повествует о философских идеях насчёт Качества. Но крупные коммерческие
фильмы не дают зрительного восприятия идей. Редфорд говорит, что надо
сконденсировать идеи и показать их косвенно. Федр не совсем понимает, как
это можно сделать. Хотелось бы посмотреть, как это будет воплощаться.
Редфорд чувствует сомнения Федра и предупреждает: "Независимо от того,
как будет сделана картина, вам она не понравится". Федр спрашивает, это
говорится на случай отказа от съёмок. Редфорд же рассказывает ему об одном
авторе другой книги, по которой он снимал фильм. Тот посмотрел картину и
старался сделать вид, что она ему нравится, но энтузиазма в этой попытке
не было. " С этим трудно смириться, - замечает Редфорд и добавляет, - но
так оно вроде бы получается всегда".
Затрагиваются другие проблемы, но они как будто бы не совсем к месту. В
конце концов Редфорд смотрит на часы.
Ну что ж, по моему на данный момент больших проблем нет, - заключает
он. - Я свяжусь со сценаристом и посмотрю, что у него получается.
Он выпрямляется в кресле. "Устал очень, - продолжает он. - да и нет
смысла уговаривать вас всю ночь напролёт: Свяжусь с остальными, и
некоторое время спустя наше агентство известит вас."
Он встаёт, подходит к шкафу и одевается безо всякой помощи. Уже у
дверей он спрашивает: "А где вы теперь живёте?"
На яхте. Стоит у причала на реке.
Вот как. А можно ли с вами связаться там?
Нет. Завтра я отплываю. Хочу выбраться на юг раньше, чем здесь всё
замёрзнет.
Ну тогда мы свяжемся с вами через вашего поверенного.
У дверей он поправляет шляпу, очки и куртку. Прощается, поворачивается
и уходит вдоль коридора пружинистой походкой, как у лыжника или кошки, -
или лучше как у Сандэнса Кида- и исчезает за углом.
И коридор превращается в обычный гостиничный коридор.
20
Федр долго стоял в коридоре гостиницы не отдавая себе отчета, где
находится.
Спустя некоторое время он повернул назад, вошёл в номер и затворил
дверь.
Посмотрел на пустую кушетку, где сидел Редфорд. Казалось, что один из
его образов все ещё находится здесь, только разговаривать с ним больше
нельзя.
Неплохо бы выпить чего-нибудь: но ничего нет: Надо позвонить обслуге.
Но в действительности пить ему не хочется. Такая морока с заказом. Он
сам не знает, чего ему хочется.
Накатилась волна антиклимакса. Для всего напряжения и энергии,
накопленных к этой встрече, вдруг не оказалось выхода. Захотелось выйти из
номера и бежать по коридорам. Может стоит прогуляться по улице, пока не
спадёт напряженность: но ноги у него уже гудели от ходьбы сюда.
Подошёл к балконной двери. По другую сторону стекла был всё тот же
фантастический вид ночного неба.
Но теперь он как-то потускнел.
Беда с громадными ценами за номера с таким видом в том, что в начале
это просто чудесно, но со временем вид становится всё более и более
статичным, и затем его просто не замечаешь. На судне лучше, вид постоянно
меняется.
По тому, как затуманился горизонт, он понял, что начался дождь. На
балконе же было сухо. Должно быть, ветер дует с другой стороны.
Он приоткрыл дверь, и в комнату со свистом ворвался холодный воздух. Он
раскрыл дверь шире, вышел на балкон и снова прикрыл дверь.
Какой дикий ветер! Вертикальные потоки! Ужас! Все небесное пространство
мельтешит порывами дождя и просветами. Только по огням на окраинах парка
можно было определить расстояние.
Всё расчленено. Как будто бы это происходит с кем-то другим.
Чувствуется некое возбуждение, напряжённость, смятение, но эмоциональной
причастности нет. Он чувствовал себя как зашкаленный гальванометр, стрелка
ушла за шкалу и не даёт показаний.
Культурный шок. Вероятно, так оно и есть. Шизофреническое ощущение
культурного шока. Попадаешь в другой мир, где все ценности совсем другие,
переключены вспять и поставлены с ног на голову, нет никакой возможности
приспособиться к ним - и наступает культурный шок.
Теперь, полагал он, находится на вершине мира: на противоположном конце
от того невероятного социального призрака двадцатилетней давности, который
болтался в жесткой полицейской машине по пути в лечебницу для
душевнобольных.
А лучше ли стало теперь?
Честно говоря, неизвестно. От той сумасшедшей поездки у него осталось
два воспоминания: первое - полицейский всю дорогу ухмылялся ему, как бы
говоря: "Мы тебя починим как следует", как будто бы ему это было даже
приятно. Второе -сознание того, что он находится одновременно в двух
мирах: в одном - на самом низу человеческой груды и в другом мире - на
самой его вершине. Укладывается ли это в чьё-либо понимание? Что можно
сделать? Полицейского можно не принимать в расчёт, но как быть с остальным?
Сейчас все снова пошло кувырком. Теперь он находится где-то на вершине
первого мира, а где он во втором? На дне? Трудно сказать. У него было
чувство, что если продать права на картину, то в первом мире произойдут
большие перемены, но при этом он скатится куда-то далеко вниз во втором.
Он полагал, что это чувство исчезнет после сегодняшнего разговора, но
этого не случилось.
Где-то в глубине мозга что-то постоянно гудело: "что-то не так, что-то
не так, что-то не так". И это не просто воображение, а действительностьЭто
- первичное восприятие отрицательного качества. Вначале ощущаешь высокое
или низкое качество, и только потом находишь причины его, а не наоборот. И
вот, он теперь чувствует это.
Критик из "Нью-Йоркера" Джордж Стайнер предупреждал Федра. "По крайней
мере тебе не надо беспокоиться насчёт фильма",- говорил он. Книга слишком
интеллектуальна, чтобы кто-то взялся за неё. Тогда он сообщил Стайнеру,
что книгу уже готовят к съемке на студии "20 век фокс". Глаза у Стайнера
округлились, и он отвернулся.
В чем дело?- поинтересовался Федр.
Ты ещё очень пожалеешь об этом, - ответил тогда Стайнер.
Затем один киношник на Манхэттене тоже говорил ему: " Послушай, если
тебе дорога твоя книга, то советую тебе не продавать её в Голливуде".
Что ты такое говоришь?
Киношник строго посмотрел на него. "Я-то знаю, что говорю. Из года в
год ко мне приходят люди, не понимающие кино, и я говорю им то, что сказал
тебе. Они мне не верят. Затем возвращаются и хотят подать иск. Я же
отвечаю им. - Послушайте! Я же говорил вам! Вы же подписали контракт на
постановку картины. А теперь придётся смириться с этим!"
Так что я снова говорю тебе, - повторил киношник, - если тебе дорога
твоя книга, то не продавай её Голливуду".
Он имел в виду порядки постановщиков. В театральных пьесах сложилась
традиция, что никто не изменит и строчки без разрешения автора, а в кино
же почти наверняка авторскую работу перетряхивают полностью, и даже не
извещают об этом автора. Раз уж продал права, так что же тут ещё надо?
Сегодня Федр надеялся, что Редфорд опровергнет эту посылку, а оказалось
совсем наоборот. Редфорд лишь подтвердил, что так оно и есть. Он согласен
и со Стайнером и с киношником.
Так что получается, что встреча не так уж и важна, как полагал Федр.
Фактор знаменитости породил возбуждение, но не повлиял на саму сделку.
Хоть он и заявил Редфорду, что отдаёт права на картину, ничего не решено
до подписания контракта.
Ещё надо будет решить вопрос с ценой, а это значит, что можно будет ещё
пойти на попятную.
Он почувствовал, что его надули. Возможно это обычный антиклимакс,
может быть Редфорд просто устал после полёта, но Федру показалось, что он
так и не высказал того, что думает на самом деле, по крайней мере не всё,
а вернее почти ничего.
Всегда приятно накоротке пообщаться со знаменитым человеком, но если
убрать все возбуждение, то становится ясно, что Редфорд действовал по
шаблону.
Во всём этом не было свежести. У Редфорда репутация честного человека,
но он работает в такой среде, у которой репутация совершенно иная. И никто
вам никогда не скажет, что он думает на самом деле. "Сделки" совершаются
по определённому шаблону. И честность Редфорда не только не
восторжествовала над эти шаблоном, она даже не стала оспаривать его.
Не хватало чувства взаимности. Похоже было на то, как продаёшь дом, а
будущий владелец не считает нужным поделиться с вами тем, как он
собирается выкрасить дом, или как устроит расстановку мебели. Таков
стандарт Голливуда. Редфорд дал понять, что он прошёл через множество
таких сделок. Это для него как будто ритуал. Он уже проделывал это по
крайней мере десяток раз и прежде. Он просто действует по старой схеме.
Потому то возможно он несколько удивился, когда Федр сказал: "Права
ваши". Он несколько опешил, потому что это не вписывалось в формат. Федру
полагалось торговаться именно здесь до конца. Только здесь можно было
получить все уступки, а он отдал всё без оговорок. Большая ошибка с точки
зрения торговца недвижимостью, когда каждая из сторон использует любую
тактику, чтобы добиться для себя наивыгоднейшей сделки. Редфорд приходил,
чтобы взять, а не давать. И когда ему дали больше того, на что он
надеялся, без каких-либо усилий с его стороны, то это на мгновение сбило
его с толку. По крайней мере это так выглядело.
Его замечание о возможности посещать съемки, "хоть и не каждый день",
также говорило об этом. Федр будет не сотворцом, а просто очень важной
персоной в гостях. И ключевым здесь было то жаргонное выражение о том,
чтобы "обхаживать".
"Обхаживание" - это часть шаблона. Постановщик, сценарист или режиссер,
кто бы ни затеял это дело, начинают "обхаживать" автора. Они говорят ему,
как много ему заплатят, получают его подпись под контрактом, а затем идут
и начинают "обхаживать" финансистов, которым сообщают, какую блестящую
книгу они при этом получат. Как только они получат книгу и деньги - все
любезности заканчиваются.
Они полностью отгораживаются и от автора, и от спонсора , а "творческие
люди"
начинают делать картину. Они изменят всё, что написал Федр, добавят всё
что угодно, что по их мнению сделает работу лучше, продадут картину и
перейдут к чему-нибудь другому. У него же останется немного денег, которые
вскоре исчезнут, и масса дурных воспоминаний, которые сохранятся.
Федр уже стал дрожать, но всё же не заходил в комнату. Комната за
стеклянными дверями ему теперь представлялась клеткой. Дождь вроде бы
перестал, огни стали настолько яркими, что облака в небе нависли как
потолок. Он предпочитал оставаться здесь на холоде.
Он оглядел панораму города и затем посмотрел вниз на улицу, где машины
были похожи на жучков. Отсюда туда гораздо легче попасть, чем оттуда сюда.
Может быть поэтому-то столько людей прыгает вниз. Так ведь легче.
Сумасшедший! Он попятился от бетонных перил. И откуда только у человека
возникают такие мысли?
Культурный шок. Вот в чем дело. "Боги". Он насмотрелся на них за эти
годы.
"Боги" - это статичные структуры культуры. Они никогда не уходят.
Столько лет они пытались уничтожить его, отказывая в признании, а теперь
они делают вид, что сдались. Теперь они хотят добиться своего другим
путём: они хотят взять его успехом.
Не от буйного ветра или рассеянного дождем зарева в небе над парком он
чувствовал себя так странно. Культурный шок вызывали две сумасшедшие
различные культурные оценки самого себя, находившиеся рядом. Одна - это
принадлежность к высоковольтному миру таких знаменитостей Редфорд. Другая
- нахождение на земном уровне подобно Райгелу, Лайле и почти всем
остальным. Пока он остаётся в рамках только одной культурной дефиниции, то
всё как будто в порядке. Но если он пытается уцепиться за обе сразу, тут
возникает культурный шок.
"Если станете слишком знаменитыми, то попадёте прямо в ад", -
предупреждал мастер Дзэна членов группы, в которой был Федр. Это было
похоже на одну из тех "истин" Дзэна, которые вроде бы не имеют смысла. А
теперь этот смысл появляется.
Речь шла вовсе не о том, что описывал Данте. Христианский ад Данте -
это бесконечные страдания в загробной жизни, а ад Дзэн - это мир здесь и
