его особенно поразила сумасшедшая радость, которой сиял правый, уже
посчитанный глаз.
- На лыжах катается, сука, - сказал Морковин, - а мы тут с тобой
пылью дышим.
- А почему каталог "excesses"? Что в этом такого - на лыжах
покататься?
- А у него по сюжету вместо этих палок с флажками голые балерины
стоят, - ответил Морковин. - У одних синие банты, у других красные.
Девок на "кодак" снимали, прямо на трассе. Вот они довольны-то были - на
халяву в Швейцарию съездить. Две там до сих пор еще вертятся.
Он выключил монитор, закрыл его и задвинул контрольный блок
обратно. Татарскому пришла в голову тревожная мысль.
- Слушай, - спросил он, - а что, у американцев то же самое?
- Конечно. И гораздо раньше началось. Рейган со второго срока уже
анимационный был. А Буш... Помнишь, когда он у вертолета стоял, у него
от ветра зачес над лысиной все время вверх взлетал и дрожал так? Просто
шедевр. Я считаю, в компьютерной графике рядом с этим ничего не стояло.
Америка...
- А правда, что у нас на политике их копирайтеры работают?
- А вот это вранье. Они для себя-то ничего хорошего придумать не в
состоянии. Разрешающая способность, число точек, спецэффекты - это да.
Но страна бездуховная. Криэйторы у них на политике - говно полное.
Кандидатов в президенты двое, а команда сценаристов одна. И работают в
ней только те, кого с Мэдисон-авеню поперли, потому что деньги в
политике маленькие. Я недавно их предвыборные материалы пересматривал -
просто ужас. Если один про мост в прошлое заговорит, то другой через два
дня обязательно про мост в будущее скажет. Бобу Доулу просто найковский
слоган переделали - из "just do it" в "just don't do it". А позитивного
ничего придумать не могут, кроме минета в Оральном офисе... Нет, наши
сценаристы раз в десять круче. Ты посмотри, какие характеры выпуклые.
Что Ельцин, что Зюганов, что Лебедь. Чехов. "Три сестры". Так что пускай
все люди, которые говорят, что в России своих брэндов нет, этим базаром
подавятся. У нас здесь такие таланты, что ни перед кем не стыдно. Да
вон, например, видишь?
Он кивнул на фотографию Гагарина. Татарский поглядел на нее
внимательнее и понял, что на ней изображен не Гагарин, а генерал Лебедь
в парадном мундире, и в руках у него не голубь, а поджавший уши белый
кролик. Фотография до такой степени напоминала снимокпрототип, что
возникал своеобразный обман зрения: кролик в руках Лебедя в первую
минуту казался неприлично разжиревшим голубем.
- Шахтерский парнишка один сделал, - сказал Морковин. - Это на
обложку "Плейбоя". Слоган к нему - "Россия будет красивой и толстой".
Для голодных районов - в десятку. Раньше парень, бывало, ел раз в два
дня) а теперь один из главных криэйторов. Правда, у него все как-то
вокруг еды вертится... Помнишь, у Ахматовой: "Когда 6 вы знали, из
какого сора..."
- Погоди, - сказал Татарский, - у меня мысль хорошая. Дай запишу.
Вынув из кармана свою книжечку, он написал:
Silicon Graphics/большие сиськи - новая эмблема. Вместо
снежинки - контур огромной сиськи, как бы раздутой силиконовым
протезом (небрежно прочерченный пером, т.к. graphics). В динамике
(клип) - из соска выползает кремнийорганический червяк и сгибается
в виде $ (модель - species-ll). Подумать.
- Потный вал вдохновения? - спросил Морковин. - Даже завидно.
Ладно, экскурсия кончена. Пошли в буфет.
В буфете было по-прежнему пусто. Так же беззвучно работал
телевизор, а на столе под ним стояла недопитая бутылка "Smirnoff citrus
twist" и два стакана. Морковин наполнил их, молча чокнулся со стаканом
Татарского и выпил. После экскурсии Татарский ощущал какое-то смутное
беспокойство.
- Слушай, - сказал он, - я чего понять не могу, Вот, допустим,
копирайтеры им всем тексты пишут. Но кто за тексты-то отвечает? Откуда
мы берем темы и как мы определяем, куда завтра повернет национальная
политика?
- Большой бизнес, - коротко ответил Морковин. - Про олигархов
слышал?
- Ага. И что они, собираются и решают? Или в письменном виде
концепции присылают?
Морковин зажал большим пальцем горлышко бутылки, потряс ее и стал
вглядываться в пузырьки - видимо, его что-то захватывало в этом зрелище.
Татарский молча ждал ответа.
- Ну как они могут где-то собираться, - отозвался наконец Морковин,
- когда их всех этажом выше делают. Ты же сейчас сам Березовского видел.
- Ага, - вдумчиво ответил Татарский. - Ну да, конечно. А по
олигархам кто сценарии пишет?
- Копирайтеры. Все то же самое, только этаж другой.
- Ага. А как мы выбираем, что эти олигархи решат?
- Исходя из политической ситуации. Это ведь только говорят -
"выбираем". На самом деле особого выбора нет. Кругом одна железная
необходимость. И для тех, и для этих. Да и для нас с тобой.
- Так что, олигархов тоже нет никаких? Но ведь у нас снизу доска
висит - "Межбанковский комитет"...
- Да это чтоб мусора уважали, - ответил Морковин, - и с крышей
своей не лезли. Комитет-то мы межбанковский, это да, только все банки
эти - межкомитетские. А комитет - это мы. Во как.
- Понял, - сказал Татарский. - Кажется, понял... То есть как,
подожди... Выходит, что те определяют этих, а эти... Эти определяют тех.
Но как же тогда... Подожди... А на что тогда все опирается?
Не договорив, он взвыл от боли - Морковин изо всех сил ущипнул его
за кисть руки - так сильно, что даже оторвал маленький лоскуток кожи.
- А вот про это, - сказал он, перегибаясь через стол и заглядывая в
глаза Татарскому почерневшим взглядом, - ты не думай никогда. Никогда
вообще, понял?
- А как? - спросил Татарский, чувствуя, что боль только что
откинула его от края какой-то глубокой и темной пропасти. - Как не
думать-то?
- Техника такая, - сказал Морковин. - Ты как бы понимаешь, что
вот-вот эту мысль подумаешь в полном объеме, и тут же себя щипаешь или
колешь чем-нибудь острым. В руку, в ногу - неважно. Надо там, где
нервных окончаний больше. Типа как пловец в икру, когда у него судорога.
Чтобы не утонуть. И потом, постепенно, у тебя вокруг этой мысли
образуется как бы мозоль, и ты ее уже можешь без особых проблем обходить
стороной. То есть ты чувствуешь, что она есть, но никогда ее не думаешь.
И постепенно привыкаешь. Восьмой этаж опирается на седьмой, седьмой
опирается на восьмой, и везде, в каждой конкретной точке в каждый
конкретный момент, есть определенная устойчивость. А завалит делами,
нюхнешь кокоса и будешь конкретные вопросы весь день решать на бегу. На
абстрактные времени не останется.
Татарский залпом выпил остаток водки и несколько раз подряд ущипнул
себя за ляжку. Морковин грустно усмехнулся.
- Вот Азадовский, - сказал он, - почему он здесь всех разводит и
грузит? Да потому, что ему в голову даже не приходит, что во всем этом
есть что-то странное. Такие люди раз в сто лет рождаются. У человека,
можно сказать, чувство жизни международного масштаба...
- Хорошо, - сказал Татарский и еще раз ущипнул себя за ногу. - Но
ведь, наверно, нужно не только грузить и разводить, но еще и
регулировать? Ведь общество - вещь сложная. А для регулирования нужны
какие-то принципы?
- Принцип очень простой, - сказал Морковин. - Чтобы все в обществе
было нормально, мы должны всего лишь регулировать объем денежной массы,
которая у нас есть. А все остальное автоматически войдет в русло.
Поэтому ни во что нельзя вмешиваться.
- А как этот объем регулировать?
- А чтобы он у нас был максимальный.
- И все?
- Конечно. Если он у нас максимальный, это и значит, что все вошло
в русло.
- Да, - сказал Татарский, - логично. Но кто-то ведь должен всем
этим командовать?
- Чего-то быстро ты все понять хочешь, - нахмурился Морковин. - Я
говорю, погоди. Это, братец, большая проблема - понять, кто всем этим
командует. Скажу тебе пока так - миром правит не "кто", а "что".
Определенные факторы и импульсы, о которых знать тебе еще рано. Хотя,
Ваван, не знать про них ты просто не можешь. Такой вот парадокс...
Морковин замолчал и о чем-то задумался. Татарский закурил сигарету
- больше говорить не хотелось. В буфете тем временем появился новый
посетитель, которого Татарский сразу узнал, - это был известный
телеаналитик Фарсук Сейфуль-Фарсейкин. В жизни он выглядел намного
старше, чем на экране. Видимо, он возвращался с эфира: его лицо
покрывали крупные капли пота, а знаменитое пенсне сидело на носу как-то
косо. Татарский подумал, что Фарсейкин сразу кинется к буфету за водкой,
но тот подошел к их столу.
- Можно звук включить? - спросил он, кивая на телевизор. - Этот
клип сынишка мой делал. А я не видел еще.
Татарский поднял глаза. На экране происходило чтото странно
знакомое: на поляне посреди березового леса стоял хор морячков немного
подозрительного вида (Татарский сразу узнал Азадовского - тот стоял в
самом центре группы и был единственным, у кого на груди блестела
медалька). Обнявшись за плечи и раскачиваясь из стороны в сторону,
морячки неслышно подпевали желтоволосому солисту, похожему на Есенина в
кубе. Сначала Татарскому показалось, что солист стоит на пне гигантской
березы, но по идеально цилиндрической форме этого пня и маленьким желтым
лимонам, нарисованным на его поверхности, он догадался, что это
увеличенная во много раз банка софт-дринка, раскрашенная то ли под
березу, то ли под зебру. Вылизанный видеоряд свидетельствовал, что клип
из очень дорогих.
"Бом-бом-бом", - глухо выдали раскачивающиеся морячки. Солист
протянул руку от сердца к камере и тенором пропел:
- И Родина щедро
Поила меня
Березовым Спрайтом,
Березовым Спрайтом!
Татарский резким движением раздавил в пепельнице сигарету.
- Суки, - сказал он.
- Кто? - спросил Морковин.
- Если 6 знать... Слушай, а меня на какое направление хотят
поставить?
- Старшим криэйтором в отдел компромата. Еще на подхвате будешь во
время авралов. Так что стоять теперь будем, опираясь друг на друга. Вот
как эти морячки. Плечом к плечу... Ты извини, брат, что я тебя в это
впутал. Ботве ведь, кто этого не знает, им жить легче. Они даже думают,
что есть разные телеканалы, какие-то гам телекомпании... Но на то они и
ботва.
ИСЛАМСКИЙ ФАКТОР
Часто бывает - проезжаешь в белом "мерседесе" мимо автобусной
остановки, видишь людей, Бог знает сколько времени остервенело ждущих
своего автобуса, и вдруг замечаешь, что ктото из них мутно и вроде бы
даже с завистью глядит на тебя. И на секунду веришь, что этот украденный
у неведомого бюргера аппарат, еще не до конца растаможенный в братской
Белоруссии, но уже подозрительно стучащий мотором с перебитыми номерами,
и правда трофей, свидетельствующий о полной и окончательной победе над
жизнью. И волна горячей дрожи проходит по телу; гордо отворачиваешь лицо
от стоящих на остановке и решаешь в своем сердце, что не зря прошел
через известно что и жизнь удалась.
Так действует в наших душах анальный вау-фактор. Но Татарскому
никак не удавалось испытать его сладостной щекотки. Возможно, дело было
в какойто особой последождевой апатичности представителей среднего
класса, жавшихся на своих остановках. Или, может быть, Татарский просто
слишком нервничал - предстоял просмотр его работы, на котором должен был
присутствовать сам Азадовский. А может, дело было в сбоях, которые в
последнее время стал давать социальный локатор в его душе.
