все, кого он сколлапсировал, живы-здоровы, только перешли они все в
восемнадцатое измерение, где испытывают неудобства немалые, и ровно через
девять дней и шесть часов после факта исчезновения вернутся обратно крайне
обозленные - и окажутся в радиусе трех с половиной метров от
тангенциального коллапсатора!..
Дернулся Павел Лаврентьевич, на часы взгляд бросил, с воплем к двери
кинулся - да поздно было. Грянул гром, ударила молния, противно зазвонил
будильник "Чайка" на семнадцати псевдорубиновых камнях, и толстый сизый
голубь обгадил весь пиджак гражданина Манюнчикова под радостный вопль
ворвавшегося деда: "Хватайте его, ирода, люди добрые!.."
Не ищите в энциклопедии имя Манюнчикова Павла Лаврентьевича. Ни к
чему это. И в курилке институтской тоже не ищите, не стоит. Впрочем, если
у вас много лишнего времени...
СЧАСТЬЕ В ПИСЬМЕННОМ ВИДЕ
В воскресенье вечером Павел Лаврентьевич Манюнчиков получил письмо
следующего содержания:
"Письмо - счастье.
Это письмо - подлинное счастье. Находится в Голландии. Оно обошло
вокруг света 1000 раз. Теперь оно попало и к вам. С получением этого
письма к вам придет удача и счастье. Но с одним условием - отправьте его
дальше. Это не шутка. Никаких денег не надо, потому что ни за какие деньги
не купить счастья. Отправьте письмо тому, кому вы желаете счастья. Не
задерживайтесь с отправлением. Вам необходимо отправить 20 штук в течение
96 часов после получения этого письма.
Жизнь этого послания началась в 1853-м году. Артур Саян Даниель
получил его и велел секретарше размножить. Через четыре дня он выиграл
миллион. Служащий Хорита из Нагасаки, получив это письмо, порвал его и
через четыре дня попал в автокатастрофу.
Хрущев получил это письмо, отдыхая на даче в 1964-м году. Он
выругался и выбросил его в урну. Через четыре дня Хрущева свергли. Ни в
коем случае не рвите это письмо, отнеситесь к нему серьезно! Итак, 20
писем в течение 96 часов. Результат - на четвертые сутки после
отправления. Желаем счастья!"
Дочитав письмо, Павел Лаврентьевич собрался было последовать
пагубному примеру Никиты Сергеевича и служащего Хориты, но тут, после
рекламного сообщения, начался третий тур телеигры "Поле чудес", где
молодой майор и две агрономши никак не могли получить стиральную машину,
угадав последнюю букву в иностранном слове "аборт", - и назойливое письмо
мирно упокоилось в глубинах потертых брюк несуеверного Манюнчикова.
Обнаружилось письмо только завтра, на работе, когда Павел
Лаврентьевич, зайдя в курилку, полез в карман за сигаретами. Естественно,
Манюнчиков не преминул показать послание приятелям, большинство которых
отнеслось к нему скептически. Однако, Сашка Лихтенштейн из соседнего
отдела вдруг заявил, что его теща получила такое же, в отличие от
некоторых, размножила - и спустя четыре дня умотала, наконец, в свой
Израиль - после чего лично он, Сашка Лихтенштейн, искренне верит в
счастье. Манюнчиков глянул в сияющие Сашкины глаза - и его осенило.
Вернувшись в отдел, Павел Лаврентьевич быстро набрал на клавиатуре
своей персоналки (кстати, соотечественницы упрямого служащего Хориты из
Нагасаки!) текст письма, проверил, нет ли ошибок - и сбросил текст на
принтер. Через восемь минут два десятка экземпляров лежали перед довольным
Манюнчиковым.
По дороге домой Павел Лаврентьевич раскидал письма по первым
попавшимся почтовым ящикам и с приятным чувством выполненного долга стал
ждать заслуженного счастья.
Прошло четыре дня.
Манюнчиков выиграл рубль в лотерею и не поехал в колхоз, так как
заболел гриппом. Все вышеуказанные события он приписал действию письма,
но, получив еще одно, аналогичное, также отпечатанное на принтере - не
раздумывая, выбросил его в мусорное ведро. И ничего страшного с
Манюнчиковым не произошло. Разве что машина грязью окатила, так не через
четыре дня, а через неделю!
А персоналочке японской, на которой Павел Лаврентьевич работал,
наладчик поставил на место все украденные ранее микросхемы, старый плоттер
заменил, а потом кто-то, видимо, по ошибке, загрузил импортную
суперпрограмму "бой в памяти". И играет она теперь в эту игру с утра до
вечера, и ни на какие запросы не отвечает.
Счастлива, наверное...
СКРЫТАЯ ПРОВОДКА
Стихийное бедствие из шести букв, по горизонтали...
- Ремонт! - подсказали сзади, и измазанные спецовки выставили-таки
упирающегося Манюнчикова из четвертого по счету кабинета, выставили вместе
со стареньким электрочайником и подозрительным ржавым порошком
чаеразвесочной фабрики г.Очамчира. Плюнул Павел Лаврентьевич в сердцах,
посмотрел грустно на ботинок оплеванный и пошел искать по институту, где
оскорбленному есть чувству уголок.
Уголок отыскался на третьем этаже - мирный благодатный оазис среди
барханов песка, цемента и известки, с чахлой вечнозеленой пальмой и белым
неоновым солнцем пустыни, весело подмигивавшим очарованному Манюнчикову. И
вот уже радует глаз связующая нить от греющегося чайника к розетке у
самого плинтуса, уже мягкое полудиректорское кресло приняло в объятия свои
лучшую из составных частей Павла Лаврентьевича, уже неприступная твердыня
кроссворда готова выбросить белый флаг и отдаться победителю по вертикали
и по горизонтали...
- Здорово, Манюнчиков! Чаи гоняешь? - в дверях оазиса возник
верблюжий профиль Сашки Лихтенштейна из соседнего отдела, скалящийся всеми
своими золотыми россыпями. Собственно, хам Сашка исказил, как всегда,
родовую фамилию Павла Лаврентьевича, меняя в ней первые буквы по своему
усмотрению, но результат получая одинаково неприличный и чувствительно
задевавший гордого Манюнчикова.
Подождав реакции на любимую шутку, Сашка шагнул в кабинет и явил себя
миру целиком, обнаружив неожиданное сходство с небезызвестным Лаокооном,
борющимся с древнегреческими змеями. От небритой шеи до предполагаемой
талии на нем был намотан грязный лапшеобразный провод, конец которого
исчезал в глубинах Сашкиного организма.
- Директор послал, - трепался Лихтенштейн, приседая на корточки и
выдергивая из розетки штепсель многострадального чайника, - сделай,
говорит, проводку скрытую, а то скрытности у нас маловато, и про водку
слышать тошно, это каламбур такой тонкий, Манюнчиков, про водку-то, только
темный ты у нас, и с чувством юмора у тебя, как у директора, даже хуже...
И уснул бы, наверное, Павел Лаврентьевич, уснул в тепле и уюте под
болтовню нудную, волнообразную - когда б не пауза длительная, трепачу
Сашке не присущая, и не вопль дикий несуразный, взорвавший Манюнчикову
нирвану.
Всклокоченный Лихтенштейн стоял на коленях у стенки и совал отверткой
в раскуроченную розетку. - Ты глянь, нет, ты глянь, Манюнчиков, нет, ты
глянь... - бормотал он, тупо моргая рыжими ресницами. Павел Лаврентьевич
склонился над розеткой, последил с минуту за бессмысленными Сашкиными
манипуляциями и осведомился об оказании первой помощи человеку, Богом
обиженному и током ударенному.
Дальнейшая информация, скрытая в монологе неудачливого электрика под
шелухой оскорбительных выпадов в адрес Манюнчикова, в очищенном виде
сообщала, что к данной розетке никаких проводов не подведено и подведено
никогда не было, и если бы не Сашка, то электричество бы здесь и не
ночевало, ныне, и присно, и во веки веков, аминь.
Надоело Павлу Лаврентьевичу сопереживать речи страстной и
неуравновешенной, взял он кроссворд недорешенный и вышел вон. А спускаясь
по лестнице, вспомнил он чайничек свой верный, к неработающей розетке
подключенный, тепло бока его округлого вспомнил - и остолбенел, истину
уяснив. И обратно кинувшись через препятствия многообразные, застал
Манюнчиков Сашку над чайником склоняющимся и ноздри носа своего
породистого, с горбинкой, раздувающим.
- Слышь, Паша, - в дрожащем голосе Лихтенштейна вибрировало
неподдельное уважение, - ты гений, тебе Нобелевскую надо, я тару сейчас
организую, и мы немного вздрогнем...
На столе обнаружились две синенькие чашки, чайник завис в воздухе, и
густо-коричневая струя полилась вниз, наполняя комнату отменным коньячным
ароматом, вызывающим светлые воспоминания о белоглавых горах Армении.
Манюнчиков медленно приблизился к столу, поглядел на таинственную розетку,
на пятизвездную жидкость в чашках...
- Саша, - необычайно торжественно произнес Павел Лаврентьевич, -
Саша, я себя уважаю. А ты?
За пьянство в рабочее время Манюнчиков с Лихтенштейном получили по
выговору. Тщетно взывали они к научному мышлению случайно вошедшего
начальства, тщетно будили дух просвещенья в темных административных умах,
тщетно ткнул Павел Лаврентьевич отверткой в предательскую псевдорозетку.
Тем более, что пока Манюнчиков размышлял на лестнице, постигая тайны
природы, подлец Сашка успел-таки подключить розетку к щитку
распределительному - забыв в эйфории поставить в известность соавтора!
Всю последующую неделю ударенный Манюнчиков с Сашкой не здоровался.
Здоровью это, правда, особенно не помогало. А в среде институтских уборщиц
да сторожей слухи поползли, один другого ужаснее. И передавали тети Маши
дядям Васям, что призрак бродит по институту, вздыхает тяжко по ночам и
провода у всех розеток на пути своем режет. Кто шаги слыхал, кто проводку
потом чинил, а кто и спину привидения, нетвердо прочь шагавшего, видеть
сподобился. И в руках порождения адова, краем савана прикрытый, чайничек
покачивался, старый, электрический. И нетопыри кружили над гладким черным
хвостом с помятым штепселем на конце...
СИНДРОМ КАССАНДРЫ
"...Если бы вы ведали то, что
ведаю я, то перестали бы смеяться,
и много бы плакали..."
Коран, сура 16, аят 3
Мироздание относилось к Павлу Лаврентьевичу приблизительно так же,
как и его жена Люська. Обычно, когда Манюнчиков стоял уже в дверях, за
пивом собравшись, то немедленно требовалось выносить мусор и выбивать
ковер; а когда в жизни Павла Лаврентьевича наклевывалась рыбалка, опять же
с перспективами крупного возлияния - то гримасы мироздания неизменно
выражались в осадках, командировках и прочих несуразностях.
Видимо, из-за непокладистого мироздания и упрямой спутницы жизни и
стал мутировать гомо сапиенс Манюнчиков, подтверждая догадки сэра Чарльза
Дарвина и неприятно удивляя друзей и знакомых. А удивляться было чему, ибо
проявился в Павле Лаврентьевиче некий дар, людям вообще-то мало
свойственный и к последствиям разнообразным приводящий.
Начало событиям положил черный кот Вячеслав Николаевич, обитавший на
помойке и нагло перебежавший дорогу спешащему Манюнчикову. Остановился
Павел Лаврентьевич, на проходимца лишайного глянул - и вдруг понял, что не
жилец кот на белом свете, ну не жилец - и все тут!.. Да и Вячеслав
Николаевич занервничал, хвост грибом ядерным распушил и чесанул от
пешехода подозрительного через дорогу, а на дороге-то грузовик, а за
рулем-то веселый парень Владик, размечтавшийся с устатку о подружке
вчерашней, с вот такими...
Вот этот-то визг тормозов, оборвавший антиобщественное бытие черного
короля помоек, определявшее его же антиобщественное сознание - он и
ознаменовал в жизни Павла Лаврентьевича новую прелюбопытнейшую веху.
