза
временами выдавали.
    - И сколько же тебе платили, падаль?! -  Кеша  уже  не  глядея  на
Реброва. Он  нагнулся  за  скальпелем,  поднял,  сунул  в  набедренный
клапан. - Тридцать три серебренника или побольше, отвечай?!
    - Никто ничего не платил, - обреченно протянул Ребров,  -  они  не
платят никому. Они обещают продвижение  по  службе.  И  они  выполняют
обещанное. Точно и в срок выполняют. Поэтому им и  верят.  А  еще  они
обещают спасение.
    - Чего? - переспросил Кеша.
    - Спасение! - Ребров так и не поднялся с пола, сидел  на  поджатых
ногах,  обтирая  полой  халата  кровь  с  лица,  рук  и  угрюмо  глядя
изподлобья. - Может, и вранье. Но они говорят, что  будет  отсев,  что
всех лишних ликвидируют.
    - Ну и много этих лишних будет?
    - Все и будут лишними! - Ребров осекся, но потом добавил: -  Кроме
избранных. Их единицы.
    Кеша передернулся. Поглядел на Хара,  будто  взывая  к  нему,  ища
поддержки  в  своем  возмущении.  Хар  облизнулся  и  уронил  слюну  с
зеленоватого языка. Глаза у него были бессмысленно-преданные, и где он
только уловил такое выражение!
    - Значит, ты избранный,  -  сквозь  зубы  процедил  Кеша,  -  а  я
лишний?!
    - Значит, так.
    - Добро! Ну а ты скажи мне, друг любезный, тебе как, не жалко всех
этих лишних, что вокруг тебя, ты их чего, за человеков не считаешь, на
распыл - и точка?!
    - Они обречены! - равнодушно ответил Ребров. - Жалей не жалей, они
все вымрут или будут  ликвидированы.  Ты  не  думай,  что  один  такой
жалостливый нашелся!  Когда  передо  мной  встал  выбор:  умереть  или
выжить, я просто выбрал жизнь, и все! Понимаешь?! Так сделал бы любой!
- Ребров медленно и неуклюже вполз на диван.
    Замер.
    - Ладно. Хрен с тобой! - Кеша вдруг сменил тон. - Это  всё  тонкие
материи, тебе непонятные. Давай-ка о другом поболтаем, друг  любезный!
Отвечать коротко и четко! Когда начало?
    - Никто не знает.
    - Но ведь уже скоро - год, два, три?
    - Это может начаться в любую минуту!
    - Вот как?!
    - Да, именно так.
    Кеша резко нагнулся к Реброву, ухватил  его  за  отвороты  халата,
притянул к себе, прямо к носу, глаза в глаза. И прошептал:
    - Ну, а рыбки у тебя откуда?
    Ребров вздрогнул, отпрянул. На лбу у него появилась испарина.
    - Причем туг рыбки... - невнятно залепетал он.
    - Притом! - грубо оборвал его Кеша. - Отвечай! Я все знаю!
    Толик сразу как-то размяк, обвис мешком и  даже  разулыбался  щеря
крупные желтые зубы.
    - Ну, если знаешь, чего же спрашиваешь. Без  рыбок  нельзя,  рыбки
связь поддерживают, рыбки все видят и все слышат. Они и тебя признали,
думаешь, зря к ним водил? Только ошиблись, видно!
    - Они не умеют ошибаться, - вполне серьезно поправил его  Кеша.  И
снова в его голосе зазвенело железо, снова он превратился  в  строгого
следователя. - Значит, ты  утверждаешь,  что  все,  у  кого  есть  эти
гнусные гиргейские гадины - работают на НИХ?
    - Ничего я не утверждаю, - Толик был скользкий как угорь.
    И это не нравилось ветерану и каторжнику Иннокентию Булыгину,  это
вообще бы мало кому понравилось.  Однако  надо  было  делать  дело.  И
потому Кеша решил брать "угря" за горло.
    - Или ты сейчас мне все толком выкладываешь, - начал он зловеще, -
или через... двадцать минут я тебя  похороню  здесь  вместе  с  твоими
секретами, понял?!
    Ребров кивнул и скривил рот.
    - Ты меня похоронишь в любом случае.
    - Не каркай, а то сбудется!
    - Ну чего ты еще хочешь от меня?! - хозяин  роскошной  дачи  готов
был разрыдаться, он совсем не ожидал всего  этого,  да  еще  во  время
отпуска, в своем доме-крепости, нелепый сон, наваждение,  бред.  И  он
сорвался: - С ними бессмысленно бороться,  им  нельзя  сопротивляться,
это бесполезно! Да, я везде и всюду тормозил Ивана,  я  его  полностью
стопорил... но ведь ты, наверное,  догадываешься,  что  он  совался  и
туда, куда мое слово не доходит, куда моя рука  не  дотягивается.  Его
тормозили, сбивали, нейтрализовывали другие. Они есть везде! Они ни за
что не допустят раскрытия параллельных структур,  они  сомнут  любого,
раздавят и выпотрошат! Ни один таран не сможет  прошибить  эту  стену!
Это все равно, что совать голую руку под пресс, пытаясь его  удержать!
Там все отлажено, все работает бесперебойно. Даже если б я не выполнил
должного, его бы остановили, понимаешь, и могло быть значительно хуже,
его могли бы просто убрать!
    - Я видел Ивана в деле, - вставил Кеша, - его за здорово живешь не
уберешь! Так что ты ври, да не завирайся! Ну,  ладно,  про  Ивана  все
ясно. Какие еще были у тебя обязанности?
    - Полное подчинение. Выполнение любого  приказа.  Это  сразу  дали
понять, никаких сомнений, отговорок и всего прочего. Но они зря никого
не подставляют, с ними можно  работать...  понимаешь?  -  В  глазах  у
Толика Реброва появился вдруг огонек надежды.
    Но Кеша не дал этому огоньку разгореться - он ударил дважды, снизу
в челюсть и тут же прямым в нос. И снова  грузное  тело  хозяина  дачи
повалилось под диван.
    Кеша умел бить. Но бил он только за дело.
    - Иннокентий Булыгин еще никогда не ссучивался,  -  проговорил  он
под нос, но так, чтобы  его  было  слышно.  И  затем  с  расстановкой,
грустно, будто разговаривая с самим собою, продекламировал:  -  Связей
нету, связников нету, явок нету, знать он ни хрена не знает... а с чем
мне к Ивану возвращаться?
    Оборотень  Хар,   притулившийся   у   затейливого   и   массивного
подлокотника дивана, нервно  почесался  задней  лапой,  завыл  тихо  и
уныло. Потом вдруг встал на задние лапы, подошел  к  лиловому  креслу,
которое теперь было больше похоже на мохнатый сиреневый шар  и  внятно
произнес:
    - Здесь!
    - Что здесь? - переспросил Кеша.
    - Еще не знаю, но здесь! - стоял на своем Хар.
    Кеша повернулся  к  шару-креслу,  буквально  на  несколько  секунд
потеряв из виду обессиленного,  лежащего  на  измаранном  кровью  полу
Реброва. И тут же поплатился за это -  выпад  был  настолько  силен  и
скор, что лежать бы Иннокентию Булыгину, ветерану аранайской  войны  и
беглому каторжнику, с переломанными шейными позвонками прямо  на  полу
под креслом. Но выручил оборотень, неуловимым движением  перехвативший
руку Реброва.
    - Ай-я-я!!! - завопил тот благим матом, вцепляясь  левой  рукой  в
вывернутую кисть правой.
    Кеша обернулся с удивленным лицом, покачал укоризненно  головой  и
снова свалил Толика на пол, но на этот раз ногой  -  точным  ударом  в
солнечное сплетение.
    Теперь симуляция была исключена.
    - Напрасно ты это сделал, - уныло заметил Хар, стоявший рядом и не
знавший, то ли опуститься  на  четвереньки,  то  ли  сбросить  с  себя
опостылевший собачий образ. - Он теперь не скажет.
    - Скажет! - заверил Кеша.
    - Не скажу, ублюдок! - прохрипел снизу Ребров. Он катался по полу,
скрюченный и жалкий.
    Кеша достал из клапана сигма-скальпель,  навел  на  висок  хозяина
красненькую  точечку  инфраприцела.  Ему  надоело  возиться   с   этим
предателем и подонком, надо было его  кончать,  эх,  если  бы  Хар  не
совался со своими дурацкими советами - стоит только сдавить  в  ладони
рукоять.  И  всё!  Сигма-скальпель  и   впрямь   оружие   запрещенное,
недозволенное, зато очень надежное и очень  действенное.  И  Толик  не
будет мучиться, ведь и он когда-то был человеком, был приятелем Ивана,
десантником-космоспецназовцем... нет, его надо было утопить в нужнике,
как в добрые времена поступали с предателями, на худой конец, повесить
на осине как новоявленного иуду. Кеша готов был сам завыть  по-собачьи
- сколько сейчас по  всей  Руси  таких  иуд,  работающих  на  какие-то
непонятные "параллельные структуры", одному дьяволу,  их  покровителю,
известно! Всех не перетопишь и не перевешаешь!
    - Вы все сдохните! -  снова  прохрипел  Толик.  Он  был  бледен  и
страшен.
    - Авось, не все, - заверил его Кеша.
    - Ну уж ты-то - точно! - с неожиданным злорадством добавил хозяин.
- И твоя двуногая собака!
    Кеша наотмашь, без всяких прицелов полоснул прямо по мясистому уху
Толика Реброва. Ухо отскочило, шмякнулось на пол,  из-под  прижатой  к
голове руки потекла кровь.
    - Ну так кто из нас сдохнет?!
    Кеша сунулся было в кресло-шар. Но оно не приняло его, ощетинилось
колючими, невидимыми разрядами, оттолкнуло.
    - Что надо сделать? - быстро спросил Кеша.
    - Что  хочешь,  то  и  делай!  -  зарычал  Ребров.  -  Тебя  скоро
прикончат! Сюда уже идут наши, понял, сволочь?!
    - Раньше, чем они придут, я тебя на куски раскрою, в лапшу порежу!
Говори, что делать!
    Невидимый луч срезал с руки хозяина большой палец.  Кеша  зажмурил
глаза, нет, правильно, что эту дрянь запретили,  правильно!  Он  готов
был выбросить  скальпель,  отпихнуть  его  от  себя  словно  скользкую
мерзкую змею... но не мог, он обязан был выполнить задание:
    Иван так и сказал, мол, сдохни, Кеша, но сделай, не для меня,  для
тех, кто спит и ни хрена не видит, для них,  их  миллионы,  миллиарды!
Сделай, Кеша!!!
    Рука отвалилась по кисть. Толик  завизжал  по-звериному,  жутко  и
пронзительно.
    - Говори!
    - Я сам... я сам. Только не надо, только не  надо...  -  бессвязно
лопоча,  Ребров  подполз  к  креслу.  Оно  тут  же   подхватило   его,
развернувшись, превратившись из шара в то же самое лиловое  кресло  на
лапках. Левая рука хозяина этого чуда утонула в  сидении.  Но  тут  же
вынырнула с черным тускло-бархатистым кубиком в толстых пальцах.
    - Бери!
    - Что это? - не понял Кеша.
    - Бери! - потребовал из-за плеча Хар.
    - Ладно! - Кеша сжал кубик в ладони, и его словно холодом  окатило
с ног до головы. Это был непростой кубик. - Что  с  ним  надо  делать,
говори живо!
    Ребров замотал головой, он еле сдерживал себя от боли. Но он очень
хотел жить. И ему надо было спасти себя именно сейчас,  именно  в  эту
секунду, в эту минуту. Глаза его, до того пропитанные  тягучей  слизью
высокомерия и презрения, теперь молили о пощаде.
    - Ты все сам узнаешь! И тебя не убьют, не бойся! Но и ты  меня  не
трогай, я прошу тебя, не трога-а-ай, я еще не жил, я только  начал,  я
уйду совсем, им не нужны  слабые,  они  стирают  память  и  отпускают,
человек ничего не помнит, я  умолю  их,  я  уйду,  ты  уже  достаточно
наказал меня, пусть я подлец, пусть я сука последняя, но я искупил, то
есть, ты меня... только не убивай!
    Кеша переглянулся с Харом.
    - Сейчас сюда войдут другие, - спокойно сказал Хар.
    Кеша улыбнулся.
    - Ладно, Толик, живи. Я не убью тебя...
    Он явно хотел что-то добавить. Но не успел.
    - Нет, ты убьешь  его!  -  прогремел  скрипучий  голос,  усиленный
невидимым динамиком.
    Кеша остолбенело отвисшей челюстью.
    Это  был   голос   собрата   по   гиргейской   каторге,   отпрыска
императорской фамилии карлика Цая ван Дау.  Но  звучал  он  не  из-под
сводов, не из-за двери, звучал он у Иннокентия Булыгина  в  голове.  И
никто кроме него этого голоса не слышал.
    - Ты убьешь его, Кеша! Убьешь  прямо  сейчас...  или  убьют  меня.
Выбирай!
    - Цай, где ты? - прошептал Кеша, с недоверием разглядывая  зажатый
в пальцах кубик.
    - Да, ты правильно понял. Но все объяснения  потом!  Не  медли  ни
секунды. Мочила.  Это  враг  -  страшный,  лютый,  безжалостный  враг,
готовящий всем нам большую могилу, Иван был прав. Но он не все  знает,
он вообще ничего не знает, все страшнее, хуже в тысячи крат. Не медли,
Мочила! Они уже на подходе! Ты погубишь всех!
    - Я сам это сделаю, - вдруг  вызвался  Хар.  Его  глаза  мгновенно
потеряли рыбью мутность  и  отрешенность  прояснились  и  стали  почти
человеческими.
    - Ты?!
    - Да.
    - Но почему? Разве ты слышал нас?!
    - Я ничего не слышал.  Я  все  понял,  не  спрашивай,  это  особое
чувство, этого нет у землян... и у других тоже нет. Нам пора!
    - Но я же пообещал ему! - взвыл Кеша.
    - Зато я ничего не обещал никому.
    Хар подошел к стоящему  на  коленях  хозяину  дома,  удлинившимися
гибкими пальцами обхватил толстое  горло,  но  не  стал  душить,  а  с
неожиданной силой и сноровкой поволок прочь из гостиной. Толик хрипел,
сучил ногами, пытался цепляться здоровой рукой за  пол,  стены,  углы,
диван... все было бесполезно. Кеша побежал следом, ничего не  понимая.
Даже когда он ворвался в зал  с  полупрозрачными  стенами  и  огромным
аквариумом, когда  он  увидал,  что  оборотень  волочет  извивающегося
человека, хозяина этого дома и  в  том  числе  аквариума,  по  лесенке
вверх, прямо к окну-люку, он ни о чем не догадывался, ему все казалось
невообразимой нелепицей.
    Но когда Хар открыл люк, вскинул  над  своей  хлипкой  и  вихлявой
фигурой грузное, казалось  бы,  неподъемное  тело,  Кеше  стало  вдруг
нехорошо.
    - Сто-о-ой!!! - зжрал он во всю глотку.
    Но было поздно - огромные клыкастые гиргейские рыбины уже рвали  в
клочья, в ошметки еще живое тело. На  это  было  невозможно  смотреть.
Кеша прижался к стене, застонал. Мерзкие, зубастые гадины... и все же,
какой-никакой, а человек! Он взглянул в аквариум - с Толиком  Ребровым
было покончено. Одна из рыбин плотоядно облизывалась большущим языком,
глядела прямо  Кеше  в  глаза.  Другая  дожевывала  остатки  расшитого
драконами шелкового халата.
    Хар стоял рядом как ни в чем не бывало.
    - Сгинь с глаз моих! - прошипел Кеша. И тупо  поглядел  на  черный
кубик в ладони.
    - Они уже здесь! - прогремело в мозгу.
    - Надо уходить! - добавил извне Хар. Обхватил  ледяными  пористыми
лапами виски человека, заглянул в глаза - на Кешу повеяло  чем-то  еще
более холодным и далеким, нездешним, даже потусторонним. Но  он  сразу
все понял. Рука сама полезла в нужное место. Все потом!
    А сейчас... уходить! Он с силой сдавил в кулаке зародыш  живохода,
отбросил его от себя.
    - Это хорошо, - закивал Хар.
    Когда в зал вошли трое с плазмометами, они уже сидели в  живоходе.
Кеша подгонял изголовье биокресла под свой затылок.  Ему  не  хотелось
воевать с чужими, он страшно устал от боев и войн на Аранайе, а  потом
на Гиргее, зачем же еще на Земле. И он просто дал полный вперед  -  не
стой на дороге!
    Живоход вырвался под открытое небо, дернулся было по направлению к
боту. Но застыл, подчиняясь воле сидящего в нем.
    - Мать моя! - расстроился не на шутку Кеша. - Ну почему  я  всегда
должен портить отношения с представителями властей?! Это что  -  карма
такая, едрена судьбина!
    На поляне перед входом  в  дачку  стояли  два  больших  и  плоских
сине-белых вибролета с  серебряными  двуглавыми  орлами  на  бортах  -
машины управления охраны порядка.
    - Неужели и эти работают на них?! - раздраженно выдал Кеша.
    Размышлять  было  некогда.  Охрана  никогда  не   имела   дела   с
живоходами, нескоро будет иметь еще. И  этим  надо  пользоваться.  Они
перескочили через обе машины и оставляя узенькую просеку, пошли полным
ходом прямо через лес.
    Только тогда Кеша сообразил, что все очень просто, ни на кого  эти
ребята  не  работают  кроме  своего  управления,  но  на  то   они   и
параллельные структуры, что запросто могут создавать  ситуации,  когда
легальные структуры работают на них. Вот так! А сам Кеша им помог еще.
И ведь не объяснить ничего - он  совершил  "бандитское  нападение"  на
дачу  добропорядочного  гражданина,  ни  в  чем  плохом   никогда   не
уличенного, на дачу да и на него самого, хоть трупа и нет, а все ясно,
копать начнут, тягать... в гостиной следы. Ну почему ему так не  везет
- ведь это явная каторга! Нет, надо бежать.
    Бежать!
    Но почему те трое были с плазмометами? Особый случай?  Или  сигнал
был особый? Некогда! Потом! Кеша выпрыгнул из живохода.  Хар  за  ним.
Сколько елей погублено, жуть! Да жалеть тоже некогда.
    - Уходи! - прогремело в голове голосом Цая.
    Кеша с сожалением оглянулся на живоход. Все нет  времени,  а  ведь
давно мог бы разобраться - как свернуть в  зародыш  это  чудо...  нет,
когда там. Взлет!


                                * * *


    Даже  в  кромешном  мраке  огромного  подземелья  Иван   умудрялся
каким-то образом видеть смутные тени.
    Он держал Креженя  за  руку,  не  доверял.  Но,  похоже,  тот  был
полностью сломлен, превращен в безвольную куклу.
    Микрокапсула, введенная в артерию  и  вообще  неизвестно  в  каком
сосуде или сосудике находящаяся сию минуту, могла погубить его в любое
время, В любой миг! И хотя сам Гуг Хлодрик был где-то наверху, Креженю
от этого не становилось легче.
    Зловещий  приглушенный  голос  вещал  сразу  отовсюду,  будто   по
подземелью, по всем  его  сводам  были  расставлены  тысячи  невидимых
микрофонов.
    - Близится час Тьмы! И да приидет Она! И выйдут  в  ночи  на  свою
последнюю охоту сильные и смелые! И найдут свою смерть в их  когтях  и
зубах слабые и  трусливые!  Ибо  время  слабых  прошло.  Ибо  служащие
навозом в почве отслужили свое и  не  нужны  более.  Ибо  пришла  пора
посвященным подняться еще на ступень и стать выше, чтобы с высоты  той
холодным и безжалостным взглядом  взирать  на  погибающий  мир...  мир
слабых, подлых, трусливых слизней, нарекших себя человеками.
    Готовы ли вы подняться и ступить выше?!
    От  оглушающего  рева  у  Ивана  заложило  уши.  Сколько  подонков
собралось во мраке подземелья?! Десятки тысяч! Сотни! Нет. Это  только
видимость, это спецэффекты. Все делается для того,  чтобы  этот  сброд
уверовал в свои силы, чтобы он почувствовал себя выше и сильнее  всего
человечества. Было! Все это  было  много  раз.  Пятая  колонна  Земли.
Раньше спецслужбы враждующих стран создавали на  землях  неподвластных
им пятые колонны из сброда, мнящего себя выше толпы. Разрушали изнутри
целые государства, империи, не жалея на своих выкормышей  ни  средств,
ни времени, ни  труда,  ибо  все  окупалось  уничтожением  противника.
Теперь пятая колонна созидалась на Земле извне, Иван уже не сомневался
в  этом,  и  она  должна  была  разрушить  изнутри  все   Человеческое
Сообщество. Вторжение Извне! Вторжение Изнутри!
    Полтора часа назад он получил  подтверждение  от  Кеши.  Он  яодал
этого. Он уже знал навернжа. И все равно чуть  не  раздавил  в  ярости
инфраприемник, что желтым янтарным камушком высвечивал  из  массивного
серебряного  перстня  на  мизинце  левой  руки.  Левой   руки...   ему
представилась отрубленная кисть - бред, наваждение,  разве  время  для
подобной чепухи! Ярость сменилась бессилием - холодным, омерзительным,
гнусным. Он не мог поднять приспущенных век, не мог шевельнуть  рукой.
Толик Ребров! Сука! Падла! А он еще не  хотел  верить,  что  и  Россия
опутана черной сетью. Знал! А верить не хотел!  Нет,  правду,  говорят
басурмане всякие, загадочная штуковина русская душа, потемки! Знать...
и не верить. Кеша ничего не сказал про развязку, но  по  его  мрачному
молчанию Иван все сам понял - Толик свое отпрыгал. Туда ему и  дорога.
Не в нем дело. Эти черные  черви  везде,  они  и  в  Космофлоте,  и  в
правительственных структурах, и в банде, где каждый знает  других  как
облупленных,  они  прорыли   свои   ходы-лазейки   повсюду,   даже   в
сверхзасекреченных, сверхзаконспирированных межгалактических мафиозных
образованиях, где на  каждого  "брата"  двадцать  пять  соглядатаев  и
стукачей. И ведь они работают почти в открытую! Да что там почти!  Они
просто плюют на всех! Они уверовали в свою полнейшую безнаказанность и
свое всемогущество здесь, на Земле.
    Это всеобщее вырождение! Это пропасть дегенерации!
    Это огромное черное вселенское болото, поглощающее в  себя  всё  и
всех. Эту заразу можно уничтожить только вместе с самой Землей...  что
и сделают негуманоиды?!
    Иван поймал себя на дикой, ненормальной мысли. И тут  же  отбросил
ее. Нет, ему не надо было возвращаться со звезд.  Там  его  дом.  Там!
Чтобы ни говорил покойный батюшка, философствующий в сельской  тиши...
философствовавший, мир праху его. Человек рвался в Космос, потому  что
знал, что ожидает Землю, он предвидел все это, он предчувствовал. Надо
бежать! Это единственное спасение! И Дил Бронкс раньше всех понял это,
точнее, не понял, а просто почуял нутром, он сбежал на  свою  станцию,
подальше от всей этой земной и галактической  суеты,  сбежал  на  свой
неприметный, крохотный хуторок, где его никто не  прихлопнет  -  какое
кому дело до жалкого комаришки, трепыхающего своими жалкими крылышками
где-то в зжблачных высях.  А  можно  сбежать  на  край  Вселенной,  не
имеющей краев, забраться на мертвый,  блуждающий  во  мраке  астероид,
зарыться в него и блуждать вместе с ним за миллионы парсеков отсюда да
и от любой живой души. Бежать!  У  Ивана  ноги  задрожали.  Даже  твой
родной дом твой ли, ежели в нем хозяйничают чужаки, если в  нем  сидит
стая волков и  клацает  зубами  в  предвкушении  крови,  ждет  команды
вожака. Бежать! Надо собирать всех своих - Гуга,  Таеку,  Дила,  Ливу,
Кешу Мочилу, карлика несчастного и убираться пока не поздно! ...  Иди,
и да будь благословен? А куда, спрашивается, идти?! И как идти в  этом
вязком, черном болоте?! И почему  именно  он  должен  идти  куда-то  и
бороться  за  чтото,  спасать  кого-то?!  Дил  Бронкс  разыскал   Хука
Образину. А для  чего?  Может,  тому  лучше  было  б  тихо  спиться  и
подохнуть в своем мусорном баке? Нет! Иван стряхнул с  себя  слабость.
Они на то и бьют, они на то и рассчитывают, что их должны  испугаться,
должны поразиться их мощи и их силе и пасть духом. Нет! Бежать некуда.
Даже если в родном доме сидит стая алчущих крови волков - не  беги  из
него, не команды вожака ждут волки, а ждут  они,  когда  ты  им  спину
покажешь, ибо они сами, охотящиеся в ночи, трусливы и  слабы  -  иначе
пришли бы к тебе при свете дня.
    - Он все равно убьет меня, - просипел вдруг жалобно Крежень. Голос
его был плаксив.
    - Мне тебя не жалко, - ответил Иван тихо, - не думай, что я сейчас
расплачусь.
    - Он убьет меня, а Лива убьет его, так свершится справедливость.
    - Бредятина!
    - Помяни  мои  слова,  -  мрачно  проговорил   Крежень   уже   без
плаксивости.
    - Помяну, - отрезал Иван и сильнее сдавил кисть Седого.
    Зловещий голос все вещал и вещал - это был не просто  гипноз,  это
было массированное, подавляющее зомбирование. Ивану начинала надоедать
вся  эта  публика,  это  пешки,  пусть  они  и   станут   свирепейшими
воинамисамоубийцами, идущими на смерть во имя Черного Блага, пусть они
унесут миллионы жизней, но дело не  в  них,  все  равно  они  пешки  в
чудовищной игре. А ему надо познать структуру, ему надо  уцепиться  за
ниточки, на которых висят все эти марионетки... и тогда  по  невидимой
паутине он вскарабкается  наверх  ...  бред  какой-то,  он  все  время
спускался вниз, лез в пропасть, а теперь - наверх?! Все перепуталось и
перемешалось. Уже нет  ни  верха,  ни  низа!  По  всей  видимости,  он
совершил страшную ошибку, покинув логово "серьезных"! Надо было копать
там, туда должны были сходиться нити. Рубить их  надо  не  здесь,  где
распустились они сотнями тысяч, а там, в средоточии их,  в  гнездовище
паучьем! Да вот только там ли гнездовище и средоточие? Поди разберись.
Да еще и Крежень явно водил их всех за нос.
    - Помяну! - повторил Иван зло. - Только ты сдохнешь раньше, Седой.
Ты не доживешь до часа Тьмы!
    - Не понимаю, чего вы добиваетесь от меня, - процедил Крежень.
    Они говорили еле слышно, хотя в том не было нужды.
    Взвинченная толпа ревела на  все  голоса  и  требовала  принесения
жертвы. Трудно было поверить,  что  в  каких-то  двухстах  метрах  над
головами шли пешеходы и ехали лимузины, кто-то целовался с  кем-то,  а
кто-то  еще  только  лишь  ожидал  на   свидание   возлюбленного   или
возлюбленную. А что если бы вся эта посвященная  братия  собралась  бы
там, на поверхности? Помешал бы ей кто-нибудь?  Нет!  Не  помешал  бы!
Иван  заскрипел  зубами.  Конечно,  собрались  бы  любопытные  зеваки,
поглазели бы, поглядели бы, повертели бы головами, поразевали бы  рты,
может, даже и повозмущались бы маленько... да и пошли  бы  себе  мимо,
своей дорогою бы пошли. Так к чему же вся эта таинственность,  к  чему
подземелья и мрак, черные саваны и сутаны? А к тому, что и  это  часть
страшного, зомбирующего воздействия, вот к чему!  Они  запросто  могут
никого не бояться на Земле и в Федерации  -  там  наверху  разложение,
распад, вырождение-дегенерация еще похлеще, до них нет  дела.  Но  они
таятся!
    Ибо смысл их жизни - в сокрытии явного, в опутывании, в погружении
во мрак. Ибо смысл их жизни - в  ношении  покровов,  застящих  взор  и
скрывающих истинное.
    - Маскарад! - прошипел Иван, озираясь.
    - Нет, это не маскарад, - как-то обреченно  отозвался  Крежень.  -
Чтоб вы с Гугом не сомневались, когда закончится месса, я покажу  тебе
еще кое-что.
    - Пойдем сейчас!
    - Сейчас нельзя.
    - Почему?
    - Гляди!
    Мрак развеяли свечи - шесть неожиданно вспыхнувших огромных черных
свечей, испускающих не только колеблющийся свет,  но  и  тошнотворный,
одуряющий запах.
    Всё было! У Ивана даже заболела голова. Всё  было  и  на  Хархане,
точнее в Меж-Арха-анье,  было  в  Пристанище!  Это  не  просто  обряды
жертвоприношения, это кровавая круговая  порука  -  они  все  в  крови
невинных!  Они  боятся  друг  друга,  и  потому  они  вынуждены  этими
жертвоприношениями доказывать свою  лояльность,  свою  причастность  к
Черному Благу. Мерзавцы! Ублюдки!!
    Выродки!!!
    Шестиугольная плаха. Шесть торчащих вверх метровых игл. И  черное,
высверкивающее алмазным искрящимся блеском сидение  на  цепях...  нет,
это трон, он во тьме, он опускается вниз, зависает над плахой, на  нем
кто-то сидит. Свечи вспыхнули ярче. И Иван остолбенел.
    - Лива? - выдохнул он непроизвольно.
    - Ливы нет, - тихо изрек Седой, - это жрица смерти.
    - Жрица смерти?!
    - Да.
    - Но почему?!
    - Она посвящена. Она лишена памяти. Но взамен ей открыто  большее.
Она уже не человек, но выше человека, - в  голосе  Креженя  засквозили
нотки зависти и даже подобострастия. Он явно верил во все эти чудеса.
    - Это ты привел ее сюда?
    - Да, это я привел ее сюда!
    - Гуг убьет тебя! - Иван усмехнулся  -  усмешка  получилась  злой,
затравленной.
    - Гуг убьет меня в любом  случае.  А  его  убьет  она!  -  Крежень
выкинул  вперед  руку,  будто  протыкая  дрожащую   пелену   полумрака
указательным пальцем.
    Жертвы поднимались из центра шестиугольника, из  потаенного  люка,
они   выползали   сами,   но   движения   их   были   вялые,   слепые,
сомнамбулические, так могли двигаться ожившие под злыми чарами  трупы.
Три девушки, обнаженные и обритые наголо. И двое  парней  с  закрытыми
глазами. Пятеро обреченных.
    - Сейчас жрица выберет шестого, - пояснил Крежень, - или шестую.
    - Но она же слепа! - поразился Иван. Он лишь теперь увидел, что  в
глазах у Ливы стоит мрак, что это пустые глазницы, а вовсе  не  глаза.
Прекрасная,  пылкая  Ливадия  Бэкфайер  ...  и  эти  безглазые  черные
провалы!
    - Она видит лучше нас. И глубже!
    Иван вспомнил, как держал ее в своих объятиях, как целовал, ласкал
... нет, это не он держал, это  Гуг-Игунфельд  Хлодрик  Буйный  ласкал
ее... но он все помнил. Это не она. Это тело ее. Но не она. И  смуглое
тело, усеянное жемчужными нитями, и эти тяжелые  серебряные  обручи  и
браслеты, и развевающиеся во  мраке  черные  невесомые  шелка.  И  эта
жуткая трехрогая сверкающая корона?!
    - Да обрящут ищущие! - гнул свое вездесущий зловещий  глас.  -  Да
отметят алчущие мести! Ибо время наше близко и  час  наш  наступает  -
ждать недолго. Да изымет каждый священную иглу дабы оросить ее влагой,
истекающей из сосудов, уходящих навсегда,  дабы  смазать  пальцы  свои
кровью приносимых на алтарь Черного Блага.
    Трое в черных сутанах с  алыми  капюшонами  на  головах  вышли  из
отверстия на  плахе-шестиугольнике,  вздели  руки  вверх.  И  заревела
толпа, вскинула руки ответно - в каждой сверкала  полуметровая  тонкая
игла. Заглушая рев завизжали, завопили жертвы, пронзаемые торчащими из
звезды остриями  -  теперь  каждая  жертва  висела  на  таком  острие,
свешиваясь головою и телом вниз, в толпу, висела на одной лишь ступне,
висела, корчась и извиваясь от боли ... и уже тянулись к ней со своими
иглами ближайшие, когда голос возрос до воя сирены:
    - Шестая жертва!
    - Шестая жертва!!! - эхом взревела толпа.
    - Жрица выберет шестую жертву!
    И вот тогда Ивану стало до  жути  страшно.  Ему  было  плевать  на
безвольных юнцов,  болтающихся  на  иглах  -  они  сами  шли  к  такой
концовке, это их крест! Он понял, что сейчас  может  закончиться  все.
Абсолютно все. Он понял это, когда в  провалах  черных  глазниц  жрицы
смерти вспыхнули вдруг  кроваво-красные  угольки  зрачков.  Они  будто
вонзились ему в глаза, ему в мозг, в душу. Это был ужасающий  миг.  Но
пронесло. Видно, он чем-то не подходил на роль жертвы, не вышел рожей,
стало быть. Но когда пылающие угли остановились  на  Крежене,  и  Иван
увидал даже во мраке, как тот побелел, волна ужаса накатила вновь.
    - Вниз! - Иван швырнул Седого на пол, под  ноги.  Он  не  мог  его
потерять сейчас, он не мог допустить,  чтоб  Седого,  когда  этот  тип
полностью в их руках, превратили в подушечку для  иголок.  Пронесло  и
здесь!
    - Шестая жертва!!!
    На плаху уже волокли голого толстяка - с него содрали все  одежды,
исцарапали, повалили, а потом вскинули на руках вверх те,  что  стояли
рядом с ним, они же и передали жертву в руки черных.
    - Да свершится начатое! Да продолжится вечное!
    - Близок час Тьмы! - завопил кто-то из толпы.
    И теперь уже никем и  ничем  не  сдерживаемые  алчущие  посвящения
набросились на обреченных. Иван терпел, не  отворачивался.  Он  должен
был видеть все. Он должен был понять суть всего. При видимой  злобе  и
возбуждении, при всем психозе мессы ни один из  истязателей  не  ткнул
жертве своей иглы в смертельное место: ни в сердце, ни в глаза,  ни  в
жрту. Иглы погружались в мягкие ткани, пронзали руки,  ноги,  плечи  -
сотни, тысячи ран наносились живым. Это было невыносимое зрелище!
    Он не страдал так даже от  вида  пожираемых  чудовищем  женщин  на
проклятой планете Навей. Но он, в отличие от  всего  бывшего  там,  не
сделал ни шага вперед, не шелохнулся. Любой из этих ублюдков мог  быть
жертвой. И каждый был палачом. И по существу истязали сейчас  не  этих
несчастных они убивали остатки человека в себе. Да, это не обряд,  это
обучение,  это  вытравление  души  из  тела.  Это  школа   убийц.   Их
дрессируют!  Их  готовят  к  более  серьезному  жертвоприношению   ...
готовят, и не скрывают этого.
    Крежень потел и дрожал рядом. Глаза его  были  безумны.  В  кулаке
зажата игла. Но Иван не отпускал руки. Нет!
    Обойдутся!
    А голос гремел в самом мозгу:
    - Слышьте слышащие! Зрите зрящие! Идет эра наша  -  и  отдает  наш
Господь в руки наши для большого мщения жертвы  наши,  коим  несть  ни
числа,  ни  счета,  кои  порождены  предсуществами  и  уйдут  в  ничто
таковыми, напояя нас кровью своей.  Услышьте  сердцами  своими  -  час
близок. Уже отверзаются врата Мироздания! И идет время наше!
    Ивану  захотелось  вдруг  залезть  на  единственное  в  подземелье
возвышение, на плаху шестиконечную, прямо под  ноги  угрюмо-напыщенной
Ливочке, вытащить ручные  лучеметы  и  жечь!  жечь!!  жечь  весь  этот
гнусный сброд до последней твари!!! Ведь надо хоть что-то делать!
    Ведь нельзя же все время оставаться созерцателем, дьявол  их  всех
забери! Нервы. Сдают проклятые.
    - Пойдем отсюда! - шепнул он Седому.
    - Еще рано, - ответил тот, - не выпустят.
    - Почему?
    - Надо приобщиться, - Седой выразительно поглядел на свою иглу.
    - Ну уж нет, - рассердился Иван.
    - Здесь  все  просматривается.  Чужаков  уничтожают   без   всякой
болтовни, сразу!
    Ивана передернуло. Этого еще не хватало - приобщиться! Быстрее  он
приобщит всю эту вонючую шоблу, так приобщит, что никогда и  нигде  не
потребуется им уже никаких приобщений и посвящений.
    - Ты можешь ткнуть, - сказал он Креженю, - а я покручусь  рядом  -
никто не заметит.
    - Заметят! Ты и меня погубишь.
    - Мне тебя не жалко.
    - Тогда себя пожалей!
    Тела истязуемых на глазах превращались в трепещущее  месиво,  кожи
не было видно, лишь  пузырящаяся  каша  покрывала  несчастных.  Но  ни
единой кровинке не давали упасть на мрамор черных плит,  густые  капли
подхватывали ладонями, губами, к жалким струйкам припадали ртами. Сами
истязатели  тряслись  в  вожделении  и   экстазе.   Это   было   нечто
невероятное. Но тела жили, вой и визг не смолкали, зудящий  гул  толпы
становился все сладострастней и неистовей, и припадали к  жертвам  все
новые и новые алчущие.
    - На, держи! - Крежень сунул в руку Ивану иглу.  Он  ее  вырвал  у
какого-то обезумевшего, повалившегося на плиты юнца. Юнец  корчился  в
судорогах падучей. И это воины Сатаны! Иван скривился, поправил черную
накидку, натянул на глаза капюшон  и  с  явной  брезгливостью  сжал  в
ладони протянутую иглу.
    - Только быстро! - процедил он сквозь зубы.
    - Один миг! - обрадованно сказал Крежень.
    И они пошли к извивающимся, полуобескровленным жертвам. Иван грубо
распихивал снующих рядом, толкал локтями, давил ногами ... большего он
пока не мог себе позволить. Иди!  И  да  будь  благословен!  Он  снова
предает  и  себя  и  пославших  его.  Это  просто  наказание  какое-то
заклятье! Он вдруг вспомнил про страшное, черное заклятье,  наложенное
на  него  духом  Пристанища,   ведьмой-призраком,   что   преследовала
неотступно все те жуткие, невыносимые годы. Заклятье! Он разорвет путы
колдовства.  Надо  идти!  Крежень  не  показал  еще  и  десятой  части
сокрытого во мраке! Надо идти.
    Он увидал, как Седой с явным удовольствием ткнул своей иглой прямо
в пах жертве - кто это был, юноша или девушка, теперь  различить  было
невозможно - ткнул и затрясся в непонятном  ознобе,  заклацал  зубами,
изо рта  прямо  на  шрам  потекла  слюна,  зрачки  расширились,  стали
черными.
    - Хватит! - не выдержал Иван.
    Крежень выдернул иглу. Мотнул головой.
    - Теперь ты! - прошипел он.
    Надо было  колоть.  На  Ивана  смотрели  тысячи  глаз  -  явных  и
потаенных. Надо! Он вытянул руку и чуть коснулся тела острием иглы. Он
даже не проткнул самого верхнего, исколотого слоя, но его вдруг словно
разрядом тока ударило, дернуло. В голове помутилось, сделалось  как-то
легко и радостно,  будто  от  первого  стакана  водки,  выпитой  после
долгого и изнурительного труда, по  телу  побежал  живительный  бодрый
огонь, все закружилось, завертелось ...  смутный  полумрак  рассеялся,
уступая место  изумрудно-зеленому  свечению,  и  из  глубины  свечения
неожиданно выплыла криво  ухмыляющаяся  дьявольская  рожа,  вперила  в
Ивана огненные зрачки зверино-рысьих глаз, оскалила острые  клыки.  Он
не успел отпрянуть, когда меж клыков мелькнул вдруг черный раздвоенный
змеиный язык, вырвался наружу,  ударил  в  лицо,  обвил  шею  смертным
арканом. Но ужаса Иван не ощутил, его уже несло на  волнах  теплого  и
быстрого потока, несло в блаженство, в осязаемую и сладостную нирвану.
Сверкали острия ледяных сосулек, сталактитов и сталагмитов, совсем как
на Хархане, неслись вверх и вниз сияющие водопады, перемигивались друг
с другом тысячами высверков рубиновые и янтарные россыпи. И он уже  не
ощущал на шее языка-аркана. Он  видел  наплывающую  тьму.  И  из  тьмы
выявлялось нечто до боли и ужаса знакомое. Иван глазам своим не верил.
Авварон  Зурр-бан  Тург!   Именно   он   в   Шестом   Воплощении   Ога
Семирожденного! Карлик-исполин! Колдун-крысеныш!
    Один из повелителей Тьмы и Мрака!
    - Ну вот ты и сделал первый шаг мне навстречу! - гугниво и картаво
прошептал Авварон, кривя толстые губы в плотоядной усмешке. -  Я  ведь
тебя предупреждал - исхода не будет! Ты наш!
    - Где  я?!  -  завопил  истошным  голосом  Иван.  Его  вынесло  из
блаженства,  вышвырнуло.  Он   вновь   все   видел   и   понимал.   Но
сон-наваждение не прервался.
    - Ты там, где тебе и надлежит быть. Ты  в  Пристанище!  -  ответил
Авварон, не сводя своих бездонных глаз с Ивана. - А Пристанище в тебе.
Пристанище повсюду.
    Ибо Земля лишь малая часть Пристанища,  крохотный  пузырек  в  его
толще. А ты проткнул этот пузырек... и вошел в  мою  обитель.  Ты  мой
раб, Иван!
    - Врешь, гадина!
    - Нет, не вру. Это не я, это ты вонзил иглу проникновения  в  тело
беззащитной жертвы.
    - Так было надо! - отрезал Иван.
    Авварон глумливо осклабился.  И  промолчал.  Он  торжествовал.  Но
торжество  было  тихое,  спокойное,  без  истеричного   ликования   от
одержанной победы  над  непобедимым  соперником,  нет.  И  именно  это
убедило Ивана, что он совершил нелепую ошибку. Разумеется,  он  никуда
не переместился, он там, в подземелье, это лишь его дух витает невесть
где. Но они сумели возобладать над ним, сумели отделить его дух от его
тела.
    - Ты - пустота!  -  сказал  Иван,  вглядываясь  в  бездну  зрачков
Авварона. - Тебя нет. Я тебя убил! На планете Навей! Ты тогда не  смог
от меня ничего добиться - тогда, когда я полностью был в твоих  лапах.
А теперь ты ничто! И я не хочу тратить на тебя время!
    Улыбка сошла с вислогубого синюшного лица Авварона Зурр-бан Турга.
    - Да ты убил меня, Иван, это правда, -  проговорил  он  почти  без
гугнивости и сопения. -  Но  ты  убил  лишь  одно  из  множества  моих
воплощений. У тебя нет и никогда не будет такой силы, чтобы убить меня
во всех ипостасях моих, чтобы уничтожить мою сущность,  понимаешь?  Ты
живешь один раз и в одном лишь теле. Да,  даже  твои  детские  игры  с
переходами в разные тела не наделяют тебя способностью  жить  сразу  в
двух, ты всегда живешь только в одном смертном, жалком теле слизня.  И
я мог бы раздавить тебя словно червя давимого походя, каблуком сапога.
Ты  даже  не  представляешь  себе,  что  такое  жить  одновременно  во
множестве измерений и времен, в разных телах и нетелах.  Потеря  одной
физической или метафизической оболочки  ничего  не  меняет  для  меня,
Иван. Вот когда ты поймешь это, ты станешь стократ умнее, вот тогда ты
созреешь - и всякой нежити навроде хмыгов и хмагов не придется  вешать
тебя на дозревание вниз головою  на  цепях,  понимаешь  меня,  Ванюша,
милый ты мой простофиля, дурачина ты эдакий?!
    Внимай дядяюшке Авварону. И верь каждому слову его.
    Верь!
    Иван нервно рассмеялся. С ним обращались вновь как с глуповатым  и
непослушным ребенком. Сколько же можно!
    - Чтобы ты ни болтал, мой лучший друг и брат, тебя нет!  Тебя  нет
здесь, на Земле! Ты забыл, как сам плакался мне, что, дескать  закрыты
пути-дороженьки на Землю, дескать, все дверцы заперты... Или ты  лгал?
Нет, ты не лгал, нечисть! Земля для тебя - запечатанный сосуд!
    И не тебе дано снять эти печати!  Может,  ты  скажешь,  что  нашел
Кристалл?!
    - Нет, я не нашел его! - злобно выкрикнул Авварон. -  И  ты  прав,
Земля закрыта для нас как и прежде.
    Ни один из обитателей Преисподней не может выйти на Землю. Но наши
слуги правят Землей, ты сам все видел, ты сам все  понял.  И  не  надо
выставлять себя более глупым,  чем  ты  есть!  Ты  заладил  одно,  как
попугай, закрыты, запечатаны... Ну и что?! Я знаю о Земле  и  людях  в
тысячи, в миллионы раз больше, чем ты узнаешь  за  всю  свою  короткую
жизнь. И я могу показать тебе кое-что.
    Смотри, Иван!
    Невидимый липкий язык петлей  сдавил  горло,  кольнуло  в  висках.
Ивана  против  его  воли  развернуло  в  направлении  вытянутой   руки
Авварона,  туда,  куда  тянулся  скрюченный  палец  колдуна.  И  сразу
рассеялись алмазноянтарные блики, сразу  затихли  водопады  и  истаяли
огромные каменные сосульки.
    - Смотри, мой друг и брат, это  не  Пристанище  Навей.  Это  часть
Пристанища - твоя Земля.
    И он увидел.
    Многоярусные, тысячеэтажные маталлопластиконовые соты  пропарывали
недра планеты - и не было никаких экранов, он видед все воочию,  наяву
- миллионы, миллионы прозрачных ячей, в  которых  в  скрюченных  позах
эмбрионов  лежали  миллионы  тщедушных  и  головастых  тел.  Черепа  с
птичьими клювами, огромные глазницы с выкаченными даже под  прикрытыми
веками  глазищами,  шесть  многосуставчатых  восьмипалых,   скрюченных
лапок... и гудящие генераторы, через каждую тысячу ячей - вверх, вниз,
во все стороны. Кого же здесь выращивают? Зачем?! Это не люди  и  даже
не воины Системы... но кто же это?!
    - Новая раса, - ответил Авварон, - да,  это  новая  раса,  которая
придет на смену  выродившемуся  человечеству.  И  ты  знаешь,  кто  ее
выращивает?
    - Кто?
    - Сами же люди. Лучшие из вас. Они поняли еще  тысячелетия  назад,
что человечество обречено, что ему приходит конец, что оно вымрет само
собой, без всяких Вторжений. И они  начали  многотрудную  работу,  они
пошли навстречу судьбе...
    - Это не люди! - зжрал Иван. - Это ваши слуги, выродки дьявола!
    - Да, это наши слуги! И они - одни из немногих, кто выживет  после
Вторжения.
    - Значит, Вторжение все же будет?
    - Конечно будет. Кончать с колонией больных, разлагающихся слизней
надо одним махом, одним ударом.
    Кроме того.., - Авварон захихикал совсем как  в  прежние  времена,
когда был карликом-крысенышем, -  кроме  того  это  доставит  кое-кому
большое удовольствие. Они  даже  опасаются,  что  вы,  слизни-людишки,
вымрете раньше срока, что вы не доставите им удовольствия убивать вас,
давить. Впрочем, это дело десятое...
    - Я догадываюсь, о ком ты говоришь, нечисть! - вставил Иван.
    - Ну и догадывайся себе на здоровье.  Для  нас,  обитаталей  миров
Тьмы, все вы одинаковы. И всем вам придет конец. И выйдут во Вселенную
эти - не имеющие души, безжалостные и умные, живучие и убивающие свет.
Но еще прежде, чем они выйдут, на Землю придем мы  -  придем  в  своем
обличий,  Иван.  Ты  смотри  получше,  вглядывайся,  ты  ведь  страшно
любопытный, Ваня, я все про тебя знаю.
    - Заткнись!
    Ивана  трясло  от  ненависти.  Он  все  видел.  И  не  нуждался  в
пояснениях. Он даже знал, где все это находится  -  материковая  толща
Антарктиды, полтора, от силы два километра от торосов и  льдов,  всего
два километра под беспечным, ползающим по поверхности человечеством. И
еще под свинцовыми водами  Арктики,  это  там  в  гранитно-базальтовых
толщах   пять   веков   назад    начали    закладывать    термоядерные
суперэлектростанции, это туда  сгоняли  каторжников  со  всех  уголков
планеты но строили там не  только  станции.  И  еще  -  Экваториальная
Африка, там копали глубже, там зарывались на семь-восемь  миль...  для
чего? зачем?! Теперь ему ясно зачем. Он вглядывался в соты до боли, до
рези в глазах, он обязан  был  все  это  запечатлеть  в  своем  мозгу,
навсегда, до мельчайших деталей. Тысячи людей. Но никто  не  болтается
без дела: охрана на своих  местах,  в  узловых  точках,  обслуживающий
персонал   в   капсулах   через   каждые   два   генератора,   тройные
горизонтально-вертикальные  лифтовые  системы,  залитые   терратитатом
энергоблоки...  триллионные,  фантастические   вложения!   Эти   твари
готовили погибель человечеству за счет самого же человечества!
    Нет,  их  надо  жечь!  их  надо   убивать!   с   ними   невозможно
договориться! это силы Зла, прячущиеся под  сусальными  масками.  Идеи
выращивания сверхлюдей, гомункулусов будущего,  богочеловечества  или,
как говорили иные, дьяволочеловечества витали в  мире  с  незапамятных
времен. Но к делу земные слуги Пристанища  смогли  приступить  лишь  в
двадцатом веке,  именно  тогда  от  тактики  и  стратегии  уничтожения
человечества в войнах они перешли на новые способы сокращения людского
поголовья - именно поголовья, ибо "посвященные"  смотрели  на  людишек
однозначно  и  без  сантиментов  -  как  на  двуногий,  грязный  скот.
Одновременно   с   секретными   разработками   в   генной   инженерии,
разработками, которые шли под разными вывесками,  но  которые  все  до
единой были направлены на выращивание новой  расы,  уничтожалась  раса
прежняя - Третичное Земное Человечество. Повальное телезомбирование  и
создание кодированных стереотипов поведения двуногих скотов, спаивание
под оглушающе-ослепительную рекламу,  пропаганда  насилия  как  высшей
ценности цивилизации - под лживые проповеди о  ненасильственном  мире,
гуманизме и общечеловеческих ценностях.  Только  теперь  Иван  начинал
осознавать до какой фантастической  степени  все  это  было  пропитано
дьявольским, сатанинским цинизмом.  Кучка  выродков-дегенератов,  слуг
Пристанища,  слуг   Сатаны   уничтожала   оглушенное   и   ослепленное
человечество, безжалостно вырезало его  словно  обезумевший  от  крови
волк в овечьем стаде. Синтезировались все  новые  и  новые  сильнейшие
наркотики и распространялись чуть ли не силой, навязывались юнцам  под
истерические вопли о борьбе с наркоманией. Разрушались семьи  и  всеми
средствами  прославлялись  проституция,  лесбиянство,  мужеложество  -
извращения  навязывались:  "новое  поколение  выбирает   новые   формы
секса!", "новое  поколение  выбирает  все  новое!!",  "молодые-голубые
любят только голубых!!!" Модно! Ослепительно!!
    Престижно!!! Современно!!! Так живут ваши кумиры!
    Так должны жить и вы! Для чего  все  это  делалось?  Ивана  словно
молнией пронзило, он сжал виски - слепец! какой же он слепец! нет, все
человечество слепо! Голубые и лесбиянки не рожают! Вот в чем ответ  на
все вопросы!
    Алкашня и наркоты не рожают - вот разгадка!  Каждый  день,  каждую
неделю   выбрасывались   на   прилавки   более   мощные   и   надежные
противозачаточные средства - все делалось для убийства зародышей,  для
убийства людей, для убийства человечества. А в лабораториях выращивали
смену...
    - Ты  верно  мыслишь,  Ванюша,  -  вкрадчиво  сказал  из-за  спины
Авварон. Он снова проникал в мозг, проникал в сознание. И Иван не  мог
воспрепятствовать ему. - Все так, но трепыхаться и волноваться поздно,
мой милый, раньше надо было трепыхаться. Наша программа и так  слишком
затянулась. Людскую плееень следовало бы вывести с лица Вселенной  еще
лет триста назад, хе-хе, а то и пятьсот. Вы глупы и ленивы, Ванюша. Вы
могли бы пережечь и перетопить всех  наших  еще  тыщу  лет  назад,  во
времена Инквизиции, а вы поленились довести дело до  конца.  Вы  овцы,
Ваня, и бараны, ты можешь обижаться на своего лучшего друга  и  брата,
но все вы и есть двуногий  скот  -  огромные  ленивые  и  тупые  стада
двуногого скота, которые ведут на бойню черные козлы. Поплачь, родной,
покричи, погневайся... только ничего уже не изменишь. Стадо на  бойне.
И скоро сверху упадет топор... и снизу упадет,  хе-хе,  падает  снизу,
хорошо сказано!
    - Заткнись,  нечисть!  -  процедил  Иван.  Он   все   смотрел   на
бесконечные лабиринты ячей. Но думал о другом.
    Ведь это именно они, слуги Дьявола, выродки-дегенераты разработали
пятьсот лет назад в своих секретных лабораториях  вирусы  СПИДа,  чумы
двадцатого века, это они насылали  сверхэпидемии  двадцать  второго  и
двадцать третьего. Кучка черных козлов не просто вела стада под топор,
она вырезала скотину и по дороге,  беспощадно,  безжалостно.  А  потом
появились андройды...
    - Прозорливый ты, Ванюша! - снова влез Авварон.
    Теперь он не говорил, он проникал своим картавым посвистом прямо в
мозг, в сознание.
    - Андроидов, этих полулюдей-полукиберов, вывели слуги  Пристанища.
Рождаемость после их массового выпуска упала в восемнадцать раз, Иван!
Это был новый прорыв в будущее Вселенной! Смекаешь? Зачем нервничать с
таким же как ты,  зачем  постоянно  выяснять  отношения  и  добиваться
кого-то? Заказывай себе андроида или андроидку -  лучшие  модели,  под
любую кинозвезду, под любого супермена - и живи с ними, люби их, верти
и крути как хочешь, они выполнят какое ни захочешь пожелание,  им  нет
равных в любовных  утехах...  и  очень  гигиенично,  Ванюша,  и  очень
чистоплотно, и никаких детишек, хе-хе!  Мы  купили  вас  на  ваших  же
похотях, купили ни за грош, и ты хочешь, милый, чтобы  мы  не  считали
вас двуногими скотами, слизняками, червями. Вы еще хуже, Иван!  Но  не
горюй, нам нравится, что вы такие, чем хуже - тем лучше! Вспомни-ка!
    Иван все помнил - знания, заложенные в гиперсне, были  неистребимы
и велики. Чем хуже - тем лучше. Лозунг пятых колонн всех времен и всех
народов. Паразитирующие в телах наций разъедали их изнутри, истачивали
подобно  жукам-древоточцам,  и  могучие,  исполинские   дубы   этносов
превращались в трухлявые расползающиеся пни. Чем  хуже  -  тем  лучше!
Пятая колонна всегда вопила на  весь  мир  о  гонениях,  притеснениях,
травле... но она всегда жила лучше тех, среди кого жила.  И  чем  хуже
было коренным, исконным, тем лучше становилось паразитирующим  в  них.
Помогали извне, хорошо помогали за изъедание изнутри. Чем хуже  -  тем
лучше!
    Паразитов, когда они выполняли свое черное дело до конца, забирали
к себе те, кто их  финансировал,  оснащал,  поддерживал,  те,  кто  им
платил, но у себя им не позволяли разевать рты и  вредить,  их  быстро
затыкали подачками, спроваживали на тот свет или в психушки.  Паршивая
овца в стаде. Есть паршивые овцы, а есть и  пастухи.  И  те  и  другие
выродки! Но они всесильны! Почему же так получается? Почему здоровье и
добро, свет и разум, уступают первенство, позволяют главенствовать над
собою болезням, вырождению, мраку, безумию?!
    - Это закон Мироздания, Иван. Не иди против законов. Умные  -  они
всегда  с  сильными.  И  у  тебя  есть  еще  шанс.  Ты  можешь   стать
посвященным, ты можешь приобщиться, воплотиться, ты можешь работать на
Пристанище... а можешь сдохнуть в грязи, боли, обиде  и  унижении.  Мы
никого силой не тянем к себе, ты знаешь это.
    Выбирай!
    - Я убью тебя, гнида! - сорвался Иван.  -  Не  в  силе  Бог,  а  в
правде! Изыди из меня, нечистый дух!
    - Изыду, когда времечко придет, - захихикал Авварон Зурр-бан  Тург
- Погляди еще!
    Ивана стало опускать ниже. Он будто погружался  в  каменные  толщи
планеты. На этот  раз  глубина  достигла  десяти-двенадцати  верст  от
поверхности.   Вспомнилась    изъеденная    ходами    и    лабиринтами
планета-каторга Гиргея. Вот и Земля станет такой, уже становится. Иван
выдохнул  в  бессилии.  Но  что  это?!  Перед  ним   открылись   вдруг
прозрачные,  витые,   спиралеобразные   трубы,   множество,   огромное
множество труб, уходящих далеко вниз.
    За стеклотановыми стенами что-то копошилось, шевелилось. Он не мог
разобрать. И тогда его словно поднесло  к  трубам  вплотную.  Это  был
явный бред. За стеклотаном кишмя кишели миллиарды маленьких черненьких
паучков, каждый из них был не больше виноградины -  жирной,  мохнатой,
черной виноградины с двенадцатью  тонкими  длинными  лапками,  мощными
клещеобразными жвалами и странным, осмысленным взором двух  выпученных
свинцово поблескивающих глазенок. Ивана еще приблизило, он  встретился
взглядом с ближним пауком... и отшатнулся. Взгляд  жуткого  насекомого
прожег его насквозь холодной,  ледяной  отчужденностью,  граничащей  с
ненавистью - эта тварь ненавидела все вокруг  себя,  но  это  не  была
пылкая, внезапно разгоревшаяся ненависть, это было нечто потустороннее
и чуждое, Иван видел подобное в глазах негуманоидов, но  там  не  было
такой концентрации злобы, ледяной постоянной  злобы,  лютости.  Чуждый
Разум! Паук был вне всякого сомнения разумен. Но не приведи Бог...
    - Это лишь пробная партия, их вывели недавно,  -  Авварон  пояснял
без спешки и суеты, ему некуда было спешить. - Смотри ниже!
    Ниже, в тех же витых трубах лежали полупрозрачные, дышащие  яички.
Их было невообразимо много. И трубы уходили вниз на неведомую глубину.
Иван все понял сам - именно из этих яиц выводятся черные пауки. Но кто
они?!
    - Теперь эволюция пойдет  бешенными  темпами,  Ванюша,  -  ответил
Авварон. - Ваша раса жила тысячелетия. Шестирукие, те,  что  ты  видел
выше, промежуточная раса, они подготовят Землю и Вселенную  к  приходу
пауков, они будут жить два столетия, потом они  просто  вымрут.  Но  и
паукам жить недолго - за полтора тысячелетия они подготовят Мироздание
для пришествия энергетических рас. И тоже уйдут в небытие. Но везде  и
повсюду, со всеми рядом, всегда и навечно во Вселенной будем мы, Иван!
В этом мире больше не будет  того,  кого  вы  в  тщеславии  и  гордыне
двуногих скотов называете Богом!
    - Врешь, гнида! - оборвал его Иван. - Еще не было  вторжения,  еще
не было боя, а ты уже называешь победителя!
    - Сражение давно выиграно, Ваня. Только слепой не видит этого.
    - Время покажет.
    - Время тебе все покажет, - согласился дух преисподней.
    Ну почему они избрали для выращивания  новых  рас  именно  Землю?!
Разве мало иных планет в Космосе?! Они  просто  глумятся  над  людьми,
издеваются! И вся эта шваль в подземельях, черные мессы? Зачем?!
    - Ты ничего не сказал про приобщенных, тех, что служат вам сейчас.
Ведь вы обещали им, что они войдут в новый вселенский порядок, что  им
найдется местечко под Черным солнцем?!
    - Черви! - коротко отрезал Авварон.
    - Значит, вы не пощадите и их? - усмехнулся Иван.  -  Не  пощадите
своих слуг? А ваши обещания?!
    - Что можно обещать червям.
    - Но ведь они работают на вас!
    - Они сдохнут последними.
    - Все?
    - Все. За исключением единиц - подлинно  избранных.  И  ты  можешь
стать таковым.
    - Что тебе нужно от меня, мой лучший друг и брат? - со злорадством
и беспечностью спросил Иван, поворачиваясь к Авварону.
    - Мне нужен Кристалл.
    - И всего лишь?
    - Да.
    - Ты хочешь, чтобы я сказал, где он сейчас?
    - Он в Пристанище. На планете Навей, не  валяй  дурака,  Иван.  Ты
должен вернуться, поднять Кристалл там, где ты  его  бросил  и  отдать
мне. Помни, ты мой раб, и если ты не подчинишься миром, я буду убивать
тебя медленно и постоянно, ты не продвинешься ни на шаг к своей  цели,
ты будешь все время удаляться от нее! Но если ты выполнишь мою волю, я
дарую тебе жизнь и свободу, я верну тебе твою спящую красавицу с твоим
плодом в ее чреве. Помни - это твой сын! Ты обязан выполнить мою  волю
ради них!
    - Врешь, нечисть! Биоячейка заговорена, ты никогда  не  дотянешься
до Аленки!
    - На любой заговор есть ключ, ты это знаешь. Я с тобой откровенен,
Иван. Я не могу попасть в место старта твоего бота с планеты  Навей  -
проклятый Сихан закодировал его. Для  меня  эта  область  -  огромный,
черный, абсолютно непроницаемый пузырь, в нем мне нет хода, я не  вижу
в нем. Но Кристалл там! И ты  мне  его  вернешь.  Кристалл  нужен  нам
обоим. Для тебя зона открыта. Решай!
    - Откуда ты знаешь имя Первозурга?
    - Я все знаю, Иван, пора бы к этому привыкнуть.
    - Хорошо, я вернусь в Пристанище. Но не раньше,  чем  сделаю  свои
дела на Земле.
    - Нет! - взревел дурным  ревом  Авварон  Зурр-бан  Тург  в  Шестом
Воплощении Ога Семирожденного.
    - Да! - спокойно ответил Иван. - Я отдам  тебе  Кристалл...  может
быть,  потом.  Но  помни,  вы  не  войдете  на  Землю  одновременно  с
негуманоидами. Мы будем бить вас поодиночке, врассыпную.
    - Гордыня - великий грех, Ваня, - сокрушенно произнес  Авварон.  -
Но мне плевать на твои слова. Мне нужен  Кристалл.  И  все!  И  ничего
больше! Мне не нужна твоя мертвая красавица и твой сын, мне не нужен и
ты  сам,  пропадите  вы  все  пропадом.  Я  даю  тебе  очень  короткую
отсрочку... но я и спрошу за все! Иди!
    - Прощай! - прошептал Иван. - Прощай, дух зла!
    - До скорой встречи... - прошипело в ответ.
    Он очнулся возле  извивающегося,  окровавленного  тела.  Отвел  от
пузырящейся красной каши иглу. Поглядел на  Креженя.  И  все  понял  -
здесь, в подземелье не прошло и мига. И все же он спросил:
    - Так бывает с каждым?
    - Да, - ответил Седой, - с каждым. Один проникает в мир  подлинный
на час, другой на месяц, а есть и такие что уходят в него на годы.  Но
у каждого свой мир. Миры дьявола бесчисленны!
    - Это становится привычкой, наркотиком?
    - Это сильней. Значительно сильней!
    - И они взяли тебя именно на этом? Приобщили?!
    - Да, - признался Седой, -  восемь  лет  назад.  Никто  не  сможет
устоять. Ты скоро сам захочешь туда...
    Иван спрятал иглу в складках черного плащ"".  И  свысока,  жалеючи
поглядел на Говарда Буковски по кличке  Крежень.  Насчет  "никто"  тот
явно перебарщивал.
    - Пойдем отсюда. Мне неинтересно среди этих червей.
    - Червей?
    - Да, червей.
    Иван  обернулся...  и  встретился  взглядом  с   черными   пустыми
глазницами Ливадии Бэкфайер, жрицы смерти в этом сатанинском балагане.
И он понял, что она увидала его, мало того - узнала.
    - Вот теперь надо бежать!  -  дернул  его  за  локоть  Крежень.  -
Давай-ка за мной!
    - Бежать? От Ливочки?! - Растерялся Иван.
    Жрица смерти шла прямо на него. И это была  не  Ливадия  Бэкфайер,
преступница, содержательница  притона,  беглая  каторжница,  это  была
прислужница самого Вельзевула. В черных провалах глаз горели  багряные
угольки, горели так, будто они были  не  под  черепным  сводом,  а  за
тысячи миль отсюда, в глубинах Космоса или самой Преисподней.  В  этих
зрачках горело адское пламя. Иван все понял сразу. Но его  тело  свело
оцепенением. Он уже не мог бежать, и напрасно Крежень орал ему прямо в
лицо, напрасно тянул за накидку и отчаянно матерился.
    Жрица смерти шла на Ивана. И беснующиеся тени в черном  безропотно
расступались перед своей черной  богиней.  Жемчуга  и  серебро  тускло
сияли в прерывистом свете свечей, вились и разлетались  черные  шелка,
ничуть не прикрывающие прекрасного обнаженного тела,  блестели  ровные
белые зубы в бесстрастно-хищной улыбке, кривящей алый рот. Сама смерть
надвигалась на Ивана.
    А он стоял и смотрел в бездну ее  глаз.  И  видел  в  них  окраину
Вселенной,  смутную  тень  корабля  и  две  фигурки,  прикрученные   к
поручням, пожираемые багряным пламенем. Все  слилось  в  нечто  целое,
неразделимое - и явь, и грезы, и наваждения памяти.


                                * * *


    Гуг-Игунфельд Хлодрик Буйный ждал Ивана наверху  и  пил  рюмку  за
рюмкой. Гармозский  урюговый  самогон  трехлетней  выдержки!  Огненное
пойло! Его можно принимать  лишь  микроскопическими  дозами  -  каждая
рюмашка по семь с половиной капель, больше за один  прием  нельзя.  Но
каждая словно молотом бьет по голове.
    - Ну, родимая, поехали! - Гуг крякнул и вылил на язык еще одну.
    Два головореза из его банды, Акула Гумберт и Сай Дубина, сидели за
стойкой по бокам от него  и  пили  юка-колу,  сладенькую  тонизирующую
водичку,  настоянную  на  корнях  юку-рукку,  доставляемых  с  планеты
Багалая системы Чандр. Гуг никогда не  понимал,  зачем  эту  хреновину
везти в такую даль и добавлять в воду. Он был  абсолютно  уверен,  что
вся эта "юка-рукка"  выдумка  местных  новосветских  жуликов,  дурящих
публику. Зато в гармозский самогон он верил свято.
    Парни были крепкие, проверенные, малость туповатые,  но  последнее
им в вину не ставилось. Главное, исполнительные и надежные.
    Кеша подошел, когда Гуг был уже хорош. Он снял  кепку,  поклонился
наигранно подобострастно. И спросил:
    - Гуляем?
    - Гуляем, - откликнулся эхом Гуг.
    За спиной у Кеши стояла  драная,  мерзкая,  мутноглазая  собака  с
кривым  и  обвислым  носом.  Гуг  еще   никогда   не   видывал   таких
омерзительных дворняг. Хотя  было  было  что-то  в  этом  поганом  псе
знакомое... нет, это мерещилось после самогона.
    - А где Иван? - спросил Кеша и присел  на  скрипящий  ферралоговый
стул.
    - Там! -  Гуг  выразительно  ткнул  большим  пальцем  вниз,  будто
надравшийся римский  патриций,  приговаривающий  то  ли  раба,  то  ли
гладиатора к смерти.
    - Ясненько, - заметил Кеша, хотя ему ни черта не было ясно.
    Он вообще не должен был сюда приходить. Черный кубик леденил грудь
сквозь клапан. И временами Кеше мерещились голоса,  в  основном  голос
отпрыска императорской фамилии карлика Цая ван Дау. Но  он  ничего  не
мог разобрать, наверное вне ребровской  дачи  кубик  работал  хреново.
Кеша сильно рисковал. Риск был его ремеслом.
    - Мне нутро набулькивает, - начал он тихо, - что надо идти к Ване,
слышишь. Гуг, твою мать! - Он выбил из руки окосевшего викинга  рюмку.
И тут же его кисть перехватила рука слева  -  у  Акулы  была  отменная
реакция.
    - Не шали, - процедил Гумберт.
    Сай Дубина кивнул, подтверждая, что шалить  в  их  присутствии  не
следует.
    - Щяс, - заверил Гуг, - пропустим еще по парочке,  а  потом  сразу
пойдем к Ване.
    Он налил Иннокентию Булыгину, ветерану и рецидивисту. Но тот молча
отодвинул пойло.
    - Не хочешь, не пей. А я  выпью!  -  Он  крякнул,  охнул,  налился
багровой краской. - Ты от Дила, что ли?
    - Неважно, - Кеша поморщился. А пес за  его  спиной  тихохонько  и
противненько заскулил. - Пошли!
    Они встали одновременно. Гуг махнул рукой малайцу И тот  испуганно
согнулся в поклоне, закивал, засуетился.
    Чтобы бармен не нервировал босса, Сай Дубина  прихватил  его  ухо,
скрутил и пригнул малайца на полметра пониже, как раз на уровень своей
опущенной руки.
    - Не обижай ублюдка, - проворчал Гуг. - Ну, обезьяна, говори,  где
подъемник? - Он спрашивал из пьяного куражу, все четверо и  так  знали
все про подъемники и спусковики.
    - Туда нельзя, - залебезил малаец, - там сейчас месса.
    - Можно, - оборвал его Гуг. - Ты будешь с нами, пока не подымемся,
усек, обезьянья харя?
    - Усек, усек, - сразу же согласился малаец.
    Они прошли через четыре двери. Ткнулись в люковую с секретом.
    - Туда с собаками нельзя, - дрожащим голосом предупредил бармен.
    - Можно! - Кеша дал ему хорошего пинка, так, что малиец  повалился
на пол. - Моя собака не кусается.
    Через семь минут они были внизу. При  выходе  из  подъемника  Гуга
вырвало.
    - Ядреный самогон, - пробурчал он сквозь слезы.
    Охранники поддерживали его  под  локотки,  но  Гуг  все  время  их
отпихивал. В полумраке открывшегося за занавесом подземелья он  совсем
раскис, пустил слезу - вспомнилась гиргейская подводная  каторга.  Гуг
полез к Кеше целоваться, плакаться в жилетку. Тот увернулся.
    - С кем Иван? - спросил он.
    - С этой су-уч-чарой... с Седым! - заикаясь ответил Гуг.
    - Он погубит Ивана, - обозлился Кеша.
    - Я сам его погублю! Он у меня в  лапах!  -  Гуг  растопырил  свои
ручищи ладонями вверх. - Я его - в любой момент!
    Какой-то трясущийся тип в балахоне подвернулся под ноги, Гуг  сшиб
его одним ударом. Акула добавил ногой, обутой в черный литой сапог.
    Рев и визги обрушились на них внезапно. Вонь наркотических  свечей
заглушила все запахи на свете. Оба головореза потянулись за оружием.
    - Рано, - остановил их Кеша, - не дергайтесь, щеглятки.  Папа  вам
скажет, когда доставать бананы.
    Черная месса близилась к  завершению.  Большинство  ее  участников
валялись трупами у стен, на полу, прямо на мраморных  плитах,  ползало
на  четвереньках,  корчилось.  Лишь  немногие  еще  бесновались  возле
истерзанных, чуть шевелящихся жертв. Ритмичная, одуряющая  музыка  еле
улавливалась настороженным ухом, но она проникала  в  мозг,  подавляла
волю. Меж  рядами  корчащихся  ходили  черные  в  сутанах  с  красными
капюшонами на головах и били  колючими  плетьми  приобщенных  -  кровь
брызгами разлеталась по подземелью. Это был просто дикий, безумный пир
садистов и мазохистов, ублажающих свою больную плоть  и  свой  больной
разум.
    Феерия вырождения! Апофеоз дегенерации! Пляска смерти!
    - Она... это она, - вдруг пролепетал Гуг и побелел.
    - Бредит, - предположил Сай.
    Акула Гумберт насторожился. Кеша недоверчиво вглядывался во  тьму.
Он уже видел Ивана. Видел Седого.
    Иван стоял столбом почти у самой черной  стены.  Крежень  суетился
возле него, нервничал, приплясывал, дергал за рукав - он никогда  себя
так не вел, это было непохоже на Седого. А из  центра  зала  прямо  на
Ивана надвигалась - да она шла прямо на него -  женщина  ослепительной
красоты, в развевающихся одеждах, высокой трехрогой  короне,  усеянной
алмазами, в сверкающих цепях на шее, груди и  бедрах.  Кеша  не  сразу
узнал Ливу - каторжницу Ливадию Бэкфайер Лонг по кличке Стрекоза. И он
понял, что Гуг Хлодрик не бредит.
    - Отпустите меня! - взревел Гуг.
    Он рвался к своей любимой, но два его же охранника держали  своего
босса мертвой хваткой, им было не до  сантиментов,  они  обязаны  были
уберечь его от  неприятностей.  Гуг  рвался,  ругался,  скрипел  своим
протезом  и  зубами,  грозил  всем  адскими   карами...   И   внезапно
успокоился, когда увидал суетящегося Говарда  Буковски,  тот  вертелся
веретеном возле остолбеневшего Ивана. И это  кинуло  Гуга  из  жара  в
холод.
    Он резким движением сбросил с себя и Акулу и Сая.
    Сжал с силой кулаки.
    - Ну, Седой, вот и пришел твой смертный час, падла!
    Кеша  увидал,  как  суетящийся  возле  Ивана  Крежень  вдруг  стал
багровым, как хлынула у него изо рта кровь, как он  повалился  наземь.
Но Иван даже не шелохнулся, он все стоял статуей.
    И тогда Гуг Хлодрик Буйный бросился к своей любимой.
    Он бежал к ней, пошатываясь,  раскидывая  в  стороны  руки,  будто
распахивая объятия. Он столько ждал этого часа, этого мига.  Он  знал,
что они встретятся, непременно встретятся! И  вот  она,  вот!  Она  не
видит его, но сейчас, через секунду увидит, и замрет,  и  заулыбается,
захохочет, заплачет, все разу вместе, и они обнимутся, сольются в одно
целое, чтобы уже не разъединяться, не терять друг друга.
    - Ли-ива-а-а!!!
    Он налетел на нее как на титановую стену... и  отскочил,  упал  на
спину, прямо под ноги черному с плетью. Тот огрел  Гуга  через  плечо,
огрел с размаху, с вытягом.
    - У-у, сука-а! - захрипел Гуг.
    Он уже был на ногах. Одной левой он  переломил  черному  хребет  и
швырнул обмякшее тело в толпу. Он даже не взглянул на него. Он смотрел
на свою Ливочку и ничего не понимал.
    А  она  смотрела  на  него.  Смотрела  своими   черными,   пустыми
глазницами. И она шла уже не на Ивана. А на Гуга Хлодрика. И  тот  шел
ей навстречу.
    - Иван! Очнись! - Кеша влепил завороженному такую затрещину,  едва
голова не отвалилась.
    - Что? Что случилось?! - вяло спросил Иван, выходя из забытья.
    - Это она тебя, да?! - быстро спросил Кеша, указывая на жрицу.
    - Не знаю. Ничего не знаю!
    - Смотри! Она сейчас загубит этого забулдыгу! Быстрей!
    Кеша бросился к Гугу Хлодрику. За  ним  несся  опрометью  ошалелый
странный пес. Следом окаменело, просыпаясь от дурмана вышагивал Иван.
    Акула опередил Кешу. Он встал между Гугом и жрицей.  И  уже  через
секунду он лежал с оторванной головой.
    Был только легкий  взмах  руки  и  более  ничего.  Нечеловеческая,
сатанинская сила! В подземелье перестали визжать  и  выть  даже  самые
взвинченные. Стало тихо. Мертвенно тихо.
    - Лива-а... - сипел остолбеневший Гуг.
    Только он нарушал эту чудовищную тишину, и  оттого  она  была  еще
чудовищней.
    Сай Дубина не струсил, он заступил место убитого,  он  встал  там,
где недавно был  Акула.  Но  он  уже  не  рассчитывал  на  мощь  своих
бицепсов. В обеих руках Сай держал парализаторы  сдвоенные  с  ручными
сигмаметами.  Его  трясло,  желваки  ходили  на  скулах,   по   спине,
обнаженной и мускулистой, тек ледяной пот.
    А жрица шла, медленно  шла  прямо  на  Гуга.  Судя  по  всему,  ее
устраивала и эта жертва.
    - Не смей... - еле слышно сипел Гуг в спину Саю. - не смей!
    Он еще держался, только ноги отказали, все плыло в  тумане,  хмель
как рукой сняло, но зато мозг сковало оцепенением. Он не понимал,  что
с ним происходит, он видел только свою любимую... и еще спину Дубины.
    Оба парализатора ухнули одновременно, вслед им ударили  сигмаметы.
Но волна плазмы не дошла до жрицы смерти, отхлынула от  нее  и  сожгла
самого Сая -  лишь  горсть  черного  пепла  осталась  на  полу  и  два
обожженных ствола.
    Кеша остановился на бегу. Оборотень Хар налетел на него. Теперь ни
они, ни Иван не сомневались, что  на  Гуга  надвигается  сама  смерть.
Оставались считанные метры, надо было что-то  делать.  Но  когда  Иван
рванулся вперед, Кеша ловко сбил его с ног.  Нет!  Не  так!  Тут  надо
иначе!
    - Мой милый! - злобно процедила жрица, она  же  Ливадия  Стрекоза,
приближаясь к застывшему Гугу. - Ну, обними же меня, обними!
    Она подняла  ладонь,  поднесла  ее  к  лицу  седого,  беспомощного
викинга. И тут Кеша выхватил  из  нагрудного  клапана  черный  ледяной
кубик. Швырнул его в ведьму.
    Та отвлеклась, обернулась. Хватило доли секунды, чтобы между ней и
Гугом выросла призрачная, дымчатая стена.
    Под сводами прозвучал голос карлика Цая:
    - Ее можно убить, Гуг! Ты меня знаешь, я врать не  буду.  Защитный
слой продержится двадцать секунд. Решай, после этого или ты  мне  дашь
приказ убить ее, или она убьет тебя. Ты слышишь меня? Это я,  Цай  ван
Дау,  император  Умаганги,  твой  кореш,  Гуг!   Осталось   двенадцать
секунд... решай. Она тебя убьет! Сначала тебя. Потом Ивана! Это машина
смерти! Она запрограммирована на уничтожение вас обоих!  Ничто  ее  не
остановит. Решай!
    - Нет... - процедил Гуг.
    - Осталось восемь секунд.
    - Нет!
    - Пять.
    - Нет! - Гуг был весь мокрый и предельно трезвый. - Нет! Пусть она
убьет меня!
    Иван  сосредоточился,  напрягся.  В  голове  прояснилось,  зеленое
свечение пошло вверх, за ним белое - алмазный венец,  сверхвосприятие.
Он сможет удерживать тонкие поля не больше нескольких секунд, но этого
должно хватить! "Ты здесь?" - спросил он мысленно.  "Да,  я  всегда  с
тобой, - ответил тихий картавый голос, - мне даже кажется порою, Ваня,
что я - это часть тебя, а ты это часть меня..." Болтать было  некогда.
"Хватит! - оборвал Авварона Иван. - Я отдам тебе Кристалл! Спаси  их!"
Диалог шел сверхчувственный, вневременной... и все же  время  шло.  "Я
спасу его. Но она будет в летаргии, пока ты не  отдашь  мне  Кристалл,
понял?!" Иван ответил сразу: "Пусть будет так! Спаси их!"
    - Одна секунда!
    Когда белое свечение в его мозгу погасло, все  было  кончено.  Гуг
стоял на коленях перед бездыханным телом  своей  возлюбленной.  И  лил
слезы.
    - Ты убил ее! - выкрикнул он вверх, обращаясь к невидимому Цаю.
    - Нет! - донеслось сверху. - Я не вмешивался. Я  не  понимаю,  что
произошло...
    Кеша отпихнул  ногой  одного  из  посвященных,  развалившегося  на
черных плитах, поднял кубик, сунул его в клапан на прежнее  место.  Он
тоже ничего не понимал.
    - Ты убил ее, - Гуг целовал ледяное, прекрасное лицо.  -  Ты  убил
ее, зачем? Зачем?!
    Оборотень Хар сидел, ссутулясь, несчастный и дикий.
    И он не понимал происходящего. Безумие! Разве  можно  понять  этих
землян? Нет, невозможно!
    Иван подошел к Гугу, встал рядом с ним на колени.
    - Она жива, - шепнул он в ухо рыдающему викингу.
    - Что?! - не поверил тот.
    - Она жива. Но она  спит.  Надо  ее  укрыть  где-то,  спрятать  от
врагов.
    - А она проснется? - с неожиданной надеждой  вопросил  Гуг.  И  не
дождался ответа, подхватил красавицумулатку на руки,  понес,  наступая
прямо на черные тела к  подъемнику.  Никто  не  посмел  заступить  ему
дорогу.
    - Она проснется, - тихо и грустно сказал Иван.


                                Эпилог

                               МОЛИТВА


    Путник, бредущий по  дороге  и  продирающийся  сквозь  бездорожье,
путник, оступившийся и погрязший в трясине,  о  чем  ты  стенаешь?  Об
уходящей жизни? Или об одеждах, пропитанных болотной грязью? Что  тебе
дороже в миг, когда ты висишь меж бытием и небытием, - внутреннее  или
внешнее? Грех задавать этот вопрос погибающему, вязнущему  в  трясине.
Протяни руку и ты получишь ответ.
    Не разбирает гибнущий и страждущий ни нутряного, ни поверхностного
- его дух тщится вытянуть тело, а тело не дает отойти духу, рвется  из
трясины, цепляется за воздух.
    Неразделимо   ибо   есть!   И   напрасно   тысячелетиями    спорят
философствующие мудролюбы - нет в них ни мудрости, ни любви к ней, как
нет в сосуде истекающем влаги истекшей.
    Растекается грязь по  миру  сему.  Однажды  явившаяся  или  явимая
кем-то, умножается и стремится занять все поры, все норы, дыры, щели -
не вверх течет грязь, а вниз. И стоит внизу тихим  омутом,  молчаливым
болотом, и подернута ее поверхность ряской зеленой, и  цветут  на  ней
лилии дивные - и грязь имеет свои одежды сверкающие. Но не тихо  и  не
благостно в ее недрах и глубинах. Роятся в них мириады  порожденных  в
грязи и тьме, свиваются в клубки  змеиные,  копошатся,  пожирают  друг
друга и жиреют, набирают силы, и алчно смотрят вверх - где ты, где ты,
путник, бредущий по дороге и продирающийся сквозь бездорожье?!
    Где бы ты ни был - попадешь сюда,  низвергнешься  к  ждущим  тебя,
алчущим твоей плоти и  твоей  крови.  Не  пройдешь,  не  проедешь,  не
проползешь мимо! Ибо все под тяжестью тела своего  и  тяжестью  тяжких
грехов своих падает вниз! О, немереные глубины болот и трясин!  Может,
вы и есть весь мир  сущий?!  Может,  все  остальное  -  свет,  солнце,
любовь, радость) дух воспаряющий - лишь красивая ряска на  поверхности
вашей?! ослепительные одежды ваши?! Непостижима  Пропасть  Космической
Тьмы! Непостижима Пропасть Трясины, увлекающей вниз!  Два  чудовищных,
бесконечных мира Зла, меж которыми тончайшей пленочкой весь свет белый
со всеми его дорогами и бездорожьями, со всеми путниками и сидящими на
местах своих!
    Неизмерим нижний мир, неизмерим океан  грязи,  порождающий  алчных
чудищ. Ибо лежит он не только в зримой и осязаемой Вселенной, но  и  в
душах странствующих и покоящихся. И течет в каждой  из  них  черное  и
грязное вниз, как и положено ему, заливает все поры, все норы, дыры  и
щели души и становится безмерным - нет душе меры и края, не имеет  она
границ. Черная душа! Светлая душа!
    Образы, годные для обитателей ада и небожителей. В человеках же  и
черна она, и  светла.  И  не  увидишь  глазами,  не  ощупаешь  руками.
Красивая и светлая лилия растет над над пропастью с алчущими гадами.
    Не иди, путник, по дороге! Не продирайся бездорожьем!
    Сиди  в  пределе,  тебе  положенном,  и  возносись  духом  в  выси
небесные. Ведь никто не тянет тебя за рукав твой. Ведь сыт ты, одет  в
одеяния, напоен влагами и мудростью предшествовавших тебе. Чего же  ты
жаждешь еще?! Что гонит тебя из тепла и уюта?! Не уходи!
    Иван стоял на коленях в  Храме.  И  смотрел  в  прекраснейший  лик
Богоматери  Владимирской,  чудотворной  и  нетленной.  Он  не  мог  не
приехать в Москву, в Россию, не мог после всей  той  грязи,  мерзости;
подлости; гнусномти в которой  ползал  он  червем  там,  за  пределами
Русскими. Матерь Божья, очисть и укрепи! Только  Россия!  Только  Вера
Православная! Лишь они  дадут  очищение,  снимут  слои  коросты...  не
поможет тут роскошная жаркая банька Дила Бронкса, не поможет, ведь  не
только тело отмыть надо, но и душу - в первую очередь душу, что  столь
долго рвалась из грязи наверх, к свету. И вот вырвалась. Надолго ли?
    Матерь Божья, укрепи и дай силы. Ты ведь заступница России и  люда
Русского! Сын Твой в тяжких трудах, снося побои и унижения,  нес  свой
Крест на Голгофу. Ты знаешь Сыновние боли и страдания! Ты все измерила
Своими болями и Своим страданием, Утешительница страждущих!
    Мы все малые дети Твои, и подобно Сыну Божьему несем  свои  кресты
на свои голгофы. А Ты постоишь за нас, Защитница наша. Не оставь!  Дай
сил, дай терпения, дай воли вершить  добро,  не  умножая  зла!  Тяжек,
тяжек крест каждого, но незримой Рукой Твоей и Ты несешь его, беря  на
Себя часть тяжести... не опускай Руки Твоей! Не убирай Покрова  Своего
с земли Своей! Славно Имя Твое среди всех живущих и  неживущих.  Благи
дела Твои и помыслы Твои. Не оставляй же верящих в Тебя!
    Грядут  времена  злые  и  черные.  Грядет  великий  мор  и   глад!
Истребление верящих в Тебя! Отврати посланцев Тьмы от  обители  Твоей,
не допусти демонов смерти на Святую  Русь,  на  земли  Православные  и
христианские!  А  если  уготовано  это   испытание   Вседержителем   и
неотвратимо оно, надели силой противостоять ему до конца, до  смертной
черты! Не дай духу ослабнуть. Укрепи, Владычица Небесная!  Все  мы  на
Земле грешной и в космических пределах ее во Вселенной Твоей есть дети
Твои. Не оставь без надежды! Неисповедимы пути Господни. Но  не  лишай
защиты созданных по Образу и Подобию Его! Будь со всеми  малыми  сиими
на пути их крестном к земной голгофе. Будь!
    Иван встал. Закинул голову вверх. Он, как и прежде, вновь  утратил
вес, утратил ощущение  зыбкости  и  телесности.  Он  парил  под  этими
чудотворными  сводами,  под  куполами  Хрзма  Христа   Спасителя.   Он
возносился к высям небесным. И  открывалось  ему  величие  неземное...
Нет, воспарял лишь дух его. Бренное тело стояло  на  мраморных  плитах
пола. Но дух парил, растворялся в Небесном.
    И Ты, Боже Праведный! Не оставь детей своих. Ты же все видишь!  Ты
же все знаешь! Отведи беду! Открой землянам глаза, ведь пребывают  они
в благодушии и незнании!
    Не  хотят  они  узреть  страшного  грядущего,  бегут  от  него   в
развлечения и игрища, в похоть и пустые мудрствования, забыли они Тебя
и брошены Тобой! Не оставь их пред лицом кары Твоей! Или  помимо  воли
Твоей творится настоящее и будет твориться грядущее?! Тогда  встань  с
нами!
    Ополчи Свое Воинство Небесное с Архистратигом Михаилом во главе  -
воспрепятствуй проникновению врага Твоего в пределы  Твои!  На  пороге
он, близок страшный час, Господи! Близок!!! Или по воле  Твоей  должна
Земля, погрязшая во  грехах  и  неверии,  погибнуть,  скатиться  в  ад
пылающим шаром?! Прости несчастных, ибо не ведают, что творят! Вразуми
их и наставь! Открой глаза им... нет,  не  станешь  Ты  этого  делать,
знаю, ибо дал каждому волю и свободу выбора, и не  отымешь  их!  Тогда
дай сил вынести все это! Не отворачивайся, когда  сыны  Твои  убиваемы
будут! Укрепи... если не всех, то избранных постоять за всех!
    Ведь во всяких битвах, допрежь сего бывших, не весь люд вставал на
защиту свою, но избранные, лучшие, достойные умереть за него и  спасти
его. Удостой же, Господи, покласть головы  свои  за  Святую  Русь!  за
Землю, населенную Тобой человеками! Не отринь! Не откажись! Грешны  мы
все! Но Ты всемилостив и всеблаг! Ты даруешь нам и живот и дух.
    Дай меч в руки наши. Напои их силой! Утверди  сердца  наши,  чтобы
были  как  камень!  Накажи  изменников,  предавших  нас,  отдавших  на
поругание врагу иновселенскому!
    Поставь воинов Своих пред нами! Будь Небесным Знаменем нашим,  ибо
с Твоим именем пойдем в сражение на смерть лютую. С Твоим именем и  во
имя Тебя, Господи!
    Иван стоял на мраморных плитах со свечою в руке.
    Молчал. Богородица смотрела на Сына Своего. Богородица смотрела на
весь люд земной. И на Ивана. Он видел Ее глаза, вселяющие  надежду,  и
он знал - они обращены не на оболочку внешнюю, нет, но внутрь его, они
смотрят в душу.
    И все видят.
    Иди! И да будь благословен! - то  ли  давним  эхом,  то  ли  вновь
изреченное прокатилось где-то, под сводами ли Храма, под сводами ли, в
кои  мозг  облечен.  Прозвучало,  прозвучало...   Иди,   и   да   будь
благословен!
    Это знак!  Иван  поставил  свечу.  Осенил  себя  широким  крестным
знамением. Поклонился. Иди! И да  будь  благословен!  Иисус  и  Матерь
Божия не отказались от него.
    Иди!
    Он пошел к выходу, ничего не замечая вокруг.
    На улице моросил мелкий дождик.
    Но Золотые Купола сияли своим Неземным Сиянием.
    Они были выше всех дождей и градов, гладов и моров, суеты,  возни,
грязи и сырости. Это они светили Ивану там, в Пространстве. Их золотые
искорки радовали глаз и укреп ляли душу. Господи, не оставь без них!
    Иван почти бегом побежал по ступеням. Он не огляды вался.  Он  был
снова силен, смел, молод. Он был готов идти на край света.
    Внизу его ждал Дил Бронкс. Седой негр на  этот  раз  не  улыбался.
Глаза его были печальны.
    - Худые вести, Иван, - прохрипел он.
    - Говори!
    - Совет Федерации и Синклит Мирового Сообщества  только  что  дали
распоряжение  о  полной  замене  и  модерни   зации   всех   внеземных
орбитальных, внутрисистемных и галактических оборонительных баз.
    - Неправда! - закричал Иван.
    - Правда, - уныло ответил Дил.  -  Сменные  команды  стартовали  с
двухсот сорока семи космодромов. Сообщение дали уже после  их  старта.
Семьдесят два пояса обороны в ближайшие сутки подвергнутся демонтажу и
переоборудованию с тотальной заменой устаревшего вооружения на новое.
    - Когда это оно успело устареть?!  -  Ивана  трясло.  Он  уже  все
понял. Дегенераты-выродки, эти подлые ублюдки, властители землян,  ими
же избранные и правящие от  их  имени,  осознанно  уничтожали  систему
обороны Земли. - Да ты понимаешь, что это  такое?!  Понимаешь?!  -  Он
вцепился Дилу в отвороты куртки, затряс его, будто во всем был виноват
этот седой усталый негр, бывший десантник, боец, друг.
    - Понимаю, - тихо ответил Дил. - Это Вторжение!

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт:

Комментарии (1)