способностях.
Что и требовалось доказать.
Многочисленные попытки магов Атлантиды преодолеть упрямый закон
"миксера" привели к резкому увеличению числа смешанных и помешанных, а
оставшиеся нетронутыми люди и нелюди лезть в "миксер" отказывались
категорически.
К счастью, в древних пророчествах упоминался некий могущественный
Демон Юнчиков, никогда и ни с чем не смешивающийся - и способный начертать
на Алтаре вселенской и еще какой-то там ихней Матери тайное заклятье,
Не-Ведомое-Всяким-Там. К чему это должно было привести, никто не знал, но
все считали, что хуже, чем есть, уже не будет.
Наивный оптимизм населения Атлантиды и членов Ветхого Совета только
упрочился в связи с появлением долгожданного мессии.
Вы спросите, почему это именно Манюнчиков Павел Лаврентьевич чести
такой сподобился?! Все очень просто. Дело в том, что миры-то были друг
другу параллельны, а Павел Лаврентьевич был всем этим мирам глубоко
перпендикулярен!..
...К Алтарю соответствующей Матери Манюнчикова сопровождали
первооткрыватель Акведук и его ассистент, застенчивый зомби Филимон, по
прозвищу Живее-Всех-Живых.
- Чтоб ты сдох! - ругался возмущенный Павел Лаврентьевич, когда
неуклюжий Филимон в сотый раз наступал ему на ногу.
- Не могу, Факел Лабиринтович, - виновато сипел Живее-Всех-Живых,
руками разводя. - Я уже сдох...
- Это когда ж? - интересовался Манюнчиков с присущим ему тактом.
Зомби морщил синюшный лоб, загибал корявые пальцы и, не отвечая,
шкандыбал дальше.
- Отстань от парня, демон! - вступался за приятеля Акведук Торнадо. -
Сам видишь, склероз у него... Зомби, они все такие - физически еще ничего,
а вот морально разлагаются...
- Да я ж ничего, - сдавал позиции пристыженный Павел Лаврентьевич. -
Я ж так просто...
Тут Филимон снова наступал Манюнчикову на ногу, и все начиналось
сначала...
...Вообще-то Демон Юнчиков, легендой предсказанный, оказался
существом строптивым и малосимпатичным. То он требовал возвратить ему
некий "ком-пот", якобы украденный Акведуком; то призывал на помощь своего
коллегу, горного демона Амбар-Цумяна, то просто ругался на забытых
диалектах и идти к Алтарю наотрез отказывался.
Вышеупомянутый демон Амбар-Цумян появился в Атлантиде неделей раньше,
без всякого вызова и с доставшимся ему в "миксере" огромными клыками; а
также с некоторыми отвратительными чертами его пылкого характера.
Еще в бытность свою участковым уполномоченным, испытывал товарищ
Амбарцумян гипертрофированную склонность к полу противоположному (он же
женский, слабый или прекрасный) - а попросту говоря, был заядлый бабник.
Теперь же, унаследовав от неведомого попутчика обаятельный оскал и
неукротимый звериный норов, клыкастый блюститель порядка немедленно стал
грозой местных упитанных кариатид, к немалому удовольствию последних - и к
не меньшему неудовольствию их мужей-атлантов, которые и рады бы были
отвадить разрушителя и наплевателя в их семейный очаг, да побаивались
новых атрибутов его мужского достоинства. Когда же товарищ демон
Амбар-Цумян изредка отрывался от любимого эротического времяпровождения -
он тут же, по старой памяти, принимался наводить порядок, чем приводил
население в дикий ужас; и в конце концов атланты стали выделять пришельцу
по даме в день, решив, что так будет дешевле. Жертва оказалась
единственным способом укротить служебное рвение саблезубого
уполномоченного.
Выяснив связь между демоном Амбар-Цумяном и еще более могущественным
Демоном Юнчиковым, перепуганный Акведук Торнадо поспешил облить
выбиравшегося из пентаграммы Манюнчикова святой водой - за что немедленно
схлопотал шваброй по колпаку. И если бы не малочувствительный к швабре
Живее-Всех-Живых, явившийся на вопли Акведука и отобравший у Павла
Лаврентьевича его магическое оружие, то неизвестно еще, чем бы вся история
закончилась. Но при виде зомби несговорчивый демон малость поутих и со
скрипом согласился пойти к Алтарю.
По дороге они пару раз слышали торжествующее рычание с восточным
акцентом и веселый женский визг пополам со стонами - и Филимон крепче
сжимал в руках отобранную швабру, озираясь по сторонам.
Над последней дверью прямо в воздухе горела метровая надпись: "Поту-и
посюсторонним вход воспрещен!" - так что к Алтарю Павел Лаврентьевич
подошел уже один.
Алтарь был дощатый, покосившийся, выкрашенный в ядовито-зеленый цвет,
и над ним болтался оптимистичный транспарант: "Выхода нет!"
- Ну и не надо! - буркнул Манюнчиков, и сразу же понял, что
напоминает ему алтарь. Святыня до крайности походила на сарай под окнами
Павла Лаврентьевича, давно мозоливший чувствительные Манюнчиковы глаза.
Сходство странно усиливалось до боли знакомой банкой из-под вишневого
компота, стоявшей у подножья. Впрочем, компота в банке уже не наблюдалось,
хотя жестяная крышка оставалась нетронутой.
Поглядев с минуту на сей сюрприз природы и вспомнив несколько
подходящих к случаю идиом, взял Павел Лаврентьевич огрызок мела, под
ногами валявшийся, и задумался. После руку протянул и изобразил на фасаде
кривую пятиконечную звезду. Отошел, творением полюбовался - затем вспомнил
неожиданно своего сослуживца Сашку Лихтенштейна, и пририсовал сбоку еще
одну звезду, на этот раз шестиконечную. Больше на ум ничего не приходило.
И вдруг Манюнчикова осенило. И, кроша скрипящий мел, вывел он поперек
Алтаря ту самую фразу, которая уже с полгода красовалась на соседском
сарае, возмущая стыдливых старушек и радуя глаз местных алкоголиков - а в
конце слово приписал, им же самим в начале нашей истории произнесенное.
Дрогнула земля, звякнула под ногами Манюнчикова трехлитровая банка
экс-компота, краснеющая Мать-Вселенная вчиталась в тайное заклятье,
неведомое просвещенным магам Атлантиды - и пробудившийся "миксер" всосал в
себя все параллельные миры, повинуясь великому и могучему русскому языку,
к месту употребленному перпендикулярным Манюнчиковым.
...Не верьте измышлениям о параллельных мирах. Их больше нет.
Оскорбленный "миксер" создал из них всего один мир - тот самый, извините
за выражение, "коктейль", который мы с вами имеем на сегодняшний день. Не
верите - оглядитесь по сторонам. Ну как? То-то же... И ничего, однако, не
поделаешь - закон матери нашей, природы...
А вот что касается Атлантиды... Одни утверждают, что она накрылась
тем самым, о чем упоминалось в тайном заклятии. Другие настаивают, что
соседский сарай с его вечной нестираемой надписью и двумя разноконечными
звездами - это и есть все, что от Атлантиды осталось. Третьи считают, что
Манюнчиков скрывает Атлантиду у себя в подвале в банке из-под компота - но
проверить данный факт никак нельзя, поскольку ключ от подвала Павел
Лаврентьевич никому не дает. Четвертые...
Впрочем, мы и не обещали давать ответы на все загадки Мироздания.
ВТОРОЙ ДЕНЬ ИЗОБИЛИЯ
- ...Больше двух изобилий в одни руки не давать!..
Вынырнул Павел Лаврентьевич из-под колес грузовика, обалдевшего от
прыти такой неожиданной, и сломя голову кинулся к хвостовому сегменту
очереди.
- Кто последний? - риторически поинтересовался встрепанный
Манюнчиков, пристраиваясь за двумя мрачными субъектами в одинаковых
лохматых тулупах, из воротников которых торчали одинаковые оттоптанные
физиономии.
- Что дают, братцы?
Братцы-разбойники подозрительно скосились на объемистый Манюнчиков
портфель и отвечать раздумали окончательно и бесповоротно.
- Изобилие дают, - влезла в несостоявшийся разговор общительная дама,
поразительно напоминающая свиноматку-рекордистку, недавно вышедшую в
тираж. - Вчера завезли. Просили не занимать. Сами второй день стоим.
- Второй день изобилия, - неудачно сострил очкастый представитель
межклассовой прослойки между свиноматкой и тулупоносителями. - Вы б за
деньгами сбегали, а то вдруг не хватит...
Сунул Павел Лаврентьевич руку в карман, мелочью побренчал и понял,
что наличных и на пол-изобилия не наберется...
- Я сейчас, сейчас, - засуетился расстроенный Манюнчиков, искательно
заглядывая всем близстоящим в глаза, - я мигом, жене вот только позвоню, и
все... Скажете, что я за вами?
- Без номера не скажем! - категорически отрезала Свиноматка, багровея
медальным профилем. - Мы тут все... пронумерованные. Четырехглазый, покажи
новенькому...
Четырехглазый покорно вздохнул и принялся расстегивать пальто.
- Да что вы, что вы! - замахал на него руками испуганный Павел
Лаврентьевич. Четырехглазый увернулся от зажатого в Манюнчиковом кулаке
портфеля и продолжил стриптиз.
Павел Лаврентьевич зажмурил глаза, но перед внутренним взором
продолжал маячить надвигающийся кошмар: голый синий Четырехглазый, стоящий
за изобилием.
- Ничего, земляк, не боись, - доверительно прогудел Манюнчикову в ухо
Тулуп Первый. - Мы сами поначалу того... сбежать намылились, да
попривыкли... оно только сначала боязно, а там дальше полегче... Давай,
профессор, давай рубашечку-то, чего зря в грязь кидать...
Повернулся Четырехглазый к обомлевшему Манюнчикову, и увидел Павел
Лаврентьевич номер заветный, и тянулся оный номер от ключицы до ногтя
пальца безымянного, и стояла в нем цифирь римская, арабская, и уж совсем
никому неведомой национальности.
Поглядел Павел Лаврентьевич на Четырехглазого с уважением
неподдельным, поинтересовался, где ж красоту такую пишут на человеках, да
и побрел в указанном направлении.
- Пропадет, родимый, - жалостливо всхлипнула жилистая бабуся с метлой
за плечами, немедленно влезшая на освободившееся место. - Не дойдет,
болезный... И до чего ж люди-то живучие... Иная животина сдохла б давно, а
ваш брат... Не по зубам, видать, изобилие...
- Наш брат, - строго поправили Ягу из очереди. - Наш брат вашей
сестре не товарищ. И не каркай, старая... Не по зубам... Тебе зато по
зубам, да не по тем...
Захлопнула бабулька ротовое отверстие и отлетела на безопасное
расстояние. И правильно, поскольку очередь за ней выстраивалась большей
частью несуразная и со странностями: кучка пионеров с зелеными галстуками
до колен, панки, похожие на инопланетян, инопланетяне, похожие на панков в
третьем поколении, синдикат вездесущих "наперсточников", тут же
приговоривших братьев по разуму на летающий чайный сервиз на двенадцать
персон...
Но дальнейших событий ушедший Манюнчиков уже наблюдать не сподобился,
а посему не станем заострять на них внимания.
...к Писарю тоже стояла очередь, но немного меньше.
- Пол? - тыча бородой в дисплей, бодро интересовался Писарь. -
Вероисповедание? Педикулезом не страдали?..
Компьютер уныло жевал данные и в муках рожал номера. Ветераны
Пунических, Отечественных и Шестидневных войн лезли прямо к окошечку, тыча
в нос возмущавшимся костылями и справками о похоронах. Обномеренные
счастливчики застегивались и вливались в основной поток. За спиной
Манюнчикова любопытные толпились вокруг раскосого азиата в шафрановой
ночной рубашке.
- Наса здеся стояла, - вежливо кланяясь, разъяснял Косой. - Наса
здеся в осередь завсегда стояла. Вся одна миллиарда сетыреста тысясь сто
сорок сетыре селовека стояла.
Писарь проштемпелевал Манюнчиков бок и с криком: "Следующий!"
захлопнул окошечко, закрыв его на большой амбарный замок. Расстроенный
следующий подергал замок за чугунную дужку.
- Отцепись! - сказал ему замок. - Перерыв у нас... Небось, мы тоже
люди...
- Наса холосая, - продолжал между тем Косой. - Наса понимает: по два
