- Сперва выучи, а потом пытайся понять. После того как ты выучишь,
мне легче будет растолковать тебе то, что ты выучил. Ты должен учить
сердцем, а не головой. Акха никогда не требовал понимания от своего
народа. Только послушание.
- Ты сказал, что Акхе нет никакого дела до Панновала.
- Главное - что Панновалу есть дело до Акхи. Ну, давай еще раз:
Кто жаждет лучей Фреира,
Тот попадет к нему на крючок:
И потом уже будет поздно,
Он сожжет слабую плоть.
- Но что все это значит? Как я могу учить то, что не понимаю? -
спросил Юлий.
- Повторяй за мной, сын мой, - сурово сказал Сатаал. - Кто жаждет...
Юлий чувствовал себя придавленным этим темным городом. Его густые
тени обступали со всех сторон, стискивая душу. Во сне он часто видел мать,
и кровь струилась у нее изо рта. Вздрагивая, он просыпался и лежал в
постели, устремив взгляд в потолок. Временами, когда воздух был
относительно чист, он мог увидеть прилепившихся к потолку летучих мышей и
свисающие сталактиты. И тогда им овладевало страстное желание вырваться из
этой ловушки, в которую он сам себя загнал. Но идти было некуда.
Однажды, охваченный среди ночи отчаянием, он пополз за утешением в
дом Киале. Тот рассердился, когда Юлий нарушил его сон, но Туска нежно
заговорила с ним, как с сыном, поглаживая ему руку.
Затем она тихо заплакала и сказала, что у нее тоже был сын, примерно
одного возраста с Юлием, по имени Усилк. Он был хорошим парнем, но милиция
его забрала за преступление, которого - это она знала точно - Усилк
никогда не совершал. Каждую ночь она думала о нем. Его бросили в одно из
самых страшных мест в Святилище - под надзор фагоров, и она уже не
надеялась увидеть его вновь.
- Милиция и священники очень несправедливы, - говорила она, вздыхая.
Юлий согласился с нею:
- Мой народ иногда живет впроголодь, но все мы равны и стойко
переносим все тяготы жизни.
Помолчав, Туска сказала:
- В Панновале есть люди, которые не изучают писание, а мечтают о
свержении правителей. Но без правителей Акха уничтожит нас.
Юлий пристально вглядывался в ее лицо.
- Ты думаешь, что Усилка забрали потому, что он хотел свергнуть
нынешнюю власть?
Едва слышным голосом она прошептала, крепко держа его за руку.
- Ты не должен задавать таких вопросов, а то попадешь в беду. В
Усилке всегда жил бунтарь, может он связался с дурными людьми...
- Ну, хватит болтать, - крикнул Киале. - Женщина, быстро в постель. А
ты иди к себе, Юлий.
Обо всем этом Юлий думал во время своих занятий с Сатаалом. Внешне он
держался с подчеркнутым почтением.
- Ты совсем не дурак, хотя и дикарь, - сказал Сатаал. - Но мы это
быстро исправим. Скоро ты перейдешь на другую стадию обучения. Ибо Акха
является богом земли и подземелья. И ты поймешь, как живет земля и мы все
в ее венах. Эти вены называются октавы земли, и ни один человек не будет
ни здоров, ни счастлив, если он не живет в своей собственной земной
октаве. Шаг за шагом к тебе придет откровение. Не исключено, если ты
будешь прилежно учиться, то тоже сможешь стать священником и служить богу
Акха.
Юлий помалкивал. Он не хотел, чтобы Акха оказывал ему особое
внимание. Вся жизнь в Панновале была для него откровением.
Мирные дни шли своей чередой. Юлию все больше нравилось невозмутимое
спокойствие и терпение Сатаала. Обучение уже не вызывало в нем неприязнь.
Даже покинув священника, он продолжал думать о его учении. Все было
необычно и отличалось волнующей новизной. Сатаал сказал ему, что некоторые
священники, которые постились, могли общаться с мертвыми и даже
историческими лицами. Юлий никогда не слышал ничего подобного, но он
почему-то не решался назвать все это чепухой.
Он стал бродить один по окраинам города и вскоре густые тени стали
для него привычными. Он прислушивался к людям, которые часто говорили о
религии, внимал на углах речам сказителей, которые часто привносили в свои
рассказы элементы религии.
Религия была романтическим порождением тьмы, так же как страх был тем
чувством, которое преследовало всех, живущих на Перевале, где часто
слышался гром барабанов и звон бубнов, отгоняющих злых духов. Постепенно
Юлий увидел в религии не вакуум, а ядро истины - нужно было объяснить,
почему и как люди живут и умирают. Только дикарям не нужно никаких
объяснений. Самопознание было похоже на поиск следа зверя на снегу.
Однажды он попал в дурно пахнущую часть Прейна, где по длинным
каналам на поля подавался человеческий кал. Здесь люди были твердой
породы, как говорилось в пословице. Какой-то мужчина с коротко
остриженными волосами - а значит, не священник и не сказитель, - прыгнул
на тележку, развозившую навоз.
- Друзья! - крикнул он. - Послушайте меня минуту. Бросьте работу и
выслушайте, что я хочу сказать. Я говорю не от себя лично, а от имени
Великого Акха, чей дух движет мною. Я должен говорить за него, хотя и
рискую жизнью. Священники искажают слова Акха ради своих выгод.
Люди останавливались, чтобы послушать. Двое пытались поднять молодого
человека на смех, но остальные проявили молчаливый интерес, включая и
Юлия.
- Друзья, священники утверждают, что мы должны жертвовать Акхе и
больше ничего, а он будет охранять нас в великом сердце его горы. Это
ложь. Жрецы довольны и им наплевать на то, что мы, простые люди, страдаем.
Акха говорит моими устами, что мы должны стать лучше, чем мы есть. Наша
жизнь слишком легка: как только мы уплатили налоги, совершили
жертвоприношения, нам уже на все начхать! Мы просто балдеем, да
развлекаемся, да смотрим спортивные состязания. Вы часто слышали, что Акхе
нет до вас никакого дела, что он весь поглощен своим единоборством с
Вутрой. Но мы должны сделать так, чтобы ему было до нас дело, мы должны
стать достойными его внимания. Мы должны перевоспитаться, да,
перевоспитаться! И священники, живущие в свое удовольствие, тоже должны
перевоспитываться.
Кто-то крикнул, что появилась милиция.
Молодой человек запнулся.
- Мое имя Нааб. Запомните, что я вам скажу. Мы не должны оставаться
беспристрастными зрителями великой битвы между небом и землей. Я вернусь и
снова буду разносить эти слова по всему Панновалу. Встряхивайтесь,
перевоспитывайтесь, пока не поздно!
Как только он спрыгнул с повозки, по толпе прошло волнение. Огромный
фагор на поводке, который держал солдат, ринулся вперед. Он схватил Нааба
за руку своими мощными, покрытыми роговицей пальцами. Тот вскрикнул от
боли, но волосатая рука обхватила его за шею и потащила в сторону Рынка к
Святилищу.
- Не стоило ему говорить подобные вещи, - пробормотал стоящий рядом с
Юлием седой мужчина, когда толпа начала расходиться. Сам не зная, почему,
Юлий пошел за мужчиной, догнал его, схватил за руку.
- Но ведь Нааб не говорил ничего против Акхи, почему же его забрала
милиция?
Мужчина украдкой посмотрел по сторонам.
- Я вижу, что ты дикарь, иначе бы не задавал глупых вопросов.
В ответ Юлий поднял свой кулак.
- Я не глуп, иначе не задал бы тебе такого вопроса.
- Если бы ты не был глуп, ты бы помалкивал. Как ты думаешь, кому
принадлежит власть? Священникам и только им! И если ты будешь выступать
против них...
Седой человек скользнул во тьму. Там, в этой все время настороженной
тьме, ощущалось присутствие чего-то жуткого, таинственного, внушающего
ужас. Акха?
Однажды в Реке должно было состояться большое спортивное состязание.
Именно в этот день мысли и чувства Юлия обрели четкую конкретную форму. Он
вместе с Киале и Туской спешил к месту соревнований. В нишах горели лампы,
ярким светом указывая дорогу из Вакка в Рек, и толпы людей карабкались по
каменным узким проходам, с трудом поднимаясь по истертым ступеням, окликая
друг друга, заполняли амфитеатр.
Увлекаемый толпой, Юлий вдруг увидел огромное помещение, стены
которого были изогнуты и освещались неверным светом. По правде говоря, он
увидел только часть прохода, по которому должна была пройти чернь. И в тот
момент, когда по этому проходу двинулся Юлий, в обрамленном далеком
пространстве появился сам Акха - высоко над головами людского сборища.
Юлий уже не слышал, что говорил ему Киале. Взор Акхи был устремлен на
него, чудовищный дух тьмы внезапно обрел зримые черты.
Гремела музыка - пронзительная, подстегивающая нервы. Она играла для
Акха, который стоял, огромный и недоступный, с гневом во взоре. Его
невидящие каменные глаза видели все. С губ его стекало презрение.
Ничего подобного Юлий не видел в своей безмолвной пустыне. Колени его
задрожали и могучий голос внутри него, голос, совершенно непохожий на его
собственный, воскликнул:
- О, Акха, наконец я верю в тебя! Ты - властелин мира! Прости меня,
позволь мне быть твоим слугой!
И все же, вместе с этим голосом, который молил, чтобы его поработили,
звучал другой, более трезвый. Он говорил:
- Народ Панновала должен понять великую истину, которой следует
проникнуться, поклоняясь Акхе.
Он удивился противоречивым чувствам. обуревавшим его, причем острота
противоречия не уменьшалась, когда они вошли в помещение и высеченный из
камня бог стал виден лучше. Нааб говорил:
- Мы не должны оставаться безучастными зрителями в битве между Небом
и Землей.
Сейчас он почувствовал, как эта борьба идет внутри его самого.
Игры были захватывающими. За состязаниями в беге и метании копья
последовали выступления борцов, в которых принимали участие люди и фагоры.
Причем у последних рога были ампутированы. А затем началась стрельба по
летучим мышам, и Юлий, отбросив на время свои благочестивые мысли, стал с
интересом наблюдать. Он боялся летучих мышей. Высоко над головой потолок
Река был унизан пушистыми тварями, которые размахивали своими крыльями в
перепонках. Лучники выходили на арену и по очереди выпускали в летучих
мышей стрелы, к которым были прикреплены шелковые нити. Пораженные
стрелами мыши падали вниз и служили трофеями счастливцам.
Победителем оказалась девушка. На ней было прекрасное одеяние, плотно
охватывающее ее шею и свободными складками падающее вниз. Натягивая лук,
она тщательно прицеливалась и сбивала одну мышь за другой. Волосы у нее
были длинные и темные. Звали ее Искадор. Толпа бурно ее приветствовала и
казалось, никто больше не радовался ее победе, чем Юлий.
Затем были бои гладиаторов - мужчины против мужчин, мужчины против
фагоров. Кровь и смерть заполняли арену. И все это время, даже когда
Искадор натягивала свой лук, изгибая свой прелестный стан, даже тогда Юлия
не покидало ощущение радости от обретения чудесной веры. Он как должное,
принял наполнившую его сумятицу чувств, которая должна была уступить место
спокойной вере, приходящей вместе с умудренностью жизни.
Он вспомнил легенды, которые слышал, сидя у отцовского костра.
Старшие рассказывали о двух часовых в небе, и о том, как люди однажды
оскорбили Бога Небес, имя которому было Вутра. И поэтому Вутра перестал
обогревать землю своим теплом. Сейчас часовые ждали того момента, когда
Вутра вернется, чтобы снова с любовью посмотреть на землю: может, люди
стали вести себя лучше. И если бы он убедился, что дело обстоит именно
так, он положил бы конец этим холодам.
Что же, Юлий должен был признать правоту слов Сатаала: его народ
дикари. Если бы это было не так, разве позволил бы его отец утащить себя
