узором из красных и синих бус. Несмотря на это Юлий представлял собой
плачевное зрелище. Парка его была заляпана жиром, мех одежды свалился в
грязную массу. Лицо его, обычно светло-желтого или бежевого цвета, было
покрыто грязными полосами, а волосы маслянисто блестели на висках и
воротнике. У него защипало в плоском носу, а рот, широкий чувственный рот,
стал непроизвольно кривиться, открывая осколок зуба в ряду других
белоснежных зубов, и он заплакал, в бессильном отчаянии ударяя кулаком по
земле.
Затем он поднялся, бесцельно зашагал между одинокими лиственницами,
таща за собой копье отца. Ему ничего не оставалось, как повернуть назад и
попытаться найти обратную дорогу к матери, если только он вообще сможет ее
найти среди бескрайнего снега.
Он вдруг понял, что голоден.
Придя в отчаяние от одиночества, он яростно забарабанил в закрытые
ворота. В ответ не раздалось ни звука. Пошел снег, медленно, не
прекращаясь ни на минуту. Он стоял, подняв кулаки над головой. Затем
плюнул, и плевок повис на воротах. Это отцу. Юлий возненавидел его за то,
что тот оказался таким слабаком. Он вспомнил все побои, которые ему
пришлось вынести от отца. Почему же отец не побил фагоров?
Наконец он с отвращением отвернулся и зашагал сквозь снежную пелену
вниз по склону.
Копье отца он швырнул в кустарник.
Голод был сильнее усталости и погнал его вперед, пока он не добрался
до берега Варка. Но его надежды были тут же разбиты. Все йелки были
съедены. Хищники, хлынувшие со всех сторон, сожрали все без остатка. Возле
реки были видны лишь скелеты и груды костей.
Он завопил от отчаяния и ярости.
Река вновь замерзла, и на твердом льду лежал снег. Он расшвырял его
ногой. Во льду виднелись туши вмерзших животных. Голова одного свесилась
вниз, в мутный поток. Большие рыбы клевали ее глаза.
Орудуя копьем, Юлий просверлил отверстие во льду, расширил его и стал
ждать, держа копье наготове. В воде мелькнули плавники. Он нанес удар.
Когда он потянул копье на себя, на острие копья затрепетала рыба в голубых
тонах, разинувшая рот от удивления. Она была размером в две его ладони.
Поджаренная на маленьком огне, рыба оказалась удивительно вкусной. Он с
удовлетворением отрыгнул, затем, опершись на бревна, проспал целый час.
После этого он зашагал на юг по тропе, которую почти уничтожили
мигрирующие животные.
Фреир и Беталикс сменяли на небе друг друга, а он все шел -
единственное движущееся существо в этой снежной пустыне.
- Мать! - крикнул старый Хаселе своей жене, еще не дойдя до своей
лачуги. - Мать, взгляни, что я наше л возле Трех Арлекинов.
Его сморщенная от старости жена Лорел, хромая с детства, проковыляла
к двери, высунула нос на улицу, где холодный воздух обжигал все живое, и
проговорила:
- Плевать на то, что ты нашел. К тебе по делу из Панновала приехали
люди.
- Из Панновала? Вот они удивятся, когда увидят, что я нашел у Трех
Арлекинов. Иди, помоги мне. Не всю же жизнь тебе сидеть в этой хибаре.
Дом был чрезвычайно примитивен. Он состоял из кругового нагромождения
валунов, некоторые из которых были выше человеческого роста, с
проложенными над ними досками и бревнами, а сверху все это сооружение
покрывали шкуры, поросшие дерном. Отверстия между валунами были заделаны
мхом и липкой грязью, так что все сооружение напоминало дикобраза,
отошедшего в мир иной. К основному строению были добавлены пристройки,
выполненные в том же духе, что и основное жилище. В хмурое небо
поднимались бронзовые трубы, мирно попыхивая дымком. В некоторых комнатах
сушились меха и шкуры, в других они продавались. Хаселе был торговцем и
ловцом животных, и зарабатывал достаточно, чтобы к концу жизни обзавестись
женой и упряжкой в три собаки.
Дом Хаселе примостился на откосе, который, изгибаясь, тянулся на
несколько миль на восток. Откос был усеян валунами, которые служили
укрытием для животных. Это было место промысла старого ловца животных,
которого уже не тянуло, как в дни молодости, в глухие места. Некоторым из
наиболее внушительных нагромождений из камней он присвоил названия, одним
из которых было Три Арлекина. Возле Трех Арлекинов он добывал соль,
необходимую для выделки шкур.
Между валунами в огромном количестве лежали более мелкие камни, с
восточной стороны каждого из которых образовался конус из снега, размером
соответствующий величине камня, с острием, направленным точно в ту
сторону, куда дул ветер с далекого Перевала. Все это раньше было морским
берегом, берегом давно исчезнувшего моря, которое с севера омывало
континент Кампанилат в те далекие благодатные времена.
На восточной стороне Трех Арлекинов росла небольшая чаща колючего
кустарника, выбрасывающего иногда под защитой каменной гряды зеленый лист.
Старый Хаселе очень ценил эти зеленые листья, приправляя ими свое варево,
и ставил возле кустарника ловушки для покушавшихся на его богатство
животных. Юноша, которого он тут нашел, лежал без сознания, запутавшись в
колючих ветках. С помощью жены Хаселе поволок его в дымное святилище своей
лачуги.
- Он не дикарь, - с восхищением сказала Лорел. - Посмотри, как
украшена его парка красными и синими бусами. Прелесть, не правда ли?
- Все это ерунда. Лучше дай ему глоток теплого супа.
Старуха влила в рот юноши ложку супа, поглаживая его горло, пока он
не проглотил живительную влагу. Юноша пошевелился, кашлянул, сел прямо и
шепотом попросил еще. Кормя его, старуха сочувственно поджала губы при
виде опухших щек, глаз и ушей, искусанных в кровь бесчисленными
насекомыми. Она прижала юношу к себе, положила руку ему на плечо,
покачивая его и вспоминая давно забытое счастье, которому она затруднилась
бы дать название.
Виновато оглянувшись, она увидела, что Хаселе уже ушел. Ему не
терпелось узнать, по какому делу к нему прибыли люди - знатные люди из
Панновала.
Старая Лорел со вздохом опустила темную голову юноши и последовала за
своим мужем. Он потягивал напитки с двумя здоровенными торговцами. От их
одежды шел пар. Лорел потянула Хаселе за рукав.
- Может быть эти два господина возьмут с собой в Панновал этого
больного юношу. Мы не сможем прокормить его здесь. Мы и так голодны, а
Панновал богатый город, там много еды.
- Оставь нас, мать, мы ведем переговоры, - сказал Хаселе тоном
повелителя.
Она, хромая, вышла через заднюю дверь и принялась наблюдать, как их
пленник-фагор, позвякивая цепями на руках, привязывал собак к снежной
конуре. Затем взгляд ее устремился в серое безрадостное пространство,
сливающееся вдали с таким же серым безрадостным небом. Этот юноша пришел
из той безмолвной пустыни. Раз или два в год из ледяного безмолвия
приходили люди - поодиночке или парами - на последней стадии истощения.
Лорел так никогда и не смогла понять, откуда же они шли. Она знала лишь
то, что за этой пустыней тянутся еще более холодные горы. Один путник
бормотал что-то о замерзшем море, которое можно пересечь. Она осенила себя
святым кругом над впалыми грудями.
В молодости ее часто влекло в эту даль. Закутавшись, она подолгу
стояла на краю откоса, устремив взгляд на север. Над нею, махая крыльями,
проносились чилдримы, а она, упав на колени, рисовала в своем воображении
святых, которые, налегая на весла, направляли этот плоский круг ее мира к
тому месту, где не всегда шел снег и дул ветер. Плача, она шла домой,
проклиная надежду, которую принесли ей чилдримы.
Хотя Хаселе выпроводил жену тоном, не допускающим возражений, тем не
менее он как всегда отметил про себя то, что она сказала. Когда его сделка
с двумя господами была заключена, и небольшая груда драгоценных трав,
пряностей, шерстяных полотен, муки уравновесила шкуры, которые заберут оба
торговца, Хаселе поднял вопрос о том, что они могли бы взять с собою в
цивилизованный мир больного юношу. Он заметил, что на юноше была искусно
украшенная парка и поэтому, - это только предположение, господа, - он мог
быть важным лицом, или по крайней мере сыном важного лица.
К его удивлению господа заявили, что они с радостью возьмут юношу с
собой, но за это хотят получить дополнительную плату в виде шкуры йелка,
чтобы возместить непредусмотренные расходы. Хаселе для порядка поломался,
но затем согласился. Он не смог бы прокормить юношу, останься тот жив, а
если бы умер, что ж, ему претила сама мысль скармливать человеческие
останки собакам, а здешний обычай мумифицировать тело и предавать его
земле не был ему мил.
- Хорошо, - согласился он и отправился выбирать самую худшую из
имевшихся шкур.
Юноша к этому времени совсем отошел. Он с благодарностью принял от
Лорел еще супа и разогретую ножку снежного кролика. Когда он услышал шаги,
то откинулся на спину и закрыл глаза, сунув руки под парку.
Торговцы лишь скользнули по нему взглядом и вернулись обратно. Они
намеревались погрузить купленное на сани, провести несколько часов с
Хаселе и его женой, поспать, а затем отправиться в свое опасное
путешествие на юг - в Панновал.
Вскоре в лачуге старого Хаселе стоял гвалт голосов, который скоро
сменился могучим храпом. Все это время Лорел ухаживала за Юлием: помыла
ему лицо, расчесала волосы, беспрестанно прижимая его к своей впалой
груди.
На рассвете, когда Беталикс еще стоял низко над горизонтом, Юлий ушел
от нее. Он сделал вид, что потерял сознание, когда важные господа грузили
его на сани, щелкали кнутами и напускали на себя суровое выражение,
стараясь сбросить с себя груз похмелья. А затем они отправились в путь.
Оба господина, чья жизнь была трудна, грабили Хаселе и других ловцов
животных до такой степени, до которой те позволяли себя грабить. Причем
они знали, что и их тоже будут надувать и грабить, когда они будут менять
полученные шкуры на другие товары. Надувательство, подобно привычке
укутываться, чтобы защититься от холода, было одним из способов выживания.
Их весьма простой план заключался в том, что как только ветхая хижина
Хаселе скроется из виду, они перережут горло этому нежданно-негаданно
свалившемуся на них больному, бросят тело в ближайший сугроб, захватив с
собой только искусно разукрашенную парку вместе с курткой и штанами.
Они остановили собак. Один из них вынул блестящий кинжал и повернулся
к распростертому на санях телу.
В этот момент юноша с воплем взметнулся, накинул покрывавшую его
шкуру на голову того, кто хотел убить его, пнул его изо всех сил в живот и
побежал зигзагами по снегу, чтобы не стать мишенью для копья.
Когда он почувствовал, что убежал достаточно далеко, он,
повернувшись, залег за серым камнем. Осторожно выглянув из-за него, он
увидел, что сани уже скрылись из виду. В безмолвной пустыне свистал только
ветер. До восхода Фреира оставалось несколько часов.
Юлия охватил ужас. После того как фагоры увели его отца в подземную
берлогу, он бродил неизвестно сколько дней по безжизненной пустыне, отупев
от холода и недосыпания, измученный насекомыми. Он совершенно заблудился и
был близок к смерти, когда, вконец обессиленный, рухнул в кустарник.
Немного отдыха и еды быстро восстановили его силы. Он позволил
погрузить себя на сани не потому, что доверял этим двум господам из
Панновала - напротив, они не внушали ему никакого доверия, - а по той
простой причине, что ему надоела назойливость старухи с ее глупыми ласками
и бормотанием.
И вот, после непродолжительного перерыва, он вновь оказался в снежной
пустыне, где ветер немилосердно щипал ему уши. Он снова вспомнил о своей
